Архив : №30. 20.07.2010

Изумляемся вместе с Сергеем Шаргуновым

 ТОН­КИЙ ГЕ­РОЙ ЛЮ­ТО­ГО ВРЕ­МЕ­НИ

 

Эта кни­га мо­жет мно­гое по­ве­дать о вре­ме­ни, ког­да пи­са­тель Ар­ка­дий Пер­вен­цев про­то­ко­ли­ро­вал свою жизнь. Ес­ли вас ин­те­ре­су­ет ис­то­рия ли­те­ра­ту­ры и ис­то­рия стра­ны за са­мый, как счи­та­ет­ся, мрач­ный пе­ри­од с 37-го по 40-й – эта кни­га для вас.

В этих днев­ни­ках – ис­крен­ность, боль, а ещё очень мяг­кие, с во­про­сом про­ро­че­ст­ва и пред­ве­ща­ния.

Ка­зак, ко­ман­дир са­бель­но­го взво­да, Пер­вен­цев во­шёл в ли­те­ра­ту­ру в 1937-м с ро­ма­ном «Ко­чу­бей». Пер­вен­цев по­лон же­ла­ния уча­ст­во­вать в пе­ре­ус­т­рой­ст­ве стра­ны на бла­го чер­ной ко­с­ти. Он пи­шет про­зу, пуб­ли­ци­с­ти­ку и сце­на­рии о ра­бо­чих и во­ен­ных. Но в днев­ни­ках вид­на тре­во­га за бед­ность лю­дей и не­до­ста­точ­ную го­тов­ность к вой­не. Не бо­ясь воз­мож­но­го обы­с­ка, он по­ве­ря­ет днев­ни­ку со­мне­ния в спо­соб­но­с­ти стра­ны Со­ве­тов вы­сто­ять и оп­рав­дать­ся пе­ред ли­цом ис­то­рии. Он пи­шет о ре­прес­си­ях с рас­те­рян­но­с­тью и горь­ким сме­хом над тем, как вче­раш­ние дру­зья очер­ня­ют и топ­чут друг дру­га. Но и сам не сто­ро­нит­ся ли­те­ра­тур­ной борь­бы, вы­тес­не­ния од­них со­ци­аль­ных групп дру­ги­ми, и зло­рад­ст­ву­ет над «ги­бе­лью от­жив­ших кле­ток». В свя­зи с аре­с­том по­этес­сы Оль­ги Берг­гольц пи­шет сле­ду­ю­щее:

Вче­ра в до­ме не­боль­шое про­ис­ше­ст­вие. Ча­са в 2 но­чи из до­ма взя­ли по­этес­су Оль­гу Берг­гольц. Я не знал это­го че­ло­ве­ка, но мол­ва о ней го­во­ри­ла пло­хо. Не­уже­ли эта ху­день­кая жен­щи­на, ком­со­мол­ка и кан­ди­дат ВКПб, ока­за­лась сво­ло­чью? У неё бы­ли злые, на­сто­ро­жен­ные гла­за. Она, ка­за­лось, всё вре­мя бы­ла на­че­ку – и в раз­го­во­рах и в по­ве­де­нии. Ког­да при­хо­дил кто-ли­бо но­вый, она уже тре­во­жи­лась. Хо­ро­ший ти­паж для мо­е­го Ша­хов­це­ва.

Раз­мы­ш­ле­ния Пер­вен­це­ва на­сле­ду­ют Ва­си­лию Ро­за­но­ву. Ре­флек­си­ру­ю­щий пи­са­тель, ге­рой и про­воз­ве­ст­ник «но­вой эры», он ло­ма­ет го­ло­ву над фи­ло­соф­ской це­ной по­терь.

Че­рез пять­де­сят лет се­го­дняш­ние цве­ту­щие воз­ра­с­та ис­чез­нут с ли­ца зем­ли от ста­ро­сти и ка­та­ров. Не всё ли рав­но, ес­ли лю­ди по­гиб­нут под пу­ле­мё­та­ми? Всё рав­но смерть же не­ми­ну­е­ма. Ведь не ос­та­лось же в жи­вых ни од­но­го че­ло­ве­ка, да­же из тех, кои не по­гиб­ли на по­ле Ку­ли­ков­ском или при Се­ва­с­то­поль­ской обо­ро­не. Ра­до­с­ти жиз­ни ни­чтож­ны. Да и име­ет­ся ли раз­ни­ца меж­ду ко­с­тя­ми двух тру­пов – од­но­го, при жиз­ни ев­ше­го вет­чи­ну и бе­ло­ры­би­цу, и дру­го­го – хлеб с ква­сом? Всё это ерун­да.

Но Пер­вен­цев не ци­ник. Про­сто глу­бо­кий че­ло­век. Че­ло­век сво­е­го же­с­то­ко­го и раз­ма­ши­с­то­го вре­ме­ни. Он ду­ма­ет о том, как пре­под­не­с­ти ис­то­рию че­рез ли­те­ра­ту­ру, что­бы жерт­вы и го­ре­с­ти бы­ли не по­во­дом для оче­ред­но­го са­мо­от­ре­че­ния и пе­ре­чер­ки­ва­ния все­го про­шло­го, но для то­го ве­сен­не­го чув­ст­ва вос­кре­се­ния, ко­то­рое поз­во­лит жить и дви­гать­ся даль­ше. В 40-м го­ду он пи­шет о не­ми­ну­е­мо­с­ти вой­ны. Во­прос лишь в том, с кем пред­сто­ит во­е­вать.

Ско­ро моя стра­на вой­дёт в ог­нен­ную печь сра­же­ний, и му­ки и стра­да­ния эти и пре­ды­ду­щие долж­ны быть оп­рав­да­ны на­ми, пи­са­те­ля­ми, мо­жет быть, и схва­ты­вая в ру­ки своё серд­це. Нель­зя рас­трав­ли­вать ра­ны. Бо­га на­до сде­лать не та­ким же­с­то­ким, ка­ким его по­ка­зал Шо­ло­хов, а бла­го­род­ным. Стра­да­ния на­ро­да долж­ны быть ис­куп­ле­ны на­шим сло­вом, и в кап­ле дож­дя я дол­жен уви­деть ве­сен­ний сад…

Опа­ла на­стиг­ла пи­са­те­ля в эпо­ху от­те­пе­ли, ког­да его ге­роя об­ви­ня­ли в бан­ди­тиз­ме, а ав­то­ра в вер­но­с­ти «куль­ту лич­но­с­ти». Од­на­ко при чте­нии этих днев­ни­ко­вых за­пи­сок воз­ни­ка­ет об­раз тон­ко­го, нерв­но­го, слож­но чув­ст­ву­ю­ще­го че­ло­ве­ка. Не­за­дол­го до сво­ей смер­ти Ар­ка­дий Пер­вен­цев за­пи­шет:

Да ведь долж­но быть Рож­де­ст­во. Ког­да? Вот не­христь-то… Ес­ли за 50 лет су­ме­ли на­чи­с­то вы­топ­тать из душ ре­ли­гию, ис­по­ве­дав­шу­ю­ся 2000 лет, что ос­та­нет­ся от на­шей ре­ли­гии, ес­ли ум­но­жат­ся вну­т­рен­ние вра­ги ком­му­низ­ма? Не­уже­ли на­ши жиз­ни ока­жут­ся зряш­ни­ми и на­прас­но бы­ли по­тра­че­ны си­лы и кровь?

Зер­ка­ло эпо­хи – вот, что та­кое днев­ни­ки Пер­вен­це­ва. Кни­га, по­жа­луй, го­раз­до бо­лее точ­но от­ра­жа­ю­щая вре­мя, чем по­сле­ду­ю­щие суж­де­ния по­том­ков, пу­с­кай, да­же и ис­то­ри­ков.

 

Ар­ка­дий Пер­вен­цев. Днев­ни­ки. «Из­да­тель­ский дом «Ве­че».

---

 

СОЛН­ЦЕ КАК ЛА­КОМ­СТ­ВО

 

Лю­би­мым сло­вом Бо­ри­са Шер­ги­на бы­ло сло­во «ра­дость». А жизнь его бы­ла не­о­бы­чай­но труд­ной.

Шер­гин пи­сал язы­ком рус­ско­го рая, где мо­ро­сит гриб­ной дождь – слё­зы сквозь солн­це сча­с­тья.

Кни­га днев­ни­ков пи­са­те­ля Бо­ри­са Шер­ги­на вби­ра­ет в се­бя за­пи­си за трид­цать лет и ад­ре­со­ва­на всем, ко­го вол­ну­ет Рос­сия, на­род, ре­ли­гия, а ещё лю­би­те­лям хо­ро­шей сло­вес­но­с­ти и ли­те­ра­ту­ро­ве­дам. Ещё од­но сло­во, лю­би­мое этим пи­са­те­лем-по­мо­ром: «до­б­ро­че­ст­но». До­б­ро­че­ст­но он и жил, на­хо­дя си­лу в не­мо­щи, а бо­д­рость в за­пре­щён­но­с­ти.

Ска­зоч­ник, бы­лин­щик, фоль­к­ло­рист Шер­гин на­чал ра­бо­тать до ре­во­лю­ции и уце­лел в са­мые слож­ные го­ды. В де­вят­над­ца­том по­те­рял пра­вую но­гу и паль­цы ле­вой но­ги, по­пав под ва­го­нет­ку на при­ну­ди­тель­ных ра­бо­тах у аме­ри­кан­цев, ко­то­рые ок­ку­пи­ро­ва­ли Ар­хан­гельск. В трид­ца­тые Шер­гин вы­сту­пал по ра­дио как ско­мо­рох и ска­зи­тель.

Не­удоб­но мне скло­нять это ме­с­то­име­ние «я», «у ме­ня», но я не се­бя объ­яс­няю. Я ма­лая кап­ля, в ко­то­рой от­ра­жа­ет­ся солн­це На­род­но­го Ху­до­же­ст­ва.

Се­рь­ёз­ный на­кат на Шер­ги­на слу­чил­ся уже по­сле Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной. Не толь­ко Ах­ма­то­ву и Зо­щен­ко, но и Шер­ги­на при­гвоз­дил к по­зор­но­му стол­бу то­ва­рищ Жда­нов, об­ви­нив в «гру­бой сти­ли­за­ции и из­вра­ще­нии». Вот как ра­зоб­ла­чал пи­са­те­ля один из гнев­ных га­зет­ных ре­цен­зен­тов:

Кни­га Шер­ги­на псев­до­на­род­на. С каж­дой стра­ни­цы её пах­нет цер­ков­ным ла­да­ном и еле­ем.

В ка­кой-то мо­мент Шер­ги­на об­ви­ни­ли в под­ло­ге из-за его ут­верж­де­ния о древ­них пла­ва­ни­ях нов­го­род­цев, окон­ча­тель­но за­пре­ти­ли пе­ча­тать­ся, и по­тре­бо­ва­ли от ни­ще­го пи­са­те­ля вер­нуть вы­пла­чен­ный ему аванс за кни­гу. Ин­те­рес­но, что Шер­гин вос­прял толь­ко во вре­мя от­те­пе­ли – со­сто­ял­ся его ве­чер в ЦДЛ, вы­шла кни­га, и всё это, ко­неч­но, бы­ло встре­че­но чи­та­тель­ским вос­тор­гом. Но на­сто­я­щее при­зна­ние к Шер­ги­ну так и не при­шло. «Пре­огор­чён­ный», то есть очень огор­чён­ный, Шер­гин ни­ког­да не уны­вал. И это яс­но вид­но из его днев­ни­ков, где узо­ры букв со­сед­ст­ву­ют с за­ви­туш­ка­ми, и сло­ва та­кие ред­ко­ст­ные и од­но­вре­мен­но ду­шев­ные, что на­до чи­тать вни­ма­тель­но, мед­лен­но сма­куя, как буд­то раз­гля­ды­ва­ешь ри­су­нок. А кни­ги его на­чи­на­лись из уст­ных ска­зов. А все­му ос­но­вой бы­ла пес­ня.

Я пою, а в ну­т­ре как бы не то де­ла­ет­ся, ког­да, мол­ча, си­жу. Под­ни­ма­ет­ся во мне слов­но дух ка­кой и хо­дит по ну­т­ру-то мо­е­му. Од­ни сло­ва про­пою, а пе­ред ду­хом-то мо­им но­вые вста­ют и как-то тя­нут впе­рёд, и так-то дрожь во мне во всём де­ла­ет­ся… за­пою и по-дру­го­му за­жи­ву, и ни­че­го боль­ше не чую.

Ка­за­лось бы, для Шер­ги­на с его при­род­но­с­тью и ша­ман­ст­вом боль­ше бы под­хо­ди­ло чи­с­тое язы­че­ст­во. Но по­ра­зи­тель­но – в са­мые су­ро­вые го­ды го­не­ний на ве­ру и мас­со­во­го сме­ха над ней – он без вся­ких со­мне­ний про­дол­жа­ет ис­пи­сы­вать стра­ни­цы днев­ни­ка сло­ва­ми о Хри­с­те и хо­дить в храм. Чи­с­тая уве­рен­ная ре­ли­ги­оз­ность Шер­ги­на вос­при­ни­ма­ет­ся как при­знак бла­жен­ст­ва. Это впе­чат­ле­ние уси­ли­ва­ет его вол­шеб­ная сти­ли­с­ти­ка бла­жен­но­го ле­пе­та.

Во­об­ще, Шер­гин жил в сво­ём па­рал­лель­ном ми­ре. В его днев­ни­ках поч­ти нет ни­че­го о вре­ме­ни, о внеш­нем дра­ма­тич­ном ми­ре, о ли­те­ра­тур­ных де­лах, о строй­ках и аре­с­тах, на­ко­нец, да­же о вой­не и о по­бе­де. Но от на­блю­де­ний Шер­ги­на, ме­рив­ше­го дни по цер­ков­но­му ка­лен­да­рю, и раз­мы­ш­ляв­ше­го над веч­ной су­тью че­ло­ве­ка с его стра­с­тя­ми, су­е­той и прыж­ка­ми че­рез лу­жи, воз­ни­ка­ет прав­да о том, что мир все­гда оди­на­ков. Прост, тя­жек и при­гож в лю­бые ис­то­ри­че­с­кие по­го­ды.

Шер­гин жил в сво­ём за­мк­ну­том про­ст­ран­ст­ве. За­мк­ну­том, но стран­но-по­бе­до­нос­ном. Пи­са­тель был са­мо­до­во­лен в са­мо­от­ре­че­нии.

Уж весь-то я ста­рый одер, ста­рая кля­ча. Бо­ро­ду скоб­лю, ино мор­да как ку­ри­чья жо­па. Плешь бле­с­тит, как са­мо­вар. Шея, что у жу­рав­ля. Брю­хо по­си­не­ло, но­ги отек­ли. Зад­ни­ца усох­ла… А всё пы­жусь, всё си­люсь под­ра­жать мо­ло­до­му же­реб­цу.

Он пе­с­то­вал свои осо­бен­ные узор­ча­тые вы­ра­же­ния, взды­хал о не­бе, о де­ре­вь­ях, и по­сто­ян­но о Гос­по­де Бо­ге, раз­мы­ш­лял о буй­ст­ве пло­ти и её ус­ми­ре­нии. Это мож­но на­звать «вну­т­рен­ней эми­г­ра­ци­ей», но, ка­жет­ся, не вы­нуж­ден­ной, а впол­не от­рад­ной и лёг­кой. Вот он вспо­ми­на­ет дет­ст­во, пе­ре­кли­ка­ясь с ре­аль­ным эми­г­ран­том Ива­ном Шме­лё­вым:

Сад воз­ле до­ма за­кур­же­вел и за­ин­де­вел, что в кру­же­вах. Ма­ма с рын­ка при­едет, из са­ней вы­но­сят сне­ди пра­зд­нич­ные, око­ро­ка те­ля­чьи… Вот и ёл­ку при­ве­зут. В Со­чель­ник в за­ло по­ста­вят. Она гу­с­тая, до по­тол­ка. Всё за­пол­нит бла­го­уха­ние хвои. В ма­лень­ких го­рен­ках на­ших всё бле­с­тит – по­лы, ме­бель, ри­зы икон… И ёл­ка на­пол­ня­ла за­лу аро­ма­том, пыш­ная, буд­то лес бла­го­ухан­ный при­шёл в гос­ти.

Шер­гин был по­след­ним ис­кон­ным ти­пом по­мо­ра. Че­ло­век аб­со­лют­но­го слу­ха и вку­са. Сми­рен­ный, ра­до­ст­ный, не­при­твор­ный, по­ющий. Знав­ший уй­му та­ин­ст­вен­ных и оча­ро­ва­тель­ных об­ря­дов, при­мет, но глав­ное це­ну солн­цу, ко­то­рое на Се­ве­ре – ла­ком­ст­во. Из это­го по­ни­ма­ния ред­ко­с­ти теп­ла – и бла­го­дар­ность за улыб­ку при­ро­ды, и со­гла­сие со скром­но­с­тью, и оп­рав­да­ние сми­ре­ния как бла­го­да­ти. К Шер­ги­ну, уже сле­по­му и бес­силь­но­му, как в гос­ти к солн­цу, при­хо­ди­ли пи­са­те­ли Фё­дор Аб­ра­мов и Вла­ди­мир Ли­чу­тин. По­след­ний вспо­ми­нал:

Со­гбен­ный ста­рик, сов­сем из­жи­той ка­кой-то, бес­плот­ный. Я по­ра­зил­ся вдруг, ка­кое же бы­ва­ет кра­си­вое ли­цо, ког­да оно омы­то ду­шев­ным све­том. Я, мо­ло­дой, вдруг на­шёл ук­ре­пу у не­мощ­но­го стар­ца.

 

Бо­рис Шер­гин. Пра­вед­ное солн­це. Из­да­тель­ст­во «Биб­ли­о­по­лис».

---

 

НА КАВ­КА­ЗЕ СЛОЖ­НЕЕ ПРЕ­ОДО­ЛЕТЬ ПЛОТЬ

 

Эта кни­га из­да­на не­боль­шим ти­ра­жом в Пя­ти­гор­ске, и всё же я ре­шил о ней рас­ска­зать, по­то­му что, на мой взгляд, она прин­ци­пи­аль­но важ­на для по­ни­ма­ния Кав­ка­за – не толь­ко се­го­дняш­не­го, но вче­раш­не­го и по­за­вче­раш­не­го.

Кни­га ад­ре­со­ва­на всем тем, кто ин­те­ре­су­ет­ся ис­то­ри­ей, ли­те­ра­ту­рой и ар­хи­ва­ми. Вя­че­слав Шуль­жен­ко – про­фес­сор рус­ской фи­ло­ло­гии. Он жи­вёт, пре­по­да­ёт и пи­шет в Пя­ти­гор­ске.

В сво­ей кни­ге он рас­ска­зы­ва­ет о кав­ка­зо­рос­сах, о ви­зан­тий­ской тра­ди­ции, ос­та­вив­шей здесь ещё до при­ня­тия ис­ла­ма хри­с­ти­ан­ские церк­ви. Го­во­рит и о за­во­е­ва­нии Кав­ка­за Рос­сий­ской им­пе­ри­ей. Вре­ме­на ме­ня­лись, ме­ня­лась и ли­те­ра­ту­ра. Ро­ман­ти­че­с­кие и трэ­ше­вые пред­став­ле­ния Лер­мон­то­ва о «чер­ке­сах», как на­зы­ва­ли всех ме­ст­ных без раз­бо­ру, сме­ни­лись бла­го­душ­ным юмо­ром Иль­фа и Пе­т­ро­ва. А что се­го­дня? Как пре­одо­леть враж­ду?

Шуль­жен­ко уве­рен, что рус­ская куль­ту­ра (са­мых раз­ных эпох) – это то, что не вы­зы­ва­ет ак­тив­но­го от­тор­же­ния ни у ко­го. А на­обо­рот – всех при­тя­ги­ва­ет. В ин­те­ре­се к рус­ской куль­ту­ре, в том чис­ле к ли­те­ра­ту­ре, спо­соб­ны объ­е­ди­нять­ся са­мые раз­ные на­род­но­с­ти. И это Шуль­жен­ко ви­дит на при­ме­ре сво­их сту­ден­тов. Ведь Пя­ти­горск – пре­дель­но раз­но­пле­мен­ный го­род. Но за счёт эт­ни­че­с­ко­го раз­но­об­ра­зия и силь­но­го фак­то­ра рус­ской куль­ту­ры тут, по мне­нию про­фес­со­ра, и уда­ёт­ся со­хра­нять ми­ро­лю­бие.

Кро­ме то­го, Шуль­жен­ко го­во­рит об осо­бом рус­ском ти­пе – юж­ном. Соч­ном, мощ­ном, яро­ст­ном. К ко­то­ро­му, ка­жет­ся, при­над­ле­жит и сам ав­тор.

«Юж­ный рус­ский тип об­ла­дал яр­ко вы­ра­жен­ным сво­е­об­ра­зи­ем. Его при­зна­ки – от­сут­ст­вие кре­по­ст­ни­че­ст­ва, ино­языч­ное ок­ру­же­ние, воль­ни­ца. Не­при­ка­ян­ность, без­гра­ни­чье, ужас не­пред­ска­зу­е­мо­с­ти, бро­дя­чий, ка­за­чий, ко­че­вой об­раз жиз­ни… Кав­каз ста­но­вит­ся для ищу­ще­го ве­ры до­пол­ни­тель­ным ис­пы­та­ни­ем, ибо здесь слож­нее пре­одо­леть плоть».

Шуль­жен­ко раз­мы­ш­ля­ет не толь­ко о Кав­ка­зе в про­из­ве­де­ни­ях рус­ских клас­си­ков, но и со­вре­мен­ных, ны­не жи­ву­щих пи­са­те­лей: Вла­ди­ми­ра Ма­ка­ни­на, Алек­сан­д­ра Про­ха­но­ва, Ан­то­на Ут­ки­на. Про­фес­со­ру не близ­ки край­но­с­ти в оцен­ке кав­каз­ской ис­то­рии и ак­ту­аль­ной си­ту­а­ции. Но ху­до­же­ст­вен­ное сло­во, во­пре­ки лю­бым иде­о­ло­ги­че­с­ким штам­пам, спо­соб­но дать объ­ём­ную кар­ти­ну. По мыс­ли Шуль­жен­ко, по­лу­ча­ет­ся так, что пи­са­тель, ни­ког­да не быв­ший на Кав­ка­зе или про­ехав­ший вскользь, спо­со­бен по­стичь здеш­ние обы­чаи, нра­вы и ат­мо­сфе­ру иной раз луч­ше ста­ро­жи­ла.

Шуль­жен­ко хоть и про­по­вед­ник рус­ской куль­ту­ры, но, тем не ме­нее, при­зы­ва­ет к бе­реж­но­с­ти по от­но­ше­нию к дру­гим. Он по­ла­га­ет, что пер­вым, кто при­за­ду­мал­ся о том, что нель­зя ру­бить с пле­ча, а на­до тер­пе­ли­во по­сти­гать слож­ную ре­аль­ность гор, был Лев Тол­стой в «Ха­д­жи-Му­ра­те».

«Впер­вые рус­ская ли­те­ра­ту­ра об­ра­ти­лась к судь­бе кон­крет­ных гор­цев – жи­вых лю­дей, с се­мь­я­ми, сак­ля­ми, по­се­ва­ми. Мы на­блю­да­ем взгляд глу­бо­ко лич­ный и жи­вой. Для Тол­сто­го Кав­каз не трамп­лин для рыв­ка в Азию, а пол­но­цен­ный от­дель­ный мир».

Кни­га про­фес­со­ра Шуль­жен­ко ин­те­рес­на и как сво­е­об­раз­ный ту­ри­с­ти­че­с­кий про­спект. По Кав­ка­зу в про­из­ве­де­ни­ях пи­са­те­лей.

Это кни­га, ко­то­рая вра­чу­ет стра­хи и га­сит пред­рас­суд­ки. И бо­д­рит на пу­те­ше­ст­вия в пре­крас­ней­шие ме­с­та Рос­сии. Рос­сии – да. По­то­му что Кав­каз – это Рос­сия, о чём убе­ди­тель­но и ра­фи­ни­ро­ван­но на­по­ми­на­ет про­фес­сор.

 

Вя­че­слав Шуль­жен­ко. Рус­ский Кав­каз. Пя­ти­горск: Из­да­тель­ст­во «ПятГФА», 2007

---

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Сергей ШАРГУНОВ