Архив : №16. 24.04.2009

И нет ни чести, ни величья

 Когда-то я воспринимал Андрея Алдан-Семёнова как неисправимого романтика. Мне нравился его девиз – во всём искать романтику.

 

И я твержу себе:                               ищи Во всём романтику. И в том, как Огонь рождается в потёмках, И в лязге гневного ковша, И в том, как сыплются лещи На дикий берег Иртыша! –

 

писал поэт в сборнике «Метель и солнце», изданном в Москве в 1963 году.

---

  

Я в мо­ло­до­с­ти по­че­му-то да­же был убеж­дён в том, что имен­но ро­ман­ти­че­с­кие пу­те­ше­ст­вия по Яку­тии под­ска­за­ли пи­са­те­лю и псев­до­ним. Но я оши­бал­ся. Ал­да­ном по­эт стал под­пи­сы­вать свои сти­хи за три­над­цать лет до сво­ей пер­вой встре­чи с Се­ве­ром.

Ан­д­рей Иг­на­ть­е­вич Се­мё­нов ро­дил­ся 14 (по но­во­му сти­лю 27) ок­тя­б­ря 1908 го­да в вят­ской де­рев­не Шун­гур. До граж­дан­ской вой­ны он ус­пел окон­чить два клас­са цер­ков­но­при­ход­ской шко­лы. А по­том на­ча­лись уже сов­сем иные уни­вер­си­те­ты. Стар­шие бра­тья уш­ли в крас­ную ди­ви­зию к 23-лет­не­му Ази­ну, по­ру­чив млад­ше­му по­мо­гать ро­ди­те­лям. Но в 1921 го­ду отец и мать от го­ло­да умер­ли. И маль­чиш­ку за­бра­ли в дет­дом.

Поз­же Ан­д­рей Се­мё­нов окон­чил Вят­ское про­мы­ш­лен­но-тех­ни­че­с­кое учи­ли­ще име­ни Хал­ту­ри­на и со­би­рал­ся про­дол­жить об­ра­зо­ва­ние в Вят­ском пе­да­го­ги­че­с­ком ин­сти­ту­те. Но в ин­сти­ту­те дол­го про­дер­жать­ся ему не уда­лось. Не хва­ти­ло усид­чи­во­с­ти.

В Вят­ке слу­чай при­вёл Се­мё­но­ва в ли­тобъ­е­ди­не­ние «Пе­ре­вал». В кру­гу мо­ло­дых сти­хо­твор­цев тог­да воз­ник­ла но­вая мо­да на псев­до­ни­мы. Кто-то на­чал ве­ли­чать се­бя Ал­тай­ским, кто-то Гор­ским. Се­ме­нов то­же за­хо­тел вы­де­лить­ся. Как он по­том вспо­ми­нал: «Я на од­ной из ве­че­ри­нок в ли­тобъ­е­ди­не­нии по­до­шёл к кар­те и всем объ­я­вил: ку­да уп­рёт­ся мой па­лец, то ме­с­то и из­бе­ру сво­им псев­до­ни­мом». Па­лец ука­зал на ре­ку Ал­дан.

По­сколь­ку пи­шу­щий на­род в Вят­ке к Се­мё­но­ву от­но­сил­ся скеп­ти­че­с­ки, он в 1926 го­ду по­ехал ис­кать при­клю­че­ния. Ему ка­за­лось, что где-то на сто­ро­не бу­дет про­ще са­мо­ут­вер­дить­ся. В ре­дак­ции ом­ской га­зе­ты «Ра­бо­чий путь» судь­ба све­ла его с ко­ро­лём си­бир­ских по­этов Ан­то­ном Со­ро­ки­ным. Од­на­ко ко­роль мо­ло­до­му ав­то­ру в ге­ни­аль­но­с­ти от­ка­зал. Со­ро­ки­на не­при­ят­но по­ра­зи­ла дре­му­чая без­гра­мот­ность вят­ско­го сти­хо­твор­ца и по­это­му не стал под­дер­жи­вать мо­ло­до­го ре­пор­тё­ра. Оби­жен­ный Се­мё­нов в от­вет ре­ти­ро­вал­ся в Ка­зах­стан.

Кста­ти, ма­ло кто зна­ет, что имен­но Се­мё­нов пер­вым в пред­го­рь­ях За­илий­ско­го Ала­тау от­крыл чи­та­ю­ще­му ми­ру Джам­бу­ла. Это ведь он на­чал пе­ре­кла­ды­вать пес­ни акы­на на рус­ский язык. Вто­рой пе­ре­вод­чик – Куз­не­цов по­явил­ся не­сколь­ко по­зд­нее.

В 1935 го­ду по­эт под псев­до­ни­мом Ал­дан вы­пу­с­тил в Ка­за­ни пер­вый сбор­ник. На­зы­вал­ся он очень буд­нич­но: «Кни­га сти­хов». В нём бы­ло два раз­де­ла. В на­чаль­ный во­шли сти­хи о стран­ст­ви­ях мо­ло­до­го ро­ман­ти­ка, а во вто­рой – пе­ре­во­ды Ха­са­на Ту­фа­на, Ах­ме­да Ери­ке­е­ва и дру­гих та­тар­ских по­этов.

По­сле со­зда­ния Со­ю­за со­вет­ских пи­са­те­лей Се­мё­но­ву бы­ло по­ру­че­но со­здать Вят­ское от­де­ле­ние. На­до при­знать, что в ту по­ру по­эт стро­го сле­до­вал ге­не­раль­ной ли­нии пар­тии. К Ста­ли­ну он от­но­сил­ся как к Бо­гу. Его ведь ни­кто си­лой в 1936 го­ду не за­став­лял пе­ре­ли­цо­вы­вать на но­вый лад ста­рин­ную рус­скую пес­ню «Знаю, знаю, кто до­ро­жень­ку то­рил, это ми­лень­кий к ми­лё­нуш­ке хо­дил», что­бы по­том рас­пе­вать: «Это Ста­лин нам до­ро­жень­ку то­рил».

Тем не ме­нее да­же вер­но­под­дан­ни­че­с­кие сти­хи Се­мё­но­ва не спас­ли. В 1938 го­ду его аре­с­то­ва­ли. Как по­эт ут­верж­дал, за ним при­шли пря­мо в ре­с­то­ран. Он го­во­рил, что очень дол­го му­чил­ся из-за то­го, что не ус­пел рас­пла­тить­ся за при­гла­шён­ную на ужин ка­кую-то де­вуш­ку. Но, по­хо­же, рас­ска­зы о про­щаль­ном ве­че­ре в ре­с­то­ра­не бы­ли все­го лишь кра­си­вой ле­ген­дой. Ну не мог по­эт жить без ро­ман­ти­че­с­ких ми­фов.

В ре­аль­но­с­ти всё об­сто­я­ло ку­да страш­ней и под­лей. На пер­вых же до­про­сах от Се­мё­но­ва вы­би­ли при­зна­ния, буд­то он со­здал в Вят­ке ан­ти­со­вет­скую ор­га­ни­за­цию, це­лью ко­то­рой бы­ли те­рак­ты про­тив Ста­ли­на, Во­ро­ши­ло­ва и Жда­но­ва и свер­же­ние со­вет­ско­го строя. По­том он под­пи­сал по­ка­за­ния на Ми­ха­и­ла Ре­шет­ко­ва, Льва Луб­ни­на, Ни­ко­лая Ва­се­не­ва, Вя­че­сла­ва Ко­ло­со­ва, Иго­ря Фран­че­с­ки и дру­гих вят­ских жур­на­ли­с­тов и ли­те­ра­то­ров. От раз­го­вор­чи­во­с­ти Се­мё­но­ва по­ст­ра­да­ла тог­да и Оль­га Берг­гольц (с ней по­эт ко­рот­кое вре­мя ра­бо­тал в Ка­зах­ста­не).

Но ни­ка­ко­го сни­с­хож­де­ния Се­мё­нов не по­лу­чил. Его по­том по эта­пу от­пра­ви­ли на Ко­лы­му, где ему бы­ло суж­де­но про­ве­с­ти дол­гих сем­над­цать лет. Эти го­ды вме­с­ти­ли в се­бя до­бы­чу в уще­ль­ях Ха­тан­на­ха зо­ло­та, стро­и­тель­ст­во Хе­ни­канжско­го оло­во­руд­ни­ка, за­го­тов­ку в бух­те На­га­е­во мор­ских звёзд, про­клад­ку но­вых ки­ло­ме­т­ров Ко­лым­ской трас­сы. Впро­чем, все ка­торж­ные ра­бо­ты, на ко­то­рые тог­да бро­са­ли по­эта, сей­час и не пе­ре­чис­лить. Но да­же в ус­ло­ви­ях ка­тор­ги он про­дол­жал пи­сать. По­эт, об­ра­ща­ясь к ос­тав­шей­ся на «ма­те­ри­ке» до­че­ри, бук­валь­но кро­вью вы­во­дил но­вый де­виз сво­ей жиз­ни:

 

Ес­ли жив ещё – бо­рись! По­лу­мёрт­вый – про­дви­гай­ся, Смерть уви­дел – не сда­вай­ся, А на­стиг­нет – не стра­шись.

 

Поз­же дру­гая жерт­ва ГУ­ЛА­Га – по­эт Вик­то­рия Голь­дов­ская вспо­ми­на­ла: «Ты­ся­ча де­вять­сот со­рок тре­тий... В тай­ге под ме­те­лью идут двое. Идут, кло­нят­ся на­вст­ре­чу ве­т­ру, гре­ют­ся у од­но­го ко­ст­ра, ку­рят од­ну са­мо­крут­ку. На од­ном из пут­ни­ков – стё­га­ный бу­ш­лат, на дру­гом – по­лу­шу­бок, на го­ло­ве шап­ка-ушан­ка со звез­дой.

– По­слу­шай, – го­во­рит по­лу­шу­бок, – вот вы­зы­ва­ют те­бя в Ма­га­дан. На­вер­но, ос­во­бо­дят. А по­че­му?

– Не знаю. Я по­эт.

– А ес­ли ре­ши­ли до­ба­вить сро­ку или да­же – выс­шую ме­ру... Тог­да по­че­му?

– Не знаю. Я – по­эт.

– Че­му ты улы­ба­ешь­ся?

– Я со­чи­няю сти­хи,

– Рас­ска­жи мне эти сти­хи.

– Не­че­го по­ка рас­ска­зы­вать... Од­на строч­ка… «Я ви­жу солн­це из ме­те­ли…»

Его тог­да вы­зы­ва­ли по пу­с­то­му по­во­ду. Не до­ба­ви­ли, не уба­ви­ли… Пять лет ещё ме­ло и ме­ло над ним» (аль­ма­нах «На Се­ве­ре Даль­нем», 1964. № 1).

 

Уже по­сле вой­ны Се­мё­нов со­чи­нил «Се­вер­ную по­эму». В ней, ес­те­ст­вен­но, ни сло­ва не бы­ло о ла­ге­рях. По­эт толь­ко вос­пе­вал од­них ге­о­ло­гов. Его пер­со­на­жи со­хра­ня­ли на­ив­ную ве­ру в чи­с­тый ро­ман­тизм. «Страсть, – вос­кли­цал глав­ный ге­рой Се­мё­но­ва, – но страсть не зо­ло­тая в соп­ки ки­ну­ла ме­ня. Нас ве­дёт дру­гая си­ла, мы го­рим дру­гим ог­нём, и зо­вём его – Рос­сия… На­ше му­же­ст­во, как зна­мя, в этих ча­щах раз­вер­нись, осе­ни нас и ве­ди нас по уще­ль­ям, без пу­ти».

Эти стро­ки про­из­ве­ли впе­чат­ле­ние на глав­но­го ре­дак­то­ра жур­на­ла «Ок­тябрь» Фё­до­ра Пан­фё­ро­ва. Со­вет­ский клас­сик не по­ле­нил­ся от­бить в Ма­га­дан те­ле­грам­му. Он хо­тел поз­вать мо­ло­до­го по­эта в сто­ли­цу, что­бы до­ве­с­ти по­эму до ума. Но ко­лым­ское на­чаль­ст­во к идее ко­ман­ди­ров­ки по­эта от­нес­лось от­ри­ца­тель­но. Впер­вые «Се­вер­ная по­эма» бы­ла на­пе­ча­та­на в Ма­га­дан­ском из­да­тель­ст­ве в 1954 го­ду, но под фа­ми­ли­ей А.Иг­на­ть­ев.

 

Лишь че­рез не­сколь­ко лет пи­са­те­ля на­ча­ли пе­ча­тать под на­сто­я­щим име­нем – Ан­д­рей Се­мё­нов. Но Се­мё­но­вых в на­шей ли­те­ра­ту­ре все­гда бы­ло пруд пру­ди. Пи­са­те­ля зли­ло, что его ча­с­то пу­та­ли с од­но­фа­миль­ца­ми. По­это­му он ре­а­ни­ми­ро­вал псев­до­ним, при­ду­ман­ный ещё в 1926 го­ду, и на­чи­ная с 1960-х го­дов стал пе­ча­тать­ся как Ал­дан-Се­мё­нов.

По­сле ко­лым­ских ла­ге­рей пи­са­тель под­го­то­вил для по­пу­ляр­ной се­рии «ЖЗЛ» жиз­не­опи­са­ния двух ве­ли­ких пу­те­ше­ст­вен­ни­ков: Чер­ско­го и Се­мё­но­ва-Тян-Шан­ско­го.

Од­на­ко вплоть до 1964 го­да Ал­дан-Се­мё­но­ва зна­ли лишь в уз­ких кру­гах. Вез­де и всю­ду о нём за­го­во­ри­ли толь­ко по­сле пуб­ли­ка­ции в жур­на­ле «Моск­ва» и по­ве­с­ти «Ба­ре­ль­еф на ска­ле». Не­ко­то­рые кри­ти­ки по указ­ке пар­тий­но­го на­чаль­ст­ва по­пы­та­лись про­ти­во­по­с­та­вить эту по­весть Со­лже­ни­цы­ну. Но ре­аль­но мыс­ля­щие лю­ди по­ни­ма­ли, что срав­не­ние бы­ло не в поль­зу Ал­дан-Се­мё­но­ва.

Со­лже­ни­цын, кто бы как к не­му ни от­но­сил­ся, сво­е­го Ива­на Де­ни­со­ви­ча вы­ст­ра­дал. А Ал­дан-Се­мё­нов, ког­да пи­сал свой «Ба­ре­ль­еф», ис­хо­дил, как это ни горь­ко при­знать, из конъ­юнк­ту­ры. По­это­му со­лже­ни­цын­ско­го Шу­хо­ва все за­пом­ни­ли: и дру­зья, и вра­ги, а ге­рой Ал­дан-Се­мё­но­ва – Зар­ни­цын тут же у всех из па­мя­ти вы­ве­т­рил­ся. Че­рез судь­бу Шу­хо­ва Со­лже­ни­цын от­ра­зил стра­да­ния все­го на­ро­да. А Ал­дан-Се­мё­нов ог­ра­ни­чил­ся опи­са­ни­ем му­че­ний эли­ты, ко­то­рая все­гда бы­ла страш­но да­лё­кой от про­стых лю­дей.

По­это­му во­все не слу­чай­но Со­лже­ни­цын и Ал­дан-Се­мё­нов все­гда ис­пы­ты­ва­ли друг к дру­гу страш­ную не­при­язнь. Тут ещё власть хо­ро­шо по­ста­ра­лась, сы­г­рав на про­ти­во­ре­чи­ях двух пи­са­те­лей. Ког­да на сме­ну «от­те­пе­ли» при­шли и «за­мо­роз­ки», од­но­го пи­са­те­ля власть сра­зу ли­ши­ла всех пе­чат­ных пло­ща­док, за­то от­кры­ли все две­ри пе­ред дру­гим, не­смо­т­ря на его ан­ти­ста­лин­скую по­весть. Я имею в ви­ду по­лу­чен­ный Ал­дан-Се­мё­но­вым со­ци­аль­ный за­каз на эпос о граж­дан­ской вой­не.

Вто­ро­го Шо­ло­хо­ва, од­на­ко, из Ал­дан-Се­мё­но­ва не по­лу­чи­лось. Тем не ме­нее пар­тий­ные ис­то­ри­ки и при­бли­жён­ные к на­чаль­ст­ву кри­ти­ки боль­ше де­ся­ти лет вся­че­с­ки пы­та­лись пред­ста­вить ро­ман пи­са­те­ля «Крас­ные и бе­лые» как не­что эпо­халь­ное.

Да, Ал­дан-Се­мё­нов от­ка­зал­ся от не­ко­то­рых кли­ше. Он, к при­ме­ру, не стал из Кол­ча­ка де­лать ка­ко­го-то за­кон­чен­но­го иди­о­та. Хо­тя и по­жа­лел для не­го про­стых че­ло­ве­че­с­ких слов.

Как я по­ни­маю, свою за­да­чу Ал­дан-Се­мё­нов уви­дел в дру­гом: бел­ле­т­ри­зо­вать офи­ци­аль­ную ис­то­рию граж­дан­ской вой­ны. На­вер­ное, та­кие ве­щи то­же нуж­ны. Ведь одо­б­рил же «Крас­ных и бе­лых» по­эт Сте­пан Щи­па­чёв. В пись­ме к ро­ма­ни­с­ту, да­ти­ро­ван­ном 16 ян­ва­ря 1973 го­да, он под­чёр­ки­вал: «Не так-то уж мно­го мож­но на­звать книг о граж­дан­ской вой­не столь об­сто­я­тель­ных, как ваш ро­ман. Он по­ис­ти­не за­пол­ня­ет в этой те­ме ог­ром­ную брешь. Ну что мы мо­жем про­чи­тать о граж­дан­ской вой­не на Ура­ле» в При­ура­лье, на Вол­ге – поч­ти ни­че­го. Да ес­ли го­во­рить и о Си­би­ри, то и тут чуть ли не всё сво­дит­ся к ото­б­ра­же­нию пар­ти­зан­ско­го дви­же­ния. Ваш ро­ман – пер­вое се­рь­ёз­ное по­лот­но об этих фрон­тах, уже о ре­гу­ляр­ных со­вет­ских ар­ми­ях, ди­ви­зи­ях. Вы пер­вый по­ка­за­ли, что из се­бя пред­став­ля­ла кол­ча­ков­щи­на. Ро­ман ваш по­мо­жет чи­та­те­лю по­нять то, ка­ко­го на­пря­же­ния сил, ка­ко­го ге­ро­из­ма тре­бо­ва­лось, что­бы по­бе­дить это­го са­мо­го же­с­то­ко­го и силь­но­го вра­га. Но глав­ная за­слу­га ва­ше­го ро­ма­на, по­ми­мо все­го про­че­го, это то, что Вы – опять же пер­вый – вер­ну­ли сла­ву та­ким ге­ро­ям граж­дан­ской вой­ны, как ком­див Азин, как Шо­рин, о ко­то­ром до сих пор мы мог­ли уз­нать толь­ко из эн­цик­ло­пе­дии, что он был со­вет­ским пол­ко­вод­цем. Мы уз­на­ем из ро­ма­на о Штерн­бер­ге, этом вы­да­ю­щем­ся ас­тро­но­ме-про­фес­со­ре, став­шем в граж­дан­скую вой­ну столь же вы­да­ю­щим­ся по­лит­ра­бот­ни­ком в ар­мии, чле­ном во­ен­но­го со­ве­та при Шо­ри­не. Мы мно­го но­во­го уз­на­ем и о Ларисе Рейс­нер, этой бес­ст­раш­ной рус­ской жен­щи­не. Впер­вые пе­ред чи­та­те­лем вста­нет Ту­ха­чев­ский, ко­то­рый по­бед­но про­вёл свою ар­мию че­рез хреб­ты Ура­ла, по про­сто­рам Си­би­ри. Но боль­ше все­го по­ра­до­ва­ло ме­ня в ро­ма­не то, что сквоз­ным дей­ст­ву­ю­щим ли­цом вы сде­ла­ли Ази­на – до­блесть ко­то­ро­го, кос­нись её в своё вре­мя пе­ро пи­са­те­ля, – рав­но­го Фур­ма­но­ву, ста­ла бы столь же ле­ген­дар­ной, как и до­блесть Ча­па­е­ва. Мне, од­на­ко, ду­ма­ет­ся, что ро­ма­ну не по­вре­дит ка­ран­даш ум­но­го ре­дак­то­ра. По­вто­ряю, ум­но­го, ибо ог­ра­ни­чен­ный и по­ли­ти­че­с­ки не­да­лё­кий че­ло­век мо­жет на­ло­мать дров. Я ура­лец. Граж­дан­ская вой­на за­ста­ла ме­ня там, в тех ме­с­тах, и я не при­нял бы на­ше­го ро­ма­на, ес­ли бы он не взвол­но­вал ме­ня под­лин­но­с­тью со­бы­тий, пар­тий­но­с­тью. Ещё раз вы­ра­жаю Вам свою при­зна­тель­ность.

Ваш Сте­пан Щи­па­чёв».

По­че­му же тог­да «Крас­ных и бе­лых» за­бы­ли ещё при жиз­ни Ал­дан-Се­мё­но­ва»? Да по­то­му, что в ос­но­ве ро­ма­на ле­жа­ли идеи, а не лю­ди. Ещё в на­ча­ле 1972 го­да пи­са­тель в сво­ём ра­бо­чем блок­но­те под­черк­нул са­мое важ­ное для не­го – по­ка­зать, на ка­ких раз­ных по­лю­сах сто­я­ли Ту­ха­чев­ский и Кол­чак. «Ту­ха­чев­ский по­нял, – пи­сал Ал­дан-Се­мё­нов, – что си­ла ре­во­лю­ции – на­род по­бе­дил. Кол­чак смо­т­рел на на­род, как на быд­ло, и про­иг­рал вой­ну с боль­ше­виз­мом». Для на­уч­но­го трак­та­та та­кая по­ста­нов­ка во­про­са, воз­мож­но, оп­рав­дан­на. Но для ро­ма­на од­ной идеи ма­ло.

Мне ка­жет­ся, пи­са­тель упу­с­тил свой шанс. Ведь ему в кон­це 1960-х го­дов не­ви­дан­но по­вез­ло. Пар­тия до­пу­с­ти­ла его до се­к­рет­ных ар­хи­вов. Сра­зу по­ка­за­ли лю­бов­ную пе­ре­пи­с­ку Кол­ча­ка и да­ли воз­мож­ность встре­тить­ся с по­след­ней воз­люб­лен­ной ад­ми­ра­ла – Ан­ной Ва­си­ль­ев­ной Ти­ми­рё­вой. Вот что мог­ло стать клю­чом для ро­ма­на: ис­то­рия тра­ги­че­с­кой люб­ви двух рус­ских сер­дец. А что сде­лал Ал­дан-Се­мё­нов? Он про­шёл­ся по этим пись­мам ес­ли не кат­ком, то ру­кой рас­чёт­ли­во­го ана­ли­ти­ка, убив свою эпо­пею уже в за­ро­ды­ше.

Поз­же Ал­дан-Се­мё­нов на­пи­сал се­рию пла­мен­ных ро­ма­нов о пер­вых мар­ша­лах ре­во­лю­ции. Он взял­ся за вос­пе­ва­ние со­зда­те­лей ВЧК.

Я по­том не раз пы­тал­ся по­нять, на­сколь­ко ис­кре­нен был пи­са­тель в сво­их вос­хва­ле­ни­ях, к при­ме­ру, Яко­ва Пе­тер­са и Ту­ха­чев­ско­го. Он что, дей­ст­ви­тель­но ни­че­го не знал о зло­ве­щей ро­ли Ту­ха­чев­ско­го в по­дав­ле­нии кре­с­ть­ян­ских бун­тов на Там­бов­щи­не? Или же пи­са­тель вёл ка­кую-то свою слож­ную иг­ру с Лу­бян­кой?

Уже в гор­ба­чёв­скую пе­ре­ст­рой­ку мне до­ве­лось по­зна­ко­мить­ся с лич­ным ар­хи­вом Ал­дан-Се­мё­но­ва. Раз­би­рая его бу­ма­ги, от­но­сив­ши­е­ся к на­ча­лу 1970-х го­дов, я встре­тил не­о­жи­дан­ные за­пи­си об ака­де­ми­ке Ан­д­рее Са­ха­ро­ве. «Ка­кое же на­до иметь вну­т­рен­нее му­же­ст­во и бла­го­род­ст­во, – от­ме­чал пи­са­тель, – что­бы от­ка­зать­ся от 3-хкрат­но­го зва­ния Ге­роя Соц. Тру­да, двух Го­су­дар­ст­вен­ных пре­мий, от при­ви­ле­гий, удобств, по­чё­та, что­бы вы­сту­пить в за­щи­ту прав че­ло­ве­ка, про­тив на­ру­ше­ния за­ко­нов. Что­бы под­верг­нуть се­бя на­пад­кам, кле­ве­те, лжи па­ко­ст­ных лю­ди­шек…» Это му­же­ст­во учит. Это бла­го­род­ст­во воз­вы­ша­ет.

Андр. Дмитр. – сю­жет для ро­ма­на. Ге­ни­аль­ный юно­ша, жаж­дущ. сла­вы и ус­пе­ха, изо­б­ре­та­ет во­до­род­ную бом­бу. Он по­лу­чил всё. Он на­слаж­да­ет­ся жиз­нью, мо­лод, си­лён, кра­сив, ге­ни­а­лен. Ака­де­мик в 32 го­да. Но его бом­ба не идёт. При­кры­ва­ю­щий его на­род, а опас­ное ору­жие, гро­зя­щее все­му че­ло­ве­че­ст­ву. И он на­чи­на­ет борь­бу про­тив са­мо­го се­бя». Пред­по­след­нее пред­ло­же­ние на­пи­са­но не­чёт­ко, но пи­са­тель не со­би­рал­ся его пуб­ли­ко­вать. Это все­го лишь ра­бо­чие по­мет­ки, ис­ход­ный ма­те­ри­ал для твор­че­ст­ва.

На сле­ду­ю­щем в блок­но­те по­сле за­пи­сей о Са­ха­ро­ве ли­ст­ке – два чет­ве­ро­сти­шия:

 

Стал вы­ше прав­ды ав­то­мат, Ис­кус­ст­во ста­ло ни­же до­мен. Дав­но по­эты не тво­рят, Дав­но шпи­он бо­го­по­до­бен.

 

Всем за­вла­де­ли без­раз­ли­чье, И не­мо­та,             и тём­ный страх, И нет ни че­с­ти,             ни ве­ли­чья В от­по­ли­ро­ван­ных умах.

 

Ви­ди­мо, эти стро­ки по­яви­лись у Ал­дан-Се­мё­но­ва в раз­ду­мь­ях о судь­бе ака­де­ми­ка. Но ро­ман о Са­ха­ро­ве пи­са­те­лю на­пи­сать не до­ве­лось.

По­след­ние двад­цать лет Ал­дан-Се­мё­нов каж­дое ле­то про­во­дил в се­ле Су­гу­но­во на Та­ру­се. Он за­ду­мал ро­ман из жиз­ни од­ной де­рев­ни, да­же на­зва­ние при­ду­мал: «За­пре­щён­ный дом». В блок­но­те 1974 го­да пи­са­тель пе­ре­чис­лил сво­их бу­ду­щих ге­ро­ев: «1. Ели­за­ве­та Алек­се­ев­на – ру­ко­во­дя­щая да­ма. 2. Ан­д­рей Иль­ич До­ка­у­ров – ста­рый пи­са­тель. 3. Сав­ва Гла­зу­нов – мо­ло­дой ху­дож­ник. 4. Ан­ту­ан Ка­зак­ви­ли – ки­но­ре­жис­сёр».

Но Ал­дан-Се­мё­нов дол­го не мог оп­ре­де­лить­ся с пер­вой сце­ной. Он пы­тал­ся на­чать с об­ли­че­ний ме­ст­ных вла­с­тей. В ию­ле 1976 го­да пи­са­тель за­пи­сал в сво­ём днев­ни­ке: «Сго­рел те­лят­ник – 60 те­лят по­гиб­ло, по от­чё­ту ад­ми­ни­с­т­ра­ции. На де­ле по­гиб­ло 80 и на 15 000 руб­лей ле­карств. Сня­ли за это ди­рек­то­ра, при­сла­ли дру­го­го – ал­ка­ша. Тот в раз­гар убор­ки пил две не­де­ли. И его сня­ли. При­сла­ли быв­ше­го ра­бот­ни­ка ком­со­мо­ла из Фер­зи­ко­во. Ту­пи­ца. Ни­че­го не по­ни­ма­ет в тех­ни­ке… Его во­дят за нос, бьют по мор­де, а он го­во­рит: «Сей­час пар­тия тре­бу­ет гу­ман­но­го от­но­ше­ния к лю­дям». Под стать но­во­му ди­рек­то­ру пар­торг Кол­ду­нов. Пья­ни­ца и ду­рак. О ро­ма­не «Ан­на Ка­ре­ни­на» мне ска­зал: – Раз­ве это ли­те­ра­ту­ра?.. Вот де­тек­ти­вы о шпи­о­нах – это да».

По­том Ал­дан-Се­мё­нов от об­ли­чи­тель­но­го па­фо­са в на­чаль­ной гла­ве от­ка­зал­ся. Он по­счи­тал, что в про­ло­ге, ви­ди­мо, уме­ст­нее бу­дет об­ра­тить­ся к тра­ги­че­с­ко­му про­шло­му. На ум ему при­шли сра­зу три ва­ри­ан­та.

«1. ге­рой из де­ре­вен­ско­го июнь­ско­го дня 1977 го­да идёт в лес и по­сте­пен­но по­па­да­ет в су­мер­ки и ока­зы­ва­ет­ся в 1937 го­ду, в Моск­ве, в час ди­кой де­мон­ст­ра­ции, тре­бу­ю­щей смер­ти вра­гам на­ро­да (пе­ре­ход из ре­аль­но­го ми­ра в фан­та­с­ти­че­с­кий).

2. Ге­рой (А.До­ка­у­ров) си­дит на бе­ре­гу озе­ра и смо­т­рит в во­ду, и ви­дит, как со дна озе­ра вста­ёт ла­гер­ный мир 41-го го­да, в ко­то­ром он и ока­зы­ва­ет­ся.

3. До­ка­у­ров в не­боль­шом пар­ке сто­ит у тан­це­валь­ной пло­щад­ки, вы­ло­жен­ном чёр­ны­ми, бе­лы­ми мра­мор­ны­ми пли­та­ми. Рань­ше здесь бы­ло клад­би­ще. К До­ка­у­ро­ву при­са­жи­ва­ет­ся дрях­лый ста­ри­чок. Он был пред­се­да­те­лем гор­со­ве­та, раз­ру­шил клад­би­ще и раз­бил парк. Те­перь ка­ет­ся: убил па­мять о пред­ках».

Од­на­ко ре­дак­то­ры сра­зу пре­ду­пре­ди­ли Ал­дан-Се­мё­но­ва, что рас­суж­де­ния о ре­прес­си­ях трид­цать седь­мо­го го­да вряд ли прой­дут че­рез цен­зу­ру. Ему пред­ло­жи­ли урав­нять не­га­тив и по­зи­тив. Но ро­ман – это ведь не ве­сы. Под­дав­шись уго­во­рам ос­то­рож­ных из­да­те­лей, пи­са­тель своё де­ти­ще соб­ст­вен­ны­ми же ру­ка­ми про­сто уг­ро­бил.

Умер Ал­дан-Се­мё­нов 8 де­ка­б­ря 1985 го­да в Моск­ве. Бук­валь­но за день до смер­ти он, чув­ст­вуя ско­рый ко­нец, за­пи­сал в сво­ей за­пис­ной книж­ке:

 

Ка­кая мне те­перь нуж­да В меч­те, что би­лась и ме­та­лась, В ру­чье уж вы­мер­ла во­да,                          Ис­пе­пе­ли­лась ра­дость? К че­му от­ча­ян­ная вязь Кра­си­вых слов и вос­кли­ца­ний. Ког­да во мне, не то­ро­пясь, Рас­тут бе­зу­мье и стра­да­нье? Ког­да уже не­ис­тре­би­мый рас­пад, Все­го, что бы­ло мною. Ког­да за ог­нен­ной сте­ной Уже сло­ит­ся смрад­ный дым!

Вячеслав ОГРЫЗКО