Архив : №21. 29.05.2009

Посторонние

 В тот день – ког­да ре­шил­ся – он иг­рал в офи­се на ком­пью­те­ре в шах­ма­ты и про­иг­ры­вал все пар­тии, впер­вые вдруг по­ду­мав: ко­му?

А вся жизнь, раз­ве вся она мо­жет быть по­ра­же­ни­ем?

И ес­ли по­ра­же­ние, то ко­му же, ко­му?!

Сто­и­ло ус­лы­шать этот го­лос, при­глу­шён­ный мас­сив­ной две­рью, но так близ­ко, – и он как маль­чиш­ка хо­тел бро­сить­ся бе­жать.

Ста­ру­ха впу­с­ти­ла гос­тя со стра­хом, по­хо­же, так и не рас­слы­шав, кто он та­кой, но тут же плак­си­во пре­об­ра­зи­лась, с по­ро­га на­зы­вая мо­ло­до­го муж­чи­ну док­то­ром: или жда­ла, или ве­ри­ла толь­ко вра­чам.

Глаз­ки её уже бла­го­дар­но сле­зи­лись, хоть он ни­че­го не ус­пел ска­зать. Те­перь бы­ло по­зд­но, и он стра­шил­ся: се­бя са­мо­го, её жал­ких, вы­дав­лен­ных из се­бя слё­зок, все­го, что ви­дел.

Да­же по­во­ра­чи­ва­ясь, она за­ды­ха­лась и, бо­ясь по­те­рять опо­ру, хва­та­лась то за сте­ны, то за ме­бель, пе­ре­дви­га­ясь точ­но в по­лу­сне.

Ро­зо­вый ма­х­ро­вый ха­лат без пу­го­виц, ког­да-то, на­вер­ное, пе­ре­ши­тый из по­ло­те­нец, в ко­то­ром не уме­щал­ся жи­вот, буд­то в на­ка­за­ние вис на пле­чах, рас­пах­нув ис­под­нее, об­но­с­ки: без­раз­мер­ные пан­та­ло­ны, май­ку в ды­роч­ках… Всё, что ос­та­лось, кро­ме спу­щен­ных и пе­ре­кру­чен­ных чу­лок. Ста­ру­ха тол­ка­ла, пе­ре­дви­га­ла свою же ту­шу. То, что ду­ши­ло, да­ви­ло и ста­ло без­душ­ной мас­сой.

Боль­ше ни­что не по­мо­га­ло в ог­ром­ной за­пу­щен­ной квар­ти­ре. Как ес­ли бы и не бы­ло ни­че­го сво­е­го. Толь­ко сту­лья. Сту­лья, на ко­то­рые опи­ра­лась, как на ко­с­ты­ли. Но хва­та­ло сил да­же не жить – цеп­лять­ся за жизнь. Цеп­лять­ся – и че­го-то ждать. Те­перь на од­ном из них си­дел он. У ском­кан­ной кро­ва­ти, по­хо­жей на гнез­до, где ста­ру­ха, на­по­ми­ная сво­ей бес­по­мощ­но­с­тью птен­ца, от­кры­вая рот, жад­но про­си­ла в от­вет его слов. Бес­цвет­ные жи­день­кие во­ло­си­ки на го­ло­ве, слю­ня­вые губ­ки. Бе­лая, рых­лая, как из му­ки, как ди­тя. Оно, вре­мя, сде­ла­ло её та­кой. И что-то сде­ла­ло с ним, без­жа­ло­ст­ное, ес­ли тёт­ка смо­т­ре­ла – и не уз­на­ва­ла. Пах­ло ле­кар­ст­ва­ми. Гость, чув­ст­вуя се­бя в пле­ну, ози­ра­ясь, но не улав­ли­вая про­сто зре­ни­ем все­го, что ме­ре­щи­лось уви­деть, оч­нул­ся, ус­лы­шав ка­п­риз­ный плач...

«Я не ка­каю! Я не мо­гу по­ка­кать!»

Бы­ло, ста­ру­ха рас­те­ря­лась, гля­дя на не­го, умол­к­ла – но сно­ва по­да­ла го­лос, ис­пу­гав­шись сво­е­го же мол­ча­ния.

«Ко мне при­хо­дит жен­щи­на, соц­ра­бот­ник, она ска­за­ла, зво­ни­те в по­ли­кли­ни­ку. Док­тор, что мне де­лать? Я вы­пи­ла сла­би­тель­ное. По­зво­ни­ла в по­ли­кли­ни­ку, в ско­рую по­мощь. На ме­ня кри­ча­ли, по­мо­ги­те! По­ставь­те мне клиз­му... Я это­го не вы­не­су!»

Его вы­рва­ло у подъ­ез­да.

В чув­ст­во при­ве­ла ка­кая-то мо­ло­день­кая стер­воч­ка. Но да­же не ис­пу­га­лась – на­па­ла, ог­рыз­ну­лась: «Cов­сем со­весть по­те­рял, урод!» Са­ма как зве­рёк. И шуб­ка, шкур­ка… Бе­лый мёрт­вый мех.

На­кре­ни­лась, буд­то бы па­дая, не­пре­ступ­ная ка­мен­ная баш­ня.

Он по­бе­жит, и толь­ко вы­рвав­шись на Са­до­вое, опо­мнит­ся.

По­скольз­нул­ся на ле­дя­ной ко­роч­ке – но удер­жал­ся.

Спа­си­тель­ное чув­ст­во опу­с­то­ше­ния.

По­чу­ди­лось, глу­бо­кая ночь.

Этот го­род.

Слил­ся в сплош­ную су­мас­шед­шую ли­нию.

За­ре­во рек­ла­мы.

Дви­же­ние, где тя­нут­ся без кон­ца по­то­ки ма­шин, как сцеп­лен­ные, от­прав­лен­ные кем-то ку­да-то ва­го­ны.

Тле­ю­щий, ды­мя­щий­ся.

Всё свы­ше – уже веч­ная мерз­ло­та.

За­мо­ро­жен­ный воз­дух. Та­ю­щий, ког­да ды­шишь. С ды­ха­ни­ем пре­вра­ща­ясь в пар, но в миг за­мер­зая – ис­че­зая, так что не ото­греть.

На­ледь, по ко­то­рой пе­ре­дви­га­ют­ся оди­на­ко­вые ин­ва­ли­ды, точ­но у всех про­те­зы вме­с­то ног.

У ме­т­ро он вы­та­щил из порт­фе­ля ко­роб­ку кон­фет и впих­нул в за­дав­лен­ную всем, что ста­ло пра­хом, чу­гун­ную ур­ну в фор­ме цвет­ка.

Ку­пил са­мые до­ро­гие.

Те­перь из­ба­вил­ся, вы­бро­сил.

И не ус­пел отой­ти – свой по­да­рок вы­хва­тил пья­нень­кий, с улыб­кой бла­жен­но­го на по­би­том ис­пи­том ли­це.

Ста­ру­ха в сво­ём скле­пе... по­че­му она жи­ла столь­ко лет – а его отец был мёртв? Она и этот ши­зик-ас­т­ро­фи­зик – а его отец?! Кто же до­сто­ин жиз­ни? Кто из лю­дей? Кто го­тов на всё – на всё, что по­лу­чит вме­с­те с жиз­нью, и бу­дет цеп­лять­ся из по­след­них сил?!

Все­го мгно­ве­нье – эс­ка­ла­тор плав­но по­гру­жа­ет в мир иной.

Здесь теп­ло.

Ме­т­ро – вход ку­да-то.

Ис­чез­но­ве­ние, от­сут­ст­вие.

Как и его мыс­ли – это вход ку­да-то.

Че­ло­век, со сво­и­ми мыс­ля­ми – он как под зем­лёй.

Ему ка­жет­ся, он ста­но­вит­ся не­ви­дим­кой.

Но всё ви­дел, всё по­ни­мал.

Лю­ди под зем­лёй.

Вот хро­мой, с па­лоч­кой – не хро­мал, а при­тан­цо­вы­вал, об­ра­тив свою хро­мо­ту в эле­гант­ность. Не­мое ки­но…

Де­вуш­ка в пе­ре­хо­де, каж­дый раз на од­ном и том же ме­с­те, но толь­ко в ра­бо­чие дни. Ма­лень­кий под­лый те­а­т­рик жиз­ни. Го­ло­ва упа­ла, как у по­ве­шен­ной, на гру­ди кар­тон­ка, где боль­ши­ми бук­ва­ми: ПО­МО­ГИ­ТЕ УМИ­РА­ЕТ МАТЬ.

Маль­чик с бе­лой бул­кой, та­кой сра­зу же по­вз­рос­лев­ший и силь­ный в по­ры­ве по­мочь по­жи­лой жен­щи­не, ус­ту­пая ей ме­с­то. И этот бе­лый хлеб в его ру­ках, как са­мо до­б­ро.

И тот муж­чи­на, ко­то­рый из­бил по­дон­ков... По­лу­пу­с­той ва­гон, ни­кто не смел воз­му­тить­ся. Они рез­ви­лись, глу­ми­лись на­до все­ми: не­сколь­ко пья­ных пар­ней. Обык­но­вен­ный, по ви­ду, креп­кий, сред­них лет, муж­чи­на не­по­движ­но си­дел на­про­тив. Но вдруг под­нял­ся и, мгно­вен­но пре­вра­тив­шись в жи­вую без­жа­ло­ст­ную ма­ши­ну, на­чал удар за уда­ром что-то мол­ча ис­треб­лять. Ос­та­вив кор­чить­ся и хлю­пать слю­ня­вой соп­ли­вой жи­жей, вер­нул­ся на своё ме­с­то. Ку­лак в кро­ви раз­жал­ся: паль­цы дро­жа­ли. Уже пря­ча, муж­чи­на не­воль­но сжал их в ку­лак. Па­лач. Кро­меш­ный по­лёт ми­нут от стан­ции до стан­ции. Все смо­т­ре­ли на не­го са­мо­го с ди­ким ис­пу­гом. И тот си­дел, по­ту­пив гла­за. А ког­да от­кры­лись две­ри – встал и вы­шел.

Мать.

Как бы он хо­тел ог­лох­нуть и не слы­шать её, сов­сем, на­всег­да.

За­чем ей это бы­ло нуж­но?

Хо­те­ла, что­бы ему ста­ло боль­но?

«Я лю­би­ла тво­е­го от­ца!»

«Ес­ли бы он хо­тел быть лю­би­мым, он бы не же­нил­ся на те­бе».

По­щё­чи­на.

Он ска­жет: «Ну вот и хо­ро­шо, нам по­ра разъ­е­хать­ся».

Но­чью вы­зы­ва­ли «ско­рую».

Ей сде­ла­ли укол.

И ни­кто до ут­ра не ус­нул.

Са­ша, её моль­ба: «По­че­му? По­че­му?»

От­ве­тил: «Всем по­че­му-то нуж­но ко­му-то при­но­сить боль».

Че­рез не­ко­то­рое вре­мя по­явит­ся, дол­жен по­явить­ся, ста­ре­ю­щий ло­ве­лас, вы­да­ю­щий­ся учё­ный на­ше­го вре­ме­ни. Впол­не се­бе жи­вой, хоть и пер­со­наж. Дя­дя Се­ва… Это он хо­тел ему до­б­ра.

Де­я­тель­ный. По­движ­ный. Об­ло­мок че­го-то, про­фес­сор оби­жен­но вдох­нов­лял­ся ве­рой, что на­ука ещё все­силь­на… Взы­вал к со­ве­с­ти – и рас­счи­ты­вал на жа­лость. Ис­кал, как вы­ра­жал­ся, «ме­це­на­тов». До­мо­гал­ся то­го, что на­зы­вал «мо­раль­ной под­держ­кой».

Где-то на дач­ном уча­ст­ке сво­е­го дав­не­го при­яте­ля – то­же как бы взай­мы – до­быв день­ги, над­ст­ро­ив хоз­блок и про­де­лав в кры­ше ды­ру для со­бран­но­го из по­да­я­ний те­ле­ско­па, про­фес­сор со­ору­дил то, что с его слов бы­ло «пер­вой ча­ст­ной об­сер­ва­то­ри­ей в Рос­сии», счи­тая её сво­ей соб­ст­вен­но­с­тью, и уже не­сколь­ко лет вёл су­до­рож­ную слеж­ку за ко­с­мо­сом в ожи­да­нии ка­ких-то «гам­ма-вспле­с­ков». С тех пор он ча­с­то мель­кал в те­ле­но­во­с­тях на фо­не этой по­ст­рой­ки из га­раж­но­го кир­пи­ча. Обе­ща­ли за­тме­ние или про­ле­тал ас­те­ро­ид – ры­с­ка­ю­щие в по­ис­ках сен­са­ций ре­пор­тё­ры вы­ст­ра­и­ва­лись в оче­редь. Учё­ный рас­се­и­вал па­ни­че­с­кие слу­хи, тог­да-то и да­вая о се­бе знать… Он по­ме­нял­ся. От­пу­с­тил во­ло­сы до плеч, бо­ро­ду. По­том по­яви­лась ков­бой­ская по ви­ду шля­па, в ко­то­рой кра­со­вал­ся, по­зи­ро­вал.

Ин­те­рес­но, что же мог­ло за­ста­вить стра­дать?

Од­наж­ды по­зво­нил. Боль­ше, ока­за­лось, бы­ло не­ко­му.

Дол­го и про­ст­ран­но го­во­рил.

Воз­му­щал­ся: «Ка­кое иди­от­ст­во – не ве­рить в Бо­га. Ка­кая же это са­мо­на­де­ян­ность и ка­кое же это иди­от­ст­во!»

Со­кру­шён­но из­ре­кал ска­зан­ное яко­бы са­мим Гос­по­дом о че­ло­ве­ке: «Я ви­дел при­ро­ду его, он же свою не знал, по­это­му не­ве­де­нье есть грех горь­кий, так как со­гре­шить ему долж­но».

За­яв­лял: «Ко­с­мос – ну что ещё не из­га­же­но людь­ми? Это храм. И толь­ко ас­тро­но­мия чи­с­та пе­ред Бо­гом. Да, имен­но так. На­ука про­во­ня­ла смер­тью. Мож­но по­ду­мать, не умерт­вив что-то жи­вое, она про­сто не спо­соб­на су­ще­ст­во­вать. Че­ло­век – мыс­ля­щий ор­ган? Ку­да же, ку­да они ле­зут со сво­и­ми ра­ке­та­ми? Пти­цы не­бес­ные га­дят – и что? Лю­бое ва­ше дерь­ме­цо тем бо­лее грох­нет­ся вам же на го­ло­ву. Как это у До­сто­ев­ско­го? Всё доз­во­ле­но? И для че­го?! Ле­зут да­же не для то­го, что­бы изу­чить, по­нять – это пред­лог, – а что­бы в кон­це кон­цов при­сво­ить. Это лишь че­ло­век мо­жет: всё моё! Весь мир, вся все­лен­ная! Каж­дый без­моз­г­лый иди­от: моё, моё, моё… Ви­дишь ли, ма­ло ему… Ка­кое там аморф­ное «я»… Моё! У ко­го на­лич­ность, тот сра­зу же лич­ность. Ка­кая хо­чешь… Бо­на­парт! За­ра­ту­с­т­ра! Они уже про­да­ют и по­ку­па­ют звёз­ды! Тор­гу­ют уча­ст­ка­ми на Лу­не! Ле­зут… Гос­по­ди, ту­да, где и воз­ду­ха нет! Ко­с­мос – гра­ни­ца, ес­те­ст­вен­ная, сре­ды оби­та­ния, ну ес­ли она мо­жет быть на­ру­ше­на, не не­сёт в се­бе за­пре­та, осо­зна­ния, что всё там не для вас, то ку­да же эта пла­не­та ка­тит­ся! Эго­изм, по­жрав­ший все до­б­ро­де­те­ли че­ло­ве­че­с­кие: лю­би се­бя, ду­май о се­бе... На­си­лие жиз­ни над мыс­лью, го­во­ри­те? Нет уж, слизь по­бе­ди­ла жизнь. Спа­сай­ся, кто мо­жет!»

Ког­да-то он рас­ска­зал ему о де­ся­той пла­не­те: как меч­тал от­крыть де­ся­тую пла­не­ту сол­неч­ной си­с­те­мы. Это бы­ло его тай­ной, ещё дет­ской. Хра­нил, до­ве­рив по­че­му-то та­ко­му же маль­чи­ку. Толь­ко это.

Воз­ник.

Ла­с­ко­вый вкрад­чи­вый го­лос в те­ле­фон­ной труб­ке: «Здрав­ст­вуй­те, здрав­ст­вуй­те, мо­ло­дой че­ло­век… Как по­жи­ва­ем… Что рас­ска­же­те… Это ваш по­кор­ный слу­га». Об­за­вёл­ся ма­не­рой: преж­де чем ска­зать пря­мо – иг­рать, при­тво­рять­ся. И вот, на­ко­нец, ска­зал…

«Про­сти, но я всё знаю».

«Уда­вить­ся, что ли, пой­ти».

«Дол­жен при­знать, твой по­сту­пок ме­ня огор­чил».

«По­учай-ка ты сво­их па­у­чат».

«Ви­дишь ли, вос­пи­та­ни­ем мо­их де­тей за­ни­ма­ют­ся их ма­те­ри, мне се­бя уп­рек­нуть не в чем, я вы­брал пре­крас­ных».

«Это офи­ци­аль­ное за­яв­ле­ние?»

«Пре­крас­ные жен­щи­ны! Люб­лю. Ува­жаю. Це­ню».

«Мою не за­будь…»

«По­ш­ло, глу­по. То­же мне, принц дат­ский! Кста­ти, не за­бы­ваю… Же­ла­ешь ус­лы­шать прав­ду? Ты уби­ва­ешь свою мать. Свою».

«Тог­да бес­по­ко­ить­ся боль­ше не о чем. Все жи­вы».

«К это­му я был го­тов… Я хо­чу с то­бой се­рь­ёз­но по­го­во­рить…»

«В та­ком слу­чае, ты опоз­дал».

«Да­вай по­смо­т­рим прав­де в гла­за…»

«Я это де­лаю каж­дый день. Мо­гу пе­ре­дать ей труб­ку».

«Ну, что это та­кое! По­че­му с то­бой не до­го­во­ришь­ся? Объ­яс­ни, ну че­го ты хо­чешь? Ты на это спо­со­бен?»

«Хо­чу иметь ре­бён­ка. Сы­на. Вну­ков. Всех лю­бить – и что­бы все лю­би­ли ме­ня. Хо­чу уме­реть, не по­няв это­го и не чув­ст­вуя бо­ли. Во сне. И что­бы ме­ня по­хо­ро­ни­ли ря­дом с от­цом, а Саш­ку по­том ря­дом со мной. Ну, и мать. Всё».

«Пре­крас­ное за­ве­ща­ние! Пол­ный иди­о­тизм!»

«Хва­тит. Что те­бе нуж­но?»

«Ты же по­ни­ма­ешь, она не вы­не­сет это­го».

«Всё бы­ло шут­кой. Что даль­ше…»

«Ал­ла ска­за­ла, ты был на Ко­тель­ни­че­с­кой…»

«И о се­с­т­ре сво­ей вспом­нил? Ра­зы­г­ра­лись род­ст­вен­ные чув­ст­ва?»

«По­ла­гаю, мы од­на се­мья».

«На­до же. К че­му бы это. Ос­та­лось вспом­нить мо­е­го от­ца…»

«Отец бы это­го не до­пу­с­тил, ко­неч­но! Ал­ла не долж­на стра­дать. По­слу­шай, на­ко­нец! Хо­чешь жить от­дель­но, я не про­тив. Я го­тов… Я знаю, как всё ус­т­ро­ить… Всем, аб­со­лют­но всем, бу­дет хо­ро­шо!»

«Так это ты. Как же я сра­зу не до­га­дал­ся, что это ты».

«А ты?! Ты ви­дел эту квар­ти­ру? Ты зна­ешь, сколь­ко это сто­ит?»

«И моя мать, она зна­ет?»

«Ал­ла? В ка­ком смыс­ле? Она ду­ма­ет о те­бе. Да это всё, что мы име­ем! Я знаю свою се­с­т­ру – ни о ком не по­ду­ма­ет да­же пе­ред смер­тью. Тем бо­лее ме­ня, мо­их, как ты вы­ра­зил­ся, по­учат – близ­ко не под­пу­с­тит. Но ес­ли те­бя впу­с­ти­ла – это шанс! Ну, кто ещё! Ты име­ешь пол­ное пра­во. По­тре­бу­ет­ся… Уход, пи­та­ние, ле­кар­ст­ва. Тво­ро­жок… Ке­фир­чик… Ну, что ещё? Су­щие ко­пей­ки! Под ру­кой все­гда моя ма­ши­на. По­жа­луй­ста, я в тво­ём рас­по­ря­же­нии. Ис­поль­зуй ме­ня. Мы по­де­лим че­ст­но, без вся­ких там фор­маль­но­с­тей. Сра­зу же про­да­дим – и всё! По­верь, ку­пишь квар­ти­ру – и ещё ос­та­нет­ся! По­ка что! Она ни­че­го не сде­ла­ла. Но ес­ли сде­ла­ет… Всё! Ко­нец!»

«С ме­ня хва­тит. Хва­тит. Не хо­чу».

«То есть как… Это на­ша, на­ша соб­ст­вен­ность! Мы мо­жем, мы долж­ны по­лу­чить… Но будь лю­бе­зен при­ло­жить уси­лие, во­лю… Это мил­ли­он! Слы­шишь? По­ни­ма­ешь? Дол­ла­ров! Сум­ма ин­фер­наль­ная!»

«Вы мне чу­жие. Вся ва­ша се­мья. Ни­ко­го не люб­лю».

«Это про­сто бред! Бред! Сло­нял­ся по ев­ро­пам: ис­кал се­бя! Воз­вра­тил­ся к раз­би­то­му ко­ры­ту. Его не по­ня­ли, его не по­лю­би­ли. За­ра­бо­тать, по­лу­чить – на это не хва­ти­ло та­лан­тов. Сен­са­ция! Все тво­ре­ния вы­ки­ну­ли на по­мой­ку! Жил на иж­ди­ве­нии у же­ны: му­чил­ся, стра­дал! Ус­т­ро­ил­ся на ра­бо­ту – ну, это Гал­го­фа! Хо­тя как удоб­но ус­т­ро­ил­ся! И всё, ко­неч­но, на­прас­но. Сей­час на­пы­жил­ся, мстишь. Так же, впро­чем, без­дар­но, по­то­му что по­лу­ча­ет­ся ноль».

«По­че­му же. Я не ра­зу­чил­ся счи­тать. Мил­ли­он – это ци­ф­ра с ше­с­тью ну­ля­ми. Я да­рю их те­бе. Тво­им бу­ду­щим жё­нам, лю­бя­щим де­тям. Но мо­гу и не по­да­рить. Мо­гу оду­ра­чить ста­ру­ху, те­бя, всех вас. За­чем вы нуж­ны мне? Уси­лие во­ли – и вот я один, и в мо­ём рас­по­ря­же­нии элит­ная жил­пло­щадь сто­и­мо­с­тью мил­ли­он дол­ла­ров».

«Я по­нял. Я со­гла­сен на по­ло­ви­ну. По­че­му ты мол­чишь?! Сколь­ко же ты хо­чешь? Ал­ло! Ты ду­ма­ешь?! Нет, дар­ст­вен­ную от неё ты ни­ког­да не по­лу­чишь. Под пыт­кой не под­пи­шет, ис­клю­че­но!»

«А с че­го ты во­об­ще-то ре­шил, что ей ну­жен твой ке­фир­чик? Ну, и тво­ро­жок? Она лю­бит чёр­ную ик­ру, шам­пан­ское. Ве­сё­лая ста­руш­ка. Или это бы­ла не она и я по­пал не в ту квар­ти­ру? Ну, это сор­тир­ный мо­но­лог… Ни­зость, ко­неч­но. Про­шу про­ще­ния. Да, хва­тит! Ес­ли бы я знал, по­че­му моя мать ве­рит те­бе, слу­ша­ет те­бя... Твои жё­ны… Твои де­ти... Твоя об­сер­ва­то­рия… Твои до­сти­же­ния… И все твои идеи с идей­ка­ми… В об­щем, вся твоя жизнь. Пыль. Но те­бе ма­ло, ма­ло, ма­ло… По­это­му. Ты как пы­ле­сос го­тов всо­сать но­вых жён и но­вых де­тей, да­же ман­ну не­бес­ную про­гло­тить с ше­с­тью ну­ля­ми. Ста­ру­ха, она есть. Жи­вая, я ви­дел. Есть твоя рас­пре­крас­ная квар­ти­ра, по ко­то­рой она еле пол­за­ет, мед­лен­но раз­ла­га­ет­ся – и не су­ще­ст­ву­ет для те­бя. По­сту­чись, по­кай­ся… Что, не ве­ришь? Но ес­ли бы ве­рил, ес­ли бы ве­рил! Хо­тя са­мое смеш­ное, что и для неё ни­ко­го не су­ще­ст­ву­ет. Она не уз­на­ет, по­ни­ма­ешь, не вспом­нит, кто ты та­кой. Со­об­щаю, поль­зуй­ся! Спа­сай­тесь… Рас­та­с­ки­вай­те свои ну­ли. Толь­ко при­хо­ди с клиз­мой… Слы­шишь, с клиз­мой!»

 Ощу­ще­ние, что он в пу­с­той квар­ти­ре. Спря­тал­ся на кух­не – и ему страш­но. Об­ку­ри­ва­ясь, гло­тал од­ну си­га­ре­ту за дру­гой, в точ­но­с­ти, как его мать, ког­да му­чи­лась, ес­ли лег­ко за­быть­ся уже не мог­ла – и в го­ло­ве воз­ник­ла ос­т­рая пуль­си­ру­ю­щая боль. Она за­глу­ши­ла ту, дру­гую – страш­ную.

Под ок­ном фо­на­ри све­тят… В кру­гах све­та – гу­с­то, как буд­то сле­те­лась мош­ка­ра, – вьёт­ся, кру­жит­ся снег. И боль­ше ни­че­го.

От­вер­нув­шись к стен­ке, жад­но ды­ша­ла же­на, от ко­то­рой ото­дви­нул­ся, как от чу­жой, и ле­жал в груз­ном го­ри­зон­таль­ном по­ло­же­нии по­кой­ни­ка, а лишь за­крыв гла­за – уви­дел ста­ру­ху… Вспом­нил: ког­да не ста­ло от­ца, кто бы ни при­шёл в дом или ку­да бы ни по­ве­ли его, маль­чи­ка, – по­па­дал в со­мк­ну­тое коль­цо взрос­лых лю­дей, по­хо­жих се­рь­ёз­но­с­тью на су­дей. Боль­ше ни­кто не за­ис­ки­вал – и он уже не го­во­рил со взрос­лы­ми иг­рая, без­дум­но. Мол­чал. Ес­ли за­да­ва­ли во­про­сы, от­ве­чал ка­кую-ни­будь не­прав­ду, толь­ко и чув­ст­вуя, что де­ла­ет это на­зло. Это бы­ло страш­но. Но что-то по­мо­га­ло пре­одо­леть страх. Все смо­т­ре­ли на не­го – смо­т­ре­ли, смо­т­ре­ли... Все они. Как буд­то был за что-то кем-то на­ка­зан… Все. И те­перь – она.

Са­мо ро­и­лось … То, что го­во­рил про­фес­сор. И то, что бро­сал в от­вет это­му шу­ту. Ещё и ещё… Го­во­рил сам с со­бой – но, ка­за­лось, там, в со­зна­нии, зву­ча­ли все их го­ло­са…

«Ты ни­ког­да не ку­пишь квар­ти­ру, ни-ко-гда!» – кри­чал, орал оби­жен­ный ре­бё­нок, у ко­то­ро­го что-то от­ня­ли, ко­то­ро­му че­го-то не до­ста­лось.

Это он – дя­дя Се­ва. Ма­лень­кий, он хны­чет, гне­ва­ет­ся, ры­да­ет, взбе­шён… По­ду­мал, о нём, о дя­де Се­ве: ведь он су­мас­шед­ший, но об этом ни­кто не зна­ет, да­же он сам. То­же са­мое – о ма­те­ри. И вдруг – о се­бе. Эта мысль. Они все дав­но со­шли с ума… И Са­ша, Са­ша – она то­же. Уда­ри­ла, но от бес­си­лия – и сво­е­го, и то­го, в ко­то­ром дав­но то­ну­ла вся их жизнь, – что­бы он сде­лал хоть что-то, пусть да­же, на­вер­ное, от­ве­тил, уда­рил, но что­бы хоть что-то сде­лал… О, да, ка­кое то­с­к­ли­вое ны­тьё! Но­ет всё, но­ет, но­ет… «Мы – ари­с­то­кра­ты ду­ха!» «Будь ин­тел­ли­гент­ным маль­чи­ком!» Ложь! Га­дость! Это не он! И каж­дый стре­мит­ся при­не­с­ти дру­го­му боль – и одер­жим, что это ис­ти­на, выс­шая спра­вед­ли­вость, спа­се­ние! Вот, что та­кое бе­зу­мие. Но это бе­зу­мие жиз­ни, по­жар, в ко­то­ром сго­ра­ют за­жи­во, да­же ес­ли мир­но спас­ли, ког­да пья­ни­ца-со­сед за сте­ной ус­нул, не по­ту­шив свой оку­рок... Что ска­жет мать? Или всё ска­за­ла? И он уже ог­ры­зал­ся, бро­сал пер­вые по­пав­ши­е­ся сло­ва ей в от­вет… Та­кие, ко­то­рые му­чи­ли, но по­че­му-то му­чил­ся он сам, ду­мая, что ос­во­бож­дал­ся, ког­да всё это про­из­но­сил… Он бо­ит­ся её – и по­это­му бо­ит­ся за­мол­чать…

По­ста­вить пе­ред вы­бо­ром, нет, сва­лить этот вы­бор на не­го...

От сво­ей до­ли в при­ва­ти­за­ции от­ка­за­лась – уби­ва­ла бла­го­род­ст­вом; Са­ша, и она – офор­ми­ла от­каз от об­ще­го, толь­ко вот с ним, а не с его же ма­те­рью, иму­ще­ст­ва. И вот, лишь он име­ет это пра­во: про­дать, раз­де­лить.

Гос­по­ди, че­го все­го они от не­го хо­тят?!

Че­го он хо­чет, в этом и не­воз­мож­но со­знать­ся – вот что глав­ное...

Он всё вре­мя бо­ит­ся со­знать­ся се­бе в том, че­го же он хо­чет...

И те­перь за­став­лял се­бя ду­мать – но толь­ко не об этом, то есть не о том, что мож­но по­лу­чить, ког­да ста­ру­ха ум­рёт…

Ка­кой мог­ла бы ока­зать­ся их жизнь, ес­ли по­лу­чить столь­ко де­нег?

Ду­ма­ет о её квар­ти­ре и этих день­гах... Мил­ли­он!

Ду­ма­ет – и это зна­чит… хо­чет лишь её смер­ти?

Она ведь всё рав­но ког­да-ни­будь ум­рёт.

Так, зна­чит, «ке­фир­чик»?

Стань мил­ли­о­не­ром!

Ну, и что же, ес­ли со­гла­сит­ся?

Под­лец, так что да­же при­вык. При­вык, без­раз­лич­ный к то­му, что под­лец. Всё обык­но­вен­но: ду­мать о ре­мон­те, о сво­ей от­дель­ной ком­на­те, но уже не ду­мать о ма­те­ри, как буд­то умер­ла… За­ме­ча­ешь гряз­ные обои – и её, свою мать, за­ме­ча­ешь, толь­ко раз­дра­жа­ясь. Тя­го­тишь­ся тес­но­той – а тя­го­ст­но жить с ней, тер­петь, что про­дол­жа­ет­ся и про­дол­жа­ет­ся эта жизнь…

Со­гла­сить­ся – и ста­ло вдруг лег­ко, он по­ду­мал от­че­го-то уже без вся­ких му­че­ний: за­в­т­ра он по­зво­нит про­фес­со­ру, за­в­т­ра по­зво­нит, за­в­т­ра… Всё.

В ок­но по­смо­т­рел…

Ут­ром.

Снег упо­ко­ил­ся – прах. Су­г­ро­бы, под ко­то­ры­ми чьи-то ос­тав­лен­ные на ночь ав­то. Ска­мей­ка у подъ­ез­да – ок­руг­ли­лась, как ес­ли бы вы­ле­пи­ли за ночь из сне­га. Да­же де­ре­вья, чьи го­лые вет­ви все об­ле­пил снег – хоть ка­жет­ся, что это из­ва­я­ния из гип­са, – за­сты­ли бе­лые, мерт­вые в сво­ей кра­со­те.

На кух­ню вы­шла мать.

Встре­ти­лись мол­ча взгля­да­ми.

Слов он в ко­то­рый раз ока­зал­ся не до­сто­ин.

Без­молв­ное пре­зре­ние.

Толь­ко это.

Хо­тя да­же не по­ни­ма­ла, ка­кое же он дей­ст­ви­тель­но ни­что­же­ст­во… В ту же ми­ну­ту он спо­кой­но по­ду­мал, что од­наж­ды всё это кон­чит­ся. Мысль о том, что он дол­жен ре­шить­ся, тог­да вы­зва­ла лишь ус­меш­ку... Пусть она его пре­зи­ра­ет, пусть му­ча­ет­ся дя­дюш­ка, пусть пла­чет­ся ни­ко­му не нуж­ная ста­ру­ха, пусть про­па­да­ет эта квар­ти­ра… Так!

И од­но ста­ло при­ят­но: осо­зна­ние, что каж­дый по­лу­чит своё.

Но ста­ру­ха умер­ла. Она умер­ла. Умер­ла че­рез не­сколь­ко не­дель.

 

Он сто­ит в оче­ре­ди: впе­ре­ди все­го два че­ло­ве­ка, за ним уже сов­сем ни­ко­го… Оче­редь эта не при­бы­ва­ет – но и не дви­жет­ся. Дверь в ка­би­нет от­кры­та, рас­пах­ну­та… Всё это вре­мя на по­ро­ге топ­чет­ся ста­ру­ха. По­лу­чи­ла своё сви­де­тель­ст­во и за­ст­ря­ла: не хо­чет уй­ти. У ре­ги­с­т­ра­тор­ши – мо­ло­дой де­воч­ки – сда­ют нер­вы.

«Ка­кой тя­жё­лый день! Ну, что за на­род, я не по­ни­маю!»

Баб­ка ка­ню­чит…

«А за день­га­ми, го­во­ришь, ку­да?»

«В со­бес, ба­буш­ка, в со­бес! Я же ска­за­ла вам: мы толь­ко оформ­ля­ем…»

«Ска­за­ли, справ­ку да­дут на по­мощь, а это она, что ли? Тут он как умер, и боль­ше ни­че­го. Вы ор­ган, к вам ска­за­ли за по­мо­щью, вы и дай­те, по­жа­луй­ста».

«У ме­ня зар­пла­та ма­лень­кая да­вать!»

«Па­с­порт, па­с­порт вер­ни­те – что же это, за­бра­ли…»

«Так по­ло­же­но. Па­с­порт изы­ма­ет­ся у вас на за­кон­ных ос­но­ва­ни­ях, по­то­му что ваш муж скон­чал­ся и боль­ше не яв­ля­ет­ся граж­да­ни­ном Рос­сии».

«Вот и я го­во­рю… Он как ни есть граж­да­ни­ном этой, ну, Рос­сии, был, со­сто­ял в ней, род­нень­кий, а те­перь кто же он, без па­с­пор­та? Там ещё у не­го пен­сия ос­та­лась, там ещё по­мощь ему нуж­на… Кто же вы­даст без лич­но­с­ти?»

Баб­ка по­чув­ст­во­ва­ла, что ког­да от­да­ва­ла муж­нин па­с­порт, го­во­ри­ли с ней ува­жи­тель­но – а те­перь брез­г­ли­во тер­пе­ли.

«Cве­де­тель­ст­во о смер­ти вам вы­да­но? Вы­да­но! Мо­же­те ид­ти».

«Ку­да же я пой­ду, род­нень­кая… Мне же его хо­ро­нить не на что, род­нень­ко­го… Ска­за­ли, иди в ор­ган, по­лу­чишь по­мощь… Вы же ор­ган? Вот я, как есть, про­шу по­мо­щи у вас… По­мер он, по­мер – а мне ку­да? А пен­сия у не­го це­ли­ко­вая за фе­в­раль? А по­мощь ему на гроб, а на мо­гил­ку?»

В этом ко­ри­дор­чи­ке, где то­ми­лось че­ло­ве­че­с­кое го­ре, бы­ло тес­но.

Где-то ря­дом, тут же – ра­дость, шам­пан­ское, смех…

«Это ЗАГС – а вам нуж­но в со­бес!»

«Сколь­ко мож­но уп­ра­ши­вать! При­ки­ды­ва­ет­ся юро­ди­вой. Ра­бо­тай­те спо­кой­но, де­вуш­ка, про­дол­жай­те при­ём, – не вы­дер­жа­ла скорб­ная, ин­тел­ли­гент­но­го ви­да да­ма. – Глу­бо­ко­ува­жа­е­мая, у вас есть со­весть?»

«А? Че­го, род­нень­кая?» – по­ти­ше на­ст­ро­и­лась баб­ка.

«Со­весть! У нас всех кто-то умер. Мы все ока­за­лись в этой оче­ре­ди, по­то­му что по­те­ря­ли сво­их близ­ких, род­ных… Я, меж­ду про­чим, ли­ши­лась вче­ра сво­ей ма­мы, по­ни­ма­е­те?! По­че­му я обя­за­на, я… я….» – и слё­зы брыз­ну­ли вдруг из её ис­пу­ган­ных глаз.

«Ну, пой­ду я, пой­ду, не плачь… Жи­ли мы жи­ли, гроб с мо­гил­кой сто­и­ли как но­вое паль­то… А на­до уми­рать, ска­за­ли, что при­мер­но как но­вая квар­ти­ра… Ох, как же это, ему-то по­кой на­стал, а мне ку­да? Зна­чит, род­нень­кие, в со­бес? А по­мощь у них ка­кая? Дру­гая? А бу­ма­га, она, что ли, при­мер­но как па­с­порт для не­го бу­дет? Ви­жу, ви­жу, ну хоть с пе­ча­тью… Пой­ду я, пен­сию, го­во­рят, ве­те­ра­нам вой­ны к фе­в­ра­лю ус­пе­ли, до­ба­ви­ли. Он же у ме­ня ве­те­ран».

Мол­ча дож­дав­шись сво­ей оче­ре­ди – стро­гий, оди­но­кий – во­шёл и вы­шел, как при­зрак, муж­чи­на сред­них лет, по­лу­чив своё сви­де­тель­ст­во.

Сле­ду­ю­щим был он.

Сде­лал, что де­ла­ли все: от­дал па­с­порт, справ­ку о смер­ти…

Дей­ст­во­ва­ло, на­вер­ное, как нар­коз, ког­да лю­ди про­хо­ди­ли че­рез эту ком­на­ту, – что вся она по-де­ло­во­му не для скор­би.

Ра­бо­чий стол: ком­пью­тер, факс ещё для че­го-то, прин­тер.

Де­воч­ка, что мог­ла она по­ни­мать – но ра­бо­та­ла.

Дру­гие вы­да­ва­ли сви­де­тель­ст­ва о рож­де­ния о бра­ке – а ей не по­вез­ло.

Мёрт­вых от­де­ля­ла от жи­вых.

Глу­пое ми­лое ли­чи­ко уме­ло сме­ять­ся, впи­ты­вать и от­ра­жать свет, ко­кет­ни­чать – но долж­но бы­ло по­тух­нуть, за­крыть­ся на­глу­хо ма­с­кой.

И ро­лью сво­ей не жи­ла – а пло­хо, хоть и ста­ра­ясь, иг­ра­ла.

При­сут­ст­вие. От­сут­ст­вие.

Для неё это каж­до­днев­ный ри­ту­ал.

И на­вер­ное, бо­ясь в сво­ём ка­би­не­те ис­те­рик, ста­ра­ет­ся вы­гля­деть важ­ной, стро­гой – всё по­ни­ма­ю­щей, но бе­зу­ча­ст­ной.

Звук не­бы­тия – тёп­лый гул, – ког­да из прин­те­ра, буд­то в нём что-то мгно­вен­но со­жг­лось, но и со­тво­ри­лось, – су­хо вы­шел на­ру­жу бланк это­го ак­та граж­дан­ско­го со­сто­я­ния… Смер­ти.

Про­тя­ну­ла ещё од­но­му.

Он взял – но точ­но бы об­жёг­ся, за­гля­нув без­дум­но и осо­зна­вая вдруг, что в ру­ках его бы­ло до­ка­за­тель­ст­вом чьей-то дру­гой смер­ти…

«Это ошиб­ка. Имя – да, но даль­ше – это ошиб­ка!»

Ду­мая, что дей­ст­ви­тель­но за­пу­та­лась в име­нах, от­че­ст­вах, све­ри­лась мед­ли­тель­но с па­с­пор­том – но пуг­ли­во вздёр­ну­лась.

«Что вы го­во­ри­те, я не по­ни­маю! Умер­шая вам кто? Всё точ­но!»

Он за­стыл – и ни­че­го не мог от­ве­тить, не мог это­го по­нять… Кто она тог­да? И ему – и всем? Жи­ла… Ни­ко­му в их се­мье не род­ная? Чу­жая? Или ког­да-то по­че­му-то са­ма же всё по­ме­ня­ла?

Бы­ло не­лов­ко и стыд­но про­сить эту де­воч­ку вер­нуть па­с­порт – а тем бо­лее при ней же что-то в нём ис­кать…

Па­с­порт – взяв её па­с­порт у про­фес­со­ра, он да­же не за­гля­нул в не­го, бо­яв­шись от­че­го-то ста­ру­ху, да­же мёрт­вую.

И ещё бы­ло про­тив­но, по­то­му что всё-та­ки взял, под­чи­нил­ся, хоть мог от­ка­зать­ся и ни в чём не уча­ст­во­вать. Про­фес­сор, ка­за­лось, всё по­мнил, ни­че­го не про­щал, имен­но по­это­му го­во­рил не с ним, а с ма­те­рью – рас­по­ря­жал­ся… Ну, да, все ока­за­лись в его рас­по­ря­же­нии, по­то­му что, ни­че­го не обе­щая, дал шанс что-то за­слу­жить. Объ­я­вил­ся, ког­да бы­с­т­рень­ко по­лу­чил в боль­ни­це, где умер­ла се­с­т­ра, справ­ку о её смер­ти, клю­чи от квар­ти­ры, па­с­порт…

По­ста­вил в из­ве­ст­ность, что уже за­ка­зал гроб, ав­то­бус до кре­ма­то­рия, кре­ма­ция, как буд­то это что-то зна­чи­ло и он окон­ча­тель­но до­ка­зал ко­му-то своё пра­во, толь­ко своё!

И ко­неч­но, эко­но­мил сред­ст­ва.

Бу­ду­щий мил­ли­о­нер, эко­но­мил свои мил­ли­о­ны…

Стал ещё бе­реж­ли­вей, чем был!

Го­во­рил офи­ци­аль­ным то­ном, как но­та­ри­ус, хоть ни­кто, кро­ме не­го, ни на что не пре­тен­до­вал, по­то­му что ни­как бы не смог ос­по­рить это его пра­во, нет, да­же не пра­во – а пер­вен­ст­во, что и бы­ло по­нят­но…

Но те­перь, те­перь… Он не имел вре­ме­ни!

Его жда­ла на­ука, об­сер­ва­то­рия…

Для не­го не­до­пу­с­ти­мы по­сто­рон­ние звон­ки на его мо­биль­ный те­ле­фон! Каж­дую ми­ну­ту он мо­жет по­лу­чить со­об­ще­ние о гам­ма-вспле­с­ке!

Это был ка­кой-то гип­ноз.

По­чув­ст­во­вал се­бя без­воль­ным, сла­бым, во всём раз­дав­лен­ным че­ло­ве­ком. То есть как же, по­чув­ст­во­вал – стал с пер­вой же ми­ну­ты та­ким. И вот ока­зы­вал ус­лу­ги по­хо­рон­но­го аген­та… Он бы­с­т­ро встал и вы­шел, за­брав с со­бой та­кое нуж­ное дя­дюш­ке сви­де­тель­ст­во…

Сви­де­тель­ст­во че­го? Ко­го?

Тор­же­ст­ву­ю­щее ли­цо ма­те­ри… Нет, он ни о чём её не спро­сил, ни­че­го не рас­ска­зал… Это ста­ло без­раз­лич­но. Она, ко­неч­но же, не со­би­ра­лась очу­тить­ся на по­хо­ро­нах – и, мож­но бы­ло по­ду­мать, да­же не по­ни­ма­ла, что про­изой­дёт за­в­т­ра.

Олег ПАВЛОВ