Архив : №30. 31.07.2009

Пишу без озлобления

 У   НАС   БЫ­ЛА   ВЕ­ЛИ­КАЯ   ЛИ­ТЕ­РА­ТУ­РА

 

Сколь­ко уже лет по­ка­зы­ва­ют по на­ше­му те­ле­ви­де­нию фильм «Три то­по­ля на Плю­щи­хе». Ис­то­рия люб­ви в ис­пол­не­нии Оле­га Еф­ре­мо­ва и Та­ть­я­ны До­ро­ни­ной по-преж­не­му вол­ну­ет мил­ли­о­ны лю­дей. И ма­ло кто зна­ет, что эту тро­га­тель­ную кар­ти­ну Та­ть­я­на Ли­оз­но­ва сня­ла в 1968 го­ду по рас­ска­зу Алек­сан­д­ра Бор­ща­гов­ско­го «Три то­по­ля на Ша­бо­лов­ке».

Алек­сандр Ми­хай­ло­вич Бор­ща­гов­ский ро­дил­ся 1 (по но­во­му сти­лю 14) ок­тя­б­ря 1913 го­да на Ук­ра­и­не в го­ро­де Бе­лая Цер­ковь. Его отец был ад­во­ка­том, мать – аку­шер­кой. Окон­чив не­пол­ную сред­нюю шко­лу, Бор­ща­гов­ский уе­хал в За­по­ро­жье, где по­сту­пил в ФЗУ Алек­сан­д­ров­ско­го па­ро­во­зо­ре­монт­но­го за­во­да. Но за­вод его по­том так и не дож­дал­ся. Па­ре­нёк по уши влю­бил­ся в те­атр. Ему уда­лось экс­тер­ном сдать эк­за­ме­ны в Ки­ев­ском те­а­т­раль­ном ин­сти­ту­те и стать ас­пи­ран­том. Свою дис­сер­та­цию он по­свя­тил дра­ма­тур­гии Ива­на То­би­ле­ви­ча.

Ког­да на­ча­лась вой­на, Бор­ща­гов­ский ушёл на фронт. Во­ин­ское зва­ние у не­го бы­ло не са­мое боль­шое – все­го лишь сер­жант. Но во­е­вал он че­ст­но, за что его по­том на­гра­ди­ли ме­да­лью «За обо­ро­ну Ста­лин­гра­да».

Сра­зу по­сле По­бе­ды Бор­ща­гов­ский вы­пу­с­тил од­ну за дру­гой три кни­ги на ук­ра­ин­ском язы­ке: «Дра­ма­ти­че­с­кие про­из­ве­де­ния Ива­на Фран­ко», «А.М. Бу­ч­ма» и «Дра­ма­тур­гия То­би­ле­ви­ча».

Ещё в 1946 го­ду Бор­ща­гов­ский ре­шил­ся на пе­ре­езд в Моск­ву. Кон­стан­тин Си­мо­нов пред­ло­жил ему вой­ти в ред­кол­ле­гию жур­на­ла «Но­вый мир». Кро­ме тог­о, ге­не­ра­ли­тет со­гла­сил­ся с тем, что­бы он воз­гла­вил лит­часть в Цен­т­раль­ном те­а­т­ре Крас­ной Ар­мии.

Но вско­ре в стра­не на­ча­лась борь­ба с ко­с­мо­по­ли­та­ми. 28 ян­ва­ря 1949 го­да в «Прав­де» по­яви­лась ре­дак­ци­он­ная ста­тья «Об од­ной ан­ти­пар­тий­ной груп­пе те­а­т­раль­ных кри­ти­ков». Глав­ная га­зе­та стра­ны об­ви­ни­ла в не­бла­го­на­дёж­но­с­ти сра­зу семь че­ло­век. Спи­сок не­угод­ных от­кры­вал Бор­ща­гов­ский. Как ут­верж­да­ли «прав­ди­с­ты», он, «умал­чи­вая о про­из­ве­де­ни­ях, из­вра­ща­ю­щих со­вет­скую дей­ст­ви­тель­ность и об­ра­зы со­вет­ских лю­дей, весь пыл сво­ей ан­ти­па­т­ри­о­ти­че­с­кой кри­ти­ки на­пра­вил на пье­су А.Со­фро­но­ва «Мос­ков­ский те­атр» и на Ма­лый те­атр, по­ста­вив­ший эту пье­су. Тот же А.Бор­ща­гов­ский, ко­то­рый в своё вре­мя пы­тал­ся опо­ро­чить пье­су «В сте­пях Ук­ра­и­ны» А.Кор­ней­чу­ка, воз­на­ме­рил­ся и ны­не ошель­мо­вать та­кие про­из­ве­де­ния, как «Хлеб наш на­сущ­ный» Н.Вир­ты, «Боль­шая судь­ба» А.Су­ро­ва и др.». Кро­ме Бор­ща­гов­ско­го, в «прав­дин­ский» спи­сок не­угод­ных те­а­т­раль­ных кри­ти­ков по­па­ли так­же Яков Вар­шав­ский, Аб­рам Гу­ре­вич, Ефим Хо­ло­дов, Ио­сиф Юзов­ский, Гри­го­рий Бо­я­д­жи­ев и Ле­о­нид Ма­лю­гин.

Пе­ре­до­ви­ца в «Прав­де» ста­ла сиг­на­лом к трав­ле. «Дву­руш­ник Бор­ща­гов­ский, – пи­са­ла «Ли­те­ра­тур­ная га­зе­та», – по­ста­вил сво­ей це­лью за­го­ро­дить до­ро­гу все­му но­во­му, все­му пар­тий­но­му в со­вет­ской дра­ма­тур­гии». Но бо­лее всех не­ис­тов­ст­во­вал Ана­то­лий Со­фро­нов, ко­то­рый не мог про­стить кри­ти­ку рез­ко от­ри­ца­тель­ной оцен­ки его пье­сы «Мос­ков­ский те­атр». «Ди­вер­сант от те­а­т­раль­ной кри­ти­ки, ли­те­ра­тур­ный по­до­нок Бор­ща­гов­ский, – кри­чал он на пи­са­тель­ском со­бра­нии в Цен­т­раль­ном до­ме ли­те­ра­то­ров 18 фе­в­ра­ля 1949 го­да, – дол­гое вре­мя на­но­сил вред со­вет­ско­му ис­кус­ст­ву и дра­ма­тур­гии. Раз­бой­ник пе­ра, под­ви­зав­ший­ся во мно­гих ли­те­ра­тур­ных, те­а­т­раль­ных ор­га­ни­за­ци­ях, был чле­ном ред­кол­ле­гии жур­на­ла «Но­вый мир», за­ве­до­вал ли­те­ра­тур­ной ча­с­тью Цен­т­раль­но­го те­а­т­ра Крас­ной Ар­мии».

Трав­ля вско­ре при­ве­ла к вы­се­ле­нию пи­са­те­ля из слу­жеб­но­го жи­лья на ули­це Ду­ро­ва. Со­хра­нил­ся до­ку­мент, в ко­то­ром на­чаль­ст­во «санк­ци­о­ни­ро­ва­ло вы­се­ле­ние в ад­ми­ни­с­т­ра­тив­ном по­ряд­ке гр-на Бор­ща­гов­ско­го А.М. с про­жи­ва­ю­щи­ми с ним ли­ца­ми из квар­ти­ры № 13». Про­жи­ва­ю­щи­ми ли­ца­ми бы­ла ста­рень­кая ма­ма, же­на и двое ма­лень­ких до­чу­рок. Спа­си­бо ав­то­ру пес­ни «Моск­ва – Пе­кин» Ми­ха­и­лу Вер­ши­ни­ну, он пред­ло­жил го­ни­мой се­мье труд­ное вре­мя пе­ре­ждать у не­го в по­лу­под­ва­ле.

Ког­да пе­ред Бор­ща­гов­ским за­кры­лись две­ри всех те­а­т­ров и из­да­тельств, пи­са­тель в от­ча­я­нии об­ра­тил­ся в ЦК пар­тии, по­про­сив, что­бы ему раз­ре­ши­ли ус­т­ро­ить­ся хо­тя бы учи­те­лем ис­то­рии в лю­бую сель­скую шко­лу. Но пар­тий­ные функ­ци­о­не­ры бы­ли не­умо­ли­мы. Ин­ст­рук­тор ЦК Го­ло­вчен­ко, со­став­ляя от­каз­ное пись­мо, воз­му­щал­ся: «Этот Бор­ща­гов­ский хо­чет, что­бы мы ему до­ве­ри­ли вос­пи­та­ние со­вет­ской де­тво­ры! Да у нас скот па­сут Ге­рои Со­ци­а­ли­с­ти­че­с­ко­го Тру­да!» От де­прес­сии Бор­ща­гов­ско­го спас­ла Ле­нин­ка, где ему уда­лось най­ти ред­кие ис­точ­ни­ки об ис­то­рии Крым­ской вой­ны. Он об­ра­тил­ся к фи­гу­ре по­лу­за­бы­то­го ад­ми­ра­ла За­вой­ко, за один­над­цать ме­ся­цев на­пи­сав о нём ро­ман «Рус­ский флаг». Ру­ко­пись очень по­нра­ви­лась ака­де­ми­ку Тар­ле, а так­же Си­мо­но­ву и Твар­дов­ско­му. Но на­чаль­ст­во ро­ман раз­ре­ши­ло опуб­ли­ко­вать лишь по­сле смер­ти Ста­ли­на.

Поз­же не­до­б­ро­же­ла­те­ли ча­с­то об­ви­ня­ли Бор­ща­гов­ско­го в хо­ро­шо про­ду­ман­ном рас­чё­те: мол, пи­са­тель знал, что в ли­те­ра­ту­ру ес­ли ему и доз­во­лят вер­нуть­ся, то толь­ко с ка­кой-ни­будь ура-па­т­ри­о­ти­че­с­кой ве­щью. Но Бор­ща­гов­ский эти уп­рё­ки ни­ког­да не при­ни­мал. «Сов­сем не рас­чё­том, – пи­сал он в ян­ва­ре 1988 го­да, – не уси­ли­ем во­ли вы­брал я се­бе судь­бу от­кры­ва­те­ля (зву­чит не­скром­но, тут ва­жен смысл) мно­гих рус­ских су­деб, су­деб мо­их пред­ков – ад­ми­ра­ла За­вой­ко и ка­пи­та­на Изыл­ме­ть­е­ва, Аги­на и По­ле­жа­е­ва, Тур­ча­ни­но­ва и дру­гих. Мас­штаб да­ро­ва­ния, та­лан­та – сиё де­ло слож­ное, та­ин­ст­вен­ное, не от же­ла­ний на­ших за­ви­сит. Но при ма­ло­сти да­ро­ва­ния мой взгляд со­хра­ня­ет ту чи­с­то­ту и стрем­ле­ние к прав­де, ко­то­рые не поз­во­ля­ют втис­нуть меж­ду мной и рус­ско­с­тью да­же и тон­чай­ший ли­с­ток па­пи­рос­ной бу­ма­ги».

В 1956 го­ду Бор­ща­гов­ский на­пи­сал по­весть «Тре­вож­ные об­ла­ка», рас­ска­зав о фут­бо­ле в ок­ку­пи­ро­ван­ном Ки­е­ве. По ней по­том бы­ло сня­то три филь­ма. Од­ну кар­ти­ну сде­ла­ли вен­г­ры. За­тем на­ши вы­пу­с­ти­ли лен­ту «Тре­тий тайм». И уже в кон­це 1970-х го­дов по­весть по­про­бо­ва­ли эк­ра­ни­зи­ро­вать аме­ри­кан­цы, на­звав свою ра­бо­ту «По­бег в сво­бо­ду». Од­на­ко спу­с­тя чет­верть ве­ка Бор­ща­гов­ский, ког­да по­про­бо­вал пе­ре­чи­тать свою по­весть, впал в глу­бо­кое уны­ние. «Пер­вое ду­шев­ное дви­же­ние бы­ло, – пи­сал он в 1982 го­ду Ва­лен­ти­ну Кур­ба­то­ву, – от­ка­зать­ся [от пред­ло­же­ния из­да­тель­ст­ва «Физ­куль­ту­ра и спорт» кни­гу пе­ре­из­дать. – В.О.], за­быть, по­хо­ро­нить. При­бли­зи­тель­ность сло­ва, сте­рео­ти­пы, уп­ро­ще­ние пси­хо­ло­ги­че­с­кое – ка­кой толь­ко па­ко­с­ти не на­хо­дил я в каж­дом аб­за­це. Но всё же втя­нул­ся в ре­дак­ту­ру, при­нял­ся за каж­дую стро­ку так ре­ши­тель­но, как ни один ли­хой со­чи­ни­тель ли­те­ра­тур­но­го пе­ре­во­да не по­сту­пит да­же и с са­мым при­ми­тив­ным под­ст­роч­ни­ком».

Ещё слож­нее ока­за­лось с те­а­т­ром. По­сле той трав­ли, ко­то­рую власть ус­т­ро­и­ла ему в 1949 го­ду, дру­зья счи­та­ли, что Бор­ща­гов­ский дол­жен был о те­а­т­ре за­быть раз и на­всег­да. Но для не­го это оз­на­ча­ло бы пре­да­тель­ст­во пер­вой люб­ви. Сов­сем от­ка­зать­ся от те­а­т­ра он не мог. Хо­тя и по­ни­мал, что на вза­им­ность на­де­ять­ся прак­ти­че­с­ки нель­зя. Тем не ме­нее в 1980 го­ду Бор­ща­гов­ский на­пи­сал о тра­ге­дии Ба­бь­е­го Яра пье­су «Дам­ский порт­ной». Как он и пред­по­ла­гал, чи­нов­ни­ки от куль­ту­ры на по­ста­нов­ку этой ве­щи сра­зу же по­ло­жи­ли за­прет. Тог­да за спек­такль взя­лись аме­ри­кан­цы. Пре­мье­ра со­сто­я­лась в 1985 го­ду в Нью-Йор­ке. У нас же де­ло сдви­ну­лось на­мно­го поз­же. За­то по­том, в 1991 го­ду на­ши сня­ли по пье­се «Дам­ский порт­ной» фильм, до­ве­рив роль ста­ро­го ев­рея Ин­но­кен­тию Смок­ту­нов­ско­му.

В на­ча­ле гор­ба­чёв­ской пе­ре­ст­рой­ки Бор­ща­гов­ский, на­ко­нец, за­кон­чил ро­ман о По­ле­жа­е­ве. Но в ре­дак­ции жур­на­ла «Ок­тябрь» от не­го по­тре­бо­ва­ли рез­ких со­кра­ще­ний. По­ка пи­са­тель вы­щи­пы­вал на каж­дой стра­ни­це по пять-шесть строк, си­ту­а­ция в стра­не рез­ко из­ме­ни­лась. В об­ще­ст­ве на­зрел но­вый рас­кол, толь­ко те­перь не на крас­ных и бе­лых, а на ле­вых и пра­вых. И ро­ма­нист вдруг осо­знал, что в гря­ду­щей бит­ве кон­сер­ва­то­ров с ли­бе­ра­ла­ми его ге­рой вряд ли ко­го за­ин­те­ре­су­ет. «Ко­му он [По­ле­жа­ев. – В.О.] ну­жен се­го­дня, ча­хо­точ­ный, гнев­ный, уда­лой, не­сча­ст­ный?» – во­про­шал Бор­ща­гов­ский.

Пи­са­те­лю по­ка­за­лось, что бо­лее вос­тре­бо­ван­ным в но­вой си­ту­а­ции бу­дет его рас­сказ о тра­ги­че­с­ких со­бы­ти­ях 1949 го­да. Что-то он тог­да ис­пы­тал на соб­ст­вен­ной шку­ре. О чём-то ус­пел ему по­ве­дать Кон­стан­тин Си­мо­нов. Глав­ное, счи­тал ро­ма­нист, не ска­тить­ся к ме­с­ти. В пись­ме Кур­ба­то­ву Бор­ща­гов­ский в ап­ре­ле 1987 го­да со­об­щал: «Пи­шу без оз­лоб­ле­ния, мсти­тель­но­с­ти – это ис­клю­чи­ло бы воз­мож­ность ра­бо­ты, – а с го­ре­чью, раз­мы­ш­ле­ни­я­ми о судь­бах и му­ках Мыс­ли в ав­то­ри­тар­ной ат­мо­сфе­ре о нрав­ст­вен­ном рас­па­де лич­но­с­тей и о – Вы по­сме­ё­тесь на­до мной – че­ло­ве­че­с­кой до­б­ро­те, ко­то­рой несть кон­ца».

За две не­де­ли Бор­ща­гов­ский на­пи­сал бо­лее двух­сот стра­ниц о том, как в 1949 го­ду гро­ми­ли те­а­т­раль­ных кри­ти­ков. Ког­да он на­шёл нуж­ную то­наль­ность, то по­нял: не на­до на­гне­тать стра­с­ти, ведь в 1949 го­ду лю­ди, не­смо­т­ря на страх, про­дол­жа­ли лю­бить и меч­тать. И тут же в его моз­гу про­нес­лось един­ст­вен­но вер­ное на­зва­ние для бу­ду­щей кни­ги: «За­пи­с­ки сча­ст­ли­во­го че­ло­ве­ка», ко­то­рое по­том транс­фор­ми­ро­ва­лось в «За­пи­с­ки ба­лов­ня судь­бы».

Уже в 1989 го­ду Бор­ща­гов­ско­го до­пу­с­ти­ли в ар­хи­вы Лу­бян­ки к де­лу Мар­те­мь­я­на Рю­ти­на. Пи­са­тель счи­тал, что он на­шёл но­во­го ге­роя. Но тут та­кое в стра­не на­ча­лось, что ни­ка­кой ро­ман в го­ло­ву не лез. И Бор­ща­гов­ский вновь вер­нул­ся к до­ку­мен­та­ли­с­ти­ке. Он взял­ся пи­сать свою са­мую страш­ную кни­гу – «Об­ви­ня­ет­ся кровь», по­свя­щён­ную раз­гро­му и ги­бе­ли Ев­рей­ско­го ан­ти­фа­шист­ско­го ко­ми­те­та. В мар­те 1996 го­да пи­са­тель при­знал­ся Кур­ба­то­ву: «Вы пра­вы, пи­сать, а до то­го ра­бо­тать с ма­те­ри­а­лом кни­ги «Об­ви­ня­ет­ся кровь» бы­ло тя­же­ло до слёз, до от­ча­я­ния. Толь­ко мысль о том, что не­воз­мож­но до­пу­с­тить вы­па­де­ния в «ста­ти­с­ти­ку», в ка­зён­ное пе­ре­чис­ле­ние имён лю­дей, ко­то­рые бы­ли пре­крас­ны, та­лант­ли­вы, – бы­ли, но ухо­дят в пу­с­то­ту, в без­раз­ли­чье, – толь­ко эта мысль за­го­ня­ла ме­ня вновь и вновь в под­валь­ные ком­на­ты Лу­бян­ки, к ста­рым ар­хив­ным то­мам, к кро­ви и стра­да­нию. Пер­вый ме­сяц был ис­тре­би­тель­но стра­шен. По­ра, ког­да чи­та­лись лжи­вые то­ма со сло­ва­ми вы­би­тых у рас­тер­зан­ных лю­дей «при­зна­ний», не­из­беж­ные вза­им­ные до­но­сы, весь этот ужас, – дол­го я до­би­рал­ся до тех то­мов, где не­сча­ст­ные сбро­си­ли с се­бя страх, ко­ле­ба­ния, са­мо­об­ма­ны. Те­перь я сча­ст­лив, что сде­лал эту ра­бо­ту, не ду­маю о ней, как о чём-то при­над­ле­жа­щем ли­те­ра­ту­ре ху­до­же­ст­вен­ной, – но ос­та­вить прав­ди­вые по­ка­за­ния бы­ло не­об­хо­ди­мо».

До­бав­лю, что к то­му вре­ме­ни, к вес­не 1996 го­да Бор­ща­гов­ский за­кон­чил ещё од­ну кни­гу – «Пу­с­то­те­лый мо­но­лит» о та­кой ду­той ли­те­ра­тур­ной фи­гу­ре, как Ана­то­лий Су­ров. Вме­с­те с «За­пи­с­ка­ми ба­лов­ня судь­бы» и «Об­ви­не­ни­ем кро­ви» эта вещь долж­на бы­ла со­ста­вить не­кую три­ло­гию, точ­нее – ис­по­ведь. Но как же пи­са­те­лю бы­ло обид­но, что «Пу­с­то­те­лый мо­но­лит» очень дол­го ни­кто не брал­ся пе­ча­тать. Взял эту кни­гу в 2001 го­ду толь­ко «Но­вый мир», да и там ре­дак­ция по­тре­бо­ва­ла весь­ма су­ще­ст­вен­ных со­кра­ще­ний.

Во­об­ще с пуб­ли­ка­ци­я­ми и по­ста­нов­ка­ми Бор­ща­гов­ско­му в пост­со­вет­ское вре­мя ка­та­ст­ро­фи­че­с­ки не вез­ло. В го­ду 1994-м он за­кон­чил пье­су «Ко­роль и шут», но её дол­го ста­вить ни­кто не брал­ся. То ли ре­жис­сё­ры по-преж­не­му опа­са­лись при­ка­сать­ся к об­ра­зу Ми­хо­эл­са, то ли они при­шли к вы­во­ду, что по­сле всех по­тря­се­ний Ми­хо­элс уже ус­та­рел. «Мы дав­но за­бы­ли, – со­кру­шал­ся уже в 1999 го­ду по­сле про­чте­ния пье­сы Кур­ба­тов, – что на­ше ис­кус­ст­во долж­но бы, как Ваш Ми­хо­элс, вы­хо­дить не на го­ло­са лжи и про­кля­тий, а на зов люб­ви и рас­ка­я­ния».

В те ли­хие 1990-е Бор­ща­гов­ский не раз пы­тал­ся вер­нуть­ся к ра­бо­те над ро­ма­ном о Рю­ти­не «Еди­нож­ды со­лгав». На­сколь­ко я знаю, в 1992 го­ду ру­ко­пись со­став­ля­ла уже 35 ли­с­тов. Но пи­са­тель не стал её да­же пе­ре­пе­ча­ты­вать. «Для кни­ги об этом ге­нии из При­ан­гар­ска, об этом по­ра­зи­тель­ном че­ло­ве­ке и тяж­ком вре­ме­ни сей­час нет ни из­да­те­лей, ни да­же – ду­ма­ет­ся мне – нет и чи­та­те­лей. По­до­жду сколь­ко смо­гу. По­тя­ну. Спу­с­тя год лег­че бу­дет бе­зо вся­кой по­ща­ды кром­сать и со­кра­щать, пе­ре­пи­сы­вать, до­во­дить до ума».

Уже в ап­ре­ле 1998 го­да Бор­ща­гов­ский пи­сал: «Я по­слал к чёр­ту ре­ши­тель­но всё, кро­ме ро­ма­на о Рю­ти­не. Тру­жусь, пе­ре­пе­ча­ты­ваю, со­кра­щаю, ки­да­юсь от на­деж­ды к пол­ней­ше­му не­ве­рию, но, ка­жет­ся, пе­ре­упрям­лю се­бя и всё до­ве­ду до кон­ца».

По­след­ней кни­гой пи­са­те­ля стал том его пе­ре­пи­с­ки с Ва­лен­ти­ном Кур­ба­то­вым. Под на­зва­ни­ем «Ухо­дя­щие ос­т­ро­ва» он вы­шел в 2005 го­ду в Ир­кут­ске.

Умер Бор­ща­гов­ский 5 мая 2006 го­да в Моск­ве. Не­за­дол­го до смер­ти он на­пи­сал: «Я с опу­с­то­ша­ю­щей си­лой чув­ст­вую и на­блю­даю своё вы­па­де­нье из вре­ме­ни (не из ве­ка ли?), ес­ли угод­но – ис­чер­пан­ность, по са­мо­му хо­ду жиз­ни, по её, так ска­зать, са­мо­дви­же­нию».

Вячеслав ОГРЫЗКО