Архив : №43. 30.10.2009

Находки сентябрьских номеров

 Ис­то­ри­о­со­фия ар­хи­ва­ри­у­са

Ти­ли-ти­ли-ти­ли-бом.

Му­зы­ка дво­рян­ской жиз­ни, да­же ес­ли эта му­зы­ка –

толь­ко ны­тьё пар­кет­ных пла­шек под но­га­ми.

Ге­ор­гий Да­вы­дов. Как из­ба­вить­ся от сверч­ков.

Рас­сказ. «Зна­мя», № 9

 

Дол­го ду­мал, ка­кую из пуб­ли­ка­ций сен­тябрь­ско­го «Зна­ме­ни» по­ме­с­тить в своё «Бю­ро жур­наль­ных на­хо­док».

По­на­ча­лу хо­тел рас­ска­зать об ум­ной, точ­ной и страш­ной по­ве­с­ти Эр­га­ли Ге­ра «Ко­ма». По­том ре­шил, что она тре­бу­ет ино­го кон­тек­с­та рас­смо­т­ре­ния. О ней на­до ли­бо го­во­рить дол­го и все­рьёз, ли­бо не го­во­рить ни­как.

По­се­му ос­та­нов­люсь на рас­ска­зе Ге­ор­гия Да­вы­до­ва «Как из­ба­вить­ся от сверч­ков». Это – ку­да бо­лее лёг­кий слу­чай.

С не­ко­то­ро­го вре­ме­ни Ге­ор­гий Да­вы­дов стал обиль­но пе­ча­тать­ся в «тол­стых жур­на­лах»; его рас­ска­зы рав­но при­ве­ча­ют и «Но­вый мир», и «Зна­мя». По­доб­но мод­ным жи­во­пис­цам XIX ве­ка, прак­ти­ко­вав­шим­ся на чём-то един­ст­вен­ном – на ко­тя­тах или на ита­ль­ян­ских пей­за­жах, Да­вы­дов спе­ци­а­ли­зи­ру­ет­ся на од­ной и той же те­ма­ти­ке; эта те­ма­ти­ка – «судь­ба лю­дей ста­рой Рос­сии и их ве­щей в кош­мар­ных со­вет­ских ус­ло­ви­ях». В двад­ца­тые-трид­ца­тые го­ды бы­ло ха­рак­тер­ное сло­веч­ко – «быв­шие». Вот Да­вы­дов и пи­шет о тех са­мых «быв­ших». До­пу­с­тим, жил-был ин­же­нер (или док­тор) бла­го­род­ных кро­вей, знав­ший пят­над­цать язы­ков и лю­бив­ший иг­рать в бу­ри­ме с ку­зи­ной и ку­зе­ном. Ку­зи­ну по­са­ди­ли в 1936 го­ду, ку­зе­на и во­все рас­ст­ре­ля­ли в 1946 го­ду, ин­же­не­ра (или док­то­ра) вы­се­ли­ли в ужас­ную ком­му­нал­ку, ему ста­ло не с кем иг­рать в бу­ри­ме, и он по­мре – но от не­го ос­тал­ся бре­гет уди­ви­тель­ной кра­со­ты (да­лее – на три стра­ни­цы – по­дроб­ное опи­са­ние бре­ге­та). Ан­тик­вар­ная про­за, од­ним сло­вом.

На сей раз Ге­ор­гий Да­вы­дов по­ве­дал про не­кое «Об­ще­ст­во изу­че­ния рус­ской усадь­бы», по­явив­ше­е­ся в 1929 го­ду. Всех чле­нов это­го об­ще­ст­ва, ра­зу­ме­ет­ся, пе­ре­са­жа­ли в трид­ца­тые. А ко­му они ме­ша­ли – ми­лые сверч­ки за­печ­ные! Со­би­ра­лись на ча­ст­ных квар­ти­рах, стре­ко­та­ли вво­лю о бы­лом дво­рян­ском бы­те, чи­та­ли до­кла­ды, по­свя­щён­ные грот-ру­и­нам, ко­ти­ль­о­нам, жи­ран­до­лям, кла­ви­кор­дам и кси­ло­гра­фи­ям. Пред­се­да­тель «Об­ще­ст­ва» – и во­все умел оп­ре­де­лять год вы­пу­с­ка ли­мож­ско­го фар­фо­ра – по его зву­ча­нию. И по всей этой бе­зо­бид­но-хруп­кой уса­деб­ной ми­ло­те, по ли­мож­ско­му фар­фо­ру – са­по­гом, са­по­гом эн­ка­ве­дист­ским!

Мне пред­став­ля­ет­ся, что в дан­ном слу­чае рас­то­роп­ный ан­тик­вар Да­вы­дов не­на­ро­ком за­брёл на по­сто­рон­нюю тер­ри­то­рию. Хо­тя бы по­то­му, что ре­аль­ные «пас­се­и­с­ти­че­с­кие круж­ки двад­ца­тых го­дов» пред­став­ля­ли ку­да бо­лее се­рь­ёз­ное яв­ле­ние. То есть там, ко­неч­но, рас­ска­зы­ва­ли о жи­ран­до­лях и бук­ве ять. А по­том, мно­гие де­ся­ти­ле­тия спу­с­тя уце­лев­шие-по­ста­рев­шие спе­ци­а­ли­с­ты по усадь­бам и ятю вдруг ста­но­ви­лись цен­т­раль­ны­ми иде­о­ло­ги­че­с­ки­ми фи­гу­ра­ми край­не ин­те­рес­ных со­ци­аль­ных и куль­тур­ных про­цес­сов. До­ста­точ­но вспом­нить ака­де­ми­ка Дми­т­рия Ли­ха­чё­ва (кста­ти, уго­див­ше­го на Со­лов­ки за уча­с­тие в та­ком вот «круж­ке рев­ни­те­лей ста­ри­ны»). Или Ми­ха­и­ла Бах­ти­на.

Бо­лее то­го, те­ма со­от­но­ше­ния «ста­рой бла­го­род­ной куль­ту­ры» и «но­вой ре­аль­но­с­ти» бы­ла глав­ной в ли­те­ра­ту­ре двад­ца­тых–на­ча­ла трид­ца­тых го­дов ХХ ве­ка. О ней на­пря­жён­но раз­мы­ш­ля­ли Юрий Оле­ша, Ва­ги­нов, До­бы­чин, Осип Ман­дель­ш­там. Как все они ужас­ну­лись бы, уз­нав, что в сле­ду­ю­щем ве­ке за­хо­жий ан­тик­вар от ли­те­ра­ту­ры све­дёт эту важ­ней­шую и тра­гич­ней­шую те­му – к сверч­ко­во-жи­ран­доль­ным сте­на­ни­ям.

Кста­ти, итог те­ме под­ве­ли Ильф и Пе­т­ров – «Две­над­ца­тью сту­ль­я­ми». Вот они-то как раз све­ли всё к ан­тик­ва­ри­а­ту, сту­ль­ям Гамб­са и брю­ли­кам. Име­ли пра­во – на­ме­рен­но хо­те­ли дис­кре­ди­ти­ро­вать всю па­ра­диг­му и тем са­мым «на­всег­да снять во­прос». Но у Да­вы­до­ва-то про­ти­во­по­лож­ные на­ме­ре­ния вро­де бы…

Меж­ду про­чим, был в «Две­над­ца­ти сту­ль­ях» вто­ро­сте­пен­ный пер­со­наж – ста­рый ар­хи­ва­ри­ус Вар­фо­ло­мей Ко­ро­бей­ни­ков, со­ста­ви­тель по­дроб­ней­шей опи­си иму­ще­ст­ва «быв­ших» и то­же сво­е­об­раз­ный ис­то­ри­о­соф («…Всё мо­жет про­изой­ти… Ки­нут­ся тог­да лю­ди ис­кать свои ме­бе­ля, а где они, ме­бе­ля?»).

Не мо­гу из­ба­вить­ся от мыс­ли, что стиль­ным пе­ром Ге­ор­гия Да­вы­до­ва во­дит тот са­мый ста­рик Ко­ро­бей­ни­ков.

 

Се­рый ква­д­рат

Это по­то­му, что мы, мы ук­ла­ды­ва­ем всё,

на что гля­дят на­ши гла­за, в ли­нии, фи­гу­ры и те­ла.

В дей­ст­ви­тель­но­с­ти это бес­фор­мен­ные куч­ки

или гру­ды ос­кол­ков и об­рыв­ков ма­те­рии.

Ана­то­лий Най­ман. Гру­да, ко­лос и со­вок.

Ро­ман. «Ок­тябрь», № 9

 

Ана­то­лия Най­ма­на в ли­те­ра­тур­ных жур­на­лах лю­бят.

И не­бе­зос­но­ва­тель­но: Най­ман – че­ло­век с яр­кой би­о­гра­фи­ей (се­к­ре­тарь Ан­ны Ах­ма­то­вой), ли­бе­рал, хри­с­ти­а­нин, ос­т­ро­умец, джентль­мен. Не пе­ре­во­дил сти­хи Турк­мен­ба­ши, не на­ез­жал на звё­зд­но­го дру­га Осю Брод­ско­го (по­ку­сы­вал его ис­под­тиш­ка, но это – не в счёт). И глав­ное – все­гда и вез­де спо­со­бен со­хра­нить бла­го­род­ное вы­ра­же­ние ли­ца. Как не при­ве­тить та­ко­го ре­с­пек­та­бель­но­го гос­по­ди­на!

Най­ма­на лит­жур­на­лы раз­ба­ло­ва­ли. На­пи­шет Най­ман ку­ли­нар­ную кни­гу – опуб­ли­ку­ют ку­ли­нар­ную кни­гу, при­пом­нит ис­то­рию о «чу­дес­ных сов­па­де­ни­ях» – тис­нут и «чу­дес­ные сов­па­де­ния». А меж­ду тем про­за Най­ма­на (ум­ная по ме­ло­чам) со­вер­шен­но ли­ше­на ос­но­вы, стерж­ня, фор­мы, су­ти. Сти­хи Най­ма­на то­же из­ряд­но бес­фор­мен­ны, но они, по край­ней ме­ре, не за­ни­ма­ют сот­ню стра­ниц.

Де­вя­тый но­мер «Ок­тя­б­ря». Но­вый ро­ман Ана­то­лия Най­ма­на «Гру­да, ко­лос и со­вок» (пер­вая часть). Най­ман как Най­ман. К сча­с­тью, на сей раз он не сво­дит счё­ты с дру­зь­я­ми и зна­ко­мы­ми – но не­ту­ти и за­нят­ных идей, ка­ко­вые вре­ме­на­ми име­ли ме­с­то в «По­эзии и не­прав­де». Зо­ло­тая най­ма­нов­ская се­ре­ди­на.

Не­скон­ча­е­мое ква­зи­эс­се без на­ча­ла и кон­ца, без фа­бу­лы и це­ли. Пер­вая часть на­пи­са­на от име­ни вы­мы­ш­лен­но­го пер­со­на­жа – ин­же­не­ра Иго­ря Чер­кас­ско­го, «кра­сав­ца, по­да­вав­ше­го на­деж­ды». Вя­лые лю­бов­ные ин­триж­ки, уны­лые со­вет­ские по­лу­пре­да­тель­ст­ва – осен­ний ма­ра­фон, ти­по­вая судь­ба. По­бли­зо­с­ти на фо­не до­мо­ро­щен­ной бо­ге­мы кру­тит­ся-вер­тит­ся, ма­я­чит, по­зи­ру­ет, ос­т­рит и во­вре­мя по­ми­на­ет­ся Иго­рем Чер­кас­ским не­кто Ана­то­лий Най­ман. Вто­рая часть – от ли­ца ав­то­ра. И по­то­му чуть по­жи­вее. Но­с­таль­гия по ухо­дя­щей мо­ло­до­с­ти, «на­ша ком­па­ния – луч­шая в ми­ре», тём­ная ис­то­рия о том, как од­на ком­со­моль­ская ду­ра на­сту­ча­ла на ос­т­ро­ум­ца Ми­тень­ку Уру­со­ва и по­гу­би­ла его (те­ма сту­ка­че­ст­ва ста­ла в про­зе Най­ма­на на­вяз­чи­вой). В двух­ты­сяч­ный раз ре­ша­ет­ся «за­гад­ка Ста­ли­на». Её раз­гад­ка (по Най­ма­ну) в том, что Ста­лин, ока­зы­ва­ет­ся, был «об­раз­цо­вой по­сред­ст­вен­но­с­тью». Ну и, ко­неч­но же, раз­ли­ван­ные мо­ря «по­ис­ков ут­ра­чен­но­го вре­ме­ни» (вот толь­ко за­ме­с­то пи­рож­но­го «Мад­лен» – тош­но­твор­ные де­ли­ка­те­сы со­вет­ских сто­ло­вок).

Вновь не по­вез­ло Алек­сан­д­ру Со­пров­ско­му и все­му «Мос­ков­ско­му вре­ме­ни» – они по­па­ли в «зо­ну Иго­ря Чер­кас­ско­го» и опи­са­ны от ли­ца брюз­ги Чер­кас­ско­го. Со­пров­ский (вы­ве­ден­ный под про­зрач­ным ге­те­ро­ни­мом) – не­пло­хой па­рень, но не орёл («Сти­хи Со­ко­лов­ско­го… об­да­ва­ли рых­ло­ва­то­с­тью. Эти­че­с­кие эс­се… не пре­вос­хо­ди­ли хо­ро­ших ев­ро­пей­ских и луч­ших на­ших об­раз­цов»). И ре­бя­та из «Мос­ков­ско­го вре­ме­ни» (не на­зы­ва­е­мые по име­нам, но уга­ды­ва­е­мые) – не ор­лы («уме­рен­но ода­рён­ные»). Ещё бы, ведь это толь­ко на­ша ком­па­ния – луч­шая в ми­ре. А все не на­ши ком­па­нии – не луч­шие в ми­ре... Не Най­ма­ну бы су­дить и су­да­чить о Со­пров­ском, от­кро­вен­но го­во­ря…

Про­за Най­ма­на все­гда про­из­во­дит на ме­ня од­но и то же впе­чат­ле­ние: ког­да я её чи­таю, мне чу­дит­ся, что я за­клю­чён в не­скон­ча­е­мое и бе­зы­с­ход­ное ква­д­рат­но-ку­би­че­с­кое сту­де­ни­с­тое про­ст­ран­ст­во, по­гре­бён в ед­ком се­ром студ­не, и это – на­всег­да.

По­то­му-то я взял сме­лость су­дить о пер­вой по­ло­ви­не най­ма­нов­ско­го ро­ма­на, не оз­на­ко­мив­шись со вто­рой. Ведь я же знаю: что в на­ча­ле студ­ня, то и в кон­це студ­ня. Как ни режь его, как ни ешь его – тот же вкус.

 

Чер­но­мор­ский пе­ре­бор

Все мы но­сим на го­ло­ве ог­ром­ные кор­зи­ны

с лу­ко­вич­ной ше­лу­хой, но толь­ко ис­тин­ный ху­дож­ник

уме­ет вы­ло­вить от­ту­да про­из­ве­де­ние ис­кус­ст­ва.

Я знаю о кор­зи­не. Но лу­ко­ви­цы от ме­ня ус­коль­за­ют.

Уль­я­на Га­ма­юн. Без­молв­ная жизнь со ста­рым бо­тин­ком.

По­весть. «Но­вый мир», № 9

 

Дне­про­пе­т­ров­ская пи­са­тель­ни­ца Уль­я­на Га­ма­юн пы­та­ет­ся под­ра­жать «юж­ной (чер­но­мор­ской) про­зе» – при­воль­ной, жиз­не­лю­би­вой, ро­ман­тич­ной, зем­ной, кра­соч­ной, го­ря­чей и гу­с­той, слов­но ук­ра­ин­ский борщ.

Де­ло хо­ро­шее. Вот толь­ко от сло­ва «борщ» про­ис­хо­дит гла­гол «пе­ре­бор­щить».

Нач­ну с то­го, что по­весть Уль­я­ны Га­ма­юн «Без­молв­ная жизнь со ста­рым бо­тин­ком» на­пи­са­на от ли­ца взрос­ло­го (и смер­тель­но боль­но­го) че­ло­ве­ка, вспо­ми­на­ю­ще­го о сво­ём при­мор­ском дет­ст­ве – но уз­на­ём мы об этом лишь на по­след­них стра­ни­цах. До са­мо­го фи­на­ла по­ве­ст­во­ва­ние как бы идёт из уст де­вя­ти­лет­не­го ре­бён­ка.

Со­зна­ние де­тей млад­ше­го школь­но­го воз­ра­с­та име­ет од­ну осо­бен­ность: из трёх ти­пов ре­чи – по­ве­ст­во­ва­ния, опи­са­ния, рас­суж­де­ния – де­ти это­го воз­ра­с­та на­уча­ют­ся вла­деть толь­ко по­ве­ст­во­ва­ни­ем. На­вы­ки ре­че­во­го опи­са­ния при­хо­дят к ним поз­же.

Мо­но­лог же ма­ло­лет­не­го ге­роя Уль­я­ны Га­ма­юн – не­прав­до­по­доб­но опи­са­те­лен на 90 про­цен­тов. Уль­я­на во­всю ста­ра­ет­ся по­ка­зать, что вла­де­ет пе­ром не ху­же Ба­бе­ля и Ва­лен­ти­на Ка­та­ева: в каж­дом её пред­ло­же­нии не ме­нее пя­ти-ше­с­ти «ка­та­ев­ских» эпи­те­тов – и плюс к то­му по два-три смач­ных срав­не­ния «под Ба­бе­ля». Но у Ка­та­ева с Ба­бе­лем яр­кая ме­та­фо­ри­ка бы­ла к ме­с­ту, она не от­сла­и­ва­лась от сю­же­та. У Уль­я­ны Га­ма­юн от­сло­е­ние сти­ли­с­ти­ки от сю­же­та пря­мо-та­ки ка­та­ст­ро­фич­но.

Соб­ст­вен­но го­во­ря, сю­же­та как та­ко­во­го в её по­ве­с­ти поч­ти нет. Есть за­хо­лу­ст­ный при­мор­ский го­ро­док. Есть не­сколь­ко групп пер­со­на­жей, не­связ­но раз­бро­сан­ных по про­ст­ран­ст­ву тек­с­та (вот три дру­га-ма­лы­ша – Дюк, Ка­ра­сик и рас­сказ­чик; вот лю­бов­ный тре­у­голь­ник за­ез­жих жи­во­пис­цев – Дыл­да, Ро­бин и Ли­за; вот ко­ло­рит­ная па­роч­ка «го­род­ских вла­с­тей» – при­дур­ко­ва­тый мэр Илю­ша и его уш­лый по­мощ­ник До­б­рень­кий; вот – та­ин­ст­вен­ная глу­хо­не­мая Ста­ру­ха). В фи­на­ле по­ве­с­ти тро­и­ца ма­лы­шей вдруг ока­зы­ва­ет­ся в бу­шу­ю­щем мо­ре (вы­жи­ва­ет лишь рас­сказ­чик – его вы­та­с­ки­ва­ет на бе­рег Ста­ру­ха), Илю­ша с До­б­рень­ким то­же гиб­нут ни с то­го ни с се­го (сго­ра­ют в пу­с­том до­ме Ста­ру­хи). В об­щем, все умер­ли…

Сия хи­лая за­ча­точ­ная фа­бу­ла на­прочь за­дав­ле­на тор­же­ст­ву­ю­щей, мно­го­слой­ной, мас­сив­но-мя­си­с­той, из­ну­ри­тель­ной, хищ­ной, са­мо­до­ста­точ­ной опи­са­тель­но­с­тью. По­ве­ст­во­ва­тель бес­пре­с­тан­но опи­сы­ва­ет всё, на что упа­дёт взгляд. От­то­го его об­раз тра­ги­ко­мич­но ис­ка­жа­ет­ся: мы слы­шим (и ви­дим) не бес­ша­баш­но­го га­в­ри­ка-га­в­ро­ша, а не­сча­ст­но­го ре­бён­ка, стра­да­ю­ще­го тя­же­лей­шей фор­мой ау­тиз­ма. Уль­я­на Га­ма­юн хо­чет на­пи­сать «Бе­ле­ет па­рус оди­но­кий», а вме­с­то это­го у неё не­по­пра­ви­мо вы­хо­дит «Шко­ла для ду­ра­ков».

Уль­я­на Га­ма­юн очень та­лант­ли­ва. Две тре­ти об­ра­зов и срав­не­ний Уль­я­ны Га­ма­юн – снай­пер­ски точ­ны; сам мэтр Ка­та­ев не от­ка­зал­ся бы от них (жаль, что пи­са­тель­ни­ца не на­хо­дит си­лы вы­ки­нуть ос­тав­шу­ю­ся сор­ную треть – два ки­ло по­вид­ла и ки­ло му­со­ра об­ра­зу­ют в сум­ме три ки­ло му­со­ра).

Но сам по се­бе та­лант ма­ло что даст. Та­лант без уме­ния уме­ст­но им рас­по­ря­дить­ся – всё рав­но что бом­ба без за­па­ла или пи­с­толь с хо­ло­с­ты­ми па­тро­на­ми. Уль­я­на Га­ма­юн ри­с­ку­ет по­вто­рить твор­че­с­кий путь Алек­сан­д­ра Или­чев­ско­го, ве­ду­щий к «Бу­ке­ру», а не к Пар­на­су.

Кирилл АНКУДИНОВ,
г. МАЙКОП