Архив : №22. 05.06.2009
Группы людей
|
Олег ЗОБЕРН |
В то утро, когда Ася вернулась от врача, я сварил кофе в кастрюле. Не потому, что нас было много. Нас было двое: я и она. Просто в этой съёмной квартире – на одиннадцатом этаже в доме возле станции метро «Щёлковская» – не имелось кофеварки. Накануне мы переехали туда из другого жилья. Деньги у нас были, мы могли не работать ещё пару месяцев, до Нового года, могли заниматься любовью, подолгу спать, сидеть в инете и смотреть фильмы на ноутбуке. У Аси был портфель с коллекцией фильмов, которым она очень дорожила. Портфель с DVD-дисками.
Как только она вошла и сообщила мне, сонному, ту новость, я надел штаны, ботинки, пальто прямо на майку, сказал Асе, что сейчас вернусь, и отправился в маркет рядом с домом. Почему-то именно покупка и варка молотого кофе показались мне тогда началом решения проблемы. Или мне нужно было подумать, пройтись до маркета одному.
Когда я вернулся, она, не сняв куртки и свитера, лежала в комнате на диване.
Минут через десять я сварил кофе. Обернул горячую кастрюлю полотенцем, принёс её из кухни в комнату и поставил на журнальный столик. Затем принёс две кружки и сахар.
– Ася, ты долго говорила с врачом? – спросил я, наливая ей кофе осторожно, чтобы в кружку из кастрюли не попал осадок.
– Нет, – ответила Ася, – эта тётка кратко объяснила в чём дело, с неприязнью. И всё. И показала справку с печатью. И смотрела на меня, как на блядь. – Ася вздохнула, встала с дивана, сняла свою красную спортивную куртку, бросив её на пол рядом с ноутбуком, затем снова легла, уткнувшись лицом в скомканное одеяло.
Я вынул из нашей большой сумки – ещё не разобранной после заезда в квартиру – пол-литровую фляжку с дагестанским коньяком и уговорил Асю выпить. Она сделала несколько глотков. В кофе я тоже добавил ей коньяка.
Глядя на то, как Ася медленно пьёт морщась из своей кружки, я стал думать о том, что нам не повезло с этой квартирой, что по-хорошему в ней всё должно быть наоборот: журнальный столик – не квадратный, а круглый; обои – не загробного серо-зелёного цвета, а повеселей; окна и балкон – не на шоссе и автовокзал, а в тихий двор – и тогда, возможно, обстановка квартиры не была бы такой неуютной. Но проблема таилась не во всём этом, а в прошлом Аси.
Надо было отвлечь Асю от тоскливых мыслей, и я сказал:
– Послушай, это важно. Я хочу рассказать тебе о России.
– Пока ты сам варишь кофе, Россия не избавится от имиджа страны третьего мира, – ответила она.
Я обрадовался тому, что Ася пыталась шутить. Это означало, что она не впала в бесповоротное уныние.
– Знаешь, все люди в нашей стране делятся на две группы. Ровно на две. На плотскую и референтную, – сказал я, стараясь казаться весёлым и уверенным в том, что говорю. – Плотская – это существа, от которых ничего не зависит, которые слишком активно заботятся о своём теле. И поэтому ими можно манипулировать.
– Прекрати, Олежа, – ответила Ася, но по её смягченному коньяком взгляду было видно, что она всё-таки не против послушать.
– Пойми, – я сделал серьёзное лицо, – мы с тобой не из плотской группы, а из референтной. От нас кое-что зависит. Мы можем влиять на события.
Она задумчиво спросила, растягивая слова:
– За-чем ты это го-во-ришь?..
– Ася, – не отступал я, – согласись: ведь мы с тобой не сиротливые экскременты на обочине истории, да?
Она слегка улыбнулась и покачала головой, подтверждая тем, что мы и впрямь не сиротливые экскременты.
– Мы – референтная группа, наши эмоции летят прямо на небо, – закрепил я эффект. – И уловки системы нам не страшны.
– Ты уверен?
– Да, на этом построена вся современная гуманистическая мысль, – произнёс я так, будто вслух читал учебник. – Но гуманизм в отсталых странах – это всегда двойственная вещь. Тебе гарантированы какие-то блага, но при этом ты находишься в системе здравоохранения, которая может признать тебя отработанным материалом. Вот как признала тебя спидозной сегодня. Система сообщила тебе только маленький толчок, а дальше ты сама достраиваешь свою негативную реальность…
Мне захотелось лечь рядом с ней, погладить её по голове, поцеловать, но я не сделал этого: с той минуты, как она вернулась от врача, мне начало казаться, что она уже не телесна по-человечески, а перешла в иное, неприкасаемое состояние ради суровой научной правды.
– Как выглядела женщина-врач, с которой ты общалась? – спросил я.
– Она была… – Ася прикусила нижнюю губу, вспоминая. – Она похожа на уродливого клоуна. Рыжие крашеные волосы. Ужасно.
– Верно! – сказал я. – Иногда система не может скрыть своё настоящее лицо. Если бы ты подольше пообщалась с этой клоунской тёткой, она наверняка завела бы разговор о любви к отечеству: Россия – вперёд! Мы опять – впереди планеты всей!.. И прочее в таком роде… Все эти иезуитские матрёшки, мемориальные басни. Система навязывает нам свои реалии, и вот тут-то мы приходим к ложному здравоохранению. Правильно?
– Да.
– Так вот, Ася, если сложить наши возрасты, получится сорок пять лет. Мы не дети. И не должны попасться на медицинский крючок. Вообще зря ты ходила сегодня в исследовательский центр. Мы с тобой не люди этого города, даже не люди мира, а дети вселенной и почти герои…
Ася начала так верить мне, что, казалось, скажи я ей тогда: «умри, душа моя», – и она сразу перестала бы существовать. Ася лежала на диване, а я сидел на стуле. Иногда я вставал, ходил по комнате с кружкой в руке, продолжая говорить, и смотрел в окно на соседние дома под бледно-сизым небом, смотрел на здание Щёлковского автовокзала внизу за дорогой. Там стояли рядами автобусы междугородних рейсов, их двигатели работали, и от этого площадь перед автовокзалом была замутнена дизельным выхлопом.
Затем я отнёс кастрюлю с остывшим кофе на кухню. Готовил там завтрак и громко рассказывал о системных ведомствах, контролирующих разные сферы жизни граждан. Ася хорошо слышала меня, дверь в комнату была открыта.
Мы поели, и я предложил посмотреть фильм из коллекции Аси. Я сказал, что раз мы с ней почти герои, фильм следует выбрать весёлый и без фантастики. Ася перебралась с дивана на пол, села, скрестив ноги, и открыла свой любимый портфель с дисками. Несколько минут мне можно было молчать.
Олег ЗОБЕРН