Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №10. 13.03.2009

Сильная жизнь

Фото: Михаил Безносов
Фото: Михаил Безносов

За­хар При­ле­пин на­чал круп­но – с вой­ны и ре­во­лю­ции. Боль­шие те­мы. Муж­ские те­мы. «Па­то­ло­гии». «Сань­кя». На фо­не бес­ко­неч­но мно­жа­щих­ся бес­силь­ных тек­с­тов пост­мо­дер­на, лож­но­го раз­но­об­ра­зия ге­ро­ев, ка­с­т­ри­ро­ван­ных ав­тор­ской во­лей до не­до­че­ло­ве­ков, – на та­ком фо­не при­ле­пин­ская про­за чи­та­лась обо­д­ря­ю­ще. Обо­д­ря­ю­ще по­то­му, что к кон­цу XX ве­ка уже на­чи­на­ло ка­зать­ся, что по­ко­ле­ни­ям не­че­го ска­зать друг дру­гу. Ка­за­лось, что од­ни, на­ши стар­шие, кто из­не­мо­гал под тя­же­с­тью мёрт­во­го для них ду­ха ры­ноч­но­го по­ряд­ка, оди­но­ко над­ры­ва­ют­ся и поч­ти на­до­рва­лись – как Ва­лен­тин Рас­пу­тин в по­ве­с­ти «Дочь Ива­на, мать Ива­на». Ка­за­лось, что дру­гие, мо­ло­же, уш­ли из ли­те­ра­тур­ной про­фес­си­о­наль­ной сре­ды поч­ти что в оди­но­че­ст­во, в «за­твор» – как Олег Пав­лов. А меж­ду ни­ми в зре­лой си­ле ны­неш­ние пя­ти­де­ся­ти­лет­ние – вот уже во­об­ще «не­за­ме­чен­ное по­ко­ле­ние» – про­дол­жа­ют ду­мать и пи­сать, не ог­ля­ды­ва­ясь ни на ко­го. Про­сто де­ла­ют свою ра­бо­ту. И бы­ли все глу­хи друг к дру­гу, из­ред­ка ис­пы­ты­вая вза­им­ную рев­ность и, в прин­ци­пе, не бо­ясь ни раз­ры­вов, ни оди­но­че­ст­ва.

И тог­да мо­ло­дые ска­за­ли о вой­не. При­ле­пин был на вой­не – и это са­мое глав­ное. Но не толь­ко За­хар – о Чеч­не и вой­не пи­са­ло всё их по­ко­ле­ние, да­же те, кто не был на вой­не. Они все бо­ле­ли Чеч­нёй. Да, вот так – че­ло­ве­че­с­кая судь­ба на­чи­на­лась вой­ной, но и ли­те­ра­тур­ная воз­ра­с­та­ла на ней же. Не у всех. И тут вы­жи­вал силь­ней­ший. При­ле­пин, на­при­мер, ко­пил вни­ма­ние к се­бе с пер­во­го ро­ма­на о вой­не, а у М.Сви­ри­ден­ко­ва «че­чен­ский ро­ман» не по­шёл. Не знаю, из вой­ны ли вы­рос «ре­во­лю­ци­о­нер» При­ле­пин или всё бы­ло не так, но, как по­ни­маю я, его не­тер­пи­мость к со­вре­мен­но­му ми­ру бы­ла не столь ве­ли­ка и се­рь­ёз­на, что­бы мож­но бы­ло го­во­рить о При­ле­пи­не-ре­во­лю­ци­о­не­ре.

Ре­во­лю­ци­о­нер­ст­во при­го­ди­лось При­ле­пи­ну для «би­о­гра­фии», «ли­те­ра­тур­ной судь­бы», в ко­то­рой по но­вым ус­ло­ви­ям долж­ны быть «фор­му­лы кли­пов». «Я за­ни­ма­юсь ре­во­лю­ци­ей» – го­во­рит ге­рой При­ле­пи­на. И это уже ос­ле­пи­тель­но, это уже раз­дра­жа­ю­ще, это уже кру­то. И, в прин­ци­пе, ес­ли все­рьёз от­не­с­тись к «ре­во­лю­ции» При­ле­пи­на, то по­нять её до­воль­но не труд­но. В его ре­во­лю­ции нет ни­че­го боль­ше со­ци­аль­но-про­те­ст­но­го по­ры­ва. Да, соб­ст­вен­но, и сам про­тест не сфор­му­ли­ро­ван, не об­ду­ман и ча­ще без­мыс­лен. Это – не про­те­ст­ное ми­ро­воз­зре­ние, но про­те­ст­ное на­ст­ро­е­ние, и это, мне ка­жет­ся, для За­ха­ра прин­ци­пи­аль­но. Прин­ци­пи­аль­но по­то­му, что те, кто жил и шёл впе­ре­ди, – те слиш­ком мно­го бол­та­ли о «ду­хов­ном опы­те», ис­ка­ни­ях, «ма­ло­внят­ном по­ни­ма­нии до­б­ра». И всё это бы­ло так лег­ко от­да­но и пре­да­но, по­то­му что их, преж­них, «ис­ка­ния» и «ду­хов­ность» вы­еде­ны бы­ли до дна глу­бо­ким ра­зо­ча­ро­ва­ни­ем. А по­то­му они, но­вые и све­жие лю­ди, не хо­тят ре­флек­сий – вплоть до вы­зо­ва рус­ской ин­тел­ли­гент­ской тра­ди­ции: ге­рой При­ле­пи­на го­тов окон­ча­тель­но ре­шить, что рус­ский че­ло­век «не скло­нен к по­ка­я­нию», «и хо­ро­шо, что не скло­нен, а то бы его пе­ре­ло­ма­ли все­го» («Сань­кя»).

Они, бук­валь­но би­тые, уз­нав­шие фи­зи­че­с­кое на­си­лие (и это очень уни­зи­тель­но), бу­дут кри­чать со стра­ниц при­ле­пин­ских книг о том, что «у каж­до­го в серд­це своя бе­да»: «мы – бе­зот­цов­щи­на в по­ис­ках то­го, че­му мы нуж­ны как сы­но­вья», мы воль­ны и в нас есть «страсть хо­дить стро­ем», и у нас есть «на­ша зло­ба»; те­перь вре­мя не­на­ви­деть и всё ме­нять, ведь вы, стар­шие, «при­нес­ли стра­ну мою в жерт­ву сво­им ра­зо­ча­ро­ва­ни­ем»; мы бу­дем жить и чув­ст­во­вать во­пре­ки вам. Прав­да, у не­ко­то­рых ге­ро­ев При­ле­пи­на «за­ни­мать­ся ре­во­лю­ци­ей» – то же, что у дру­гих и сла­бых – «за­ни­мать­ся сек­сом». «За­ни­мать­ся ре­во­лю­ци­ей» – это преж­де все­го оп­ре­де­лён­ным об­ра­зом ощу­щать се­бя в ми­ре. Ощу­щать, как изо­щ­ря­ет­ся твоя зло­ба в ад­рес тех мен­тов и про­чих спец­служб, ко­то­рые, как ка­жет­ся при­ле­пин­ским ге­ро­ям, толь­ко и хо­тят сде­лать каж­до­го из нас пу­с­тым и не­нуж­ным. Ощу­щать, как пуль­си­ру­ет в жи­лах кровь гне­ва, на­прав­лен­но­го на раз­ру­ше­ние их мерз­ко­го, вы­зве­рев­ше­го ми­ра. Сла­дость бун­та При­ле­пин пе­ре­дал точ­но. Вот в этой сла­до­сти и вся фиш­ка. И я его по­ни­маю – ру­и­ны по­вер­жен­ных ба­с­ти­лий и крас­ное по­лот­ни­ще ре­во­лю­ции бу­дет все­гда вол­но­вать «че­ст­ную и бед­ную мо­ло­дость», да­же ес­ли на этих ру­и­нах «ди­ри­жи­ру­ет» та­кой пси­хо­пе­да­гог как Э.Ли­мо­нов, уме­ю­щий по­треб­лять юные ду­ши. Впро­чем, есть и та­кая точ­ка зре­ния, что «про­ект При­ле­пин» толь­ко и ну­жен был для то­го, что­бы мяг­ко и бар­хат­но вы­тес­нить из ме­дий­но­го про­ст­ран­ст­ва са­мо­го «учи­те­ля» – Э.Ли­мо­но­ва. И это поч­ти уда­лось, ес­ли, ко­неч­но, «про­ект» был.

Я не бу­ду по­дроб­но го­во­рить о ро­ма­нах За­ха­ра При­ле­пи­на и его двух кни­гах рас­ска­зов («Грех» и «Па­цан­ские рас­ска­зы»). Учи­ты­вая весь его твор­че­с­кий опыт, я ска­жу о двух рас­ска­зах и «по­эме», в ко­то­рых есть всё луч­шее и всё про­блем­ное в При­ле­пи­не. Это – «Жил­ка», «Грех» и «Рус­ские лю­ди за длин­ным сто­лом».

«Рус­ские лю­ди за длин­ным сто­лом» кра­си­во на­зва­ны ав­то­ром «по­эмой», что, на мой взгляд, со­вер­шен­но ху­дож­ни­че­с­ки не­о­прав­дан­но и вы­пол­не­но пло­хо; а ту­ман­ное на­зва­ние жа­н­ра все­го лишь при­кры­ва­ет не­ко­то­рую туч­ность кон­ст­рук­ции, рас­плыв­ча­тость мыс­ли, вер­нее, по­вто­ре­ние чу­жих мыс­лей: «На­род, во­ис­ти­ну, дан­ность в со­вре­мен­ной Рос­сии. А на­ция – во­ис­ти­ну – за­да­ние» (ис­точ­ник – ин­тел­лек­ту­а­лы кру­га С.Бел­ков­ско­го). По­эза бу­ду­щей на­ции для ме­ня со­мни­тель­на во всех от­но­ше­ни­ях. Из­лиш­не-пре­тен­ци­оз­но в ней биб­лей­ское эс­тет­ст­во: весь за­чин – «Рус­ский че­ло­век есть гли­на, в ко­то­рую до сих пор лег­ко вдох­нуть дар, дух и жизнь. На­род – гли­на, ког­да в не­го вды­ха­ют жи­вой дух – он ста­но­вит­ся на­ци­ей» – зву­чит по мень­шей ме­ре стран­но, ес­ли вспом­нить, что на­ция у При­ле­пи­на – «это за­да­ние» (при­чём «не для всех»). От­рыж­ки чу­жих мыс­лей под­ве­ли При­ле­пи­на – за­пад­ни­че­с­кая кон­цеп­ция не уга­да­на и не по­чув­ст­во­ва­на. А ес­ли все­рьёз, – то, что не стыд­но «экс­пер­ту» (не знать, что де­лать с рус­ским ду­хом, про­яв­лен­ном в ис­то­рии), то стыд­но пи­са­те­лю – это как: на­ци­о­наль­ный дух есть, а на­ции нет?!

Во­об­ще, в кра­си­вой по­зе сто­я­щая «по­эма» При­ле­пи­на – ма­ни­фест все­об­ще­го при­ми­рен­че­ст­ва, вуль­гар­но­го бра­та­ния: это рань­ше (в кон­це 90-х) он хо­тел «убить, фи­зи­че­с­ки унич­то­жить не­сколь­ких че­ло­век из чис­ла, ска­жем ус­лов­но, ли­бе­ра­лов, ли­бе­раль­ных по­ли­ти­ков, ли­бе­раль­ных жур­на­ли­с­тов», а те­перь, в 2007 го­ду, он смо­т­рит «на этих лю­дей поч­ти с неж­но­с­тью. Они – од­ни из не­мно­гих, ох­ра­ня­ю­щих то, что кре­пит и ме­ня». Жаль, что при­чи­ны «неж­но­с­ти» ос­та­лись не объ­яс­нён­ны­ми, как и то «не­что», что кре­пит этих «не­мно­гих», в круг ко­то­рых те­перь по­пал и наш со­блаз­нив­ший­ся ав­тор (даль­ше прав­да ска­за­но, что «ли­бе­ра­лизм не­на­ви­жу по сей день как чу­му»).

За «длин­ным сто­лом» При­ле­пи­на (он лич­но на­блю­дал или знал эти ти­пы) си­дят сле­ду­ю­щие рус­ские лю­ди: де­ре­вен­ские с ма­лой ро­ди­ны, сол­дат­ня (сроч­ни­ки и кон­тракт­ни­ки), «бо­д­рые бой­цы спец­на­за» и от­дель­ные на­сто­я­щие ге­не­ра­лы, на­ци­о­нал-боль­ше­ви­ки, рус­ские пар­ни «из по­ро­ды но­вых ре­во­лю­ци­о­не­ров», ре­ци­ди­ви­с­ты, опе­ра, шо­фё­ры, про­фес­со­ра, по­ли­ти­ки, биз­не­с­ме­ны, «ка­му­ф­ляж­ная брат­ва», гу­бер­на­то­ры, мил­ли­ар­де­ры с Руб­лёв­ки, лю­ди Крем­ля. («Там то­же жи­вые лю­ди, они то­же пла­ка­ли бы, ес­ли бы» – так ко­ря­во на­пи­са­но у ав­то­ра, но пе­ред этим у не­го пла­ка­ли бом­жи, ко­то­рых ли­ши­ли жи­лья на за­го­род­ной по­мой­ке. Силь­ные ас­со­ци­а­ции за то­бой – до­ро­гой чи­та­тель!)

«Пусть все жи­вут» – и ми­ро­лю­би­во, и все­че­ло­веч­но, и все­объ­ят­но-слез­ли­во, и про­тив­но-сен­ти­мен­таль­но за­яв­ля­ет ав­тор. Но тут же, че­рез не­сколь­ко аб­за­цев сво­ей по­эзы, вос­кли­ца­ет: «Есть кровь, и поч­ва, и судь­ба. И речь, про­пи­тан­ная ими». Кра­си­вая фра­за эта мог­ла бы быть под­лин­ной и му­же­ст­вен­ной, ес­ли бы хо­тя бы в чём-ни­будь кон­крет­ном она уз­на­ва­лась (не счи­тать же, что у всех, си­дя­щих за сим­во­ли­че­с­ким при­ле­пин­ском сто­лом, есть не­кая «оди­на­ко­вость» – не знаю, прав­да, как и ка­кой «кро­вью», а осо­бен­но судь­бой, из­ме­рить «оди­на­ко­вость» сроч­ни­ка, по­ли­ти­ка и мил­ли­ар­де­ра с Руб­лёв­ки. Впро­чем, я по­ни­маю – При­ле­пин, ес­ли и не на­чи­тал­ся, то «по­ли­стал» кни­ги, из­ла­га­ю­щие кон­цеп­ции эт­но­на­ци­о­на­лиз­ма.

Мне про­тив­но бы­ло чи­тать эту не­ум­ную «по­эму» За­ха­ра, про­пи­тан­ную ка­ким-то ду­хом верт­ля­во­с­ти сра­зу по всем на­прав­ле­ни­ям. Рус­ский на­род на­зы­ва­ет этот про­цесс так: «Од­на ж..а – семь хво­с­тов». Пред­став­ляю, ка­кую на­цию по­ст­ро­ит та­кой «ак­ти­вист», тем бо­лее что он сам при­зна­ёт­ся, что хо­дит по на­шей зем­ле со стран­ным чув­ст­вом, что ему «всё от­зы­ва­ет­ся во­круг»: «На­вер­ное, так хо­дят лес­ни­ки по лю­би­мо­му ле­су». Что тут ска­зать? В ка­кой-то го­ряч­ке при­ми­рен­че­ст­ва пи­са­лась не­сча­ст­ная по­эма – слиш­ком ви­ден грим на чу­жых мыс­лях, ус­во­ен­ных пла­кат­но и с не­нуж­ным до­ве­ри­ем к ним; слиш­ком ма­ло под­лин­но­с­ти и соб­ст­вен­ной вну­т­рен­ней ра­бо­ты. При­ле­пин (нац­бол и быв­ший омо­но­вец) те­перь спо­со­бен к боль­шой и не­раз­бор­чи­вой «че­ло­веч­но­с­ти» – и это един­ст­вен­ный итог его пло­хой «по­эмы». Пе­чаль­но.

 

На са­мом-то де­ле, о чём уме­ет пи­сать в пол­ную си­лу За­хар – это о люб­ви, сво­бо­де и «па­цан­ской» друж­бе. Сво­бо­ду он по­ни­ма­ет по-муж­ски: ему ка­жет­ся впол­не под­лым же­ла­ние из­ба­вить­ся от вся­кой от­вет­ст­вен­но­с­ти, ему не­на­ви­ст­на пу­с­тая тре­с­кот­ня ры­ноч­но­го вре­ме­ни, его ге­рои не нуж­да­ют­ся в том, что­бы кто-то снял с них чув­ст­во не­на­ви­с­ти к не­на­сто­я­ще­му, «бу­маж­но­му» ми­ру. В «Жил­ке» как раз и пе­ре­пле­лись эти глав­ные те­мы – люб­ви и сво­бо­ды, осо­бен­но обо­ст­рён­но чув­ст­ву­е­мой пе­ред уг­ро­зой её по­те­рять.

Рас­сказ ды­шит про­стор­но, воль­но, но по­сте­пен­но на­пол­ня­ет­ся сдер­жан­ной то­с­кой, что­бы по­том, в фи­на­ле, вы­плес­нуть­ся ра­до­с­тью муж­ской друж­бы. «Жил­ка» – про­сто ре­флек­сия-вос­по­ми­на­ние о ссо­ре с же­ной и про­зрач­ном мае; о боль­шой тай­не люб­ви меж­ду этим муж­чи­ной и этой жен­щи­ной, – о тай­не, не­из­беж­но убы­ва­ю­щей в ус­та­лой, «поч­ти не­жи­вой» его жен­щи­не. При­ле­пин мно­го ска­зал су­ще­ст­вен­но-про­сто­го о сво­ём ге­рое в этих ску­пых опи­са­ни­ях – нет, не сек­са, но со­сто­я­ния «мы вме­с­те» че­рез са­мые тес­ные, под­спуд­ные объ­я­тия – во сне. Эта тес­ная те­ле­сность, эта пе­ре­пле­тён­ность, врас­та­ние друг в дру­га – буд­то ещё и страх по­те­рять друг дру­га, буд­то чи­с­тая удив­ля­ю­щая ра­дость од­ной пло­ти му­жа и же­ны. А по­том бу­дут ут­ра­ты – жизнь ли, са­ми ли ук­ра­ли друг у дру­га эту хруп­кую бли­зость? «Я об­ни­мал её, – но она от­ст­ра­ня­лась во сне… Я по­мню это ноч­ное чув­ст­во: ког­да се­бя не­по­мня­щий че­ло­век чуж­да­ет­ся те­бя, ос­тав­ляя толь­ко ощу­ще­ние от­ст­ра­нён­но­го теп­ла, как от ма­лой звез­ды до даль­не­го, мрач­но­го, оди­но­ко­го ку­с­ка твер­ди. И ты, ту­пая твердь, ло­вишь это теп­ло, не впра­ве оби­деть­ся». Жё­ст­кая пла­с­ти­ка рас­ска­за ста­но­вит­ся не­сколь­ко иной имен­но тог­да, ког­да ге­рой по­мнит о «сча­с­тье люб­ви»: «А ведь ка­кое бы­ло сча­с­тье: ту­гое как па­рус». Жар от лю­бов­ных строк ос­та­ёт­ся, од­на­ко, вну­т­рен­не-сдер­жан­ным. Во­об­ще в лю­бов­ной те­ме При­ле­пин уме­ет се­бя «дер­жать в уз­де», что толь­ко луч­ше и яр­че пе­ре­да­ёт ощу­ще­ние бла­го­дар­ной – муж­ской – силь­ной неж­но­с­ти: «Вер­ность и вос­хи­ще­ние – толь­ко это нуж­но муж­чи­не, это важ­нее все­го, и у ме­ня бы­ло это, у ме­ня это­го бы­ло с из­быт­ком! – вдруг вспом­нил я с бла­го­дар­но­с­тью». Муж­чи­на без сво­ей жен­щи­ны-же­ны, ко­то­рой он да­ру­ет ма­те­рин­ст­во, от­лу­чён слиш­ком от мно­го­го: от­лу­чён от пол­но­ты ми­ра, от ра­до­с­ти серд­ца и «ог­ром­но­го све­та». Да, соб­ст­вен­но, сча­с­тье, ко­то­рое бы­ло, и де­ла­ет его бес­ст­раш­ным и силь­ным, воз­вра­ща­ет ему до­сто­ин­ст­во – он не же­ла­ет бе­гать как за­яц, пет­ляя и за­ме­тая сле­ды, от опас­но­с­ти (воз­мож­но­го аре­с­та). Во­об­ще этот пе­ре­ход в со­сто­я­нии ге­роя на­пом­нил мне клас­си­че­с­кое: тол­сто­вско­го Пье­ра, ко­то­рый во­про­шал, – и это вы ду­ма­е­те взять ме­ня в плен? Мою бес­смерт­ную ду­шу?

Да, ве­че­ром ге­рой сно­ва по­ру­га­ет­ся с же­ной (при­выч­ная ру­гань, об­рам­ля­ю­щая рас­сказ, – это сво­е­об­раз­ное «но­ше­ние ада в се­бе»). Впро­чем, всё рав­но и это не­ст­раш­но, – ведь он на­всег­да зна­ет, «что та­кое ла­донь сы­на и ды­ха­ние до­че­ри», раз­ры­ва­ю­щие его серд­це неж­но­с­тью; ведь в нём на­всег­да это звон­кое чув­ст­во люб­ви-па­мя­ти к сво­ей же­не.

«Жил­ка» – это ещё и со­сто­я­ние ге­роя в ка­нун воз­мож­но­го аре­с­та (ведь он «за­ни­ма­ет­ся ре­во­лю­ци­ей»). Впро­чем, как он ею за­ни­ма­ет­ся, мы не уз­на­ем, кро­ме то­го, что «во­ди­ли… вдво­ём стра­ст­ные, бес­ст­раш­ные ко­лон­ны па­цан­вы по ули­цам са­мых раз­ных го­ро­дов на­шей за­мо­ро­чен­ной дер­жа­вы, до тех пор, по­ка власть не ок­ре­с­ти­ла всех нас ра­зом мра­зью и па­да­лью, ко­то­рой нет и не мо­жет быть ме­с­та здесь».

Глав­ное дру­гое – глав­ное что эти, ко­то­рые схва­ти­ли его дру­га Ха­ма­са, (а в кон­це рас­ска­за он сво­бо­ден), эти хо­тят «ли­шить ме­ня теп­ла, про­сто­ра, мая». Ре­во­лю­ция и воз­мож­ная опас­ность тут то­же да­ны как бы и не все­рьёз, но для оп­ре­де­лён­но­го пси­хо­ло­ги­че­с­ко­го кон­флик­та с тем су­гу­бо глад­ким и при­чё­сан­ным куль­тур­ным про­ст­ран­ст­вом, ко­то­рое лю­бит обур­жу­а­зен­ная про­за.

Ре­во­лю­ция – со­ци­аль­ное или асо­ци­аль­ное дей­ст­вие у При­ле­пи­на? Нет, не со­ци­аль­ное – у При­ле­пи­на и его ге­ро­ев нет про­грам­мы, стра­те­гии, так­ти­ки, круп­ных по­ли­ти­че­с­ких идей. И Сань­кя, и ге­рой «Жил­ки» ни­ка­кие ни ос­т­ро­вские Пав­ки и ни горь­ков­ские Пав­лы. При­ле­пин­ский ге­рой сов­сем не го­тов к то­му, что­бы кор­рек­ти­ро­вать ход ис­то­рии (ход жиз­ни в Рос­сии) со­зна­тель­ной жерт­вой. Да, ге­рой-кон­тракт­ник в «Па­то­ло­гии» ри­с­ку­ет, но и не раз­мы­ш­ля­ет сов­сем об этом. Да, ге­рой «Жил­ки» то­же ри­с­ку­ет, но и оп­рав­да­ние-опо­ру сво­е­му ри­с­ку ищет не в мыс­лях, а в дей­ст­ви­ях. И хо­тя они ино­гда и вспо­ми­на­ют «ре­жим», – всё же кри­ти­ка эта ка­са­ет­ся эфэ­с­бэш­ни­ков, мен­тов, т.е. лю­дей струк­ту­ры, лю­дей «в фор­ме». Ни­ка­ко­го ре­во­лю­ци­он­но­го ми­ро­воз­зре­ния соб­ст­вен­но нет и в по­ми­не, как нет и ге­роя, пы­та­ю­ще­го жизнь, про­ве­ря­ю­ще­го на де­ле ка­кие-ли­бо идеи жиз­ни и ре­во­лю­ции. И это по­нят­но – ес­ли бы всё это бы­ло, да к то­му же из­ло­же­но все­рьёз, «по-взрос­ло­му», При­ле­пи­ну бы не да­ли раз­вер­нуть­ся. Ведь в «Сань­ке» «ре­во­лю­ция» все­го лишь вы­сту­па­ет в лёг­кой де­с­т­рук­тив­ной фор­ме, а зна­чит – при­ят­но-асо­ци­аль­ной (по­го­во­рить же о ре­во­лю­ции, оп­по­зи­ции, со­про­тив­ле­нии – это вам, по­жа­луй­ста, сколь­ко угод­но мож­но! Всё рав­но дав­но ни­кто и ни­ко­го – ес­ли не вы­год­но – не слы­шит!) НО асо­ци­аль­ность-про­те­ст­ность в со­вре­мен­ных ус­ло­ви­ях, сум­б­ли­ми­ро­ван­ная в ли­те­ра­ту­ру, ста­ла стерж­нем об­нов­ле­ния са­мой ли­те­ра­ту­ры. Это-то всем кри­ти­кам (не­за­ви­си­мо от преж­них по­зи­ций в ли­те­ра­ту­ре) и по­нра­ви­лось. По­сле при­дур­ков, ко­то­рые ели свой кал; по­сле мерз­ких ста­ру­ше­чек Ав­до­ть­ю­шек, стран­но­го на­род­ца-урод­ца и ря­дом с при­па­доч­ны­ми из­вра­щен­ца­ми, де­би­ла­ми, на­при­мер пер­со­на­жа­ми ели­за­ров­ских «Ку­би­ков», при­ле­пин­ский ге­рой вы­гля­дит по­ло­жив­шим пре­дел ли­те­ра­тур­но­му ни­ги­лиз­му и об­ла­да­ю­щим шан­са­ми про­ти­во­сто­ять ан­ти­иде­а­лу со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ры (здесь я долж­на уже вспом­нить и С.Шар­гу­но­ва с его фан­та­с­ти­че­с­ким – для ме­ня – оп­ти­миз­мом). Ко­неч­но, они пи­са­ли контр­ли­те­ра­ту­ру по от­но­ше­нию к мейн­стри­му – все­му из­ве­ст­но­му и рас­ти­ра­жи­ро­ван­но­му.

О ка­ких «шан­сах» я го­во­рю?

Во-пер­вых, мы ви­дим не­ко­то­рое воз­вра­ще­ние на клас­си­че­с­кие ус­той­чи­вые по­зи­ции: над жиз­нью у При­ле­пи­на и Шар­гу­но­ва всё-та­ки есть Су­дия, а зна­чит – не всё поз­во­ле­но. Для мо­е­го по­ко­ле­ния в этой по­зи­ции нет ни­ка­кой смыс­ло­вой и жиз­нен­ной но­виз­ны – но При­ле­пин и Шар­гу­нов вы­ска­за­ли её по­сле чу­до­вищ­ной де­с­т­рук­тив­но­с­ти «лик­ви­да­тор­ской ли­те­ра­ту­ры» пост­мо­дер­ни­с­тов, по­то­му и про­зву­ча­ла она оз­до­ров­ля­ю­ще.

Во-вто­рых, у При­ле­пи­на нет ра­ди­ка­ли­за­ции по­всед­нев­но­с­ти: обы­ден­ное, ча­ст­но-ин­тим­ное, на­про­тив, для не­го аль­фа и оме­га бы­тия; при­выч­ный ре­естр сча­с­тья – это и есть вну­т­рен­нее яд­ро его про­зы. Обы­ден­ность сов­сем не де­с­по­тич­на – она все­гда ис­точ­ник ра­до­с­ти, по­то­му что в ней бы­ла су­ще­ст­вен­ная про­сто­та – был де­дов дом, бы­ла ба­буш­кой под­жа­рен­ная кар­тош­ка, был «весь этот день и его за­па­хи кра­с­ки, не­ес­те­ст­вен­но яр­кие цве­та её, обед на ско­рую ру­ку – зе­лё­ный лук, ре­ди­с­ка, пер­вые по­ми­дор­ки, – а по­том ру­ло­ны обоев, дур­ма­ня­щий клей», а «под ут­ро при­шла не­о­жи­дан­ная, с даль­ним пе­ни­ем птиц, ти­ши­на – про­зрач­ная и неж­ная, как на клад­би­ще» («Грех»). Бы­ла яр­кая и жар­кая ран­няя лю­бовь, в ко­то­рой всё бы­ло скром­но и бес­те­лес­но, но ко­то­рая на­учи­ла по­ни­мать соб­ст­вен­ное те­ло, уга­ды­вать грех его же­ла­ний. «…Вся­кий мой грех… – сон­но ду­мал За­хар­ка, – …вся­кий мой грех бу­дет тер­зать ме­ня… А до­б­ро, что я сде­лал, – оно лег­че пу­ха. Его уне­сёт лю­бым сквоз­ня­ком…». Чи­с­тая и яс­ная про­за.

Во­об­ще стро­и­тель­ст­во ам­би­ци­оз­ной ли­те­ра­тур­ной тра­ек­то­рии За­ха­ру При­ле­пи­ну уда­лось: па­т­ри­о­ты до сих пор по­ла­га­ют де­ре­вен­ское про­ис­хож­де­ние (а наш ге­рой ро­дил­ся в ря­зан­ской де­рев­не) га­ран­ти­ей на­сто­я­ще­с­ти, на­ци­о­на­ли­с­ты-ин­тел­лек­ту­а­лы це­нят бру­таль­ность, дей­ст­вен­ную му­же­ст­вен­ность его рус­ско­го ге­роя; ос­тав­ши­е­ся ли­бе­ра­лы силь­но за­ма­те­ре­ли, но не на­столь­ко, что­бы не под­дер­жи­вать оп­по­зи­ци­он­ность в дру­гих. При­ле­пин – го­су­дар­ст­вен­ник, пред­ве­ща­ю­щий ги­бель го­су­дар­ст­ва. При­ле­пин – «ско­рее па­т­ри­от», ра­бо­та­ю­щий на ли­бе­раль­ной тер­ри­то­рии (он счи­та­ет, что пре­одо­лел гра­ни­цу де­ле­ния на па­т­ри­о­тов и ли­бе­ра­лов, но на са­мом-то де­ле тут что-то дру­гое, что я ещё не про­ду­ма­ла до кон­ца, а по­то­му по­мол­чу). Най­ти у При­ле­пи­на вы­ска­зы­ва­ния пря­мо про­ти­во­по­лож­ные, и по этой при­чи­не мо­гу­щие ус­т­ра­и­вать всех, не­труд­но. Но у При­ле­пи­на не най­ти се­рь­ёз­ной дис­кус­сии ни с те­ми, ни с дру­ги­ми (за­то есть дис­кус­сия с Аве­ном и Соб­чак). Не знаю, быть мо­жет, пи­са­те­лю это и не нуж­но? Я по­ни­маю, по­че­му они, мо­ло­дые, не стре­мят­ся в Со­юз пи­са­те­лей – он им всё рав­но бы ни­че­го не дал, как не дал и бо­лее стар­шим по­ко­ле­ни­ям.

Это прав­да, что де­ре­вен­ские кор­ни При­ле­пи­на да­ли ему мно­го то­го, че­го нет у го­род­ских. Зем­ля­ной, жи­вот­ный (жи­вот-жизнь) при­вкус его про­зы оче­ви­ден и си­лён: «Всё это жи­вое, пре­сы­щен­ное жиз­нью в са­мом на­сто­я­щем, пер­во­быт­ном её ви­де и во­все ли­шён­ное ду­ши, – всё это с яр­ки­ми, цвет­ны­ми, аро­мат­ны­ми вну­т­рен­но­с­тя­ми, с рас­кры­ты­ми на­стежь но­га­ми, с бес­смыс­лен­но за­дран­ной вверх го­ло­вой и чи­с­тым за­па­хом све­жей кро­ви не да­ва­ло, ме­ша­ло на­хо­дить­ся на ме­с­те, влек­ло, раз­вле­ка­ло, кло­ко­та­ло вну­т­ри. …Та са­мая, тя­го­ст­ная ло­мо­та, слов­но от ле­до­вой во­ды, му­чав­шая его, не­ждан­но сме­ни­лась ощу­ще­ни­ем сла­до­ст­но­го, пред­чув­ст­ву­ю­ще­го жа­ра. Жар­ко бы­ло в ру­ках, в серд­це, в поч­ках, в лёг­ких: За­хар­ка яс­но ви­дел свои ор­га­ны, и вы­гля­де­ли они точ­но те­ми же, что ды­ми­лись пред его гла­за­ми ми­ну­ту на­зад. И от осо­зна­ния соб­ст­вен­ной тёп­лой, влаж­ной жи­вот­но­с­ти За­хар­ка осо­бен­но стра­ст­но и сов­сем не бо­лез­нен­но чув­ст­во­вал, как сжи­ма­ет­ся его серд­це, на­сто­я­щее мяс­ное серд­це, тол­ка­ю­щее кровь к ру­кам, к го­ря­чим ла­до­ням, и в го­ло­ву, ош­па­ри­вая мозг, и вниз, к жи­во­ту, где всё бы­ло… гор­до от осо­зна­ния бес­ко­неч­ной юно­с­ти» (всё это рос­кош­ное фи­зи­о­ло­ги­че­с­кое пись­мо свя­за­но с на­блю­де­ни­я­ми ге­роя над за­ре­зан­ной де­дом и ос­ве­жё­ван­ной сви­нь­ёй). Этим креп­ким ин­стинк­том жиз­ни, при­ня­ти­ем её вся­кой-раз­ной, вся­кой-лю­бой, ка­жет­ся, и осо­бен­но при­вле­ка­тель­но твор­че­ст­во За­ха­ра При­ле­пи­на для со­вре­мен­ни­ков.

При­ле­пин, ког­да ос­нов­ные ли­те­ра­тур­ные иг­ро­ки ли­бо бле­фу­ют (изо­б­ра­жа­ют, что они пи­са­те­ли), ли­бо «ра­бо­та­ют» над тем, что­бы ли­те­ра­ту­ра из пост­мо­дер­нист­ской пре­вра­ти­лась в пост­че­ло­ве­че­с­кую (см. Ю.Буй­да, М.Ели­за­ров), – При­ле­пин в этой си­ту­а­ции пред­ло­жил иное от­но­ше­ние к ми­ру: он ут­верж­да­ет со­сто­я­тель­ность твар­но­го ми­ра, он за­щи­ща­ет пра­во че­ло­ве­ка на про­стей­шее и фун­да­мен­таль­ное в бы­тие. Ци­ви­ли­за­ции смер­ти, – «тех­но­ло­гич­но­му и со­зна­тель­но­му от­вер­же­нию жиз­ни» (а имен­но та­ко­ва она сей­час), – он про­ти­во­по­с­та­вил идею жиз­ни как по­лы­ха­ю­щей, рос­кош­ной си­лы. Жиз­ни юной, ог­нен­ной, злой и ак­тив­ной, с му­же­ст­вен­ной и без­жа­ло­ст­ной во­лей, где бе­да и лю­бовь, где не­на­висть и чи­с­тый за­пах мла­ден­ца, где кровь, боль и не­ис­то­вая то­с­ка, где хлеб и вод­ка, где ро­ди­на и лю­би­мая жен­щи­на аб­со­лют­но рав­ны друг дру­гу: «Бог есть. Без от­ца пло­хо. Мать до­б­ра и до­ро­га. Ро­ди­на од­на». Ак­си­о­мы. Они – ге­не­ти­че­с­кий код про­зы За­ха­ра При­ле­пи­на, на­столь­ко же не же­ла­ю­ще­го ни­ка­ко­го ис­то­ще­ния вну­т­рен­них, скры­тых за­дач это­го «ко­да», на­сколь­ко и «не за­ме­тив­ше­го», что «ре­аль­ный мир» вновь во­шёл в мо­ду. А зна­чит – глав­ные ин­стинк­ты, «ро­ман­ти­че­с­кое му­же­ст­во» и мо­ло­дой «бунт про­кля­тых», про­длён­ные без мыс­ли во вре­ме­ни и про­ст­ран­ст­ве (от глу­би­ны жи­во­та – ввысь), чре­ва­ты раз­ло­же­ни­ем и бес­пло­ди­ем. А зна­чит – они вновь долж­ны быть пре­об­ра­зо­ва­ны, на­пи­та­ны, за­щи­ще­ны со­зна­тель­ной си­лой тра­ди­ции, к ог­ром­но­му ре­сур­су ко­то­рой За­хар При­ле­пин толь­ко при­кос­нул­ся. Про­за За­ха­ра При­ле­пи­на – энер­ге­ти­че­с­кая. Толь­ко в от­ли­чие от ту­пых на­пит­ков-энер­ге­ти­ков, в ней до­ми­ни­ру­ет на­сто­я­щая си­ла жиз­ни, креп­ко за­то­чён­ная им в сло­во.

 

 


Капитолина Кокшенёва




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования