Архив : №28. 17.07.2009

За запретной дверью

 Иг­ра снов. Ав­густ Стринд­берг. Ко­ро­лев­ский те­атр «Дра­ма­тен» (Сток­гольм). Ре­жис­сёр-по­ста­нов­щик и хо­рео­граф Матс Эк.

Ав­густ Стринд­берг на­ря­ду с дру­ги­ми дра­ма­тур­га­ми-но­ва­то­ра­ми ру­бе­жа XIX–XX ве­ков – Че­хо­вым, Жар­ри, Фей­до, Га­упт­ма­ном – во мно­гом пре­до­пре­де­лил раз­ви­тие дра­мы на сто лет впе­рёд, и да­же в этой пя­тёр­ке был, ве­ро­ят­но, пер­вым по вли­я­нию на даль­ней­шее раз­ви­тие те­а­т­ра. Че­рез экс­прес­си­о­ни­с­тов он по­вли­ял на Брех­та и весь по­ли­ти­че­с­кий и до­ку­мен­таль­ный те­атр, че­рез сюр­ре­а­ли­с­тов и те­атр же­с­то­ко­с­ти – на аб­сур­ди­с­тов (а на Ио­не­с­ко – и не­по­сред­ст­вен­но, что вид­но хо­тя бы из со­по­с­тав­ле­ния уро­ков ариф­ме­ти­ки и ло­ги­че­с­ких сил­ло­гиз­мов в «Уро­ке» и «Но­со­ро­ге» со стринд­бер­гов­ской сце­ной уро­ка). Да­же на «Бо­га рез­ни» он по­вли­ял че­рез О’Ни­ла и Ол­би. Раз­ве что на «Конь­ка-гор­бун­ка» не по­вли­ял.

«Иг­ра снов», на­пи­сан­ная в 1902 го­ду, в по­ру ду­шев­но­го кри­зи­са ав­то­ра (по­сле пе­ре­лом­но­го для его твор­че­ст­ва ми­с­ти­че­с­ко­го ро­ма­на «Ад»), – лю­би­мое де­ти­ще ве­ли­ко­го шве­да. Пье­са, на­пи­сан­ная в фор­ме снов на­яву, грёз, пред­став­ля­ет со­бой, по сло­вам са­мо­го ав­то­ра, «смесь вос­по­ми­на­ний, опы­та, чи­с­той вы­дум­ки, аб­сур­да и им­про­ви­за­ций». Ха­рак­те­ры здесь «рас­щеп­ля­ют­ся, уд­ва­и­ва­ют­ся, ум­но­жа­ют­ся, плав­но пе­ре­хо­дят друг в дру­га, рас­те­ка­ют­ся, сли­ва­ют­ся в еди­ное це­лое, сгу­ща­ют­ся и ис­па­ря­ют­ся…»

Не­смо­т­ря на яв­ные труд­но­с­ти в во­пло­ще­нии этой пье­сы, пред­во­с­хи­тив­шей и экс­прес­си­о­низм, и сюр­ре­а­лизм, она ста­ла од­ной из са­мых вос­тре­бо­ван­ных спу­с­тя век, на ру­бе­же уже ты­ся­че­ле­тий, мно­го­крат­но иг­ра­лась в раз­ных те­а­т­рах не толь­ко Шве­ции, но и дру­гих стран, осо­бен­но в США, а в Ве­ли­ко­бри­та­нии её ста­ви­ли в адап­та­ции из­ве­ст­ной дра­ма­ти­че­с­кой пи­са­тель­ни­цы Кэ­рил Чер­чилл.

В по­след­них швед­ских по­ста­нов­ках – Ро­бер­та Уил­со­на (аме­ри­кан­ско­го, прав­да, ре­жис­сё­ра) в Го­род­ском те­а­т­ре Сток­голь­ма де­сять лет на­зад и в ны­неш­ней Мат­са Эка – для пе­ре­да­чи па­те­ти­че­с­ких мо­мен­тов, ко­то­рые са­мим А.Стринд­бер­гом бы­ли вы­де­ле­ны пе­ре­хо­дом на сти­хо­т­вор­ную фор­му, ис­поль­зу­ет­ся язык тан­ца. Это и не­уди­ви­тель­но – ре­жис­сё­ры из­ве­ст­ны так же, как про­фес­си­о­наль­ные хо­рео­гра­фы.

Матс Эк сти­ли­зо­вал тан­цы под кар­ти­ну нор­веж­ца Эд­вар­да Мун­ка «Та­нец жиз­ни», на­пи­сан­ную в 1899 го­ду, за два го­да до из­да­ния пье­сы П.Стринд­бер­га. Сре­ди тан­цу­ю­щих – и сча­ст­ли­вые в бо­гат­ст­ве и вза­им­ной люб­ви, и пе­чаль­ные, от­вер­жен­ные; на зад­нем пла­не – мо­ре, го­род­ские ог­ни. Та­кая сти­ли­за­ция как нель­зя луч­ше под­хо­дит к со­дер­жа­нию про­из­ве­де­ния, с его кон­тра­с­та­ми меж­ду сча­с­ть­ем и не­сча­с­ть­ем, лю­бо­вью и не­на­ви­с­тью, жиз­нью и смер­тью, пра­зд­но­с­тью и тяж­ким тру­дом.

В пье­се вы­ра­же­ны ди­а­лек­ти­че­с­кие пред­став­ле­ния древ­не­ин­дий­ской фи­ло­со­фии о том, что до­б­ро все­гда со­пря­же­но со злом, а сча­с­тье – с не­сча­с­ть­ем, что са­мый бла­жен­ный миг за­клю­ча­ет в се­бе пе­чаль, по­то­му что в бла­жен­ст­ве уже за­рож­да­ют­ся рост­ки ги­бе­ли… То и де­ло Аг­нес вос­кли­ца­ет: «Жаль лю­дей!».

Ещё один мо­тив в пье­се – бес­плод­ность по­ис­ков ис­ти­ны. Это ме­та­фо­ри­че­с­ки вы­ра­же­но в на­глу­хо за­пер­той две­ри, ко­то­рую от­пи­ра­ют по­сле гро­те­ск­ной дис­кус­сии уче­ных му­жей – рек­то­ра и де­ка­нов че­ты­рёх фа­куль­те­тов уни­вер­си­те­та, за­кон­чив­шей­ся дра­кой. Ока­зы­ва­ет­ся, за за­пер­той две­рью ни­че­го не бы­ло, – пу­с­то­та.

Ра­зу­ме­ет­ся, спек­такль мож­но бы­ло ещё улуч­шить – быть мо­жет, раз­но­об­ра­зить темп. Мож­но бы­ло от­чет­ли­вее по­ка­зать дрях­ле­ние Офи­це­ра, ос­т­рее обы­г­рать ре­во­лю­ци­он­ные ре­чи Но­силь­щи­ков уг­ля (Иван Ау­зе­ли и Стал­ле Аре­ман). Не сов­сем яс­но, по­че­му рек­тор и де­ка­ны уни­вер­си­те­та за­ме­не­ны ка­ким-то ген­се­ком и свя­щен­но­слу­жи­те­ля­ми трёх кон­фес­сий (епи­с­коп, глав­ный рав­вин, имам-ха­тыб и по­че­му-то врач).

Пуб­ли­ка па­че ча­я­ния при­ня­ла спек­такль хо­ро­шо: не так уж мно­го уш­ло в ан­т­рак­те, а в кон­це труп­пе ус­т­ро­и­ли ова­цию. И бы­ло за что: в этом го­ду на мос­ков­ской сце­не ещё не бы­ло спек­так­ля та­ко­го вы­со­ко­го клас­са. А на­род, раз­би­ра­ю­щий­ся и нуж­да­ю­щий­ся в со­вре­мен­ном и со­дер­жа­тель­ном те­а­т­ре, в Моск­ве всё-та­ки есть.

Ильдар САФУАНОВ