Архив : №29. 24.07.2009
Рука на пульсе
ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН
Я был у Саввы вечером (как оказалось, за несколько часов до смерти). Операция была позади. Он был спокоен. Выглядел плохо. Большой, ещё опухший от лежания и болезни – Санчо Панса с сердцем и отвагой Дон Кихота. Но храбрился, читал иронического Галича, просил врача поскорее устроить вставание, отдавал мне распоряжения самого как всегда глобального свойства. Рука была на пульсе. Это у него было любимое выражение – «рука на пульсе». Чтобы чувствовать сердце времени. Прощаясь, улыбнулся: ну, как там у тебя Витька-то Конецкий говорил: «Давай краба!».
Мы были знакомы пятьдесят лет, а дружны сорок. Целая жизнь. И иногда делили с ним экспедиции, после которых мне выпадало счастье писать о его открытиях – о Ефиме Честнякове, о ярославских портретах, о нём самом, наконец.
И всегда это был полёт и кипение друзей – в Костроме, Ярославле, Вологде, Новгороде, у нас, в Пскове – в звоннице В.П. Смирнова, у М.И. Семёнова, у А.И. Селиверстова. Всегда это были пиры с пышными натюрмортами из «маленьких голландцев» («масса, пива, масса мяса, масса водки» – так измерялось содержание этих «натюрмортов») и Савва в центре – Силен и Вакх в наядах и нереидах. Но при этом как-то само собой делалась огромная работа в музее, в реставрации – отборы икон для расчистки, поновление фресок в Михайловском соборе в Печерском монастыре и он под потолком, новые экспозиции, выставки с очередями на них, устные альманахи в Доме художника. И там вокруг него естественно и согласно В.Васильев и Е.Максимова, В.Ливанов и М.Терехова, И.Роднина и В.Зайцев, Б.Мессерер и Б.Ахмадулина, Л.Гумилёв и В.Янин, В.Старшинов и А.Якушев. И он всем кричал весело, собирая зал в живое единство: Да, Слав? Правда, Коль? Помнишь, Саш?
Он так и чувствовал культуру, как братство и общее сердце. Посмотрите сейчас в Пскове его «Музей друзей» – последнюю выставку картин, подаренных ему в разное время благодарными художниками. Он сам был такой «Музей друзей» с меняющейся «экспозицией» (в последнее время он рвал и с друзьями резко и решительно до оскорблений, если они в его понимании изменяли духу и делу прежнего единства). И это тоже было его высокое собирающее служение культуре.
А потом был провал депрессии. На годы. И горячая борьба матери Александры Васильевны за него, которая и в 80 лет в любое время года опрокидывала на себя на балконе таз с ледяной водой и с крепкой молитвой шла поднимать упадающий дух своего Саввы. Она уже потеряла от этой болезни одного сына и не могла уступить другого. Но Савва и в депрессии был Савва. Когда я однажды заманил к нему В.Г. Распутина, то после встречи Валентин Григорьевич с изумлённой улыбкой говорил: «Это мы все больные, а он один на всю страну здоровый человек». Кажется, это было году в 95-м. Он смотрел все передачи всех каналов и все газеты от «Коммерсанта» до «Завтра» (он делал это до последнего времени), и суд его был ясен, расстановка сил очевидна. Он лежал, но рука его была на пульсе.
И когда после смерти матери (как я боялся, что тут всё оборвётся) он встал, чтобы держаться уже своей молитвой и силой, то кинулся в жизнь прямо с запятой и сразу оказался на переднем крае в самой середине общественного сражения.
Телевизионные дискуссии и жёсткие репортажи, пламенные статьи, громкие открытия выставок. Всё было баррикадой против цинизма ложной демократии, против легко меняющихся принципов и пересмотра истории. Тут он был подлинно лев и не мерил противников, будь это министры, высокие думцы, владыки, губернаторы, председатели партий. Он сражался за Гоголя, за Михайловское, за Псков с настоящею отвагой, не боясь идти хотя бы один против всех. И успел много. Очень много. И умер на лету в огне продолжающихся боёв за Псков. Его будет очень не хватать. Но враги его напрасно будут надеяться расслабиться – рука его на пульсе.
Валентин КУРБАТОВ