Архив : №26. 25.06.2010

Перепуганный сын меньшевика

 У Вадима Кожевникова было два достижения. Во-первых, он 35 лет продержался на посту главного редактора журнала «Знамя». И, во-вторых, прославил в романе «Щит и меч» советских разведчиков.

Вадим Михайлович Кожевников родился 9 (по новому стилю 22) апреля 1909 года в сибирском городе Нарым. Во всех официальных биографиях писателя до сих пор сообщается, что отец и мать у него были ссыльными революционерами-большевиками (очередное такое утверждение можно найти, в частности, в трёхтомном словаре «Русская литература ХХ века. Прозаики. Поэты. Драматурги», изданном в 2005 году). Эту легенду в какой-то мере поддерживал и сам Кожевников. Уже в 1971 году он в своей автобиографии писал, что родился «в Нарыме, куда были сосланы мои родители за революционную деятельность: мать по делу подпольной типографии в Москве на Лесной улице, в 1906 году, отец в этом же году по делу Ростовской организации РСДРП» («Советские писатели. Автобиографии», том 4, М., 1972).

В реальности же всё обстояло несколько иначе. Михаил Кожевников был обычным студентом. Как писала его внучка Надя, «в молодёжных брожениях он активного участия не принимал. Знаю доподлинно, со слов папы: дед первый раз в одиночку попал, не пожелав выдать тех, кто оставил у него материал для взрывчатки, вату и нитроглицерин, всего-то на ночь, но кто-то донёс, и нагрянули с обыском (Н.Кожевникова. Пастернак, Мравинский, Ефремов и другие. М., 2007). Судя по всему, он изначально симпатизировал меньшевикам, хотя позже принял участие в организации побега Сталина из Туруханского края. К меньшевикам, видимо, относилась и мать Кожевникова (кстати, в своё время она сидела в одной камере с Инессой Арманд). В ссылке родители будущего писателя, как я понял, занимались медициной.

 

В Моск­ву Ко­жев­ни­ко­вы при­еха­ли уже в 1925 го­ду. Как по­том пи­са­ла их внуч­ка, они «при­по­зд­ни­лись (и силь­но) к де­лёж­ке пи­ро­га. Дру­зья их, Ры­ков, Буб­нов, Куй­бы­шев ут­вер­ди­лись уже в крем­лёв­ских апар­та­мен­тах, а но­во­яв­лен­ным про­вин­ци­а­лам до­ста­лась ком­на­та в ком­му­нал­ке». Но по­том это об­сто­я­тель­ст­во сы­г­ра­ло им на ру­ку. Ког­да власть взя­лась за ис­ко­ре­не­ние ста­рых боль­ше­ви­ков, до­бив­ших­ся в со­вет­ском го­су­дар­ст­ве вид­ных по­стов, их да­же не за­ме­ти­ли, и они ос­та­лись жи­вы.

Ва­дим Ко­жев­ни­ков, сра­зу со­об­ра­зил, что на­до де­лать ра­бо­чую би­о­гра­фию, и по­спе­шил на стро­и­тель­ст­во Ша­тур­ской эле­к­т­ро­стан­ции, од­но­вре­мен­но за­няв­шись бок­сом. По­том он по­сту­пил на раб­фак име­ни М.Н. По­кров­ско­го. В 1929 го­ду его за­чис­ли­ли в МГУ на ли­те­ра­тур­но-эт­но­ло­ги­че­с­кий фа­куль­тет. Ещё че­рез год сын мень­ше­ви­ков опуб­ли­ко­вал в жур­на­ле «Рост» свой пер­вый рас­сказ «Порт».

Ко­жев­ни­ков сра­зу на­учил­ся дер­жать нос по ве­т­ру. Не слу­чай­но пер­вым его ге­ро­ем стал Ста­лин, ру­ко­во­див­ший в граж­дан­скую вой­ну обо­ро­ной Ца­ри­цы­на. За по­весть «Ве­ли­кий при­зыв» мо­ло­до­го ав­то­ра тут же при­бли­зи­ли к вер­хам.

В на­ча­ле вой­ны Ко­жев­ни­ко­ва на­зна­чи­ли кор­ре­с­пон­ден­том в га­зе­ту За­пад­но­го фрон­та «Крас­но­ар­мей­ская прав­да». Уже в ок­тя­б­ре со­рок пер­во­го го­да его при­ня­ли в пар­тию. Ну а по­том он ока­зал­ся в «Прав­де».

В се­мье Ко­жев­ни­ко­ва со­хра­ни­лось не­сколь­ко пре­да­ний во­ен­ных лет. Я при­ве­ду од­но из них. «Ва­дим, во­ен­ный кор­ре­с­пон­дент, воз­вра­ща­ет­ся с фрон­та и мчит­ся, пре­дан­ный сын, к ро­ди­те­лям, вер­нув­шим­ся уже из эва­ку­а­ции (про­ве­дён­ной в Ка­за­ни, сре­ди пи­са­тель­ской род­ни, ку­да, как из­ве­ст­но, Ма­ри­ну Цве­та­е­ву не под­пу­с­ти­ли), и – не­лов­кость: ма­туш­ка от объ­я­тий от­ст­ра­ня­ет­ся, об­на­ру­жив у сы­на вшей, и на ночь ук­ла­ды­ва­ет его в ко­ри­дор­чи­ке, на сун­ду­ке. Знаю от ма­мы: па­па явил­ся к ней в ту же ночь, в ту по­ру ещё лю­бов­ни­ком, при­чём без вы­ка­зы­ва­е­мо­го на­ме­ре­ния же­нить­ся. И, ви­ди­мо, то, как она его встре­ти­ла, по кон­тра­с­ту с ма­те­рин­ской «лю­бо­вью», в нём, ба­лов­не-хо­ло­с­тя­ке, что-то сме­с­ти­ло» (ци­ти­рую по кни­ге до­че­ри пи­са­те­ля «Па­с­тер­нак, Мра­вин­ский, Еф­ре­мов и дру­гие», М., 2007).

Итак, от ма­те­ри Ко­жев­ни­ков от­пра­вил­ся к же­не из­ве­ст­но­го по­ляр­но­го лёт­чи­ка Ильи Ма­зу­ру­ка – Вик­то­рии. Со сто­ро­ны ка­за­лось, что Вик­то­рия бы­ла рож­де­на для бо­гем­но­го об­ра­за жиз­ни. Ни­кто не знал, что она окон­чи­ла и ра­бо­та­ла ли она ког­да-ни­будь. Ра­но вый­дя за­муж за про­слав­лен­но­го по­ляр­ни­ка, Вик­то­рия тут же ста­ла хо­зяй­кой ше­с­ти­ком­нат­ной квар­ти­ры в зна­ме­ни­том До­ме на на­бе­реж­ной. Толь­ко по­том вы­яс­ни­лось, как не­про­сто у этой кра­си­вой жен­щи­ны скла­ды­ва­лась судь­ба. Её отец был по­ля­ком, меч­тал стать юри­с­том, по­том по­пал на пер­вую ми­ро­вую вой­ну, а там слу­чи­лась ре­во­лю­ция. Он по­гиб, так и не уз­нав о рож­де­нии Ви­ки (род­ные счи­та­ли, что его уби­ли крас­ные). В дру­гую вой­ну, Оте­че­ст­вен­ную, ста­ло из­ве­ст­но, что все тёт­ки Ви­ки по­гиб­ли в Вар­шав­ском гет­то. Ви­ке бы дер­жать­ся и дер­жать­ся за Ма­зу­ру­ка, тем бо­лее у них уже под­ра­с­та­ла доч­ка Ири­на, но она по­сле вой­ны вдруг всё бро­си­ла и пе­ре­еха­ла в ком­му­нал­ку к чле­ну ред­кол­ле­гии га­зе­ты «Прав­да» по от­де­лу ли­те­ра­ту­ры Ва­ди­му Ко­жев­ни­ко­ву.

На­до ска­зать, что как пи­са­те­ля Ко­жев­ни­ко­ва дол­го прак­ти­че­с­ки ни­кто не знал. Га­зет­ные очер­ки в рас­чёт не при­ни­ма­лись. Тем не ме­нее в кон­це 1948 го­да орг­бю­ро ЦК ВКП(б) имен­но его пред­ло­жи­ло вме­с­то Все­во­ло­да Виш­нев­ско­го ут­вер­дить глав­ным ре­дак­то­ром жур­на­ла «Зна­мя». Эта идея, как го­во­ри­ли, ис­хо­ди­ла от Г.Ма­лен­ко­ва. Но чем ру­ко­вод­ст­во­вал­ся ста­лин­ский иде­о­лог, до сих пор не­по­нят­но.

Как вспо­ми­на­ла дочь Ко­жев­ни­ко­ва, «отец при­нял сло­жив­ший­ся ещё при Все­во­ло­де Виш­нев­ском кол­лек­тив. Но ус­ло­вия ста­ли дру­гие, и ему «по­ре­ко­мен­до­ва­ли» от бал­ла­с­та из­ба­вить­ся: че­рес­чур, мол, гу­с­то. Се­к­ре­тарь – Фа­ня Аб­ра­мов­на, в от­де­ле пуб­ли­ци­с­ти­ки Ни­на Из­ра­и­лев­на и Му­ля, то бишь Са­му­ил, и в про­зе Ту­ся [Со­фья Ра­зу­мов­ская. – В.О.]. Па­па не дал рас­тер­зать ни­ко­го. Из Ле­он­ть­ев­ско­го пе­ре­ул­ка, где вна­ча­ле «Зна­мя» рас­по­ла­га­лось, всех до­ста­вил по но­во­му ад­ре­су, на Твер­ской буль­вар».

На­деж­да Ко­жев­ни­ко­ва ут­верж­да­ла, что отец как ре­дак­тор по­вёл се­бя очень сме­ло. Она по­ста­ви­ла ему в за­слу­гу пуб­ли­ка­цию сти­хов Бо­ри­са Па­с­тер­на­ка. Но дочь так и не объ­яс­ни­ла, по­че­му её отец так и не ре­шил­ся па­с­тер­на­ков­ский ро­ман «Док­тор Жи­ва­го» на­пе­ча­тать це­ли­ком. Я уже не го­во­рю о том, ка­кую по­стыд­ную роль Ко­жев­ни­ков сы­г­рал в ис­то­рии с ро­ма­ном Ва­си­лия Гросс­ма­на «Жизнь и судь­ба».

В 1957 го­ду Ко­жев­ни­ков вы­пу­с­тил свою пер­вую бо­лее-ме­нее за­мет­ную кни­гу – ис­то­ри­ко-ре­во­лю­ци­он­ный ро­ман «За­ре на­вст­ре­чу». Дочь пи­са­те­ля счи­та­ла, что кри­ти­ки оши­боч­но эту вещь от­нес­ли к ре­а­ли­с­ти­че­с­ко­му жа­н­ру. Мол, в ре­аль­но­с­ти её отец со­чи­нил «ро­ман­ти­че­с­кую сказ­ку про то, ка­ких бы хо­те­лось ему иметь ро­ди­те­лей и ка­кую стра­ну», сде­лав гла­вен­ст­ву­ю­щей в кни­ге те­му се­мьи и люб­ви. Дей­ст­ви­тель­но, Ко­жев­ни­ков в ро­ма­не «За­ре на­вст­ре­чу» со­вер­шил не­кую под­ме­ну, пре­вра­тив сво­е­го от­ца – убеж­дён­но­го мень­ше­ви­ка в яро­ст­но­го боль­ше­ви­ка.

Как ре­дак­тор Ко­жев­ни­ков был страш­ным тру­сом. Сколь­ко хо­ро­ших книг он не пу­с­тил на стра­ни­цы «Зна­ме­ни». Кро­ме Гросс­ма­на, на его со­ве­с­ти Ан­на Ах­ма­то­ва. Ли­дия Чу­ков­ская 29 де­ка­б­ря 1962 го­да в сво­ём днев­ни­ке пи­са­ла, как «зна­ме­нос­цы» дол­го не мог­ли оп­ре­де­лить­ся, да­вать в жур­на­ле или нет ах­ма­тов­скую «По­эму без ге­роя». «До че­го же на­до­ели мне эти про­кля­тые ду­ра­ки, – под­чёр­ки­ва­ла Чу­ков­ская, – это сре­до­с­те­ние меж­ду на­ро­дом и его ве­ли­ким по­этом. Ре­дак­то­ру да­ют в ру­ки но­во­го «Мед­но­го всад­ни­ка», а он ко­бе­нит­ся. И что в «По­эме без ге­роя» мо­жет по­нять Ко­жев­ни­ков, сколь­ко бы раз он её ни чи­тал? Он бу­дет чи­тать её сле­ва на­пра­во, спра­ва на­ле­во, про­из­во­дя един­ст­вен­ную ра­бо­ту, на ко­то­рую он спо­со­бен: сыск. Он бу­дет вы­яс­нять, не спря­тан ли где-ни­будь под но­во­год­нею ма­с­кою Гу­ми­лёв. Не най­дёт, но, на вся­кий слу­чай, не на­пе­ча­та­ет».

Всё бо­лее-ме­нее не­стан­дарт­ное, от­ли­чав­ше­е­ся от ка­но­нов се­к­ре­тар­ской ли­те­ра­ту­ры, вы­зы­ва­ло у Ко­жев­ни­ко­ва по­до­зре­ние. Он ведь не по чье­му-то ука­за­нию, а по до­б­рой во­ле 2 мар­та 1963 го­да вы­лез в «Лит­га­зе­те» со ста­ть­ёй  «То­ва­ри­щи в борь­бе», ре­шив ни за что ни про что ляг­нуть рас­сказ Со­лже­ни­цы­на «Ма­т­рё­нин двор». Ко­жев­ни­ков все­рьёз всех убеж­дал, буд­то Со­лже­ни­цын свой рас­сказ на­пи­сал в том со­сто­я­нии, ког­да пи­са­тель «ещё не мог глу­бо­ко по­нять жизнь на­ро­да, дви­же­ние и ре­аль­ные пер­спек­ти­вы этой жиз­ни… Ри­со­вать со­вет­скую де­рев­ню как бу­нин­скую де­рев­ню в на­ши дни – ис­то­ри­че­с­ки не­вер­но».

Опыт­ные лю­ди вос­при­ня­ли роб­кие кри­ти­че­с­кие фор­му­ли­ров­ки Ко­жев­ни­ко­ва как проб­ный шар. Со­лже­ни­цын был убеж­дён: «Мас­ля­но­му В.Ко­жев­ни­ко­ву по­ру­чи­ли по­про­бо­вать, на­сколь­ко проч­но ме­ня за­щи­ща­ет трон. В круг­ло­об­ка­тан­ной ста­тье он про­ве­рил, до­пу­с­ка­ет­ся ли слег­ка тяп­нуть «Ма­т­рё­нин двор». Ока­за­лось – мож­но. Ока­за­лось, что ни у ме­ня, ни да­же у Твар­дов­ско­го ни­ка­кой за­щи­ты «на­вер­ху» нет... Тог­да ста­ли вы­пу­с­кать дру­го­го, тре­ть­е­го, ру­гать вслед за «Ма­т­рё­ной» уже и вы­со­чай­ше-одо­б­рен­но­го «Де­ни­со­ви­ча», – ни­кто не всту­пал­ся» («Но­вый мир», 1991, № 6).

Кста­ти, на за­ка­те хру­щёв­ской от­те­пе­ли бы­ли и та­кие кри­ти­ки, ко­то­рые на пол­ном се­рь­ё­зе пы­та­лись меж­ду про­зой Со­лже­ни­цы­на и Ко­жев­ни­ко­ва по­ста­вить знак ра­вен­ст­ва. Как тут не вспом­нить оди­оз­ную фи­гу­ру Вла­ди­ми­ра Ер­ми­ло­ва. Это он в но­я­б­ре 1962 го­да на стра­ни­цах «Прав­ды» ут­верж­дал, буд­то Ко­жев­ни­ков в по­ве­с­ти «День ле­тя­щий» раз­ре­шил на­род­ную те­му в том же «ху­до­же­ст­вен­ном клю­че», что и Со­лже­ни­цын в «Од­ном дне Ива­на Де­ни­со­ви­ча». Фак­ти­че­с­ки Ер­ми­лов сво­ей ста­ть­ёй «Во имя прав­ды» по­ста­вил на од­ну до­с­ку пол­ную гра­фо­ма­нию и на­сто­я­щую ли­те­ра­ту­ру.

А что Ко­жев­ни­ков? Он про­дол­жал ла­ви­ро­вать. Это свой­ст­во его на­ту­ры очень точ­но уло­вил Кор­ней Чу­ков­ский. В днев­ни­ке ста­ро­го ма­с­те­ра за 21 де­ка­б­ря 1964 го­да ос­та­лась та­кая за­пись: «Гу­ляя с За­лы­ги­ным и с Ели­за­ром Маль­ко­вым и с Ко­лей Сте­па­но­вым, мы встре­ти­ли Ва­ди­ма Ко­жев­ни­ко­ва – ко­то­рый все­гда про­хо­дил ми­мо ме­ня не здо­ро­ва­ясь, но те­перь вдруг при­знал и про­шёл с на­ми це­лый круг, ще­го­ляя сво­и­ми ли­бе­раль­ны­ми взгля­да­ми – тот са­мый че­ло­век, кот. снёс в ЦК ро­ман Ва­си­лия Гросс­ма­на, вслед­ст­вие че­го ро­ман аре­с­то­ва­ли – и Гросс­ман по­гиб. Те­перь он на­зы­ва­ет жур­нал «Ок­тябрь» «чер­но­со­тен­ным», ав­то­ра «Тли» «чер­но­со­тен­цем» и тут же со­об­щил, что чер­но­со­тен­ка Се­ре­б­ря­ко­ва по­тер­пе­ла по­зор­ный крах: она на­шла ход к m-me Хру­щё­вой, и «Ни­на Пе­т­ров­на» вы­хло­по­та­ла для неё со­гла­сие му­жа на то, что­бы С-ова по­свя­ти­ла ему свою кни­гу. Она по­свя­ти­ла. Хр. стал эту кни­гу хва­лить. Она со сво­ей сто­ро­ны рас­хва­ли­ла ро­ман «Тлю» и те­перь ока­за­лась в лу­же. Ко­жев­ни­ков вы­ра­зил со­жа­ле­ние, что, сверг­нув Лы­сен­ко, воз­ве­ли­чи­ва­ют «В. Се­ро­ва» – ко­то­рый го­раз­до бо­лее нагл, чем тот».

По­пу­ляр­ность Ко­жев­ни­ко­ву при­нёс ро­ман о со­вет­ской раз­вед­ке «Щит и меч», по ко­то­ро­му ре­жис­сёр Вла­ди­мир Ба­сов снял в 1968 го­ду очень да­же не­пло­хой че­ты­рёх­се­рий­ный фильм (глав­ные ро­ли в нём сы­г­ра­ли Ста­ни­слав Люб­шин, Юо­зас Бу­д­рай­тис, Ал­ла Де­ми­до­ва, Олег Ян­ков­ский и дру­гие за­ме­ча­тель­ные ак­тё­ры).

Уже в 1971 го­ду пи­са­те­лю как бы по вы­слу­ге лет да­ли Гос­пре­мию СССР (фор­маль­ную на­гра­ду он по­лу­чил за две бес­по­мощ­ные в ху­до­же­ст­вен­ном от­но­ше­нии по­ве­с­ти: «Пётр Ря­би­нин» и «Осо­бое под­раз­де­ле­ние»). Ну а к 50-ле­тию Со­ю­за со­вет­ских пи­са­те­лей ему вдо­ба­вок при­су­ди­ли зва­ние Ге­роя Соц­тру­да.

Умер Ко­жев­ни­ков 22 ок­тя­б­ря 1984 го­да в Моск­ве. Ког­да-то со­чув­ст­во­вав­ший ему Юрий На­ги­бин в сво­ём днев­ни­ке за­пи­сал: «В не­кро­ло­гах о нём на пол­ном се­рь­ё­­зе: круп­ный ху­дож­ник, боль­шой та­лант, вы­да­ю­щий­ся де­я­тель. Он уже мно­гие го­ды был эта­ло­ном пло­хой со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры; так дур­но, как он, ни­кто не пи­сал, да­же Мар­ков, да­же Стад­нюк, да­же Алек­се­ев. Хо­тя от при­ро­ды он был та­лант­лив. Не­сколь­ко его ста­рых рас­ска­зов, от­дель­ные ку­с­ки в «За­ре на­вст­ре­чу» от­ме­че­ны не­со­мнен­ным изо­б­ра­зи­тель­ным да­ром, уме­ни­ем ви­деть и на­хо­дить сло­ва. Но он всё при­нёс на ал­тарь Оте­че­ст­ву. Ин­те­рес­но, со­зна­вал ли он сам, на­сколь­ко дис­ква­ли­фи­ци­ро­вал­ся? Чув­ст­во­вал ли он по­те­рю да­ро­ва­ния, как по­те­рю ру­ки, но­ги, или внеш­нее пре­ус­пе­ва­ние ком­пен­си­ро­ва­ло ут­ра­ту выс­ших цен­но­с­тей?!».

По­хо­ро­ни­ли Ко­жев­ни­ко­ва на Пе­ре­дел­кин­ском клад­би­ще. Уже по­сле смер­ти пи­са­те­ля его дочь На­деж­да при­зна­лась: «...Ког­да отец умер, я на­шла в его при­кро­ват­ной тум­боч­ке, в пла­с­ти­ко­вой ко­ро­боч­ке из-под ле­карств, две фо­то­гра­фии па­с­порт­но­го фор­ма­та. На той, что ле­жа­ла свер­ху, уви­де­ла се­бя, лет сем­над­ца­ти, а на дру­гой был па­рень, не­зна­ко­мый, хму­рый, об­ри­тый на­го­ло, с мощ­ной, на­ка­чан­ной ше­ей – не хо­те­лось бы по­вст­ре­чать­ся с та­ким где-ни­будь в под­во­рот­не. И вдруг об­на­ру­жи­лось на­ше сход­ст­во: тот же мрач­ный при­щур, под­бо­ро­док на­вы­лет, склад губ с пе­ре­ко­сом, то ли в ус­меш­ке, то ли оби­де. Па­па, ты, что ли? Бо­ец, бо­рец, кор­ми­лец се­мьи. Быт в ком­му­нал­ке с ро­ди­те­ля­ми-мень­ше­ви­ка­ми, уце­лев­ши­ми по не­до­смо­т­ру, ти­пич­ны­ми ин­тел­ли­ген­та­ми, про ко­то­рых мет­ко ска­за­но: за что бо­ро­лись, на то и на­по­ро­лись. Дед в шля­пе, оч­ках с круг­лы­ми стёк­ла­ми, с бо­род­кой, как у Пле­ха­но­ва – об­лик, от­ли­тый ещё в мо­ло­дые го­ды и со­хра­нив­ший­ся до смер­ти, в воз­ра­с­те де­вя­но­с­та од­но­го го­да. И ба­буш­ка, пла­мен­ная ре­во­лю­ци­о­нер­ка, то­же, по все­му су­дя, ма­ло ме­ня­лась. Оба за­сты­ли как бы вне вре­ме­ни, из­бе­жав на­ти­с­ка чуж­дой им дей­ст­ви­тель­но­с­ти. Иде­ал скром­но­с­ти, вы­но­шен­ный в си­бир­ской ссыл­ке, по­мо­гал вы­сто­ять при лю­бых об­сто­я­тель­ст­вах: об­де­лён­но­с­ти, не­до­оцен­ке, ли­ше­ни­ях. Для се­бя лич­но им не бы­ло нуж­но ни­че­го. А вот что­бы сын про­рвал­ся – да, хо­те­ли. Что он и сде­лал, со­от­вет­ст­вен­но ро­ди­тель­ским ча­я­ни­ям. Ку­да? Да вот ту­да, где ока­зы­ва­ют­ся плен­ни­ка­ми сво­их же по­бед, где по­су­лы обо­ра­чи­ва­ют­ся об­ма­на­ми, и от­ку­да нет до­ро­ги на­зад».

Вячеслав ОГРЫЗКО