Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №24. 11.06.2010

Свобода – это роскошь

Из беседы поэта со студентами и преподавателями
Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов

 

Я давно не был в Санкт-Петербурге, последний раз выступал, когда он был ещё Ленинградом. Для начала я прочитаю такие стихи, «Правила поведения за столом».

 

Уважьте пальцы пирогом,

В солонку курицу макая,

Но умоляю об одном –

Не трожьте музыку руками!..

 

Давно-давно рассказывал мне Марк Захарович Шагал, как он, впервые вернувшись в Россию после долгих лет разлуки, пришёл в вашу Академию. Там что-то обсуждали, и он так походил по залам, прикрывал дверь, в общем, его никто не узнал, думали, какой-то старый еврей забрёл...

Я прочитаю стихи, посвящённые Марку Шагалу, когда он в Переделкино приехал к нам,

мы подарили ему букет васильков, это его растрогало больше,

чем все торжественные букеты, которые он получал от министра

и так далее. «Васильки Шагала».

 

Лик Ваш серебряный как алебарда.

Жесты легки.

В вашей гостинице аляповатой

в банке спрессованы васильки...

 

А теперь ответы на вопросы.

 

  

– Ка­кой жиз­нен­ной фи­ло­со­фии вы при­дер­жи­ва­е­тесь?

– Ну, фи­ло­со­фия вещь се­рь­ёз­ная. Я ког­да-то хо­дил к Хай­дег­ге­ру, вот так, зна­е­те, с ме­шоч­ком, че­рез всю Ев­ро­пу при­шёл, и мы раз­го­ва­ри­ва­ли с ним, и вот, на­вер­ное, фун­да­мент фи­ло­со­фии за­ло­жил­ся там. Ну а жиз­нен­ное кре­до – про­сто, по-мо­е­му, пи­сать, каж­дый дол­жен за­ни­мать­ся чем-то твор­че­с­ким в жиз­ни. Вот я пи­шу, ино­гда по­лу­ча­ет­ся не­пло­хо.

– Как вы счи­та­е­те, в чём ва­ша лич­ная жизнь, ваш ин­ди­ви­ду­аль­ный опыт по­вли­я­ли на твор­че­с­кий путь и на опыт по­эта?

– Я ду­маю, всё по­вли­я­ло. Раз­ные слу­чаи по­вли­я­ли… Мо­жет, вы зна­е­те, мо­жет, нет, что од­наж­ды Бо­рис Па­с­тер­нак, это мой ку­мир был, я с 14-ти лет был око­ло не­го, поз­вал ме­ня в те­атр Вах­тан­го­ва. Это бы­ла жут­кая со­вер­шен­но по­ста­нов­ка, по­ш­лая со­вер­шен­но, «Ро­мео и Джу­ль­ет­та», жут­кие де­ко­ра­ции бы­ли. Но там Ро­мео был Юрий Пе­т­ро­вич Лю­би­мов, и вот тог­да у не­го был ро­ман с Лю­сей Це­ли­ков­ской, и они по­том по­же­ни­лись. Вся Моск­ва об этом шу­шу­ка­лась, вот эта ау­ра сто­я­ла и ос­ве­ща­ла всё. И вот мы си­де­ли ря­дом, я смо­т­рел боль­ше не на сце­ну, а на Па­с­тер­на­ка, ко­то­рый ря­дом си­дел, и вдруг во вре­мя по­един­ка Ро­мео и Ти­баль­да шпа­га Ти­баль­да ло­ма­ет­ся, про­ле­та­ет по па­ра­бо­ле ка­кой-то су­мас­шед­шей и уда­ря­ет­ся в руч­ку крес­ла меж­ду мной и Па­с­тер­на­ком. Вы зна­е­те, вот этот сим­вол, я тог­да ми­с­тик был со­вер­шен­но, ду­мал, что ка­кое-то пред­наз­на­че­ние бы­ло. И вот этот ку­со­чек шпа­ги по­том мно­гое со­еди­нил – по­том у Лю­би­мо­ва бы­ла Та­ган­ка, был Вы­соц­кий, «Гам­лет» в пе­ре­во­де Па­с­тер­на­ка и так да­лее, и так да­лее, вот это всё со­еди­ни­лось ми­с­ти­че­с­ки… И вот сти­хи та­кие.

 

Па­с­тер­нак те­бя взял на пре­мье­ру.

И Лю­би­мов – Ро­мео!

И пле­чо твоё оне­ме­ло

От при­сут­ст­вия сле­ва...

 

– Рас­ска­жи­те, как воз­ник твор­че­с­кий со­юз Рыб­ни­ков – Воз­не­сен­ский?

– Он не воз­ник, это идея За­ха­ро­ва. При­ехал ко мне Марк За­ха­ров, го­во­рит: «Да­вай, Ан­д­рей, на­пи­шем опе­ру на «Сло­во о пол­ку Иго­ре­ве». Я го­во­рю: «Ко­неч­но, хо­ро­шо, но вот по­смо­т­ри­те, у ме­ня есть по­эма «Юно­на и Авось». Он по­чи­тал, и мы ста­ли вы­би­рать ком­по­зи­то­ра. Это бы­ла как раз идея За­ха­ро­ва и, по-мо­е­му, бла­го­по­луч­но она вы­шла, ну а с Рыб­ни­ко­вым хо­ро­шие от­но­ше­ния у нас так и ос­та­ют­ся, и он рос­кош­ный ком­по­зи­тор, ко­неч­но. Вот он ког­да «До­сто­ев­ский-рок» сде­лал, это впер­вые то­же тог­да бы­ло, нель­зя сей­час пред­ста­вить, что рок был в за­пре­те… Спек­такль «Юно­на и Авось» на кор­ню за­пре­ти­ли за то, что там, яко­бы, пре­кло­не­ние пе­ред Аме­ри­кой, пор­но­гра­фия и так да­лее. И по­том, ког­да уже аб­со­лют­но без­на­дё­га бы­ла пол­ная, вдруг Марк За­ха­ров го­во­рит – по­сле окон­ча­тель­но­го за­пре­ще­ния, с за­се­да­ния мы еха­ли – он го­во­рит: «Зна­ешь, Ан­д­рей, ещё один че­ло­век ос­тал­ся, к ко­му мы не об­ра­ща­лись. По­едем?» – «По­едем». Ка­зан­ская Бо­жья Ма­терь – она ге­ро­и­ня на­шей опе­ры, ес­ли вы зна­е­те, там уль­т­ра­зву­ком она по­ёт, и он го­во­рит: «По­еха­ли» – «По­еха­ли». Ос­та­но­ви­лись у церк­ви, он го­во­рит: «Пой­дём, по­ста­вим свеч­ку Ка­зан­ской Бо­жь­ей Ма­те­ри», по­ста­ви­ли. По­том я взял три об­раз­ка, один Рыб­ни­ко­ву дал, дру­гой Ка­ра­чен­цо­ву, тре­тий се­бе ос­та­вил. А ут­ром раз­ре­ши­ли, мо­жет, по­это­му, мо­жет, по-дру­го­му, мо­жет, но­чью За­ха­ров зво­нил в ка­кие-то ор­га­ны, но, во вся­ком слу­чае, так идёт судь­ба ми­с­ти­че­с­ки.

– Как вы от­но­си­тесь к сту­ден­че­с­ким вол­не­ни­ям 68-го го­да, 30-ле­тие ко­то­рых от­ме­ча­ет­ся ны­не во Фран­ции?

– Я не мо­гу от­но­сить­ся пло­хо, по­то­му что Фре­ул, один из их ли­де­ров, он пе­ре­вод­чик мо­их сти­хов. И это, дей­ст­ви­тель­но, как го­во­рил Се­ве­ря­нин:

 

Вос­пе­ваю те­бя, мо­ло­дёжь,

Ты все­гда, да­же стоя, идёшь.

 

По­ни­ма­е­те, в этом что-то есть прав­ди­вое, да­же ког­да мо­ло­дёжь пе­ре­ги­ба­ет пал­ку.

– Что вам нра­вит­ся из со­вре­мен­ной по­эзии? Ко­го вы счи­та­е­те сво­им твор­че­с­ким пред­ше­ст­вен­ни­ком?

– Ес­ли од­ну фи­гу­ру брать, это, ко­неч­но, Бо­рис Па­с­тер­нак, он во­брал всё, это ве­ли­чай­ший по­эт не толь­ко рус­ский, но ми­ро­вой. Даль­ше, ну, Хлеб­ни­ков, ну, За­бо­лоц­кий… Мо­жет, пред­ше­ст­вен­ни­ки, мо­жет, нет. Те­перь что ка­са­ет­ся се­го­дняш­них по­этов. Вот бы­ла рос­кош­ная со­вер­шен­но по­этес­са Ни­на Ис­крен­ко. Сей­час у неё вы­шла по­смерт­ная кни­га, мо­жет, до Ле­нин­гра­да она не до­шла, но в Моск­ве её бы­с­т­ро рас­ку­пи­ли, весь ти­раж, это за­ме­ча­тель­но. В Пе­тер­бур­ге сей­час есть и Кри­ву­лин, и Куш­нер, и Со­сно­ра, Еле­на Шварц. Пре­крас­ные по­эты. Сей­час как раз по­этов мно­го, по­это­му ка­кая-то сим­ме­т­рия идёт с на­ча­лом ве­ка. Про­сто вы сей­час не очень это за­ме­ча­е­те... Юн­на Мо­риц, Бел­ла Ах­ма­ду­ли­на, рос­кош­ные по­эты.

– Око­ло со­ро­ка лет на­зад вы на­зва­ли тог­даш­нюю мо­ло­дёжь «вер­ти­каль­ным по­ко­ле­ни­ем». По­че­му имен­но так? И ка­ки­ми сло­ва­ми вы обо­зна­чи­ли бы мо­ло­дёжь се­го­дняш­не­го дня?

– Вы зна­е­те, это бы­ло ска­за­но за­паль­чи­во тог­да, это бы­ло в ин­тер­вью, и за это Ни­ки­та Сер­ге­е­вич на ме­ня как раз и об­ру­шил­ся. Я го­во­рил, что нет го­ри­зон­таль­ных по­ко­ле­ний, то есть воз­ра­ст­ных, пло­с­ко­ст­ных по­ко­ле­ний, а есть вер­ти­каль­ное по­ко­ле­ние, то есть, пред­по­ло­жим, Пуш­кин, Лер­мон­тов, Па­с­тер­нак и Ах­ма­ду­ли­на для ме­ня тог­да бы­ли од­но и то же по­ко­ле­ние. Или Ис­крен­ко и Еле­на Ни­ку­ро – это од­но и то же по­ко­ле­ние, так что сей­час то­же ка­кие-то есть вер­ти­каль­ные и го­ри­зон­таль­ные по­ко­ле­ния. Но, увы, там они не по­ня­ли ни­че­го, ска­за­ли: «Вер­ти­каль­ное ещё по­ко­ле­ние ка­кое-то». И Ван­да Ва­си­лев­ская на­ча­ла этот ба­зар, она ска­за­ла, что вот со­ци­а­лизм не мо­гут в Поль­ше по­ст­ро­ить, по­то­му что я даю та­кие вот ин­тер­вью. И Па­с­тер­нак – это был враг на­ро­да тог­да, и вдруг я ска­зал, что ге­ни­аль­но­го Па­с­тер­на­ка я мо­гу по­ста­вить в од­ном по­ко­ле­нии, в од­ном ря­ду с Лер­мон­то­вым. И вот по­лу­чи­лась та­кая ве­сё­лень­кая ис­то­рия, Ни­ки­та Сер­ге­е­вич очень оби­дел­ся.

– Ска­жи­те, по­жа­луй­ста, как из­ме­ни­лась ва­ша жизнь по­сле из­ме­не­ния эко­но­ми­че­с­кой си­ту­а­ции в Рос­сии? Ка­кие из со­бы­тий ва­шей жиз­ни ока­за­ли на вас на­и­боль­шее вли­я­ние и по­вли­я­ли на твор­че­ст­во?

– Вы име­е­те в ви­ду – ма­те­ри­аль­но? Ко­неч­но, вся ли­те­ра­ту­ра сей­час жи­вёт не так рос­кош­но, как рань­ше, и сла­ва Бо­гу, на­вер­ное, по­то­му что по­эт не мо­жет очень ши­кар­но жить. Что ка­са­ет­ся вну­т­рен­не – нет цен­зу­ры. Это же не­ве­ро­ят­но, вы не мо­же­те се­бе пред­ста­вить, что все сти­хи, ко­то­рые я вам чи­тал, цен­зу­ра не про­пу­с­ка­ла, по­ни­ма­е­те. Сво­бо­да – это рос­кош­но. Это един­ст­вен­ное, на­вер­ное, до­сти­же­ние на­ше, что вот есть сво­бо­да, ос­таль­ное всё ужас­но, на­вер­ное… А что ка­са­ет­ся со­бы­тий… Ну, пер­вое со­бы­тие – встре­ча с Па­с­тер­на­ком, по­том вто­рая встре­ча с Ни­ки­той Сер­ге­е­ви­чем… Нет, каж­дое, каж­дое со­бы­тие по­вли­я­ло. Вот да­вай­те я вам про­чи­таю од­но сти­хо­тво­ре­ние, тех вре­мён:

 

Ду­ша моя сов­сем не­ма,

Она не мо­жет вы­ра­жать­ся.

И опу­с­те­ли за­кро­ма,

Сти­хам нет си­лы раз­гу­лять­ся...

 

По­че­му это сти­хо­тво­ре­ние вы­зва­ло скан­дал? По­то­му что они ска­за­ли: «Ах, о чём ты пла­чешь бе­ло­му Вла­ди­ми­ру», они по­ня­ли, что это Вла­ди­мир Ки­рил­ло­вич, ко­то­рый был наш го­су­дарь, ко­то­рый жил в Ис­па­нии. По­ни­ма­е­те, всё вре­мя идут ас­со­ци­а­ции с по­ли­ти­кой, ко­то­рые ме­ша­ют, и сла­ва Бо­гу, что сей­час мы сво­бод­ны от этих пут, я мо­гу пи­сать дей­ст­ви­тель­но те ве­щи, ра­ди ко­то­рых я ро­дил­ся, это фор­маль­ные ве­щи, это ра­ди че­го по­эзия пи­шет­ся.

– В на­ча­ле пу­ти вы счи­та­лись по­этом ан­де­г­ра­ун­да. Кто с ва­ми был ря­дом в то вре­мя и что с эти­ми людь­ми те­перь?

– Что с Оку­д­жа­вой, вы зна­е­те, он уже там… Ря­дом бы­ла Ах­ма­ду­ли­на… Кто ещё? Ну вот та­кой Сап­гир, пре­крас­ный по­эт Ге­н­рих Сап­гир, вот это на­сто­я­щий ан­де­г­ра­унд, или Игорь Хо­лин, это всё ве­ли­кие рус­ские не­до­оце­нён­ные по­эты. Или Юн­на Мо­риц… А Со­сно­ра ваш, это су­пер. Кста­ти, я по­мню, вот пе­ред смер­тью Ал­лен Гин­зберг спра­ши­вал ме­ня: «Как там Со­сно­ра?». Он, вы зна­е­те, на свои день­ги, он его ле­чил, вос­ста­но­вил слух… В об­щем, это есть ми­ро­вая со­ли­дар­ность по­этов, и сла­ва Бо­гу, что она есть.

– На­пи­са­ли бы вы сей­час по­эму, ана­ло­гич­ную «Лон­жю­мо»?

– Сей­час, ко­неч­но, не на­пи­сал, по­то­му что я на­пи­сал её тог­да. И это за­ко­но­мер­но – тог­да я был под оба­я­ни­ем и под ма­ги­ей от­но­ше­ния Па­с­тер­на­ка к Ле­ни­ну, это аб­со­лют­но каль­ка его от­но­ше­ния к Ле­ни­ну. И по­том, я ска­жу, что я не сты­жусь ни­че­го, что я на­пи­сал, по­то­му что, я го­во­рю, это бы­ла опять дик­тов­ка от­ту­да от­ку­да-то, я за это не от­ве­чаю, но есть сэр Исайя Бер­лин, это ве­ли­чай­ший, на­вер­ное, фи­ло­соф, не­дав­но ушед­ший, и я его спро­сил про Ле­ни­на. Он ска­зал, что Ле­нин объ­ек­тив­но был пре­ступ­ни­ком, субъ­ек­тив­но же он не был пре­ступ­ни­ком. И по­том, по­эзия, я ду­маю, долж­на вы­ра­жать ил­лю­зии на­ро­да то­же. И вот эти ил­лю­зии, на­вер­ное, в «Лон­жю­мо» бы­ли.

– Счи­та­е­те ли вы, что вли­я­ние ли­те­ра­ту­ры на об­ще­ст­во, тра­ди­ци­он­но столь силь­ное в Рос­сии, ны­не уте­ря­но и, воз­мож­но, без­воз­врат­но?

– Ну, я не ду­маю, что без­воз­врат­но уте­ря­но. По­ни­ма­е­те, у нас  силь­на при­выч­ка по­учать, по­вто­рять, что по­эт в Рос­сии боль­ше чем по­эт… Но по­эт это не Гит­лер, не Ста­лин, что­бы по­ка­зы­вать до­ро­гу ту­да, ту­да, ту­да. А по­эт как раз не вла­с­те­лин дум, он вла­с­те­лин чувств, мо­жет быть. И сей­час ли­те­ра­ту­ра, на­вер­ное, на­ко­нец, ста­нет тем, чем она долж­на бы­ла быть, по­то­му что рань­ше это бы­ло един­ст­вен­но сво­бод­ное по­ле, где ты мог что-то ска­зать. По­это­му по­ли­ти­ки тут бы­ло слиш­ком мно­го, на­вер­ное, а сей­час, сла­ва Бо­гу, это­го нет.

– Ан­д­рей Ан­д­ре­е­вич, ска­жи­те не­сколь­ко слов о твор­че­ст­ве Ио­си­фа Брод­ско­го.

– Ну что Брод­ский… Брод­ский пре­крас­ный по­эт. Мне жал­ко, что мы не бы­ли с ним близ­ки. Он мне нра­вит­ся на пе­ре­ло­ме, ког­да он при­ехал от­сю­да и вот по­се­лил­ся у Дав­ле­е­ва-Чо­да­на и пи­сал ве­щи с рус­ским ну­т­ром та­ким, и в то же вре­мя ан­г­ло­ман­ская та­кая сти­хия у не­го бы­ла. Вот это, я ду­маю, луч­ший Брод­ский. Ну я вам ска­жу, что один раз все­го мы с ним го­во­ри­ли, это бы­ло в Нью-Йор­ке, он поз­вал ме­ня к се­бе вы­пить ко­фе, та­кая бы­ла у не­го бе­лень­кая ак­ку­рат­ная квар­ти­ра. Он на­лил по рюм­ке вод­ки, сва­рил ко­фе, и ста­ли мы го­во­рить. Он очень ин­те­рес­но го­во­рил, и без по­зы. Обыч­но го­во­ри­ли, что у не­го очень пло­хой ха­рак­тер, но я это­го не за­ме­тил. Он го­во­рил о Ман­дель­ш­та­ме, ко­неч­но, по­том он мно­го рас­ска­зы­вал об Ах­ма­то­вой. Ах­ма­то­ва – это ве­сё­лый че­ло­век бы­ла, и я со­вер­шен­но дру­гую Ах­ма­то­ву знал, бы­ло ин­те­рес­но. А вдруг что-то за­шур­ша­ло ря­дом. Я смо­т­рю – кош­ка с ошей­нич­ком, с бе­лой груд­кой. Я го­во­рю: «Как её зо­вут?». Он го­во­рит: «Мис­си­си­пи. Я счи­таю, что в име­ни кош­ки долж­на быть бук­ва «с». Я го­во­рю: «А по­че­му не «СССР»?». Он го­во­рит: «Р» ме­ша­ет». По­том го­во­рит: «А у вас есть кош­ка?». Я го­во­рю: «Есть». «Как зо­вут?» – «Кус-Кус». А «кус-кус» – это на­зва­ние араб­ских ре­с­то­ра­нов во всём ми­ре, кус-кус, кус-кус… И зна­е­те, вот тут он стал по­этом – у не­го за­жёг­ся зра­чок, вся эта ше­лу­ха ото­шла, он го­во­рит: «О, это пре­крас­но, это ми­с­ти­ка, это Еги­пет, это кош­ка, кош­ка, это ми­с­ти­ка, это Еги­пет, это араб­ское». И вот этим он за­пом­нил­ся на­всег­да, и то, что он стал ча­с­тью рус­ской ре­чи, это, по-мо­е­му, са­мая выс­шая бла­го­дать для по­эта.


Подготовил
А. ЗАПЕСОЦКИЙ




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования