Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №26. 03.07.2009

Время Кожинова

Если попытаться определить одним словом суть многосторонней деятельности в русской культуре Вадима Кожинова, это слово, наверное, будет «связь» – связь времён, литератур, людей. Как историк Кожинов связал воедино «начала и концы» отечественной истории, как литературовед – вывел тысячелетнее генеалогическое древо русской литературы от Илариона до В.Белова и В.Распутина.

Но, пожалуй, наиболее ярко и наглядно сущность кожиновской деятельности раскрылась в его отношениях с людьми. Фигура Кожинова объединила вокруг себя множество людей самых разных идеологических, религиозных и культурных воззрений. И это не было проявлением неразборчивости или всеядности. Это было проявлением широты и терпимости человека, посвятившего свою жизнь служению России, её собиранию и защите, проявлением русской всечеловечности и всемирной отзывчивости (о которой так много и проникновенно писал сам Вадим Валерианович), ибо среди кожиновских друзей были не только соотечественники, но и представители Запада и Востока. Это была, если хотите, способность находить и поощрять в людях лучшее и сокровенное.

Сегодня о Вадиме Кожинове вспоминают слависты Эберхард Дикман (Германия) и Ясуи Рёхэй (Япония), поэт Марина Гах, глава Союза «Христианское возрождение» Владимир Осипов.


 

СА­МОЕ ДО­РО­ГОЕ ВОС­ПО­МИ­НА­НИЕ

 

По­сле окон­ча­ния уни­вер­си­те­та в 1954 го­ду я на­пи­сал дис­сер­та­цию о Хо­мя­ко­ве. На­до за­ме­тить, что в то вре­мя в Япо­нии сла­вя­но­фи­ла­ми ни­кто не за­ни­мал­ся. Хо­тя за­тро­ну­тая ими про­бле­ма – Рос­сия и За­пад – бы­ла нам близ­ка по ана­ло­гии с про­бле­мой Япо­ния и За­пад. Как най­ти свой путь, от­лич­ный от ев­ро­пей­ско­го? Раз­мы­ш­ле­ния над этим во­про­сом мож­но най­ти в твор­че­ст­ве мно­гих рус­ских пи­са­те­лей, в ча­ст­но­с­ти у До­сто­ев­ско­го. Я за­ин­те­ре­со­вал­ся этой те­мой, но не знал, кто ею за­ни­ма­ет­ся в Рос­сии. И вот од­наж­ды в жур­на­ле «Во­про­сы ли­те­ра­ту­ры» за 1968 год я на­шёл дис­кус­сию о сла­вя­но­филь­ст­ве, в ко­то­рой уча­ст­во­вал Ва­дим Ко­жи­нов. В 1970 го­ду я на­пи­сал в Япо­нии в уни­вер­си­тет­ском ве­ст­ни­ке об­зор­ную ста­тью об этой дис­кус­сии (кто уча­ст­во­вал в ней, ка­кие на­блю­да­ют­ся тен­ден­ции). А в 1972–1973 го­дах я ста­жи­ро­вал­ся в МГУ на фил­фа­ке (ка­фе­д­ра рус­ской ли­те­ра­ту­ры). По­мню, ког­да при пер­вой встре­че с мо­им на­уч­ным ру­ко­во­ди­те­лем про­фес­со­ром Ку­ле­шо­вым я пе­ре­дал ему свой от­тиск этой ста­тьи. Он сра­зу спро­сил: «Вы за ме­ня или за Ко­жи­но­ва?». Я от­кро­вен­но от­ве­тил ему, что я за Ко­жи­но­ва. Он по­крас­нел и ска­зал: «В та­ком слу­чае вам не сто­ит за­ни­мать­ся сла­вя­но­фи­ла­ми».

Профессор Ясуи РЁХЭЙ в гостях у В.КОЖИНОВА. 1990 г.
Профессор Ясуи РЁХЭЙ в гостях у В.КОЖИНОВА. 1990 г.

Во вре­мя ста­жи­ров­ки я по­про­сил од­ну зна­ко­мую ас­пи­рант­ку из ИМ­ЛИ име­ни Горь­ко­го по­зна­ко­мить ме­ня с Ва­ди­мом Ва­ле­ри­а­но­ви­чем. Встре­ти­лись мы в ре­с­то­ра­не ЦДЛ. Я тог­да пло­хо го­во­рил по-рус­ски. По­это­му го­во­рил в ос­нов­ном Ва­дим. Ко­неч­но, я рас­ска­зал о се­бе, чем я за­ни­ма­юсь, по­ка­зал свою ста­тью. На про­ща­ние он ска­зал, что­бы в сле­ду­ю­щий раз я при­ез­жал к не­му до­мой. И ког­да я при­ехал, Ва­дим при­нял ме­ня очень теп­ло и ду­шев­но. По­мню, он тог­да спро­сил ме­ня, что я ду­маю о куль­тур­ной ре­во­лю­ции в Ки­тае. Я в то вре­мя мыс­лил уто­пи­че­с­ки и по­то­му от­ве­тил, что ре­во­лю­ция даст что-то но­вое и по­лез­ное. Он ска­зал: «Мы хо­ро­шо зна­ем, что про­ис­хо­ди­ло при Ста­ли­не, по­это­му из это­го ни­че­го хо­ро­ше­го не вый­дет». И ког­да я че­рез два го­да сно­ва по­бы­вал в Рос­сии и он опять спро­сил ме­ня о ки­тай­ской ре­во­лю­ции, я при­знал­ся, что, на­вер­ное, был не­прав. Вот так на­ча­лось на­ше зна­ком­ст­во.

Как я уже го­во­рил, моя на­уч­ная де­я­тель­ность на­ча­лась с изу­че­ния сла­вя­но­филь­ст­ва, но по­сте­пен­но под вли­я­ни­ем Ва­ди­ма пе­ре­шёл к со­вре­мен­но­с­ти, в ча­ст­но­с­ти, к со­вре­мен­ной рус­ской ли­те­ра­ту­ре. Мне ста­ло ин­те­рес­но, ку­да идёт Рос­сия, чем ды­шит ин­тел­ли­ген­ция. Од­ним сло­вом, я пе­ре­шёл от ис­то­ри­че­с­ко­го пред­ме­та к со­вре­мен­ной те­ме.

Бла­го­да­ря Ва­ди­му я на­чал чи­тать со­вре­мен­ных пи­са­те­лей, в том чис­ле Бе­ло­ва, Рас­пу­ти­на, Ас­та­фь­е­ва, пред­став­ляв­ших поч­вен­ни­че­с­кие тен­ден­ции в ли­те­ра­ту­ре. А со сколь­ки­ми ин­те­рес­ны­ми людь­ми он ме­ня пе­ре­зна­ко­мил!

Од­наж­ды Ва­дим мне ска­зал: «Ясы-сан, ес­ли вы хо­ти­те по­нять Рос­сию как рус­ский, у вас две до­ро­ги: од­на – чи­тать Ле­с­ко­ва, дру­гая – При­шви­на». Мне ока­зал­ся бли­же При­швин (у Ле­с­ко­ва мне труд­но да­вал­ся его язык). К сча­с­тью, я за­стал в жи­вых Ва­ле­рию Дми­т­ри­ев­ну, вдо­ву пи­са­те­ля. Она при­ня­ла ме­ня как род­но­го. По­том мы с ней пе­ре­пи­сы­ва­лись. В од­ном пись­ме я спро­сил её: «Вы ве­ри­те?». При встре­че она ска­за­ла: «Ка­кой вы на­ив­ный че­ло­век. Как я мо­гу в пись­ме от­ве­чать на та­кие во­про­сы». У ме­ня со­хра­ни­лось око­ло де­ся­ти её пи­сем. К сло­ву, ког­да я вёл ра­дио­курс по рус­ско­му язы­ку, то в ка­че­ст­ве при­ме­ра ис­поль­зо­вал при­швин­ский рас­сказ.

С Бе­ло­вым я по­зна­ко­мил­ся в де­ка­б­ре 1990 го­да. До встре­чи я уже про­чи­тал мно­гие его ве­щи. Он сра­зу при­гла­сил нас в Ти­мо­ни­ху. Там мы встре­ти­ли ста­рый Но­вый год. На­до ска­зать, что до это­го я ни ра­зу не был в рус­ской де­рев­не. По­том я го­во­рил Ва­ди­му: «Для ме­ня зна­ком­ст­во с Рос­си­ей де­лит­ся на два пе­ри­о­да – до Ти­мо­ни­хи и по­сле Ти­мо­ни­хи». Бе­лов в од­ном сво­ём очер­ке удив­лял­ся, по­че­му та­кая ма­лень­кая бед­ная де­рев­ня, как Ти­мо­ни­ха, ста­ла для Ясы ру­бе­жом в по­зна­нии Рос­сии.

Ког­да я бы­ваю в Ти­мо­ни­хе или вспо­ми­наю её, дух мой сра­зу ус­по­ка­и­ва­ет­ся. Ка­кая кра­со­та там, ка­кое про­ст­ран­ст­во!

А вот с Ас­та­фь­е­вым я по­зна­ко­мил­ся у се­бя на ро­ди­не, в То­кио, в те дни, ког­да в Япо­нии про­изо­ш­ло силь­ное зем­ле­тря­се­ние. Я по­про­сил вы­сту­пить его на сво­ей ка­фе­д­ре. Он чи­тал от­ры­вок из «Царь-ры­бы».

Был в Япо­нии и Ва­дим Ва­ле­ри­а­но­вич. В кон­це вось­ми­де­ся­тых го­дов я при­гла­сил его вме­с­те с Еле­ной Вла­ди­ми­ров­ной по ли­нии на­ше­го уни­вер­си­те­та в То­кио. Он вы­сту­пал с лек­ци­я­ми по те­о­рии ли­те­ра­ту­ры и со­вре­мен­ной рус­ской про­зе, а я пе­ре­во­дил. В сво­бод­ное вре­мя мы не­мно­го по­пу­те­ше­ст­во­ва­ли по Япо­нии. Я по­лу­чил воз­мож­ность по­смо­т­реть на свою стра­ну гла­за­ми рус­ско­го дру­га. Боль­ше все­го ему по­нра­ви­лись ста­рин­ные улоч­ки Ки­о­то, где со­хра­ни­лись де­ре­вян­ные од­но- и дву­хэ­таж­ные до­ма. И тут я не мо­гу не вспом­нить, как Ва­дим по­ка­зы­вал мне ста­рую Моск­ву (в ча­ст­но­с­ти, дом Ак­са­ко­вых, дом Гер­це­на), объ­яс­няя все тон­ко­сти сти­лей, стро­и­тель­ст­ва. Од­ним сло­вом, бла­го­да­ря Ва­ди­му Ва­ле­ри­а­но­ви­чу мой об­раз Рос­сии стал не книж­ным, а жи­вым. Он пред­ста­вил мне луч­шую Рос­сию, её иде­ал. И я счи­таю, что мне очень по­вез­ло. По­это­му са­мое до­ро­гое вос­по­ми­на­ние о Рос­сии, са­мые бле­с­тя­щие стра­ни­цы мо­ей жиз­ни свя­за­ны с име­нем Ва­ди­ма Ко­жи­но­ва.

  

Ясуи РЁХЭЙ,

Япония


 

УМОМ РОССИЮ…

 

По­зна­ко­ми­лись мы с Ва­ди­мом Ва­ле­ри­а­но­ви­чем в на­ча­ле 60-х го­дов. То есть я уже толь­ко по его рас­ска­зам уз­нал о про­шед­ших, весь­ма бур­ных пя­ти­де­ся­тых, о тех дра­ма­ти­че­с­ких со­бы­ти­ях, сре­ди ко­то­рых мож­но вспом­нить спа­се­ние хра­ма Си­ме­о­на Столп­ни­ка (в на­ча­ле По­вар­ской) груп­пой сла­вя­но­фи­лов, ко­то­рых я за­стал на той же По­вар­ской – в ку­лу­а­рах ИМ­ЛИ или ЦДЛ. Но всё же эти ре­бя­та – мои ро­вес­ни­ки или чуть стар­ше ме­ня – си­де­ли сей­час ря­дом, я их слу­шал в кон­фе­ренц-за­лах или на сек­то­рах: Пётр Ва­си­ль­е­вич Па­ли­ев­ский, Сер­гей Ге­ор­ги­е­вич Бо­ча­ров и дру­гие. Уче­ни­ки Н.К. Гуд­зия или по­мощ­ни­ки–сто­рон­ни­ки М.Бах­ти­на… Мно­гие уже бы­ли се­мей­ны­ми людь­ми и же­лез­но си­де­ли за сво­и­ми кни­га­ми, хо­тя бы­ва­ло, что ги­та­ра и дру­же­с­кие круж­ки бра­ли верх, от­ку­да и мои зна­ком­ст­ва, и мос­ков­ские впе­чат­ле­ния: по­езд­ки в Яс­ную По­ля­ну, тют­чев­ские ме­с­та, Под­мо­с­ко­вье (с по­се­ще­ни­ем до­че­ри О.Мень­ши­ко­ва), При­швин­ские ни­вы, ста­рая Моск­ва и лю­би­мое – тог­да поч­ти в раз­ва­ли­нах – Кру­тиц­кое По­дво­рье. Бы­ли и да­лё­кие для ме­ня края: Га­лич и Чух­ло­ма (до сих пор гор­жусь: кто ещё там бы­вал?). Ка­кие на­сто­я­щие рус­ские ме­с­та!

Да не од­ни ме­с­та, это и лю­ди, с ко­то­ры­ми Ва­дим свёл это­го нем­ца, ко­то­рый по­шёл на по­иск рус­ско­го ми­ра, по­то­му что ещё в 1945 го­ду в род­ном го­ро­де Мей­сен рус­ский лей­те­нант из Си­би­ри чуть ли не ве­лел ему за­ни­мать­ся рус­ским язы­ком.

Че­рез Ва­ди­ма я встре­тил­ся с бур­ным А.Пе­ре­дре­е­вым (вна­ча­ле зна­ком­ст­ва не из лёг­ких в об­ще­нии имен­но для нем­ца), с очень об­щи­тель­ны­ми С.Ку­ня­е­вым, В.Бе­ло­вым и с хму­рым Ю.Куз­не­цо­вым. Это бы­ло уже за сто­лом на Боль­шой Мол­ча­нов­ке, где нас уго­ща­ла Ле­на, и не толь­ко ча­ем. Во­об­ще бы­ли там но­вые и ста­рые «звёз­ды» на­ше­го ми­ра: Ю. Се­лез­нёв, но­вый «Ро­за­нов» – фи­ло­соф Д.Гал­ков­ский, быв­ший ми­ли­ци­о­нер, пи­шу­щий силь­ные сти­хи, япон­ские учё­ные, пи­тер­ские дру­зья (сре­ди них ди­рек­тор Пуш­кин­ско­го До­ма Н.Ска­тов). И все мы от­ни­ма­ли его вре­мя, ко­то­рое он от­ра­ба­ты­вал но­ча­ми.

При­ехал я в Моск­ву в 1961 го­ду, что­бы со­брать ма­те­ри­ал для сво­ей кан­ди­дат­ской дис­сер­та­ции о Л.Н. Тол­стом. И ког­да я в этом го­ду впер­вые по­зна­ко­мил­ся с се­к­ре­та­рём Тол­сто­го – Н.Н. Гу­се­вым и его людь­ми там, на Кро­пот­кин­ской, в ни с чем не срав­ни­мом для ме­ня ме­с­те, всё бы­ло ре­ше­но и уже ни­ког­да я не смог рас­стать­ся с твор­че­ст­вом рус­ско­го ве­ли­ка­на. Имен­но бла­го­да­ря это­му твор­че­ст­ву я мог со вре­ме­нем со­зна­вать, что Ва­дим од­наж­ды, в се­ре­ди­не 70-х, со­об­щил мне, тог­да ещё к мо­е­му удив­ле­нию: «Я уже не ли­те­ра­ту­ро­вед, я ис­то­рик». Ко­неч­но, в кни­гах Ко­жи­но­ва о Тют­че­ве и об ис­то­рии рус­ско­го сло­ва ли­те­ра­ту­ра иг­ра­ет свою осо­бую, да­же со­зи­да­ю­щую роль, но в пер­вую оче­редь они – ис­то­ри­че­с­кие ис­сле­до­ва­ния. Ста­рый спор: ко­му бли­же ис­то­рия – ис­то­ри­ку или пи­са­те­лю – яв­ля­ет­ся не­су­ще­ст­вен­ным. По это­му по­во­ду из­ве­ст­ный ис­то­рик Те­о­дор Момм­зен, ино­ст­ран­ный член АН в Пе­тер­бур­ге, в ре­чи 1874 го­да (!) при­зна­вал, что прав­ди­вый ис­то­рик, мо­жет быть, ско­рее боль­ше при­над­ле­жит к ху­дож­ни­кам, чем к учё­ным. (Ка­кая связь вре­мён и со­бы­тий, ес­ли вспом­нить, что это­му ис­то­ри­ку в 1902 го­ду при­сво­и­ли Но­бе­лев­скую пре­мию по ли­те­ра­ту­ре, а в эти же го­ды от пре­мии от­ка­зал­ся сам Л.Н. Тол­стой!)

Со­оте­че­ст­вен­ни­ки зна­ют луч­ше ме­ня, в чём со­сто­ят за­слу­ги Ва­ди­ма как ис­то­ри­ка. Пи­са­ли об этом его сто­рон­ни­ки и дру­зья, и ещё не­ма­ло бу­дет об этом на­пи­са­но. Я мо­гу толь­ко для се­бя сви­де­тель­ст­во­вать, что дав­но из­ве­ст­ные ис­то­ри­че­с­кие со­бы­тия и лич­но­с­ти при­об­ре­ли но­вые сто­ро­ны. «Ро­ко­вые во­про­сы» рус­ской ис­то­рии яви­лись в но­вом све­те. При­чём не в по­прав­ках хо­да ис­то­рии – в чём не­ред­ко гре­шат мно­гие про­фес­си­о­на­лы – бы­ло для Ва­ди­ма де­ло, но преж­де все­го в тща­тель­ном пе­ре­смо­т­ре изу­ча­е­мых со­бы­тий, ка­ки­ми бы бо­лез­нен­ны­ми они ни бы­ли.

Как Ва­ди­ма не хва­та­ет в на­ши дни…

 

 

Эберхард ДИКМАН,

Германия


 

КОР­НЕ­ВОЙ ПА­Т­РИ­ОТ

 

Я по­зна­ко­мил­ся с Ва­ди­мом Ко­жи­но­вым в кон­це се­ми­де­ся­то­го или в на­ча­ле семь­де­сят пер­во­го го­да, ког­да на­чал из­да­вать са­миз­да­тов­ский жур­нал «Ве­че». Ско­рее все­го, пер­вая на­ша встре­ча со­сто­я­лась в его квар­ти­ре на Мя­с­ков­ско­го. При этой встре­че я по­ка­зал ему пер­вый но­мер жур­на­ла. К сло­ву, он по­том ре­гу­ляр­но по­лу­чал «Ве­че» сна­ча­ла че­рез ме­ня, по­том че­рез мо­е­го по­мощ­ни­ка. Ко­жи­нов во вре­мя на­ших встреч ча­с­то да­вал со­ве­ты, а так­же те­мы и на­прав­ле­ния для бу­ду­щих жур­наль­ных ста­тей, в ча­ст­но­с­ти, по­мог со­ве­том в на­пи­са­нии от­ве­та на ста­тью Яков­ле­ва «Про­тив ан­ти­ис­то­риз­ма». По­сле сво­е­го вто­ро­го ос­во­бож­де­ния, жи­вя в Та­ру­се, я ча­с­то при­ез­жал к не­му в Моск­ву. Ве­ро­ят­но, мог ви­деть Ко­жи­но­ва и на за­се­да­ни­ях сек­ции ВО­ОПИК в Вы­со­ко­пе­т­ров­ском мо­на­с­ты­ре, ко­то­рый яв­лял­ся ме­с­том встреч уча­ст­ни­ков так на­зы­ва­е­мо­го Рус­ско­го клу­ба. На­до ска­зать, что Рус­ский клуб по сво­е­му на­прав­ле­нию не был по­ли­ти­че­с­ким. На его со­бра­ни­ях в ос­нов­ном об­суж­да­ли во­про­сы куль­ту­ро­ло­ги­че­с­ко­го ха­рак­те­ра. К при­ме­ру, од­но из за­се­да­ний бы­ло по­свя­ще­но рас­ко­лу в XVII ве­ке. Од­ни вы­сту­па­ю­щие вы­ска­зы­ва­лись в за­щи­ту Ав­ва­ку­ма, дру­гие – про­тив, но при этом, что при­ме­ча­тель­но, ни­кто в сво­их ар­гу­мен­тах не поль­зо­вал­ся ци­та­та­ми из Марк­са и Ле­ни­на. Кста­ти, Ко­жи­нов го­во­рил мне с гор­до­с­тью, что он ни ра­зу в те го­ды не ци­ти­ро­вал Ле­ни­на. Прав­да, по­том, в пост­со­вет­ское вре­мя, в так­ти­че­с­ких це­лях он об­ра­щал­ся к ле­нин­ским вы­ска­зы­ва­ни­ям. Как мне по­ка­за­лось, од­ной из са­мых яр­ких фи­гур в Рус­ском клу­бе был Дми­т­рий Жу­ков.

Ко­жи­нов ещё в со­вет­ское вре­мя рас­ска­зы­вал мне, как в Крас­но­да­ре один ме­ст­ный че­кист жа­ло­вал­ся ему на своё на­чаль­ст­во. Мол, си­о­ни­с­ты вы­ве­си­ли свой флаг, и им сло­ва не ска­за­ли. А груп­пу пра­во­слав­ных ре­бят, изу­чав­ших Еван­ге­лие, упек­ли в ла­герь. Этот рас­ска­зан­ный им слу­чай под­тверж­да­ет мысль о том, что ли­бе­раль­ным дис­си­ден­там по срав­не­нию с па­т­ри­о­та­ми со сто­ро­ны вла­с­ти де­ла­лись по­блаж­ки.

Бе­се­дуя с Ко­жи­но­вым, я по­нял, что он не яв­ля­ет­ся на­ци­о­нал-боль­ше­ви­ком. Это был нор­маль­ный рус­ский па­т­ри­от, – па­т­ри­от до­ре­во­лю­ци­он­ной за­ква­с­ки, с силь­ным чув­ст­вом дер­жав­но­с­ти. И этот ор­га­ни­че­с­кий, кор­не­вой па­т­ри­о­тизм мне все­гда им­по­ни­ро­вал в нём. При­вле­ка­ли к се­бе так­же его зна­ния, эру­ди­ция, не­о­жи­дан­ная те­ма, не­о­жи­дан­ный под­ход в рас­кры­тии то­го или ино­го во­про­са, его лич­ная че­ст­ность, че­ст­ность мы­ш­ле­ния.

  

Владимир ОСИПОВ,

глава Союза «Христианское возрождение»


 

       СПЕЦ­КУРС В ЛИ­ТИН­СТИ­ТУ­ТЕ

 

На чет­вёр­том кур­се Ли­те­ра­тур­но­го ин­сти­ту­та (1996 г.) уси­ли­я­ми за­ве­ду­ю­ще­го ка­фе­д­рой со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ры Вла­ди­ми­ра Пав­ло­ви­ча Смир­но­ва спец­курс у нас вёл Ва­дим Ва­ле­рь­я­но­вич Ко­жи­нов. Это был не толь­ко ог­ром­ный по­да­рок, но и ис­пы­та­ние. Не все бы­ли го­то­вы вос­при­нять глу­би­ну и ос­т­ро­ту ко­жи­нов­ской мыс­ли, по­чув­ст­во­вать стро­гую про­ст­ро­ен­ность его идей и фак­тов. Спец­курс на­зы­вал­ся зна­ме­на­тель­но: «Рус­ская ли­те­ра­ту­ра и ис­то­рия Рос­сии» и сов­ме­щал в се­бе два по­лю­са ин­те­ре­сов Ва­ди­ма Ва­ле­рь­я­но­ви­ча: ис­то­ри­ка и ли­те­ра­ту­ро­ве­да-ис­сле­до­ва­те­ля.

Су­хой, под­тя­ну­тый, в не­из­мен­ном сви­те­ре и тя­жё­лых оч­ках, Ко­жи­нов стре­ми­тель­но, но как-то бо­ком вхо­дил в ау­ди­то­рию, про­хо­дил к сто­лу и на­чи­нал го­во­рить, сра­зу за­жи­га­ясь, ухо­дя в ма­те­ри­ал. Си­ла на­по­ра бы­ла та­ко­ва, что за­бы­ва­лось вре­мя и ме­с­то дей­ст­вия, пол­то­ра ча­са про­ле­та­ли мгно­вен­но.

Под Казанью. 1996 г.
Под Казанью. 1996 г.

Бы­лин­ный эпос, свя­то­оте­че­с­кая ли­те­ра­ту­ра, клас­си­ка – Ко­жи­нов де­лил­ся с на­ми сво­и­ми на­ход­ка­ми, вы­во­да­ми, за­став­лял ду­мать и спо­рить. Он лов­ко под­бра­сы­вал нам спор­ный те­зис и ждал ре­ак­ции. Этот его осо­бен­ный ос­т­рый взгляд из-под оч­ков, лёг­кий ки­вок, ес­ли ре­ак­ция его удов­ле­тво­ря­ла, и жё­ст­кая на­пря­жён­ность, твер­де­ние черт при спо­ре. Впро­чем, он лег­ко раз­ря­жал на­ка­лив­ши­е­ся в ау­ди­то­рии стра­с­ти, ка­ким-то сво­им ко­жи­нов­ским же­с­том-по­лу­вз­ма­хом над сто­лом от­кры­той ла­до­нью и хи­т­рой улыб­кой. Ста­но­ви­лось яс­но, что он-то уже над этим на­ду­мал­ся, а нам ещё ду­мать и ду­мать.

К бы­ли­нам у Ко­жи­но­ва бы­ло осо­бое чув­ст­во. От­сут­ст­вие боль­шо­го эпи­че­с­ко­го по­ве­ст­во­ва­ния, как «Песнь о ни­бе­лун­гах» у нем­цев, он объ­яс­нял бо­лее древ­ней ста­ди­ей раз­ви­тия рус­ско­го эпо­са. «Так как эпос су­ще­ст­во­вал все­гда сна­ча­ла в пес­нях, толь­ко на оп­ре­де­лён­ном эта­пе раз­ви­тия пись­мен­но­с­ти воз­ни­ка­ла еди­ная по­эма – это по­зд­нее раз­ви­тие. Труд­но так про­ник­нуть­ся древ­ним сло­вом, что­бы по­нять его не­со­мнен­ное ве­ли­чие. Древ­нее пе­ние – од­но­го­ло­сое, ве­ли­чие, ко­то­рое не тре­бу­ет при­крас. Мно­го­го­ло­сие на­чи­на­ет раз­ви­вать­ся в XVII ве­ке, вос­при­я­тие ста­но­вит­ся всё бо­лее ка­п­риз­ным, тре­бу­ет пе­ре­мен. В по­сле­ду­ю­щем вы­иг­ры­ва­ет в тон­ко­сти, но про­иг­ры­ва­ет в си­ле. Борь­ба с ха­за­ра­ми – по­до­сно­ва рус­ско­го бо­га­тыр­ско­го эпо­са».

От­но­ше­ние лич­но­с­ти и ис­то­рии – ещё од­на важ­ная часть ис­сле­до­ва­ний Ко­жи­но­ва. «На­до лю­бить сам ход ис­то­рии», – го­во­рил он. При­во­дил сло­ва Тол­сто­го: «Чрез­вы­чай­но труд­но на­пи­сать ис­то­рию од­но­го че­ло­ве­ка, осо­бен­но все­го на­ро­да, нуж­на мас­са по­дроб­но­с­тей и нуж­на лю­бовь». В спец­кур­се Ко­жи­нов рас­сма­т­ри­вал твор­че­ст­во пя­те­рых про­за­и­ков. Од­ним из фун­да­мен­таль­ных про­из­ве­де­ний рус­ской про­зы Ва­дим Ва­ле­рь­я­но­вич счи­тал «Се­мей­ную хро­ни­ку» С.Т Ак­са­ко­ва. «Пуш­кин в про­зе – уче­ник Ак­са­ко­ва». Сле­ду­ю­щая те­ма «До­сто­ев­ский и ис­то­рия»: «До­сто­ев­ский об­ла­дал глу­бо­ким ис­то­ри­че­с­ким со­зна­ни­ем. Он не вос­про­из­во­дил ис­то­ри­че­с­кий факт, а со­зда­вал про­из­ве­де­ния-фе­но­ме­ны ис­то­рии Рос­сии». Те­ма «Лев Тол­стой «Вой­на и мир»: «Это ве­ли­чай­ший ис­то­ри­че­с­кий ро­ман во всём ми­ре, ко­лос­саль­ное яв­ле­ние. Сна­ча­ла был ого­во­рён те­зис, что в Рос­сии все­гда це­ни­лась не сво­бо­да, а во­ля.

«Вой­на об­на­жа­ет что-то глу­бо­кое в че­ло­ве­ке во­об­ще, осо­бен­но в рус­ском. Он при­об­ща­ет­ся к во­ле в сти­хии вой­ны, по­это­му по­бе­да». Но в ка­кой-то мо­мент во­ля мо­жет пе­рей­ти в же­с­то­кость, и Ва­дим Ва­ле­рь­я­но­вич пе­ре­хо­дил к сле­ду­ю­ще­му яв­ле­нию рус­ской ли­те­ра­ту­ры – Шо­ло­хо­ву. «Шо­ло­хов в «Ти­хом До­не» опи­рал­ся на «Вой­ну и мир» об­ра­ще­ни­ем к веч­но­му про­ти­во­сто­я­нию». За­вер­ша­ло об­зор про­зы твор­че­ст­во При­шви­на, ко­то­рый, по сло­вам Ко­жи­но­ва, «все­гда ищет про­ток к до­б­ру». 1922 год рас­сказ «Мир­ская ча­ша»: «Про­шлое не уми­ра­ет ни­ког­да!»

Не ме­нее ин­те­рес­ны­ми и зна­ко­вы­ми бы­ли те­мы по­эзии: «По­эты Тют­чев­ской пле­я­ды», Тют­чев – «В по­эзии Тют­че­ва бо­лее, чем в твор­че­ст­ве дру­гих рус­ских по­этов, во­пло­ще­но осо­бое рус­ское яв­ле­ние, про­хо­дя­щее че­рез всю ис­то­рию – со­бор­ность, ко­то­рое пред­по­ла­га­ет не под­чи­не­ние об­ще­му, а под­чи­не­ние выс­ше­му, идёт из глу­би­ны ду­ши». Фет – «дух-огонь и есть со­дер­жа­ние ли­ри­ки Фе­та. Её объ­ект те­куч, не­пре­ры­вен и не име­ет гра­ниц.

Был у Ко­жи­но­ва свой взгляд на по­зд­нюю по­эзию За­бо­лоц­ко­го и Твар­дов­ско­го, он не слу­чай­но объ­е­ди­нил их в сво­ей лек­ции, со­по­с­та­вив с фи­ло­со­фи­ей Гвар­ди­ни. И за­клю­чи­тель­ная об­зор­ная лек­ция о по­эзии 1960–1985 го­дов.

Об­ще­ние с Ва­ди­мом Ва­ле­рь­я­но­ви­чем от­кры­ло мне ту глу­би­ну про­из­ве­де­ний, о ко­то­рой до­га­ды­ва­ешь­ся, но вос­при­нять пол­но­стью не мо­жешь в си­лу раз­ных об­сто­я­тельств. Ко­жи­нов на­учил ме­ня цель­но­с­ти ви­де­ния, вер­нее, он по­ка­зал его прин­цип. Че­рез год я дерз­ну­ла пред­ло­жить ему на ре­цен­зию свой дип­лом, ко­то­рый офор­ми­ла в ви­де по­эти­че­с­ко­го сбор­ни­ка «Кре­с­ты и звёз­ды». Ко­жи­нов пре­ду­пре­дил сра­зу: «Не оби­жай­тесь, я мо­гу пи­сать толь­ко тог­да, ког­да ма­те­ри­ал ме­ня за­хва­ты­ва­ет». Че­рез не­сколь­ко дней он по­зво­нил, ска­зал, что ре­цен­зия го­то­ва, и при­гла­сил ме­ня к се­бе до­мой. Квар­ти­ра Ко­жи­но­ва по­ра­жа­ла с пер­во­го взгля­да, сте­ны до по­тол­ка бы­ли за­кры­ты стел­ла­жа­ми с кни­га­ми. «Нель­зя ста­вить кни­ги в два ря­да, – объ­яс­нил он, – кни­ги без­на­дёж­но те­ря­ют­ся, а мне на­до, что­бы они все­гда бы­ли в зо­не ви­ди­мо­с­ти, под ру­кой».

Ва­дим Ва­ле­рь­я­но­вич уди­ви­тель­но по-до­б­ро­му от­нёс­ся к мо­е­му дип­ло­му. Я жда­ла об­ли­че­ния се­рь­ёз­ных про­счё­тов в тех­ни­ке, об­раз­ном строе, то, что ус­лы­ша­ла, по­ра­зи­ло ме­ня сво­ей про­сто­той и ка­жу­щей­ся не­зна­чи­тель­но­с­тью, «мел­ко­стью». В сти­хо­тво­ре­нии «На при­го­руш­ке тёп­лом спит му­жи­чок», ко­то­рое Ко­жи­нов осо­бен­но вы­де­лил и вклю­чил в свой от­зыв, бы­ли стро­ки:

Спит де­рев­ня, утк­нув­шись в про­гре­тую синь.

Яс­треб в не­бе по­вис. Спит сер­деш­ный.

Ко­жи­но­ва не ус­т­ро­и­ло со­сед­ст­во ря­дом двух «с», это он счи­тал не­бреж­но­с­тью, ко­то­рая ме­ша­ет сти­хо­тво­ре­нию до­стичь иде­а­ла. Стро­ка бы­ла ис­прав­ле­на сра­зу, в при­сут­ст­вии Ва­ди­ма Ва­ле­рь­я­но­ви­ча: «Яс­треб в не­бе ви­сит. Спит сер­деч­ный». Ва­дим Ва­ле­рь­я­но­вич рас­сме­ял­ся, за­ме­тив моё не­до­уме­ние. «Всё ге­ни­аль­ное ка­жет­ся про­стым, но ид­ти к не­му труд­но. Вы, Ма­ри­на, не по­этес­са, а по­эт, и это очень хо­ро­шо. На­де­юсь, вы не оби­де­лись, что я ли­шил вас зва­ния по­этес­сы».

По­зд­нее он вер­нул­ся к это­му раз­го­во­ру, ког­да я пи­са­ла кан­ди­дат­скую о твор­че­ст­ве Ан­д­рея Пла­то­но­ва, Ко­жи­нов по­се­то­вал: «Пла­то­но­вым за­ня­лись вплот­ную мно­гие, вам бы на­пи­сать о Лю­бо­ви Ко­ха­нов­ской, мне ка­жет­ся, её твор­че­ст­во бу­дет близ­ко вам, она не пи­са­тель­ни­ца, а пи­са­тель, со­по­с­та­ви­мый с Ак­са­ко­вым». Про­из­ве­де­ния Ко­ха­нов­ской, осо­бен­но её се­мей­ная хро­ни­ка, на са­мом де­ле по­ра­зи­ли ме­ня сво­ей об­раз­но­с­тью, си­лой и кра­со­той по­ве­ст­во­ва­ния. Ко­жи­нов пред­ло­жил пи­сать па­рал­лель­ную кан­ди­дат­скую на ка­фе­д­ре ис­то­рии ли­те­ра­ту­ры, бы­ло бы ин­те­рес­но по­ра­бо­тать с ним как с на­уч­ным ру­ко­во­ди­те­лем, но это­му не суж­де­но бы­ло сбыть­ся.

Как-то, уз­нав о за­труд­не­ни­ях Ва­ди­ма Ва­ле­рь­я­но­ви­ча с по­ис­ком ма­ши­ни­ст­ки, я пред­ло­жи­ла ему свою по­мощь. Это бы­ли ста­тьи в жур­нал «Наш со­вре­мен­ник», вы­хо­дя­щие под за­гла­ви­ем «За­га­доч­ные стра­ни­цы ис­то­рии». Ру­ко­пи­си Ва­ди­ма Ва­ле­рь­я­но­ви­ча бы­ли ак­ку­рат­но оформ­ле­ны на ли­с­те. С по­чер­ком про­блем не бы­ло, так как ра­но от­ка­зав­шись от кра­со­ты соб­ст­вен­но­го по­чер­ка в поль­зу ско­ро­пи­си, я лег­ко чи­та­ла его «ка­ра­ку­ли», как он сам их на­зы­вал. Ма­ши­но­пис­ные ли­с­ты Ко­жи­нов вы­чи­ты­вал при­дир­чи­во, ча­с­то све­ряя с ру­ко­пи­сью. Ос­тал­ся до­во­лен. «Бе­да с ма­ши­ни­ст­ка­ми, – жа­ло­вал­ся он, – то про­чи­тать не мо­гут, то про­пу­с­тят по­ло­ви­ну, то про­сто без­гра­мот­но пе­ча­та­ют. А сам ни­как ос­во­ить ма­шин­ку не мо­гу, ме­ша­ет ду­мать». Он по­ин­те­ре­со­вал­ся мо­им мне­ни­ем о на­пе­ча­тан­ном. Мне по­ка­за­лось, что в ста­тье мно­го фак­тов и ма­ло вы­во­дов, хо­чет­ся на­обо­рот, – ляп­ну­ла я. И толь­ко поз­же по­ня­ла, что фак­ты да­ют воз­мож­ность каж­до­му прий­ти к вы­во­ду са­мо­сто­я­тель­но, а не по­лу­чить го­то­вое сра­зу. По­след­ний раз я уви­де­ла Ко­жи­но­ва в ИМ­ЛИ в оче­ре­ди в кас­су. «По­з­д­равь­те ме­ня, Ва­дим Ва­ле­рь­я­но­вич, у ме­ня ро­ди­лась дочь». «Я вас по­з­д­рав­ляю, у вас ро­ди­лись хо­ро­шие сти­хи, чи­тал в «Со­вре­мен­ни­ке», – от­ве­тил мне Ко­жи­нов.

 

Ма­ри­на ГАХ


 


Публикацию подготовил
Илья КОЛОДЯЖНЫЙ




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования