Архив : №09. 03.03.2006

ОККУПИРОВАННОЕ СОЗНАНИЕ

     Литератор, который сегодня живёт в Беларуси и пишет по-российски, должен себе чувствовать либо российским писателем – и это можно считать относительно нормальной ситуацией, – либо российско-язычным белорусским писателем. А в этом уже есть что-то извращённое. Творчество такого писателя всегда будет считаться творчеством второго сорта в «метрополии» (если считать по-старому литературной метрополией Москву). Но такое творчество будет маргинальным и в Беларуси. Писать чужеземным языком про свой край и свои, пусть самые высокие, чувства – значит, чувствовать себя в наилучшем случае чужеземцем. А в худшем – оккупантом.
     В.Тарас. «Наша нива». 25 ноября, 2005
     
     Поэт Лера Сом на презентации своей книги в Витебске заявила, что по-«белорусски она живёт, пишет, думает, видит сны, а по-русски ругается матом».
     «Витебский курьер». 18 ноября, 2005
     
     В ноябре прошлого года как некая реакция на учредительное собрание Союза писателей Беларуси по страницам негосударственных СМИ прокатилась волна публикаций представителей Союза белорусских писателей. С позиций высшего судии писали они о том, что русский язык – это «мова оккупантов», выражали протест против Союза Беларуси и России и т.д. Выше приведённые тексты взяты из этих публикаций.
     Мне, как человеку, не страдающему аберрацией в оценке, прежде всего, обстановки, в силу того, что я родился в иной социокультурной среде, как писателю и учёному, занимающемуся исследованием этно-цивилизационных процессов у восточных славян, конечно же хотелось, чтобы писатели поговорили о других критериях жизни и творчества.
     Но… но об этом позже, а сейчас – небольшая предыстория.
     Примерно в конце восьмидесятых я познакомился с одним из своих коллег, который волей судьбы и службы оказался в Новосибирске. Я тогда ещё не догадывался, что судьба снова сведёт нас, но уже в Белоруссии, куда я приехал служить в девяностом году.
     Он появился в Беларуси после Беловежского соглашения и тут же заявил, что настало время нацкадров, а что касается таких, как я, то им лучше уехать на родину. Чуть позже я узнал: то, чему я так радовался в Сибири, читая о работе с литературной молодёжью, была не работа со всей талантливой молодёжью, а лишь пестование тех, кто соответствовал позиции нацкадра, все остальные автоматически относились к «оккупантам».
     
     Огромный интерес к истории, культуре, а также литературе Беларуси в большинстве случаев наталкивался на непонятную мне до сих пор настороженность со стороны коллег по перу. Многие из них, кто доброжелательно, а кто и агрессивно доводили до меня одну ту же мысль о необходимости уехать.
     
     Но если одни мотивировали это тем, что меня не будут печатать, так как и русскому языку и засилью русских в Беларуси наконец-то пришёл конец, то остальные предлагали ознакомиться со схемой фонарных столбов, которым придавалось несколько иное функциональное значение.
     Мой коллега, заявивший, что наконец-то настало царство справедливости по отношению к нацкадрам, в состоянии некоей эйфории делился со мной планами своей будущей карьеры, которая могла состояться только теперь, поскольку, как он выразился, «раньше нас давили, теперь мы будем давить».
     – Что-то я не припомню, чтобы тебя в России давили? – сказал я ему.
     – В этом была ваша ошибка, – ответил мне он.
     В 90-м году, к сожалению уже покинувший этот мир, В.Жиженко зав. отделом прозы «Нёмана», познакомил меня в журнале с Янкой Брылем. Я принёс в журнал свой роман. «Груз небесный», а Иван Антонович – повесть «Мундштук и папка». Знакомство с классиком белорусской литературы побудило меня почитать его книги на белорусском, и это был мой первый опыт постижения белорусского языка. Впоследствии я получил от него в подарок уже в переводе на русский «Сиротский хлеб» и могу сказать, что его проза и в белорусском и в русском вариантах оставила у меня благоприятное впечатление.
     Ещё плохо понимая мотивы происходящего, я пробовал, как специалист по определённого рода социальным процессам, объяснить авторитетам национального движения, что эту лодку нельзя накренять столь беспардонно. Ведь это всегда вызывает компенсационные процессы. Говорил я на эту тему и с Иваном Антоновичем, к нему я и обратился не столько за разъяснением того, что происходит, сколько с предупреждением, что данный процесс в такой оголтелой форме рано или поздно себя полностью дискредитирует. Но и мудрый классик не согласился со мной.
     Впрочем, вести диалог с представителями интеллектуальной элиты в то время было невозможно. Они не уступали своих позиций ни на сантиметр. Оформив свои взгляды в нескольких формулах, главной из которых было «уничтожение Беларуси Российской империей», они вели полемику исходя из положений, вырванных из контекста, исторических и правовых документов.
     В девяносто втором году, когда уже было ясно, что все создаваемые зарубежные фонды не столько оказывают помощь молодой белоруской демократии, сколько исследует обстановку, то есть осуществляют сбор развединформации с легальных позиций, внедряют структуры, деятельность которых облегчает выполнение задач разрушения конкурентов в экономике, политике, осуществляют мониторинг срезанных перестройкой и развалом страны точек прежде всего экономического роста, развращают часть интеллектуальной элиты. Мне пришлось участвовать в конференции о деятельности общественных объединений. И один из моих коллег юристов постоянно зачитывал положении из Закона «Об общественных объединениях». Звучало оно так: «Государство не может вмешиваться в деятельность общественных объединений».
     Мне пришлось заявить, что это противоречит тому же закону, который хотя и не говорит об этом прямо, но не может препятствовать государству вмешиваться в деятельность общественных объединений:
     а) если оно выходит за рамки уставных целей и задач;
     б) если он занимается преступной деятельностью.
     Но коллега словно зомбировался и, несмотря на свою учёную степень, после каждого аргумента повторял: «Государство не может вмешиваться в деятельность общественных объединений». Причём такой диалог осуществлялся на всех уровнях интеллектуальной деятельности. Это было одним из факторов, который порождал понимание, что с этой частью элиты, претендующей на руководство страной, невозможно вести диалог.
     
     Компенсация пришла в 1994 году в виде сокрушительного поражения сторонников западного вектора развития. Причём сторонники избранного Президента сделали это, не используя так называемый административный ресурс.
     
     После этого началось противостояние. Но это было противостояние не Президента и народа, а различных слоев элиты, в том числе творческой и в том числе писательской.
     Так уж сложилось, что многие демократические заморочки пришли к нам в Беларусь из Прибалтики. Ещё в советские времена «Саюдис», поощряя выдвижения многих кандидатов в законодательные органы, от самого «Саюдиса» выставлял только одного. И такая «демократическая» тактика позволила ему переиграть остальных кандидатов, несведущих в избирательных технологиях и попавшихся на этот нехитрый крючок. Выигрыш общественных объединений прозападной ориентации и в России, и в Беларуси в то время объяснялся, прежде всего, этим, а также достаточно широкой платформой сторонников, искренне веривших, что они «защищают интересы всех слоёв населения от засилия партократов».
     Со временем эти основы платформы сузились. В России в настоящее время такими основами служит идея защиты прав и свобод человека. В Беларуси борьба с имперской политикой России, которая «знищает и белоруску мову и культуру».
     Но если в России сформировалась экономико-политическая прослойка, которая создала структуру «собственных» СМИ, а также имеет средства воздействия на законодательную и исполнительную власть, то в Беларуси ситуация иная. Здесь нет слоя предпринимателей, которые могли оказывать помощь, а точнее, прямо подкупать прозападно настроенную часть интеллектуалов, как это пытался сделать в России Ходорковский. И система противодействия власти ориентируется на систему помощи «из-за бугра» в виде грантов. Трудно определить, какая часть тех озвученных 60 миллионов долларов уходит писателям, но то, что Союз белорусских писателей таким образом служит официальной ширмой финансированию подрывной деятельности, очевидно.
     Сходство же данной части элиты друг с другом и в России, и в Беларуси в том, что она причисляет себя к избранным и, как писал А.Ципко, «смотрит на остальную подавляющую часть населения, как на придурков, как неполноценных людей, которым якобы не хватает ума, чтобы осознать свою пользу, увидеть те социальные блага, которыми осыпали или пытаются осыпать нас они».
     Итак, всё так же, как и раньше, кто не с нами, тот – быдло. Пренебрежительное отношение к социуму, его потребностям сквозит во всех выступлениях головки писательского союза и вообще «защитников» белорусского языка. Причём аргументы при этом используются следующие: – Знаешь, – говорил мне один профессор БГУ, – Берия, конечно, скотина, но после смерти Сталина он за две недели научил говорить по-белорусски всё наше чиновничество.
     Следует констатировать, что элита, в том числе и писательская, в большинстве своём утратила цивилизационные ориентиры. Словно какой-то монстр разрушил её культурно-генетический код, и она слепо повторяет тезис «о знищеннии белорусской культуры Россией». Ей и в голову не приходит, что национальный рай таким образом строить невозможно, поскольку получишь его противоположность. И самое парадоксальное в этой ситуации – непонимание того, что это невозможно сделать без союза всех восточно-славянских народов. Ведь все рассуждения, что мы уже «разошлись», «окуклились», «развелись» и «никогда не сойдёмся», исходят от элит, которые хотят «доить» свои народы сами, мало понимая, что это ведёт не только к ослаблению самого народа, но и его возможного исчезновения в межцивилизационной конкуренции.
     Впрочем, элиты это не волнует. Ориентированные на «общечеловеческие ценности», они полагают, что найдут свои ниши у этноцивилизационных конкурентов. В связи с этим, похоже, не стоит особо переживать о судьбе этих элит.
     
     Политическая элита в России бьётся над созданием национальной идеи, которая была бы привлекательна не только для россиян, но и её союзников, забыв, что её невозможно создать. Впрочем, её и незачем создавать, потому что она существует много тысячелетий и в данное время может быть выражена в коротком суждении «мы – русские».
     
     Это суждение по объёму включает в себя не только великороссов, белорусов и малороссов, но и всех, кто сохранил в себе культурногенетические основы, свойственные представителям этой части человечества. А выжить и устоять в межцивилизационной конкуренции данная часть человечества сможет, прежде всего осознав эту принадлежность как основу выживания. Межцивилизационная конкуренция настолько жестока, что проигравшие просто исчезают с лица земли вместе с языком и вообще культурой. Свидетельство этому А.Тойнби, который описал 21 земную цивилизацию, две третьих из которых уже не существуют.
     Для того чтобы не пополнить их число, необходимо прежде всего: адекватно оценивать сложившуюся ситуацию, не попадать в ловушки чужих ценностей, перестать тиражировать уныние и угнетённость, как это делает в эпиграфе старый белорусский писатель, называя всех, кто пишет на русском языке, оккупантами. Он и ему подобные давно сеют эти семена, и уже видны всходы: молодая поэтка, по принципу, что крестьяне, то и обезьяне, тут же развивает его тезис и образно отмечает, что, что «русская мова существует только для того, чтобы ругаться на ней».
     Что тут сказать? Воистину патриотизм – это любовь к своим ценностям, национализм – ненависть к ценностям чужим.
     

Сергей ТРАХИМЁНОК г. МИНСК