Архив : №31-32. 07.08.2009
Удачная неудача
|
Юрий ПАВЛОВ |
В издательстве «Академия» вышла в свет книга профессора МГУ Михаила Голубкова «История русской литературной критики ХХ века (1920–1990-е годы)». У меня она вызвала противоречивое отношение.
Самая интересная в пособии Голубкова глава «“Новый мир” в 1960-е годы». В ней автор, не разделяя многие популярные ныне представления о «Новом мире», не раз точно определяет идейную концепцию журнала, её наиболее уязвимые места. Так, Голубков утверждает, что Твардовский «проводил политику, заявленную Хрущёвым на ХХ съезде КПСС, – проводил точно и решительно, но ни в коем случае не позволяя выходить за рамки идеологической и литературной свободы, очерченной свыше». А в характеристике «шестидесятников» учитываются, называются все ключевые составляющие их системы ценностей, как то: «верность коммунистической идее, отстаивание “идеалов 1917 года” и их мифологизация, вера в революцию как форму преобразования мира, безусловный ленинизм. Всё это сопровождалось резкой и даже бескомпромиссной критикой “культа личности И.В. Сталина” и уверенностью в его случайном и нетипичном для социалистического строя характере <...>».
Точен автор пособия и тогда, когда, оценивая публикацию Юрия Буртина о Твардовском «Вам, из другого поколенья…», говорит о склонности критика к героизации главного редактора «Нового мира», самого журнала и видит в этом проявление общественного настроения второй половины 80-х годов ХХ века. Но, думаю, далее следовало уточнить: об общественном настроении какой части критики и читателей идёт речь?
Далеко не все воспринимали Твардовского и его журнал, как Буртин. И для того чтобы изображение данного явления было всесторонним, объёмным, думаю, нужно было сказать о тех статьях «правых» критиков, в которых «Новый мир» характеризовался принципиально иначе. Назову самые первые из них: «Послесловие» Михаила Лобанова («Наш современник», 1988, № 4) и «Самая большая опасность...» Вадима Кожинова («Наш современник», 1989, № 1).
Естественно, принципиальное значение в этой главе имеют оценки и характеристики критики «Нового мира», с которыми далеко не всегда соглашаешься. Голубков прав, когда утверждает давно аксиоматичное: критики журнала продолжали традиции «реальной критики». Но вызывает возражение вывод, который далее следует: «Отдел литературной критики был, может быть, самым сильным и интересным в журнале.
Уверен – традиции «реальной критики», традиции Добролюбова уже по определению не могут дать положительный результат. Об этом, в частности, свидетельствует творчество критиков-новомировцев, упомянутых и не упомянутых Голубковым. Буртин попал в число авторов, фигурирующих в этом списке. Не знаю, какие интересные, содержательные статьи он написал в 1960-е годы (Голубков их не называет), но, скажем, Твардовский довольно скептически отзывался о работах Буртина и о нём самом…
Не стали открытием, откровением и статьи других критиков журнала, действительно следовавших традициям «реальной критики». Достаточно назвать имя главного идеолога «Нового мира» Владимира Лакшина. Его статьи о А.Солженицыне, М.Булгакове, А.Островском и других писателях страдают вульгарным социологизмом разной концентрации и явно уступают работам таких критиков-современников, как Игорь Золотусский, Ирина Роднянская, Михаил Лобанов, Вадим Кожинов, Анатолий Ланщиков, Игорь Дедков…
Странно и то, что статья Сергея Чупринина «Позиция. Литературная критика в журнале “Новый мир” времён А.Т. Твардовского: 1958–1970 гг.» («Вопросы литературы», 1988, № 4) Голубковым не была замечена. Она до сих пор остаётся самой фактологически и концептуально насыщенной.
Глава «1970-е годы и журнал “Наш современник”» – одна из ключевых в учебном пособии Голубкова. В ней расставлены долгоиграющие акценты весом в десятилетия. И то, как это сделано, будет программно влиять на восприятие многих студентов и читателей вообще.
Часть принципиальных утверждений главы возражений не вызывает. Думаю, прав М.Голубков, когда утверждает, что положение «Нашего современника» в 70-е годы как центра национальной литературно-критической мысли «было схоже с тем, которое занял десятилетие раньше “Новый мир”. Оба журнала оказались в эпицентре литературной жизни и оба стали объектом резкой критики как со стороны литературных оппонентов, так и официальной партийной периодики».
Попытка «русской национальной самоидентификации» – так верно определяет Голубков направление журнала и во многом убедительно характеризует его. И главные «фигуранты» критики 1970-х Виктор Чалмаев, Михаил Лобанов, Вадим Кожинов выбраны автором удачно, и работы двух последних «зоилов» представлены самые известные и значительные: «Освобождение», «И назовёт меня всяк сущий в ней язык…». Точно определено место «Гончарова» Юрия Лощица, «Державина» Олега Михайлова, «Гоголя» Игоря Золотусского, «Островского» Михаила Лобанова – книг, подчеркну, ставших уникальным явлением в литературно-критической мысли не только 70-х годов, но и всей советской эпохи.
В отличие от И.Дементьевой, В.Лакшина, Ю.Буртина, Ю.Трифонова, Ст. Рассадина, В.Твардовской, Д.Быкова и многих других, М.Голубков объективно оценивает полемику «Нового мира» с «Молодой гвардией», и, в частности, справедливо утверждает: «Главную опасность нового (неопочвеннического. – Ю.П.) направления и его представителей, мужиковствующих, как назвал их автор (А.Дементьев. – Ю.П.), он видел в “проникновении к нам идеалистических” и “вульгарно-материалистических”, “ревизионистских”, “догматических извращений марксизма-ленинизма”. Ничего кроме догматического использования подобных терминов, <…> ничего кроме дискурсивного арсенала выхолощенной официозной критики 1960-х годов, ни Дементьеву, ни редакции «Нового мира» нечего было противопоставить новому направлению».
В разных частях главы на примерах печально известных статей А.Дементьева, П.Николаева, В.Кулешова точно определяется и убедительно характеризуется тип комиссара от литературоведения и критики, который в 1960–1980-е годы задавал тон в травле с двух сторон – официальной и либеральной – «русской партии», в том числе Кожинова и Лобанова.
Бесспорен и вывод в конце главы – критики «Нашего современника» и неопочвеннического направления в целом «выглядели более убедительно», чем авторы «Нового мира», шестидесятники.
Итак, есть все основания утверждать, что в книге Михаила Голубкова очевиден прогресс по сравнению с тем, как данное десятилетие, «правая» критика и журнал «Наш современник» характеризовались, если характеризовались вообще, в учебниках, монографиях и других изданиях. Но всё же и в этой главе немало фактов и оценок, требующих либо уточнения, либо опровержения.
Думаю, ошибается Голубков там, где говорит о статьях В.Чалмаева как о «первой в советской открытой печати попытке заявить» русское мировоззрение, систему ценностей. Всё-таки пальма первенства в данном вопросе принадлежит Михаилу Лобанову (который в предыдущей главе, где речь идёт о журнале «Молодая гвардия», почему-то не называется). «Первенство» Лобанова, в чьих статьях, опубликованных раньше чалмаевских, начала формироваться идеология «русской партии», признано многими авторами – от В.Кожинова до А.Янова. И «просвещённое мещанство» – ноу-хау не Чалмаева, как утверждается Голубковым, а Лобанова – так называлась его статья («Молодая гвардия», 1968, № 4).
Очень вольно трактует Голубков взгляды Игоря Золотусского и Юрия Лощица в их книгах из серии «ЖЗЛ». Профессор МГУ явно приписывает Золотусскому мысль о том, что Собакевич, Плюшкин – носители «положительных черт».
Не меньше, чем фактические ошибки и интерпретационные вольности, режет слух своей абсолютной немотивированностью утверждение заключительного абзаца главы: в трудах Аллы Большаковой «получили углублённое развитие» идеи неопочвеннической (я её называю «правой») критики 70–80-х годов. В книге Большаковой «Нация и менталитет: феномен “деревенской прозы” ХХ века» (М., 2000), к которой нам предлагается обратиться, уже на уровне цитат, ссылок прослеживается очевидная закономерность. Ведущие «правые» критики (М.Лобанов, В.Кожинов, Ю.Селезнёв, А.Ланщиков и др.), много и продуктивно писавшие по данной проблеме, отсутствуют вообще. Феномен же «деревенской прозы» постигается преимущественно при помощи иностранных исследователей, среди которых явно лидирует американка К.Парте, цитируемая раз двадцать. И.Золотусский, упоминаемый один раз (при этом его имя называется неправильно на странице 59), на фоне Г.Морсона, Дж.Хоскинга, Р.Марш и им подобных браунов выглядит бедным родственником, случайно попавшим на «интеллектуальный» пир западных учёных с Аллой Большаковой во главе. Мне кажется, что ему и всем «правым» критикам было бы, мягко выражаясь, неуютно среди исследователей, которые любят рассуждать о «полюсах рецептивного колебания, меж которых до сих пор пребывает образ солженицынской Матрёны…» (Большакова А. Нация и менталитет: феномен «деревенской прозы» ХХ века).
Глава «“Сорокалетние”: полемика о новом писательском поколении» – одна из самых уязвимых в учебном пособии. Голубков оказался заложником мифа о «московской школе», или «сорокалетних», как об идейно-эстетической общности писателей.
Очень спорна у Голубкова и глава «Критика на рубеже 1980–1990-х годов». Голубков утверждает: «Русская литература ХIХ и ХХ веков приняла на себя функции, вовсе не свойственные словесности. Она формировала общенациональный взгляд на мир, систему бытийных ориентиров и онтологических ценностей, национальную мифологию, создала образы культурных (? – Ю.П.) героев».
Сие утверждение, как и блок идей, с ним связанный, практически без изменений перешедший в пособие из ранней книги Голубкова «Русская литература ХХ в.: После раскола» (М., 2002), – общее место в рассуждениях на данную тему у И.Бродского и С.Довлатова, Б.Хазанова и В.Ерофеева, С.Чупринина и Н.Ивановой и многих других «левых» авторов.
Не могу не спросить профессора МГУ и его единомышленников: кто и в каких лабораториях определил те функции словесности, которые она должна и не должна выполнять; в результате скрещивания каких национальных литератур эта абстрактная среднестатистическая словесность появилась на свет; можно ли говорить о литературе ХIХ–ХХ веков через запятую, как о явлениях однородных, однокачественных?
Не секрет, что в литературе обоих веков можно выделить направления, где утверждаются взаимоисключающие представления о мире и человеке, прямо противоположные идейно-эстетические, онтологические ценности.
Когда книга Голубкова только вышла, её тут же в журнале «Знамя» похвалил Лев Оборин. Правда, рецензент заявил, будто учебников по истории критики «почти нет; до М.Голубкова – только программа (материалы к курсу) С.И. Кормилова и Е.Б. Скороспеловой и пособие А.П. Казаркина». Видимо, Оборин читал книгу М.Голубкова не очень внимательно, ибо на странице пятой автором пособия была дана высокая оценка учебнику «История русской литературной критики» под редакцией профессора В.В. Прозорова, подготовленному в Саратовском госуниверситете. На меня этот учебник произвёл угнетающее впечатление своим предельно низким уровнем. И объективно его оценил только Михаил Лобанов («Российский писатель», 2003, № 19).
Так вот, если сравнивать пособие Голубкова с учебником под редакцией Прозорова и ему подобными преобладающими в академической науке трудами, то его можно назвать удачной неудачей.
Юрий ПАВЛОВ,
г. АРМАВИР