Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №30. 31.07.2009

Наш неуёмный Николай Васильевич!

 Ура! Свер­ши­лось не­ве­ро­ят­ное! Моск­ва пе­ре­ста­ла гнать­ся за сла­вой Лас-Ве­га­са. «Иг­рец­кая бо­лезнь», как её на­зы­ва­ли в офи­ци­аль­ных до­ку­мен­тах ещё в пуш­кин­ские вре­ме­на, пе­ре­ста­ла рас­це­ни­вать­ся как ед­ва ли не ос­нов­ной при­знак ут­верж­де­ния на­чал ли­бе­ра­лиз­ма в по­ра­жён­ной «про­ка­зой со­вет­ско­го строя» Рос­сии. Не­о­жи­дан­но ока­за­лось, что пре­сло­ву­тые «тру­дя­щи­е­ся» (ес­ли да­же и без ме­с­та ра­бо­ты) го­то­вы в бук­валь­ном смыс­ле слова ог­нём и ме­чом оча­ги «ду­хов­но­го рас­кре­по­ще­ния» вы­жи­гать. Хо­тя от­дель­ные те­ле­ка­на­лы и не смог­ли удер­жать ску­пой муж­ской сле­зы по по­во­ду СО­РО­КА ТЫ­СЯЧ (в дру­гих слу­ча­ях 8000) ос­тав­ших­ся у раз­би­то­го ко­ры­та де­виц и маль­чи­шек кру­пье. Со­рок ты­сяч мо­ло­дё­жи, ни­че­го не уме­ю­щей, но при­вык­шей к боль­шим и лёг­ким день­гам, – не страш­но­ва­тый ли ре­зуль­тат да­же для ме­га­по­ли­са?

Пер­вая по­пыт­ка воз­рож­де­ния нрав­ст­вен­ных прин­ци­пов в об­ще­ст­вен­ной жиз­ни, но по­че­му-то ни­как не кос­нув­ша­я­ся то­го, кто боль­ше всех ра­то­вал за них в рус­ской куль­ту­ре – на­ше­го не­за­дач­ли­во­го юби­ля­ра Ни­ко­лая Ва­си­ль­е­ви­ча Го­го­ля. Ко­неч­но, не­за­дач­ли­во­го. Пол­ным (где уж там ака­де­ми­че­с­ким!) со­бра­ни­ем со­чи­не­ний 200-ле­тия его рож­де­ния не от­ме­ти­ли. Об­ще­до­с­туп­ным и вы­со­ко­го ка­че­ст­ва (ска­жем, хо­тя бы в ду­хе И.Д. Сы­ти­на) от­дель­ных про­из­ве­де­ний – тем бо­лее. О на­сто­я­щем тор­же­ст­вен­ном пра­зд­но­ва­нии за­бы­ли (а мо­жет, всё де­ло в по­вис­шей без фун­да­мен­та и чет­вёр­той сте­ны ко­роб­ке об­ре­чён­но­го Боль­шо­го те­а­т­ра, ку­да Моск­ва со­би­ра­лась имен­но на го­го­лев­ские спек­так­ли?). Не со­бра­лись всем ми­ром у па­мят­ни­ка для воз­ло­же­ния вен­ков, не­сколь­ких (но дей­ст­ви­тель­но сто­я­щих!) слов бла­го­дар­ной па­мя­ти. И пусть бла­го­да­рят судь­бу те, кто не был в эти «юби­лей­ные» дни на Ар­бат­ской пло­ща­ди и Ни­кит­ском буль­ва­ре, – «за дер­жа­ву обид­но», это сла­бо ска­за­но: на пло­ща­ди у фи­гу­ры ра­бо­ты Н.В. Том­ско­го ни од­но­го цвет­ка, во дво­ре та­лы­зин­ской усадь­бы, у луч­ше­го па­мят­ни­ка Рос­сии ра­бо­ты Н.А. Ан­д­ре­е­ва – два увяд­ших тюль­па­на.

Ме­мо­ри­аль­ный му­зей-усадь­ба, по­ста­нов­ле­ние о со­зда­нии ко­то­ро­го бы­ло из­да­но ещё пра­ви­тель­ст­вом РСФСР в 1966 го­ду, не со­сто­ял­ся. И как не со­гла­сить­ся со сло­ва­ми но­во­го ми­ни­с­т­ра куль­ту­ры Рос­сии А.Ав­де­е­ва: по­ка весь дом Го­го­ля не бу­дет му­зе­е­фи­ци­ро­ван (в се­го­дняш­ней ком­му­нал­ке там по-преж­не­му мос­тят­ся не­сколь­ко ком­нат, свя­зы­ва­е­мых с име­нем пи­са­те­ля, и го­род­ская биб­ли­о­те­ка № 2), го­во­рить о ме­мо­ри­а­ле не при­хо­дят­ся. Вот и ухо­дят не­счи­тан­ные юби­лей­ные мил­ли­о­ны на со­зда­ние ла­зер­но­го шоу «про жизнь и смерть Го­го­ля», на до­ст­рой­ку в до­ме-па­мят­ни­ке лиш­не­го эта­жа – для удоб­ст­ва ди­рек­ции, на стек­ло­па­ке­ты, мра­мор­ный пол – вме­с­то род­но­го де­ре­вян­но­го – в се­нях, на то, что­бы по­до­гнать по­след­ние дни пи­са­те­ля-бес­сре­б­ре­ни­ка к руб­лёв­ским эта­ло­нам.

Кру­гом бу­шу­ет се­го­дняш­ний день, в ко­то­ром нет и про­бле­с­ка обык­но­вен­но­го ува­же­ния к пи­са­те­лю. Из двух ком­нат, пре­до­став­лен­ных ему для жиз­ни су­пру­га­ми гра­фа­ми Тол­сты­ми, вы­хо­дя­щая на Ни­кит­ский буль­вар на­зы­ва­ет­ся ка­би­не­том. В ней сто­ит кон­тор­ка (не его!), за ко­то­рой Го­голь имел обык­но­ве­ние ра­бо­тать, ди­ван (из об­ста­нов­ки М.П. По­го­ди­на), на ко­то­ром спал , оваль­ный стол (из ме­бе­ли А.Н. Ос­т­ро­вско­го). Пусть не те ве­щи, ко­то­ры­ми поль­зо­вал­ся, но за­то под­лин­ные сте­ны – в них он жил. И вот точ­но под эти­ми ок­на­ми вы­сит­ся мо­ну­мен­таль­ный, оше­лом­ля­ю­щий по без­вку­си­це рек­лам­ный столб вы­ше пер­во­го эта­жа, оди­на­ко­во за­кры­ва­ю­щий вид на ме­мо­ри­аль­ный уго­лок до­ма и тем бо­лее на кро­шеч­ную ме­мо­ри­аль­ную до­соч­ку.

 

Николай Васильевич Гоголь.  Рисунок с сайта www.2000.net.ua
Николай Васильевич Гоголь.
Рисунок с сайта www.2000.net.ua

В по­след­ние дни бо­лез­ни Го­го­ля рас­по­ря­ди­лись пе­ре­не­с­ти по­даль­ше от вхо­да в дом и лю­бо­пыт­ных (слиш­ком со­чув­ст­ву­ю­щих?) глаз в дру­гую ком­на­ту пер­во­го эта­жа, так и не ус­та­нов­лен­ную сколь­ко-ни­будь до­сто­вер­но «го­го­ле­ве­да­ми». Ско­рее все­го, так­же уг­ло­вую, с за­ло­жен­ны­ми се­го­дня ок­на­ми. Это бы­ло бли­же все­го к чёр­но­му хо­ду, что­бы удоб­нее при­но­сить и уно­сить во­ду для де­лав­ших­ся ванн.

Но лю­бые ок­на этой ча­с­ти до­ма те­перь вы­хо­дят на вновь со­ору­жён­ное де­ре­вян­ное, ти­па фин­ско­го до­ма, зда­ние – зад­нюю сто­ро­ну гру­зин­ско­го ре­с­то­ра­на, под ко­то­рый го­род, ни­что­же сум­ня­ше­ся, от­ре­зал ку­сок зем­ли та­лы­зин­ской усадь­бы. До­ста­точ­но свер­нуть в пер­вый пе­ре­улок по Но­во­му Ар­ба­ту – и пе­ред ва­ми уют­ный са­дик за не­при­хот­ли­вым шта­кет­нич­ком (в цен­т­ре ме­га­по­ли­са!), и гир­лян­доч­ки цвет­ных лам­по­чек, и рек­лам­ное обе­ща­ние жи­вой му­зы­ки, вкус­ной еды и да­же воз­мож­но­с­ти по­лу­чить еду на дом. Про­сто про­скольз­нуть в этот зем­ной рай мож­но ми­мо гран­ди­оз­ных кон­тей­не­ров с му­со­ром чуть ли не це­ло­го квар­та­ла, ино­гда при­кры­ва­е­мых, а ча­ще и не при­от­кры­ва­е­мых мо­та­ю­щи­ми­ся на пет­лях же­лез­ны­ми во­рот­ца­ми.

А вот с тор­ца го­го­лев­ско­го до­ма, вы­хо­дя­ще­го на Мерз­ля­ков­ский пе­ре­улок, пе­ред ок­на­ми по­след­ней квар­ти­ры Ни­ко­лая Ва­си­ль­е­ви­ча тя­нет­ся на не­сколь­ко де­сят­ков ме­т­ров ог­ром­ное, мрач­но­ва­тое по по­до­б­ран­ным кра­с­кам по­лот­ни­ще: «S.O.S. Муж­ской ноч­ной клуб». И та­ин­ст­вен­ная, уво­дя­щая глу­бо­ко в под­вал ле­ст­ни­ца. Кто бы ни при­хо­дил в Та­лы­зин­ский сад, тем бо­лее к ве­ли­ко­леп­но­му ан­д­ре­ев­ско­му Го­го­лю, не мо­жет не уви­деть мно­го­ре­чи­во­го и мно­го­обе­ща­ю­ще­го при­зы­ва! Да­же уча­ст­ни­ки дип­ло­ма­ти­че­с­ких и про­чих вы­со­ких при­ёмов (как, на­при­мер, пе­ред Но­вым го­дом – Си­рий­ско­го по­соль­ст­ва), ко­то­рым пре­до­став­ля­ет­ся вто­рой этаж ме­мо­ри­аль­но­го особ­ня­ка. Ведь в этом есть свой ва­ри­ант ад­ре­на­ли­на: бо­кал шам­пан­ско­го на по­тол­ке ком­нат, где скон­чал­ся сам Го­голь.

Всё? Ес­ли бы! На­ши ли­бе­ра­лы, вло­мив­ши­е­ся в Се­нат на бе­лом ко­не, поч­ти сра­зу да­ли воз­мож­ность по­ста­вить всех рус­ских клас­си­ков на ме­с­то. Над кры­шей до­ма Го­го­ля по­явил­ся во­пре­ки всем ар­хи­тек­тур­ным пра­ви­лам бал­кон-тер­ра­са с тро­га­тель­ны­ми вью­ноч­ка­ми, ко­неч­но, эле­к­т­ри­че­с­кой ил­лю­ми­на­ци­ей – для про­гу­лок гос­тей, за­няв­ших це­лый тре­тий этаж квар­ти­ры с яр­ко ос­ве­щён­ным вхо­дом на пер­вом эта­же, со­от­вет­ст­ву­ю­щи­ми секь­ю­ри­ти и ог­ром­ным ку­ма­чо­вым транс­па­ран­том – «Мы от­кры­ты круг­лые сут­ки...», и но­мер те­ле­фо­на. По­ло­жим, транс­па­рант по­сле не­сколь­ких вы­ступ­ле­ний пе­ча­ти уда­лось уб­рать, за­то пра­зд­ник в квар­ти­ре про­дол­жа­ет­ся. В до­ме ле­ген­дар­ных со­вет­ских по­ляр­ни­ков, чьи ме­мо­ри­аль­ные до­с­ки скром­но ютят­ся вдоль тро­ту­а­ра.

 

Не­воль­ный во­прос: а мо­жет быть, на­чи­нать этот раз­го­вор сле­до­ва­ло в пер­вую оче­редь тем, кто за­ни­ма­ет­ся се­го­дня судь­ба­ми ме­мо­ри­а­ла (пусть по­ка ещё и несо­сто­яв­ше­го­ся!) – ра­бот­ни­кам биб­ли­о­те­ки, «го­го­ле­ве­дам», по раз­ным по­во­дам по­сто­ян­но со­би­ра­ю­щим­ся в зна­ме­ни­тых сте­нах, де­я­те­лям куль­ту­ры? От­ку­да их без­раз­ли­чие, стрем­ле­ние со­хра­нить до­б­рые от­но­ше­ния со «все­ми чи­нов­ны­ми и род­ны­ми», по сло­вам Гри­бо­е­до­ва, во­пре­ки прин­ци­пам про­фес­сии и соб­ст­вен­но­го до­сто­ин­ст­ва, на­ко­нец?

 

Как здесь не вспом­нить соб­ст­вен­ный раз­го­вор с «крас­ным про­фес­со­ром» А.А. Фё­до­ро­вым-Да­вы­до­вым по по­во­ду Кли­мен­тов­ской церк­ви на Пят­ниц­кой ули­це. Он толь­ко что го­во­рил о её цен­но­с­ти в пу­с­тых за­лах Тре­ть­я­ков­ки, где про­хо­ди­ли по ве­че­рам его за­ня­тия, и те­перь вме­с­те со сту­ден­та­ми шёл к тог­даш­ней един­ст­вен­ной стан­ции ме­т­ро «Но­во­куз­нец­кая». В по­лу­тём­ном пе­ре­ул­ке цер­ковь зи­я­ла ды­ра­ми вы­би­тых окон, по­тё­ка­ми во­ды на дав­но по­те­ряв­ших во­до­сточ­ные тру­бы сте­нах. На мой во­прос, на­до же что-то не­мед­лен­но пред­при­ни­мать, спа­сать, про­фес­сор от­ве­тил на ред­кость рез­ко: «Или вы ис­то­рик ис­кус­ст­ва – и тог­да это не мо­жет вас ка­сать­ся, или вы ра­бот­ник ком­му­наль­но­го хо­зяй­ст­ва, а это уже к ис­кус­ст­во­ве­де­нию от­но­ше­ния не име­ет». Ока­за­лось, за­вет «крас­но­го про­фес­со­ра» не по­те­рял сво­ей ак­ту­аль­но­с­ти и се­го­дня. Но...

Но на­ше вре­мя в ещё боль­шей сте­пе­ни, чем то, да­лё­кое про­шед­шее, сви­де­тель­ст­ву­ет: без сов­ме­ще­ния «ком­му­наль­ной» и «про­фес­си­о­наль­ной» по­зи­ций мы про­сто те­ря­ем Моск­ву. День за днём. И да­же ни­че­го не при­бав­ля­ем к тем зна­ни­ям, ко­то­рые име­ли о не­за­дач­ли­вом юби­ля­ре пол­ве­ка на­зад.

...Иван Ва­си­ль­е­вич Гроз­ный не со­мне­вал­ся: от­ра­ва. Его ца­ри­цу, пер­вую, са­мую вер­ную, са­мую пре­дан­ную, по­да­рив­шую ему на­след­ни­ков, све­ли в мо­ги­лу. Рас­пра­вить­ся – здесь бы­ло ма­ло. Глав­ное – най­ти спо­соб за­щи­тить се­бя на бу­ду­щее. Сле­ду­ю­щую не­ве­с­ту вы­брал на Кав­ка­зе – «из чер­кес пя­ти­гор­ских де­ви­цу», дочь ка­бар­дин­ско­го вла­дель­ца Те­м­рю­ка Ан­д­ро­ви­ча. При­вёз не­ве­с­ту её род­ной брат, тот са­мый страш­ный Ко­ст­рюк-Мом­ст­рюк, ко­то­рый по­со­ве­то­вал Гроз­но­му ор­га­ни­зо­вать оп­рич­ни­ну да сам её и воз­гла­вил.

Стра­хи на­ча­лись со дня их при­ез­да в Моск­ву, ког­да царь на трое су­ток – вре­мя сва­деб­но­го пи­ра – за­пре­тил ино­ст­ран­цам вы­хо­дить со дво­ров, а моск­ви­чам ни­ка­ких гу­ля­ний не ус­т­ра­и­вать. Под оп­рич­ни­ну бы­ла от­ве­де­на зна­чи­тель­ная часть Моск­вы, са­мо­му же бра­ту ца­ри­цы Ма­рьи Те­м­рю­ков­ны – зем­ля в го­ро­де и в за­го­ро­дье, так и со­хра­нив­шая своё на­зва­ние Мом­ст­рю­ков – Мерз­ля­ков­ский пе­ре­улок. У Ар­бат­ских во­рот он и от­ст­ро­ил се­бе в те­че­ние 1561–1569 го­дов ка­мен­ные па­ла­ты, в ко­то­рых пред­сто­я­ло кон­чить свою жизнь Го­го­лю.

Мож­но ли бы­ло бы что-то уз­нать о том вре­ме­ни? Мож­но, толь­ко, вы­хо­дит, ни­ко­му не ин­те­рес­но. Для это­го, во-пер­вых, сле­ду­ет уда­лить от ста­рых стен так на­зы­ва­е­мый куль­тур­ный слой, а здесь он до­ста­точ­но ве­лик. В 1980-х го­дах, ког­да про­кла­ды­вал­ся кол­лек­тор от зда­ния Ми­ни­с­тер­ст­ва обо­ро­ны к Ста­ро­му Ар­ба­ту, в не­до­пу­с­ти­мой бли­зо­с­ти к древ­не­му зда­нию ры­ли ров, ока­зав­ший­ся бук­валь­но на­би­тым ос­тат­ка­ми цвет­ной ке­ра­ми­ки, об­лом­ка­ми до­маш­ней ут­ва­ри, за­ин­те­ре­со­вать им ар­хе­о­ло­гов не уда­лось. Впро­чем, оно и по­нят­но. Ина­че при­шлось бы фик­си­ро­вать все до­пу­щен­ные на­ру­ше­ния и про­ти­во­прав­ные дей­ст­вия. Па­мя­тью об упу­щен­ной воз­мож­но­с­ти ос­та­лись жал­кие об­лом­ки, дол­гие го­ды со­хра­няв­ши­е­ся в биб­ли­о­те­ке.

Аминадав Каневский. Иллюстрация к произведению Н.В. Гоголя «Заколдованное место»
Аминадав Каневский. Иллюстрация к произведению Н.В. Гоголя «Заколдованное место»

В пер­вой по­ло­ви­не XVIII ве­ка то же до­мо­вла­де­ние – «двор» на­хо­дит­ся во вла­де­нии се­мьи Сал­ты­ко­вых, род­ст­вен­ни­ков ца­ри­цы Пра­с­ко­вьи Фё­до­ров­ны, су­пру­ги стар­ше­го бра­та и со­пра­ви­те­ля Пе­т­ра Ве­ли­ко­го. От­но­ше­ния со сво­ей ца­ри­цей – Ан­ной Ио­ан­нов­ной, по-ви­ди­мо­му, не сло­жи­лись у Ва­си­лия Фё­до­ро­ви­ча Сал­ты­ко­ва, ко­то­рый при­ни­ма­ет сто­ро­ну це­са­рев­ны Ели­за­ве­ты Пе­т­ров­ны и уча­ст­ву­ет в двор­цо­вом пе­ре­во­ро­те в её поль­зу. Сто­рон­ни­ков у це­са­рев­ны под ру­кой не ока­за­лось, и в свои 66 лет, пе­ре­одев­шись ку­че­ром, Сал­ты­ков едет на об­луч­ке её ка­ре­ты аре­с­то­вы­вать пра­ви­тель­ни­цу Ан­ну Ле­о­поль­дов­ну, её су­пру­га и де­тей, в том чис­ле ма­лень­ко­го им­пе­ра­то­ра Ио­ан­на VI.

Все де­ти Ва­си­лия Фё­до­ро­ви­ча, вы­рос­шие в мос­ков­ском гнез­де, ока­за­лись близ­ки­ми ко дво­ру. Дочь Ма­рия, су­пру­га статс-се­к­ре­та­ря Ека­те­ри­ны II П.А. Ол­су­фь­е­ва, вме­с­те с ним по­мо­га­ла им­пе­ра­т­ри­це в со­чи­не­нии её ли­те­ра­тур­ных опу­сов. Ан­на, став­шая кня­ги­ней Га­га­ри­ной, по­пла­ти­лась за не­кую «дер­зость» от­ре­зан­ной по при­ка­зу са­мой Ека­те­ри­ны II рос­кош­ной ру­сой ко­сой. Ека­те­ри­на вы­шла за­муж за бу­ду­ще­го лю­бим­ца Пав­ла I ге­не­ра­ла Из­май­ло­ва. А вот сын Сер­гей стал пред­ме­том бе­зо­гляд­но­го ув­ле­че­ния тог­даш­ней ве­ли­кой кня­ги­ни, бу­ду­щей им­пе­ра­т­ри­цы Ека­те­ри­ны, на­зы­вав­шей его в сво­их за­пи­с­ках «пре­крас­ным как день». Ели­за­ве­та Пе­т­ров­на, и без то­го не тер­пев­шая сво­ей «длин­но­но­сой», по её вы­ра­же­нию, не­ве­ст­ки, не­мед­лен­но уда­ли­ла из Пе­тер­бур­га на дип­ло­ма­ти­че­с­кую служ­бу пред­мет не­до­пу­с­ти­мой стра­с­ти. С.В. Сал­ты­ков был за­тем рус­ским по­слан­ни­ком в Шве­ции, Гам­бур­ге, Па­ри­же и Дрез­де­не.

Но двор у Ни­кит­ских во­рот по­сле смер­ти от­ца пе­ре­шёл по на­след­ст­ву к дру­го­му сы­ну – Пе­т­ру, ка­мер­ге­ру, же­на­то­му на даль­ней род­ст­вен­ни­це от­ца А.С. Пуш­ки­на княж­не Ма­рии Фё­до­ров­не Солн­це­вой-За­се­ки­ной, урож­дён­ной Пуш­ки­ной. В та­кой свя­зи он и был зна­ком по­эту.

Со смер­тью един­ст­вен­но­го сы­на Солн­це­вых усадь­ба пе­ре­хо­дит к пря­мо­му род­ст­вен­ни­ку из­ве­ст­но­го ис­то­ри­ка Д.С. Бол­ти­ну. Пред­при­ня­тая но­вым вла­дель­цем пе­ре­ст­рой­ка по­вто­ря­ет в об­щих чер­тах из­ме­не­ния, воз­ни­кав­шие во всех вы­хо­див­ших на буль­вар усадь­бах. Двор пе­ре­ори­ен­ти­ру­ет­ся на буль­вар (раз­би­тый на ме­с­те ра­зо­бран­ной сте­ны Бе­ло­го го­ро­да) па­рад­ным въез­дом. Хо­зяй­ст­вен­ные по­ст­рой­ки со­ору­жа­ют­ся по пе­ри­ме­т­ру уча­ст­ка.

По­жар 1812 го­да пол­но­стью унич­то­жил и по­сад­ки, и ок­ру­жа­ю­щую за­ст­рой­ку буль­ва­ра. Рас­хо­ды на вос­ста­нов­ле­ние вла­де­ний для мно­гих ока­за­лись не­по­силь­ны­ми. Сал­ты­ков­ский двор на этот раз пе­ре­хо­дит к А.И. Та­лы­зи­ну.

Чле­ны се­мьи мос­ков­ских слу­жи­лых дво­рян, Та­лы­зи­ны при Пе­т­ре I бы­ли в чис­ле пер­вых рус­ских мо­ря­ков, по­лу­чив­ших спе­ци­аль­ное об­ра­зо­ва­ние в Ита­лии и Гол­лан­дии. Сы­но­вья од­но­го из них, со­вет­ни­ка Ад­ми­рал­тей­ст­ва Ф.Л. Та­лы­зи­на, – Алек­сандр, Пётр и Иван – уча­ст­во­ва­ли в двор­цо­вом пе­ре­во­ро­те, при­вед­шем на пре­стол Ека­те­ри­ну II. Алек­сандр, став­ший тай­ным со­вет­ни­ком и се­на­то­ром, по­ст­ро­ил в Моск­ве зна­ме­ни­тый Та­лы­зин­ский дво­рец, где раз­ме­ща­ет­ся те­перь Му­зей ар­хи­тек­ту­ры име­ни А.В. Щу­се­ва. Пётр Та­лы­зин, до­слу­жив­ший­ся до чи­на ге­не­рал-по­ру­чи­ка, был уча­ст­ни­ком за­го­во­ра про­тив Пав­ла I, но в по­след­ний мо­мент из­ме­нил за­го­вор­щи­кам и под­дер­жал Алек­сан­д­ра I в де­ле со­хра­не­ния са­мо­дер­жа­вия. Его не ста­ло че­рез два ме­ся­ца по­сле ги­бе­ли Пав­ла, что мно­гие свя­зы­ва­ли с ме­с­тью то­ва­ри­щей по не­со­сто­яв­ше­му­ся за­го­во­ру.

Вме­с­те с дя­дей при­нял уча­с­тие в за­го­во­ре и его пле­мян­ник – ка­пи­тан лейб-гвар­дии Из­май­лов­ско­го пол­ка А.И. Та­лы­зин, ко­то­рый в 1816 го­ду и при­об­рёл сал­ты­ков­ский дом. Об­ще­при­ня­тое ут­верж­де­ние, что гра­фы Тол­стые, гос­тив­шие у се­бя Го­го­ля, имен­но у не­го сня­ли дом, не­вер­но. Су­дя по над­гроб­ной над­пи­си в Дон­ском мо­на­с­ты­ре, А.И. Та­лы­зин скон­чал­ся в ав­гу­с­те 1847 го­да, тог­да как Тол­стые при­еха­ли в Моск­ву толь­ко в на­ча­ле де­ка­б­ря 1848-го. И иметь де­ло им при­шлось с на­след­ни­ка­ми.

 

Для Го­го­ля в тот год всё сло­жи­лось не про­сто. Ещё в Ита­лии он при­нял ре­ше­ние по­се­лить­ся на­всег­да в Моск­ве. Ду­мал о ра­бо­те и втай­не – о се­мей­ной жиз­ни. Ка­за­лось, на­ко­нец-то вы­рос­ла вы­меч­тан­ная, од­них чувств и мыс­лей с ним не­ве­с­та, ко­то­рую знал с ран­них дет­ских лет, – Ан­на Ми­хай­лов­на Ви­ель­гор­ская. Не по­ду­мал – гра­фи­ня, прав­нуч­ка гер­цо­га Би­ро­на, ни­ког­да не зна­ла ни­ка­ких ма­те­ри­аль­ных слож­но­с­тей. Го­голь с гор­до­с­тью пи­сал в пись­мах ей, как лов­ко об­хо­дит­ся в жиз­ни без де­нег, как жи­вёт на бес­плат­ной квар­ти­ре со сто­лом и при­слу­гой. Не­уж­то и с же­ной не най­дёт вы­хо­да из веч­но­го без­де­не­жья?

 

В Моск­ву при­мчал­ся в сен­тя­б­ре 1848 го­да. Зо­ло­тая осень. По то­му го­ду осо­бен­но тёп­лая, так что зна­ко­мые не со­би­ра­лись в го­род. Ра­зо­ча­ро­ван­ный, ум­чал­ся в Пе­тер­бург – по­ви­дать­ся с Ано­зи, как её зва­ли в се­мье. Че­рез му­жа её се­с­т­ры ре­шил до­ве­дать­ся, как бу­дет при­ня­то его сва­тов­ст­во. В кон­це кон­цов, ли­те­ра­тур­ная сла­ва че­го-то сто­и­ла, тем бо­лее дав­няя друж­ба с Ви­ель­гор­ски­ми.

Бес­по­лез­ность по­пыт­ки пред­по­ла­га­ли мно­гие, но жё­ст­кость от­ве­та гра­фи­ни-ма­те­ри по­ра­зи­ла всех. Го­го­лю, зна­ме­ни­то­му Го­го­лю раз и на­всег­да бы­ло от­ка­за­но от до­ма. Пе­ре­жить та­кое уни­же­ние? Го­голь воз­вра­ща­ет­ся в Моск­ву, где, по сча­с­тью, уда­ёт­ся вос­ста­но­вить до­б­рые от­но­ше­ния с М.П. По­го­ди­ным и да­же по­се­лить­ся в са­мом лю­би­мом сво­ём по­ме­ще­нии, где хо­зя­ин на Де­ви­чь­ем по­ле хра­нил своё древ­ле­хра­ни­ли­ще. Ман­сар­да с кру­го­вы­ми ок­на­ми в ста­рый за­пу­щен­ный сад. За­пах близ­кой ре­ки. По­след­ние пти­цы. Кру­гом шка­фы с кни­га­ми, древ­ни­ми ру­ко­пи­ся­ми, ору­жи­ем, ну­миз­ма­ти­кой. И пол­ная ти­ши­на – бес­по­ко­ить Ни­ко­лая Ва­си­ль­е­ви­ча, во­об­ще шу­меть в до­ме в пер­вую по­ло­ви­ну дня, ког­да он ра­бо­тал, за­пре­ща­лось.

Вы­меч­тан­ное сча­с­тье мос­ков­ской жиз­ни про­дол­жа­лось все­го с се­ре­ди­ны ок­тя­б­ря до по­след­них дней но­я­б­ря. Из­ме­нил­ся за про­шед­шие го­ды Го­голь, не мог не из­ме­нить­ся и По­го­дин. Те­перь он ищет спо­со­ба из­ба­вить­ся от дол­го­ждан­но­го гос­тя и при­ду­мы­ва­ет (сре­ди зи­мы) ре­монт боль­шо­го до­ма. Го­голь дол­жен най­ти се­бе дру­гую квар­ти­ру. И не­мед­лен­но.

Дру­зья не то­ро­пят­ся с пред­ло­же­ни­я­ми. Сред­ст­ва для съём­но­го жи­лья, на­вер­ное бы, и на­шлись, но пол­ное от­сут­ст­вие уме­ния ре­шать прак­ти­че­с­кие во­про­сы по­буж­да­ет Го­го­ля со­гла­сить­ся на при­гла­ше­ние гра­фи­ни Ан­ны Его­ров­ны Тол­стой. У них с му­жем нет соб­ст­вен­но­го жи­лья в Моск­ве. Ког­да ещё не до­ехав­ший до ста­рой сто­ли­цы граф по­явит­ся, он всё рав­но ста­нет ис­кать съём­ное жи­льё и мо­жет учесть при­сут­ст­вие Го­го­ля.

От­но­ше­ния пи­са­те­ля с граф­ской че­той ни­как нель­зя на­звать дру­же­с­ки­ми, ско­рее свет­ски­ми. К то­му же Тол­стые ни­ког­да не чи­та­ли го­го­лев­ских про­из­ве­де­ний. Но они по­зна­ко­ми­лись за ру­бе­жом и да­же очень ко­рот­кое вре­мя жи­ли вме­с­те в Па­ри­же.

Вы­бор Тол­сты­ми для жиз­ни до­ма Та­лы­зи­на, воз­мож­но, был под­ска­зан жив­шей по­бли­зо­с­ти се­с­т­рой гра­фа, С.П. Ап­рак­си­ной, ко­то­рую Го­голь по­чи­тал за об­раз­цо­во-эко­ном­ную хо­зяй­ку ед­ва ли не мил­ли­он­но­го со­сто­я­ния. Но не ме­нее важ­ным пред­став­ля­лось от­сут­ст­вие хо­зя­и­на. А.И. Та­лы­зин ни­ког­да не был же­нат, но имел на­сле­до­вав­ших ему ше­с­те­рых «вос­пи­тан­ни­ков», по­лу­чив­ших, по ми­ло­с­ти им­пе­ра­т­ри­цы, фа­ми­лию сво­е­го «бла­го­де­те­ля» и дво­рян­ст­во. Не ра­зо­брав­шись в во­про­сах на­след­ст­ва, они пред­по­чли сдать от­цов­ское гнез­до в на­ём, а в даль­ней­шем и про­дать съём­щи­кам.

Но эта осо­бен­ность жиз­ни А.И. Та­лы­зи­на оп­ре­де­ли­ла то, что в особ­ня­ке ни­ког­да не бы­ло по­ло­ви­ны хо­зяй­ки, «вос­пи­тан­ни­ки» же вме­с­те с ча­с­тью при­слу­ги юти­лись в не­боль­ших, скром­но уб­ран­ных ком­на­тах пер­во­го эта­жа. Тол­стые въе­ха­ли в меб­ли­ро­ван­ный дом, не ос­та­вив се­бе вре­ме­ни на ка­кие бы то ни бы­ло пе­ре­дел­ки и глав­ное – на но­вую меб­ли­ров­ку. Всё, что на­хо­ди­лось в «го­го­лев­ской ча­с­ти», бы­ло на­бра­но из та­лы­зин­ской ме­бе­ли и, по сви­де­тель­ст­ву со­вре­мен­ни­ков, от­ли­ча­лось ред­кой скром­но­с­тью.

Ес­ли при­ём­ная по­дроб­но опи­са­на И.С. Тур­ге­не­вым, М.С. Щеп­ки­ным и мно­ги­ми дру­ги­ми, о зад­ней ком­на­те, так на­зы­ва­е­мом ка­би­не­те, сви­де­тельств нет. Го­голь все­гда дер­жал две­ри в не­го при­тво­рен­ны­ми. Да­же вы­хо­дя за ли­с­том ру­ко­пи­си, не­пре­мен­но за­кры­вал створ­ку. Мож­но пред­по­ла­гать, мож­но стро­ить до­гад­ки, но стро­ить воз­душ­ные зам­ки о жиз­ни ед­ва ли не са­мо­го скром­но­го из на­ших ве­ли­ких мы про­сто не впра­ве.

От­но­ше­ния с хо­зя­е­ва­ми? Ино­гда, в тёп­лые дни, Го­голь на бал­ко­не вто­ро­го эта­жа чи­тал гра­фи­не тек­с­ты, свя­зан­ные со Свя­щен­ным Пи­са­ни­ем. Ино­гда слу­шал ис­пол­не­ние ею на ро­я­ле не­кой «ду­хов­ной му­зы­ки». Свои име­ни­ны – Ни­ко­лу Веш­не­го пра­зд­но­вал по-преж­не­му в са­ду По­го­ди­на на Де­ви­чь­ем по­ле, со­би­рая мно­же­ст­во гос­тей. На день рож­де­ния пред­по­чи­тал по­слать за­пи­с­ку Ак­са­ко­вым, что по по­во­ду та­ко­го дня про­сит до­ба­вить к обе­ду «лиш­ний ку­сок бы­ча­чи­ны». На един­ст­вен­ное ав­тор­ское чте­ние «Ре­ви­зо­ра» для труп­пы Ма­ло­го те­а­т­ра по­лу­чил раз­ре­ше­ние за­нять лиш­нюю ком­на­ту на пер­вом эта­же. Тол­стые не за­ме­ти­ли да­же то­го, на что об­ра­ти­ли вни­ма­ние мно­гие зна­ко­мые: на­чав­шую стре­ми­тель­но раз­ви­вать­ся по­сле Но­во­го го­да ху­до­бу и жел­тиз­ну ли­ца Го­го­ля. А ведь не­дуг раз­ви­вал­ся стре­ми­тель­но и у всех на гла­зах.

31 ян­ва­ря 1852 го­да Го­голь усерд­но за­ни­ма­ет­ся гран­ка­ми. Спу­с­тя три дня он до­го­ва­ри­ва­ет­ся с Ак­са­ко­вы­ми ус­т­ро­ить ве­чер с ма­ло­рос­сий­ски­ми пес­ня­ми и толь­ко 4 фе­в­ра­ля жа­лу­ет­ся Ше­вы­ре­ву на не­о­жи­дан­ную сла­бость. 10 фе­в­ра­ля Ни­ко­лай Ва­си­ль­е­вич с ве­ли­ким тру­дом пре­одо­ле­ва­ет ле­ст­ни­цу на вто­рой этаж. В по­след­ний раз. Он хо­чет ус­т­ро­ить судь­бу сво­их ру­ко­пи­сей, хоть как-то со­хра­нить, но граф от­ка­зы­ва­ет­ся при­нять их под свою опе­ку. И тог­да про­ис­хо­дит не­по­пра­ви­мое.

В ночь с 11 на 12 фе­в­ра­ля Го­голь по­сы­ла­ет «хлоп­чи­ка» уз­нать, на­сколь­ко хо­лод­но в дру­гой ча­с­ти пер­во­го эта­жа (то­пи­лись толь­ко жи­лые ком­на­ты). «Хлоп­чик» воз­вра­ща­ет­ся с не­уте­ши­тель­ным из­ве­с­ти­ем, что хо­лод­но. Го­голь за­ку­ты­ва­ет­ся в ши­нель и со све­чой в ру­ке на­прав­ля­ет­ся оты­с­ки­вать ком­на­ту с ка­ми­ном, при­ка­зы­ва­ет ка­мин рас­то­пить, как мож­но ос­то­рож­нее (не дай бог, ко­го раз­бу­дить!) от­крыть вьюш­ку, а сам ухо­дит за стоп­кой ак­ку­рат­но пе­ре­вя­зан­ных ру­ко­пи­сей.

«Хлоп­чик» под­став­ля­ет к ка­ми­ну стул и, не­смо­т­ря на все моль­бы и слё­зы маль­чиш­ки, хо­зя­ин сжи­га­ет все ли­с­ты. По­том про­ве­ря­ет плот­но ли за­кры­лась вьюш­ка и той же до­ро­гой воз­вра­ща­ет­ся к се­бе. Толь­ко рух­нув на ди­ван, он за­ли­ва­ет­ся сле­за­ми. Да, хо­тел унич­то­жить «Мёрт­вые ду­ши», а вы­шло, что унич­то­жил все ру­ко­пи­си. Все до еди­ной. Боль­ше он не ста­нет вста­вать с ди­ва­на, вы­хо­дить из сво­их ком­нат.

Нет, он не ста­нет от­ка­зы­вать­ся от ле­че­ния, ког­да не­о­жи­дан­но встре­пе­нув­ший­ся хо­зя­ин до­ма ре­шит при­гла­шать к боль­но­му ме­ди­цин­ских зна­ме­ни­то­с­тей. Но раз­но­бой ди­а­гно­зов, вза­и­мо­ис­клю­ча­ю­щий ха­рак­тер на­зна­че­ний не ос­та­вит на­деж­ды на вы­здо­ров­ле­ние. Здесь бы­ло всё – от раз­ных форм га­с­т­ри­та до ме­нин­ги­та и ду­шев­ных за­бо­ле­ва­ний. Каж­дый на­ста­и­вал на сво­ём ре­ше­нии, но не брал на се­бя еди­но­лич­но ле­че­ния. «Вра­чи-па­ла­чи» – на­зо­вёт их на­и­бо­лее скром­ный и че­ло­веч­ный док­тор Та­ра­сен­ков. В то же вре­мя близ­кий Го­го­лю док­тор Ино­зем­цев имен­но в это вре­мя ока­жет­ся не­здо­ро­вым. А ведь су­ще­ст­во­вал ещё один – ро­ко­вой – ди­а­гноз, из­ве­ст­ный в ме­ди­цин­ских кру­гах, но ка­те­го­ри­че­с­ки умал­чи­ва­е­мый ли­те­ра­ту­ро­ве­да­ми.

В 1931 го­ду в свя­зи с при­бли­жа­ю­щей­ся оче­ред­ной па­мят­ной го­го­лев­ской да­той со­зда­те­лю рус­ской он­ко­ло­гии про­фес­со­ру Пе­т­ру Алек­сан­д­ро­ви­чу Гер­це­ну (вну­ку А.И. Гер­це­на) бу­дет за­дан во­прос о его со­об­ра­же­ни­ях по под­во­ду симп­то­мов бо­лез­ни Го­го­ля. От­вет бу­дет ка­те­го­рич­ным: рак, ско­рее все­го под­же­лу­доч­ной же­ле­зы, и ви­на ме­ди­ков тех да­лё­ких лет, что не при­ме­ня­ли уже су­ще­ст­во­вав­ших бо­ле­у­то­ля­ю­щих средств.

Спу­с­тя со­рок лет тот же во­прос бу­дет за­дан уче­ни­ку про­фес­со­ра, ве­ду­ще­му он­ко­ло­гу 4-го Са­ну­п­ра Крем­ля про­фес­со­ру Бо­ри­су Вла­ди­ми­ро­ви­чу Ми­ло­но­ву. Ми­ло­нов по­вто­рит вы­во­ды учи­те­ля и иро­ни­че­с­ки до­ба­вит, что по­доб­ный ди­а­гноз ни­ког­да не при­мут ли­те­ра­ту­ро­ве­ды: как же это за­ме­нить та­кие да­ю­щие пи­щу для бес­ко­неч­ных дис­кус­сий «ду­хов­ные бо­ре­ния» же­с­то­кой и про­стой про­зой, зна­ко­мой слиш­ком мно­гим лю­дям.

Но для бу­ду­ще­го ме­мо­ри­аль­но­го му­зея все эти об­сто­я­тель­ст­ва име­ют слиш­ком боль­шое зна­че­ние. Ос­тав­ля­ет на про­из­вол судь­бы весь дом и гос­тя гра­фи­ня Ан­на Его­ров­на, а вме­с­те с ней на­ру­ша­ет­ся по­ря­док в хо­зяй­ст­ве. Хло­па­ют от сквоз­ня­ков две­ри пер­во­го эта­жа. При­ехав­шая на­ве­дать Го­го­ля тё­ща М.П. По­го­ди­на вы­нуж­де­на его ис­кать в ря­ду пу­с­тых ком­нат. Её ут­верж­де­ния, что она про­ве­ла у по­сте­ли пи­са­те­ля две по­след­ние но­чи, ка­жут­ся не слиш­ком до­сто­вер­ны­ми, по­то­му что при­ез­жав­шая в те же ча­сы же­на П.В. На­що­ки­на во­об­ще ни­ко­го не уви­де­ла око­ло боль­но­го. Один из вра­чей сам при­зна­ёт­ся, что, ос­мо­т­рев «стра­даль­ца», по­спе­шил на­верх «ус­по­ко­ить гра­фа». В кон­це кон­цов, его па­ци­ен­том был граф, а не «по­сто­я­лец».

 

По-ви­ди­мо­му, на­зна­чен­ные Го­го­лю ван­ны по­бу­ди­ли пе­ре­не­с­ти боль­но­го в дру­гую ком­на­ту, бли­же к чёр­но­му хо­ду. Кто-то из слу­чай­ных по­се­ти­те­лей за­пом­нил в ком­на­те ка­мин, дру­гой – что по­сле про­це­ду­ры Го­голь ле­жал в по­сте­ли без ноч­ной ру­баш­ки и ха­ла­та, тог­да как кру­гом хо­ди­ли лю­ди в верх­нем (зим­нем) пла­тье. Над каж­дой из по­доб­ных по­дроб­но­с­тей ещё пред­сто­ит ра­бо­тать спе­ци­а­ли­с­там – за­кла­ды­вать шур­фы, вы­яс­няя бы­лое по­ло­же­ние две­рей, ото­пи­тель­ной си­с­те­мы, са­мой воз­мож­но­с­ти где-то вы­ли­вать вы­но­си­мую во­ду из ванн.

 

Но глав­ное – об­ста­нов­ка смер­ти по-на­сто­я­ще­му оди­но­ко­го, ни­ко­му не нуж­но­го (а в бо­лез­ни это ощу­ща­ет­ся осо­бен­но ос­т­ро) че­ло­ве­ка, при кон­чи­не ко­то­ро­го не бы­ло ни од­но­го сколь­ко-ни­будь близ­ко­го ли­ца!

Точ­ная при­чи­на смер­ти – не ус­та­нов­ле­на. Вре­мя кон­чи­ны – не­из­ве­ст­но (при­мер­но во­семь ча­сов ут­ра!), за­то не­мед­лен­но на­чав­ша­я­ся воз­ня с ве­ща­ми. Граф лич­но удо­с­то­ве­рил­ся: ни од­но­го ли­с­та ру­ко­пи­сей, ни­ка­ких де­нег. Иму­ще­ст­во по­кой­но­го ог­ра­ни­чи­ва­лось дву­мя па­ра­ми но­ше­но­го бе­лья, ста­ры­ми штиб­ле­та­ми, по­тёр­тым сюр­ту­ком (в ко­то­ром его и по­ло­жи­ли в гроб), по­тёр­тым че­мо­да­ном и кни­га­ми. А ведь пред­сто­я­ли рас­хо­ды на по­хо­ро­ны.

В кон­це кон­цов, судь­бу по­кой­но­го пре­до­ста­вили Мос­ков­ско­му уни­вер­си­те­ту. Как-ни­как Ни­ко­лай Ва­си­ль­е­вич был его по­чёт­ным про­фес­со­ром.

На ру­ках про­фес­со­ров и сту­ден­тов гроб вы­плыл из не­при­ют­но­го до­ма в мо­ре об­на­жён­ных че­ло­ве­че­с­ких го­лов. Моск­ви­чи боль­ше не спу­с­ти­ли его с рук до са­мой мо­ги­лы. Ка­кая раз­ни­ца, что «дру­зей» и «по­пе­чи­те­лей» сре­ди них так и не ока­за­лось.

И пер­вый взрыв че­ло­ве­че­с­ко­го, лич­но­го чув­ст­ва.

Гроб был ус­та­нов­лен в уни­вер­си­тет­ской Та­ть­я­нин­ской церк­ви. Весь день Боль­шая Ни­кит­ская бы­ла за­пру­же­на про­ща­ю­щи­ми­ся. Толь­ко к по­лу­но­чи по­ток при­ос­та­но­вил­ся. В хра­ме ос­та­лись при­чет­ни­ки, чи­тав­шие Псал­тырь, и по­чёт­ный ка­ра­ул сту­ден­тов. В на­сту­пив­шей ти­ши­не звук подъ­ез­жа­ю­ще­го эки­па­жа по­ка­зал­ся осо­бен­но от­чёт­ли­вым. В храм во­шла жен­щи­на под глу­бо­кой ву­а­лью, по­до­шла к гро­бу и за­мер­ла. Вре­мя от вре­ме­ни она от­ки­ды­ва­ла ву­аль, при­кла­ды­ва­лась к по­кой­но­му и сно­ва за­сты­ва­ла.

Так про­шла ночь. Ког­да в хра­ме ста­ли по­яв­лять­ся цер­ков­ни­ки, го­то­вив­ши­е­ся к за­ут­ре­не, не­из­ве­ст­ная по­след­ний раз про­сти­лась с ле­жав­шим в гро­бу и по­кач­ну­лась. Не от­ры­вав­шие от неё глаз сту­ден­ты бро­си­лись на по­мощь. Под ру­ки жен­щи­ну све­ли с вы­со­кой чу­гун­ной цер­ков­ной ле­ст­ни­цы, рас­пах­ну­ли пе­ред ней дверь – у подъ­ез­да сто­ял эки­паж с гер­бом. Ев­до­кия Пе­т­ров­на Рос­топ­чи­на с тру­дом под­ня­лась на от­ки­ну­тую ла­ке­ем сту­пень­ку. Бы­ло вид­но, си­лы ос­та­ви­ли гра­фи­ню. Она не со­бра­лась с ни­ми и по­зд­нее, что­бы при­нять уча­с­тие в по­хо­ро­нах.

 

Про­во­жа­ла Го­го­ля, ка­за­лось, вся Моск­ва. Тра­ур­ный по­езд рас­тя­нул­ся без ма­ло­го на вер­сту. Весь путь до Да­ни­ло­ва мо­на­с­ты­ря гроб не­сли на ру­ках. Семь вёрст. По об­ле­де­не­лым ко­ле­ям и рас­топ­тан­но­му фе­в­раль­ско­му сне­гу.

 

А сра­зу по­сле по­хо­рон на мо­гиль­ном хол­ме по­яви­лись осо­бен­ные цве­ты. Изо дня в день их при­во­зил в из­воз­чи­чь­ей ка­ре­те ста­рень­кий ла­кей в ли­в­рее. По сло­вам слу­жи­те­лей мо­на­с­тыр­ско­го со­бо­ра, зи­мой – им­мор­те­ли, с при­хо­дом теп­ла – бе­лые ро­зы. Слух о них до­шёл и до ма­те­ри Ни­ко­лая Ва­си­ль­е­ви­ча, про­сив­шей в пись­мах бла­го­да­рить за та­кую па­мять «не­из­ве­ст­но­го бла­го­де­те­ля». Всё кон­чи­лось в на­ча­ле де­ка­б­ря 1858 го­да. Тог­да же не ста­ло и скон­чав­шей­ся от ра­ка Ев­до­кии Рос­топ­чи­ной. Но, мо­жет быть, это бы­ло про­стым сов­па­де­ни­ем...

Даль­ше на­чи­на­лась до сих пор ос­та­ю­ща­я­ся не­раз­га­дан­ной ис­то­рия за­хо­ро­не­ния. Соб­ст­вен­но ме­с­то для не­го бы­ло вы­бра­но (или уда­лось оп­ла­тить) не слиш­ком удач­но – меж­ду сту­пе­ня­ми, вед­ши­ми в на­сто­я­тель­ские по­кои, и вхо­дом в со­бор. Уже ле­том 1852 го­да здесь по­яв­ля­ет­ся скром­ный бе­лё­ный крест без ог­ра­ды, око­ло ко­то­ро­го ху­дож­ник изо­б­ра­зит М.С. Щеп­ки­на, по­жа­луй, ча­ще дру­гих на­ве­щав­ше­го, не­смо­т­ря на соб­ст­вен­ные го­ды и бо­лезнь, дру­га.

Поз­же здесь по­явит­ся так на­зы­ва­е­мый ак­са­ков­ский ва­лун, при­ве­зён­ный по за­ка­зу Сер­гея Ти­мо­фе­е­ви­ча из юж­ных сте­пей, «Гол­го­фа» с во­дру­жён­ным на не­го кре­с­том. Прав­да, до­ку­мен­таль­ных под­тверж­де­ний это­го фак­та по­ка нет. За­то из­ве­ст­но дру­гое: С.Т. Ак­са­ков эти го­ды тя­же­ло бо­лел, но глав­ное – на­хо­дил­ся в очень стес­нён­ных ма­те­ри­аль­ных об­сто­я­тель­ст­вах, тог­да как со­ору­же­ние па­мят­ни­ка тре­бо­ва­ло и сил, и не­ма­лых де­нег. Сам па­мят­ник, пло­хо ре­шён­ный в ар­хи­тек­тур­ном от­но­ше­нии, име­ет пря­мой ана­лог в над­гро­бии М.П. По­го­ди­на, по­гре­бён­но­го в Дон­ском мо­на­с­ты­ре.

В 1901 го­ду вста­ёт во­прос о том, как от­ме­тить 50-ле­тие со дня кон­чи­ны пи­са­те­ля. Пря­мых да­ри­те­лей не на­хо­дит­ся. Ма­лы­ми по­жерт­во­ва­ни­я­ми уда­ёт­ся со­брать сред­ст­ва на мра­мор­ный сар­ко­фаг-пли­ту чёр­но­го цве­та, об­не­сён­ный ре­шёт­кой. По сто­ро­нам вы­се­че­ны по­до­б­ран­ные из Кни­ги Про­ро­ков и Прит­чей тек­с­ты, к под­но­жию кре­с­та при­креп­ле­на ме­тал­ли­че­с­кая до­с­ка с над­пи­сью: «По слу­чаю ис­пол­нив­ше­го­ся пя­ти­де­ся­ти­ле­тия со дня смер­ти Ни­ко­лая Ва­си­ль­е­ви­ча Го­го­ля по­чи­та­те­ля­ми во­зо­ж­же­на на мо­ги­ле его не­уга­си­мая лам­па­да и ус­та­нов­ле­но веч­ное на ли­тур­гии еже­днев­ное по­ми­но­ве­ние».

Веч­ность про­дли­лась мень­ше двад­ца­ти лет. Со­блю­дать все обе­ты ста­ло не­воз­мож­ным. В 1931 го­ду мо­на­с­тырь во­об­ще был от­дан под ко­ло­нию не­со­вер­шен­но­лет­них пре­ступ­ни­ков, а часть за­хо­ро­не­ний пе­ре­не­се­на на дру­гие клад­би­ща. Го­го­лю до­ста­лось ме­с­то в Но­во­де­ви­чь­ем мо­на­с­ты­ре. По сло­вам за­ме­с­ти­те­ля пред­се­да­те­ля ко­мис­сии по пе­ре­за­хо­ро­не­нию Го­го­ля про­фес­со­ра А.А. Фё­до­ро­ва-Да­вы­до­ва (од­но­го из за­ме­с­ти­те­лей А.В. Лу­на­чар­ско­го), па­мят­ник ока­зал­ся сдви­ну­тым от­но­си­тель­но ме­с­та пер­во­на­чаль­но­го за­хо­ро­не­ния (пред­по­ло­жи­тель­но из-за скле­по­об­раз­но­го фун­да­мен­та, под­ве­дён­но­го под мра­мор­ный сар­ко­фаг и ис­клю­чи­тель­ной тес­но­ты стро­и­тель­ной пло­щад­ки). В рас­ко­пе уда­лось об­на­ру­жить не­сколь­ко че­ло­ве­че­с­ких ко­с­тей без че­ре­па и соб­ст­вен­но ске­ле­та. По ука­за­нию «на­чаль­ст­ва» под гри­фом «со­вер­шен­но се­к­рет­но» эти ос­тан­ки бы­ли до­став­ле­ны в Но­во­де­ви­чий мо­на­с­тырь. Об этом сви­де­тель­ст­ву­ет и един­ст­вен­ный до­ку­мент, под­пи­сан­ный со­труд­ни­ка­ми НКВД и хра­ня­щий­ся в го­су­дар­ст­вен­ном ар­хи­ве.

Ро­зы­с­ка­ми те­ле­жур­на­ли­с­тов на­ших дней, в ча­ст­но­с­ти С.К. Мед­ве­де­вым, уда­лось ус­та­но­вить, что об­сто­я­тель­ст­ва пе­ре­за­хо­ро­не­ния бы­ло пред­ло­же­но про­сле­дить сле­до­ва­те­лю НКВД по осо­бо важ­ным де­лам. Но все под­пи­сав­шие при­во­ди­мый акт со­труд­ни­ки бы­ли рас­ст­ре­ля­ны в 1937-м, а сам сле­до­ва­тель – в 1938 го­ду. Во­прос о со­дер­жи­мом мо­ги­лы в Но­во­де­ви­чь­ем мо­на­с­ты­ре ос­та­ёт­ся от­кры­тым. За­то про­дол­жа­ет­ся ис­то­рия над­гро­бия.

«Ак­са­ков­ский» ва­лун про­су­ще­ст­во­вал до 1951 го­да, ког­да на­ча­лись под­го­то­ви­тель­ные ра­бо­ты к пред­сто­я­ще­му юби­лею. Крест был про­сто вы­бро­шен, как и соб­ст­вен­но ва­лун, что­бы ос­во­бо­дить ме­с­то для пор­т­рет­но­го бю­с­та и над­гро­бия ра­бо­ты Н.В. Том­ско­го. Ва­ляв­ший­ся у мо­на­с­тыр­ской сте­ны ка­мень ди­рек­тор Но­во­де­ви­чь­е­го клад­би­ща В.Арак­че­ев раз­ре­шил ис­поль­зо­вать в ка­че­ст­ве над­гро­бия вдо­ве М.А. Бул­га­ко­ва.

Даль­ше всё бы­ло про­сто. Бы­лую Гол­го­фу вко­па­ли вер­ши­ной в зем­лю. Ниж­нюю часть ва­лу­на сте­са­ли, что­бы сде­лать со­от­вет­ст­ву­ю­щие над­пи­си имён пи­са­те­ля и его же­ны. Се­го­дня юби­лей­ная ко­мис­сия при­ни­ма­ет ре­ше­ние ВОС­СТА­НО­ВИТЬ над­гро­бие (ва­лун, в край­нем слу­чае, мож­но от­лить да­же из бе­то­на, как от­ли­ва­ют­ся все на­ши ны­неш­ние чу­до-со­ору­же­ния). И един­ст­вен­ный во­прос – ка­кое? Кем со­чи­нён­ное и ка­кое от­но­ше­ние к под­лин­но­му Ни­ко­лаю Ва­си­ль­е­ви­чу име­ю­щее? Как и на­би­тые гла­мур­ны­ми тка­ня­ми и «ме­бе­ля­ми», от­ве­дён­ные под ла­зер­ное шоу по­след­ние ком­на­ты его жиз­ни, стра­да­ний и смер­ти.

6.07.2009


Нина МОЛЕВА




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования