Один из моих любимых рассказов Левона Осепяна называется «Кружка пива». Что в нём особенного? История о мальчике, мечтавшем испить «взрослый» напиток, а, попробовав, горько разочаровавшемся:
«В эти секунды я видел лица людей, смеющихся надо мной, глупцом, попытавшимся перешагнуть через детство, ворваться в чужую и совсем нерадостную жизнь».
Вроде бы простой сюжет. Вроде бы простым языком. Вроде бы всё понятно. Но что-то цепляет, завораживает, и снова цепляет – наверное, то самое необходимое умение писателя находить поэзию в прозе. И он находит. Полистайте как-нибудь его книгу «Телефонный звонок». Если найдёте свободный экземпляр, конечно. Книга эта, состоящая из небольших рассказов, читается на одном дыхании. Есть фразы, к которым хочется возвращаться снова и снова, – а не это ли самое главное для человека пишущего – ВОСТРЕБОВАННОСТЬ его слова? Слова Осепяна действительно востребованы. Но не менее востребованы и дела.
«Меценат и Мир» – журнал, задуманный Левоном Оганесовичем в середине девяностых как благотворительное международное издание. Главный редактор, коим он и является с момента основания, пытается помочь талантливым людям, особенно молодым, в реализации их проектов и, по возможности, в отыскании меценатов и спонсоров. Мой дебют тоже разрешился с лёгкой руки «Мецената…» – сначала рифмами, потом – их антонимом: не совсем догнанной «академичными» критиками прозой.
Но только потом, год спустя, в мастерской одной московской художницы на Арбате, я услышала «рифмы» Осепяна. Но нет, это были не рифмы! Это был «КРИК» (сборник так и называется) – то, что нельзя уложить в ямбы и хореи, как слаженно они ни звучали бы и какую бы внутреннюю силу в себе ни несли.
Осепян читал неспешно. И взгляд его по мере чтения становился каким-то другим, голос – более отстранённым и в то же время трогательно-неравнодушным. На столе потрескивали свечи, а бутылка вина тоже как будто прикинулась слушательницей. И то, как Осепян читал тогда, я помню до сих пор – а это случается со мной не часто из-за обилия лиц и людей. Но…
Словам не верь…
Из флейты душ их извлекает дьявол,
Круша сознанье,
Смеясь
Над нашей простотой…
Над мирозданьем…
Словам не верь, когда есть чувство…
Как «Женщина Пишущая» (подвид), я поймалась на «удочку чувства» и подперла щёку ладонью. Мне хотелось, чтобы слова лились долго-долго.
Потом, ещё какое-то время спустя, зимой, в той же арбатской мастерской Людмилы Кухарук, Левон Оганесович читал рассказ «Кружка пива». Было тесно, почти темно; он щурился, ловя свет маленькой лампы. Голоса смолкли – остались только Осепян и его текст, наполненный простой мудростью вечного Смысла. Ему хлопали, а он, как всегда, опаздывал на последнюю электричку, и в двенадцатом часу шагал на вокзал – через снег и неустройство, через недосып и медные трубы; ещё он помнил, наверное, про Огонь и Воду.
Левон Оганесович – прозаик, поэт, эссеист – можно долго перечислять регалии, – как-то сказал, что главное дело его жизни всё-таки журнал. Именно журнал, а не собственная проза. Конечно, есть, что сказать самому, но Осепян хочет, чтобы кроме него услышали ещё стольких!
Я киваю. Я-то всё помню. Когда ваши рукописи «горят» везде, первая публикация особенно важна. И то, что когда-то, уже (ох!) в прошлом веке это случилось в «Меценате и Мире», ценно для меня – ведь то было впервые: ну, как с любовью, что ли, – хотя б имя помнишь, если быть циничной.
Как-то Осепян подарил мне свою книжечку – что-то типа своеобразной визитной карточки; единственное стихотворение, которое есть в ней, называется «Моя Голгофа» (автор считает его итоговым на определённом этапе):
…Я ошибался много раз,
Неправедным бывал порою,
Но поднимался над собою,
И шёл к Голгофе, крест неся…
А потом надел пальто, шапку, взял тяжеленный портфель с книгами и рукописями, и ушёл: нести дальше, да уместен здесь будет некий пафос.
– Он всё-таки удивительный человек, – сказала тогда художница.
Писатель, мечтающий о собственном столе для работы и времени – просто для того, чтобы хоть иногда писать самому. Но у нас слишком любят ценить в некрологах. «Вот если бы создать условия при жизни», – говорят обычно потом, разводя руками.
Так в воздухе остаются разводы – как «Картины, писанные маслом по чёрной клеёнке» (Осепян – в рассказе о Пиросмани).
