Архив : №24. 11.06.2010

Самый пламенный ум

Дискуссия о Виссарионе Григорьевиче Белинском, возникшая в «Литературной России», ещё раз показывает, насколько живо воспринимаются его творчество и личность до сих пор. Возникающие время от времени среди некоторых его читателей навязчивые сомнения в его гениальности сродни навязчивым обсуждениям загробных тайн Гоголя. А был ли Белинский гением? А умер ли на самом деле Гоголь или только заснул летаргическим сном? Возникают время от времени такие всплески то ли мыслей, то ли эмоций. Однако отношение читающей публики к Гоголю всё-таки проще – его просто любят (если не все, то многие), а с Белинским сложнее – такое впечатление, что к обычной любви тут примешивается и любовь-ненависть. А может быть, это и закономерно, когда речь идёт о «неистовом Виссарионе» – не только он сам был неистовым, но и восприятие его до сих пор тоже отчасти «неистовое». Наряду с серьёзными исследовательскими работами о его жизни и творчестве появляются и такие выступления, как статья Юрия Павлова «Белинский как эмбрион, или Спасибо Винникову» («Литературная Россия» от 09.04.2010), где автор постарался собрать какой только можно компромат на Белинского, преимущественно выдёргивая из его личной переписки отдельные фразы и выбирая наиболее резкие суждения о нём его оппонентов (которые, впрочем, сами были далеко не идеальными людьми).

Каких только упрёков здесь ни прозвучало, например, в том, что он является якобы «родоначальником вульгарно-социологического направления в отечественной критике». Нет, Белинский – родоначальник концептуального направления в отечественной критике, без которого и критика-то сама по себе читателям была бы не интересна, кроме узкого круга специалистов.

Другой упрёк – «противоречивость взглядов». Так названа способность Белинского к стремительному развитию, постижению на этом пути различных философских идей, их глубокому осмыслению, даже переживанию и, главное, творческому развитию их. «Одно из самых чутких сердец, – писал о нём Короленко, – самый подвижный, беспокойный, пламенный ум, страстно, мучительно и искренно искавший истины, никогда не боявшийся расстаться с тем, что он признавал заблуждением, и пуститься в новый путь для новых исканий». Странно, что Ю.Павлов в этом видит недостаток. Способность к развитию – это достоинство, а не недостаток. Впрочем, в эпоху постмодерна, когда с идеями и развитием дело обстоит неважно, действительно Белинский может показаться несколько экзотическим явлением. Но разве тут дело в нём?

Одну из таких идей, которая в какой-то момент стала близка Белинскому, Юрий Павлов преподносит как ещё один компромат на него, выхватывая фразу из его частной переписки («Начинаю любить человечество маратовски…») и аккуратно при этом умалчивая о том, что этот «революционный» момент был всего лишь одним из многих этапов его идейного развития – причём не самым продолжительным и не последним по времени. В конце жизни его надежды были связаны не с революцией, а с готовящейся крестьянской реформой и просветительской работой, и его последние письма вполне ясно об этом говорят.

Вот с помощью таких умалчиваний и порой смешных, а порой и грязноватых обвинений и составлена в основном статья Юрия Павлова. Смешны, например, упрёки Белинскому в том, что он знал только один иностранный язык, да и то не в совершенстве (однако в юности одно время зарабатывал себе на жизнь переводами), тогда как «блестяще образованные славянофилы владели 4–5 иностранными языками». Действительно, Белинскому гораздо сложнее было получить блестящее образование, так как он не был богат, не имел обширных поместий с сотнями крепостных, какими владели некоторые выдающиеся славянофилы. Белинский же, наоборот, сделал всё, чтобы единственная крепостная, принадлежавшая его семье, была отпущена на волю. Впрочем, задачей Белинского было владеть не иностранными языками, а русским – и он им владел так, как не владели, наверное, все славянофилы, вместе взятые.

 

 

По­че­му-то рас­хож­де­ние во мне­ни­ях Бе­лин­ско­го со сла­вя­но­фи­ла­ми пре­под­но­сит­ся как его не­до­ста­ток или ошиб­ка, как буд­то сла­вя­но­фи­лы вла­де­ли «ис­ти­ной в по­след­ней ин­стан­ции». Но ведь, на­при­мер, и Го­голь к ним не при­мк­нул. Воз­мож­но, хо­тя бы да­же бла­го­да­ря мас­шта­бу сво­е­го та­лан­та, Бе­лин­ский, бу­ду­чи за­пад­ни­ком, знал и по­ни­мал Рос­сию и рус­ско­го че­ло­ве­ка го­раз­до луч­ше, чем са­ми сла­вя­но­фи­лы, по­доб­но то­му как Го­голь, пи­сав­ший «Мёрт­вые ду­ши» за гра­ни­цей, мог ви­деть Русь «во всей её гро­ма­де». Кри­ти­ка Бе­лин­ским раз­лич­ных бе­зо­б­ра­зий, тво­ря­щих­ся в род­ной стра­не, все­гда (а не толь­ко в по­след­ние го­ды жиз­ни) со­че­та­лась с лю­бо­вью к ней: «Чем боль­ше жи­ву и ду­маю, тем боль­ше, кров­нее люб­лю Русь, но на­чи­наю со­зна­вать, что это с её суб­стан­ци­аль­ной сто­ро­ны, но её оп­ре­де­ле­ние, её дей­ст­ви­тель­ность на­сто­я­щая на­чи­на­ют при­во­дить ме­ня в от­ча­я­ние – гряз­но, мерз­ко, воз­му­ти­тель­но, не­че­ло­ве­че­с­ки» (из пись­ма В.П. Бот­ки­ну 1839 го­да).

Что же ка­са­ет­ся ед­ких вы­ска­зы­ва­ний До­сто­ев­ско­го о Бе­лин­ском, ко­то­рые во мно­же­ст­ве со­бра­ны в ста­тье Пав­ло­ва, то ко­го, в пер­вую оче­редь, они ха­рак­те­ри­зу­ют? До­сто­ев­ский в «Днев­ни­ке пи­са­те­ля» вспо­ми­нал о сво­ём по­тря­са­ю­щем впе­чат­ле­нии от встре­чи с Бе­лин­ским в са­мом на­ча­ле сво­е­го ли­те­ра­тур­но­го пу­ти и от той энер­гич­ной, «не­ис­то­вой», ще­д­рой под­держ­ки, ко­то­рую ока­зал ему Бе­лин­ский, как буд­то пе­ре­дав ему за­ряд ду­хов­ных сил для пре­одо­ле­ния мно­гих жиз­нен­ных ис­пы­та­ний.

Ес­ли До­сто­ев­ский, пре­крас­но по­ни­мая боль­шое зна­че­ние Бе­лин­ско­го для его пи­са­тель­ской судь­бы, в то же вре­мя ста­рал­ся по­до­брать как мож­но бо­лее гад­кие эпи­те­ты для Вис­са­ри­о­на Гри­го­рь­е­ви­ча (вро­де «шу­ше­ры» и «смрад­ной бу­каш­ки»), то о чьём «мо­раль­ном об­ли­ке» это го­во­рит – Бе­лин­ско­го или са­мо­го До­сто­ев­ско­го?

То же са­мое от­но­сит­ся и к не­ле­пым рос­сказ­ням о яко­бы ру­га­ни Бе­лин­ско­го в ад­рес Хри­с­та. Это со­вер­шен­но про­ти­во­ре­чит фак­там, а имен­но со­дер­жа­нию пе­ре­пи­с­ки Бе­лин­ско­го, в ко­то­рой впол­не яс­но от­ра­зи­лись его убеж­де­ния и на­ст­ро­е­ния: как бы он ни был ре­зок в вы­ра­же­ни­ях и от­кро­ве­нен в суж­де­ни­ях, но здесь нет ни од­но­го не то что ру­га­тель­но­го, но да­же хо­тя бы лег­ко­мыс­лен­но­го вы­ска­зы­ва­ния о Хри­с­те или Еван­ге­лии. Ни­ког­да он не раз­гла­голь­ст­во­вал об этом всуе, ог­ра­ни­чи­ва­ясь лишь крат­ки­ми и впол­не поч­ти­тель­ны­ми сло­ва­ми: «Быть апо­с­то­ла­ми про­све­ще­ния – вот на­ше на­зна­че­ние. Итак, бу­дем под­ра­жать апо­с­то­лам Хри­с­та, ко­то­рые не де­ла­ли за­го­во­ров и не ос­но­вы­ва­ли ни тай­ных, ни яв­ных по­ли­ти­че­с­ких об­ществ, рас­про­ст­ра­няя уче­ние сво­е­го Бо­же­ст­вен­но­го Учи­те­ля, но ко­то­рые не от­ре­ка­лись от Не­го пе­ред ца­ря­ми и су­ди­я­ми и не бо­я­лись ни ог­ня, ни ме­ча» (из пись­ма Д.П. Ива­но­ву); «Для ме­ня Еван­ге­лие – аб­со­лют­ная ис­ти­на. <…> На­до чи­тать ча­ще Еван­ге­лие – толь­ко от не­го и мож­но ожи­дать пол­но­го уте­ше­ния. Но об этом или всё, или ни­че­го» (из пись­ма В.П. Бот­ки­ну); «Ук­ре­пи те­бя Хри­с­тос на тер­пе­ние и на свя­той по­двиг: <…> слу­жа опо­рою дрях­ло­му и сла­бо­му ста­ри­ку-от­цу и ма­лым де­тям, ты бу­дешь иметь пра­во иной раз с ува­же­ни­ем взгля­нуть и на се­бя» (из пись­ма В.П. Бот­ки­ну). И да­же в зна­ме­ни­том «зальц­брунн­ском» пись­ме к Го­го­лю 1847 го­да Бе­лин­ский, до­воль­но рез­ко кри­ти­куя цер­ковь, о са­мом Хри­с­те на­пи­сал с преж­ним бла­го­го­ве­ни­ем: «Он пер­вый воз­ве­с­тил лю­дям уче­ние сво­бо­ды, ра­вен­ст­ва и брат­ст­ва и му­че­ни­че­ст­вом за­пе­чат­лел, ут­вер­дил ис­ти­ну сво­е­го уче­ния».

Не­ук­лю­же вы­рва­ны Юрием Пав­ловым из кон­тек­с­та кри­ти­че­с­кие вы­ска­зы­ва­ния Бе­лин­ско­го (опять же из его ча­ст­ной пе­ре­пи­с­ки) о Шев­чен­ко и Го­го­ле, ко­то­рые Пав­лов рас­про­ст­ра­ня­ет и на всех ма­ло­рос­сов во­об­ще. О Го­го­ле мож­но при­ве­с­ти мно­же­ст­во вы­ска­зы­ва­ний Бе­лин­ско­го, го­во­ря­щих о люб­ви к не­му и вы­со­кой оцен­ке его твор­че­ст­ва.

Дис­кус­сия же по по­во­ду «Вы­бран­ных мест из пе­ре­пи­с­ки с дру­зь­я­ми» – де­ло не лич­ных от­но­ше­ний Го­го­ля и Бе­лин­ско­го, а их идей­ных раз­но­гла­сий.

Что же ка­са­ет­ся не­ле­ст­но­го от­зы­ва Бе­лин­ско­го о Та­ра­се Шев­чен­ко, то кон­текст здесь со­сто­ит в том, что Бе­лин­ский рас­суж­да­ет во­все не о его по­эзии, а о его по­ступ­ке, имев­шем ско­рее по­ли­ти­че­с­кий ха­рак­тер, – двух «па­ск­ви­лях», ко­то­рые по­эт на­пи­сал на им­пе­ра­то­ра и им­пе­ра­т­ри­цу. За это дей­ст­ви­тель­но Бе­лин­ский на­звал его ос­лом (под­черк­ну – в ча­ст­ном пись­ме од­но­му из са­мых близ­ких дру­зей П.В. Ан­нен­ко­ву), по­то­му что счи­тал, что по­доб­ные вы­ход­ки за­став­ля­ют пра­ви­тель­ст­во быть по­до­зри­тель­ны­м к ли­те­ра­тур­ной и жур­наль­ной де­я­тель­но­с­ти во­об­ще, ви­деть вез­де бунт, а зна­чит со­зда­вать ещё боль­ше пре­пят­ст­вий к про­све­ще­нию, раз­ви­тию ли­те­ра­ту­ры и про­ве­де­нию не­об­хо­ди­мых ре­форм. По этой же при­чи­не Бе­лин­ский в том же пись­ме от­ри­ца­тель­но ото­звал­ся и о дру­гом ма­ло­рос­сий­ском ли­те­ра­то­ре – Ку­ли­ше, ко­то­рый в од­ном из жур­на­лов на­пи­сал, что Ма­ло­рос­сия долж­на от­торг­нуть­ся от Рос­сии. По это­му по­во­ду Бе­лин­ский за­ме­тил: «Ка­кое же пра­ви­тель­ст­во поз­во­лит пе­чат­но про­по­ве­до­вать от­тор­же­ние от не­го об­ла­с­ти?». Вслед­ст­вие этой ис­то­рии вы­нуж­ден был уй­ти в от­став­ку срав­ни­тель­но ли­бе­раль­ный цен­зор – эта по­те­ря, ко­неч­но, Бе­лин­ско­го воз­му­ти­ла.

И в свя­зи с этим воз­ни­ка­ет во­прос. Бе­лин­ский, ув­ле­кав­ший­ся на ка­ком-то эта­пе ре­во­лю­ци­он­ны­ми иде­я­ми, Юри­ю Пав­ло­ву не нра­вит­ся. Бе­лин­ский-го­су­дар­ст­вен­ник (ка­ким он пред­ста­ёт в этом, бо­лее по­зд­нем пись­ме), свя­зы­ва­ю­щий свои на­деж­ды с раз­ви­ти­ем про­све­ще­ния и ре­фор­ма­ми, – то­же не нра­вит­ся. Так что же Пав­ло­ву во­об­ще на­до от Бе­лин­ско­го? Для че­го за­те­ян этот столь не­ле­по и гряз­но­ва­то вы­пол­нен­ный под­бор ком­про­ма­та? Не­уже­ли толь­ко за­тем, что мне­ние Юри­я­ Пав­ло­ва об об­ра­зе Та­ть­я­ны Ла­ри­ной не сов­па­да­ет с трак­тов­кой Бе­лин­ско­го? Тог­да по­че­му эта ста­тья по­яви­лась толь­ко сей­час, а не не­сколь­ко де­ся­ти­ле­тий на­зад? Ведь не се­го­дня же впер­вые ав­тор оз­на­ко­мил­ся с твор­че­ст­вом Бе­лин­ско­го.

Мо­жет быть, «лар­чик от­кры­ва­ет­ся» го­раз­до про­ще? Конъ­юнк­ту­ра из­ме­ни­лась. Ког­да-то, в со­вет­ское вре­мя, у всех клас­си­ков стре­ми­лись най­ти ре­во­лю­ци­он­ные мо­ти­вы, ста­ра­лись и Бе­лин­ско­го «при­тя­нуть за уши» к ре­во­лю­ци­о­не­рам. Те­перь дру­гая «мо­да», зна­ки по­ме­ня­лись на про­ти­во­по­лож­ные, и по­че­му бы не по­пы­тать­ся сбро­сить ко­го-ни­будь «с па­ро­хо­да со­вре­мен­но­с­ти» в уго­ду те­ку­ще­му мо­мен­ту?

Кро­ме то­го, что, чи­тая ста­тью Юрия Пав­ло­ва, мож­но улыб­нуть­ся и ужас­нуть­ся, как от­ме­че­но в от­кли­ке на неё Р.Сен­чи­на («Улыб­нуть­ся или ужас­нуть­ся?», «Ли­те­ра­тур­ная Рос­сия» от 16.04.2010), но ещё и воз­ни­ка­ет во­прос: не гад­ко со­би­рать-то по­доб­ную под­бор­ку га­до­с­тей? И о ком – о Бе­лин­ском, ко­то­ро­му кри­ти­ка обя­за­на не толь­ко тем, что он бла­го­да­ря сво­е­му ге­ни­аль­но­му та­лан­ту под­нял на не­бы­ва­лую вы­со­ту сам этот жанр, но и тем, что при­влёк к не­му вни­ма­ние всей чи­та­ю­щей пуб­ли­ки. Как от­ме­чал Иван Ак­са­ков, «имя Бе­лин­ско­го из­ве­ст­но каж­до­му сколь­ко-ни­будь мыс­ля­ще­му юно­ше, вся­ко­му жаж­ду­ще­му све­же­го воз­ду­ха сре­ди во­ню­че­го бо­ло­та про­вин­ци­аль­ной жиз­ни. <…> «Мы Бе­лин­ско­му обя­за­ны сво­им спа­се­ни­ем», – го­во­рят мне вез­де мо­ло­дые че­ст­ные лю­ди в про­вин­ци­ях». Ес­ли бы не де­я­тель­ность «не­ис­то­во­го Вис­са­ри­о­на», зна­чи­тель­но пре­вос­хо­див­шая по сво­е­му зна­че­нию скром­ные мас­шта­бы жа­н­ра ли­те­ра­тур­ной кри­ти­ки, то ко­му бы­ли бы ин­те­рес­ны все эти ре­цен­зии, кри­ти­че­с­кие об­зо­ры и спо­ры ли­те­ра­то­ров меж­ду со­бой? Толь­ко са­мим же ли­те­ра­то­рам. Та­ким об­ра­зом, ав­тор ста­тьи, сам яв­ля­ясь ли­те­ра­тур­ным кри­ти­ком, пы­та­ет­ся «ру­бить сук, на ко­то­ром си­дит», на­зы­вая се­бя при этом «кар­ли­ком» (по срав­не­нию с Бе­лин­ским).

Осо­бен­но за­ня­тен ме­тод Юри­я ­Пав­ло­ва ис­поль­зо­вать са­мо­кри­тич­ные и са­мо­иро­нич­ные вы­ска­зы­ва­ния Бе­лин­ско­го в его пись­мах («Я бы­ло не­дав­но при­шёл в от­ча­я­ние от сво­ей не­спо­соб­но­с­ти пи­сать…») как воз­мож­ность и из них то­же по­черп­нуть не­мно­го ком­про­ма­та про­тив не­го же са­мо­го – Бе­лин­ско­го. Да­же не об­суж­дая эти­че­с­кую сто­ро­ну та­ко­го при­ёма, мож­но за­ме­тить, что дей­ст­ви­тель­но «не­ис­то­вый Вис­са­ри­он» умел жё­ст­ко кри­ти­ко­вать не толь­ко дру­гих, но и се­бя, от­кро­вен­но при­зна­вая свои не­до­стат­ки и иро­ни­зи­руя над со­бой (цен­ное ка­че­ст­во, ко­то­рое ни­ко­му бы не по­ме­ша­ло). Но, тем не ме­нее, в его пись­мах есть не толь­ко мо­мен­ты са­мо­би­че­ва­ния и со­кру­ше­ния о сво­их ошиб­ках, сла­бо­с­тях и не­до­стат­ках. Есть и объ­ек­тив­ная спо­кой­ная оцен­ка сво­их сил и вкла­да в раз­ви­тие рус­ской куль­ту­ры: «По­чёт­но­го име­ни в граж­дан­ст­ве я не же­лаю, по­то­му что не со­мне­ва­юсь его иметь, и да­же те­перь имею его в из­ве­ст­ной сте­пе­ни» (из пись­ма М.А. Ба­ку­ни­ну 1838 го­да).

Мно­гие из тех сво­бод и граж­дан­ских прав, ко­то­рые мы все се­го­дня име­ем от рож­де­ния и вос­при­ни­ма­ем как са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, во вре­ме­на Бе­лин­ско­го бы­ли пред­ме­том меч­та­ний и стрем­ле­ний, и та­кие лю­ди, как он, сво­ей де­я­тель­но­с­тью при­бли­жа­ли не­об­хо­ди­мые ре­фор­мы. Как под­чёр­ки­вал Тур­ге­нев, «Бе­лин­ский лю­бил Рос­сию; но он так­же пла­мен­но лю­бил про­све­ще­ние и сво­бо­ду: со­еди­нить в од­но эти выс­шие для не­го ин­те­ре­сы – вот в чём со­сто­ял весь смысл его де­я­тель­но­с­ти, вот к че­му он стре­мил­ся».

Ирина МОНАХОВА