Архив : №36. 03.09.2010

Другие боги

В дав­ние вре­ме­на в зем­лях, где пра­ви­ли жен­щи­ны, бы­то­вал обы­чай: но­во­рож­дён­ных маль­чи­ков ка­ле­чи­ли, а то и во­все сбра­сы­ва­ли со ска­лы в мо­ре, точ­но чрез­мер­но рас­пло­див­ший­ся скот. По­том муж­чи­ны взя­ли ре­ванш, и ро­ли пе­ре­ме­ни­лись. В Ки­тае де­воч­ку на­роч­но за­ко­вы­ва­ли в не­удо­бо­но­си­мые ту­фель­ки, де­лая её но­ги столь кро­шеч­ны­ми, что­бы в даль­ней­шем она мог­ла ед­ва хо­дить и пре­вра­ща­лась в си­дя­чую вещь при му­же.

По­доб­ные звер­ст­ва, сла­ва Бо­гу, дав­но в про­шлом. Нын­че по эту сто­ро­ну Ураль­ско­го хреб­та при­ня­то ра­до­вать­ся не­за­ви­си­мо от то­го, кто у те­бя ро­дил­ся, сын или дочь. От­цы, прав­да, пред­по­чи­та­ют иметь сы­но­вей, но это боль­ше по ста­рин­ке и сре­ди про­сто­го лю­да, где ещё си­лён па­т­ри­ар­хат с его прин­ци­пом: «ес­ли муж бьёт же­ну – зна­чит лю­бит».

Те­перь по­вер­нём гло­бус и взгля­нем на ко­рен­ных жи­те­лей да­лё­ко­го Saghalien-angahata – нив­хов (ги­ля­ков). По мне­нию А.П. Че­хо­ва, «жен­щи­на со­став­ля­ет у них та­кой же пред­мет тор­гов­ли, как та­бак...» Не сла­бо! Чи­та­ем даль­ше: «Швед­ский пи­са­тель Стринд­берг, из­ве­ст­ный же­но­не­на­ви­ст­ник, же­ла­ю­щий, что­бы жен­щи­на бы­ла толь­ко ра­бы­ней и слу­жи­ла при­хо­тям муж­чи­ны, в сущ­но­с­ти еди­но­мы­ш­лен­ник ги­ля­ков; ес­ли б ему слу­чи­лось при­ехать на Сев. Са­ха­лин, то они дол­го бы его об­ни­ма­ли».

 

Че­хов ез­дил сю­да в кон­це 19-го ве­ка. И у Вла­ди­ми­ра Сан­ги, пи­са­те­ля с ос­т­ро­ва Ых-Миф (ис­кон­ное на­зва­ние Са­ха­ли­на), ро­ман «Же­нить­ба ке­вон­гов» про 1890 год. И что же мы ви­дим? Ке­вон­ги – бед­ный, ре­де­ю­щий, но древ­ний и до­стой­ный род. Стар­ше­му из Ке­вон­гов, Ка­с­ка­зи­ку, уда­лось за­по­лу­чить в жё­ны юную Тал­гук. Од­на­ко пер­вым ре­бён­ком ока­за­лась та, ко­го мень­ше все­го жда­ли, – дочь.

 Ког­да баб­ки си­де­ли воз­ле ша­ла­ша с ро­же­ни­цей, «Ка­с­ка­зик не про­явил при этом ни­ка­ких чувств, буд­то ни­че­го и не про­изо­ш­ло. Тал­гук дол­го уби­ва­лась, буд­то она по­вин­на в том, что не при­нес­ла про­дол­жа­те­ля ро­да Ке­вон­гов. Буд­то она об­ман­щи­ца, на ко­то­рую с уко­ром и пре­зре­ни­ем смо­т­рит весь мир».

На­ка­за­ние не за­ста­ви­ло се­бя ждать. «Мно­го ме­ся­цев су­ро­вый муж не под­пу­с­кал к се­бе же­ну. Бес­по­кой­ны­ми но­ча­ми, за­му­чив се­бя до смер­ти. Тал­гук умо­ля­ла му­жа, что­бы он взял ещё од­ну же­ну – мо­жет быть, с нею при­дёт к не­му сча­с­тье...» Это что же по­лу­ча­ет­ся? По­че­му это ре­бё­нок-дочь – тра­ге­дия?

Тра­ди­ци­он­ное объ­яс­не­ние: де­воч­ка по при­ро­де сво­ей те­ку­ча и, как во­да, при­мет фор­му чу­жо­го, не по­хо­же­го на те­бя со­су­да. Слиш­ком уж лег­ко за­мо­ро­чить ей го­ло­ву и пре­вра­тить из вче­раш­не­го со­юз­ни­ка во «вра­жью си­лу». Не­да­ром рус­ские кня­зья ни­ког­да не вы­да­ва­ли до­че­рей за по­лов­цев, а вот сы­но­вей охот­но же­ни­ли на по­лов­чан­ках, ав­то­ма­ти­че­с­ки на­вя­зы­вая уз­ко­гла­зым пре­ле­ст­ни­цам рус­скую ве­ру и ус­тои. Пло­дом та­ко­го со­ю­за был и князь Игорь, ге­рой зна­ме­ни­то­го «Сло­ва...» и опе­ры Бо­ро­ди­на.

Так мо­жет, дей­ст­ви­тель­но не при­ни­мать по­тен­ци­аль­ных «из­мен­ниц» за пол­но­цен­ных де­тей? По­ка по­до­ждём с вы­во­да­ми. Ког­да по­сле дол­гих уси­лий у Ка­с­ка­зи­ка, на­ко­нец, ро­дил­ся сын, от­ца сра­зу за­ува­жа­ли. А вско­ре по­явил­ся на свет ещё один, ко­то­ро­го на­зва­ли Ыки­лак – «Пло­хой». Так лег­че об­хи­т­рить злоб­ных ду­хов: мол, «пло­хой ни­ко­му не ну­жен, и дур­ной глаз обой­дёт его».

Те­перь Тал­гук вздох­ну­ла с об­лег­че­ни­ем. Она мать и не ко­го-ни­будь, а на­след­ни­ка. Но глав­ное – мать! Не при­дёт­ся ей вы­ма­ли­вать про­ще­ние, как гор­дяч­ке из ле­ген­ды «Как кра­са­ви­ца хо­те­ла уй­ти от лю­дей». Ту то­же же­ла­ли мно­гие, но всем она да­ва­ла от во­рот по­во­рот. Оп­ро­ти­ве­ли ей на­зой­ли­вые же­ни­хи. Взя­ла с со­бой де­ре­вян­ный гре­бень, что­бы бы­ло чем на­во­дить кра­со­ту, и уш­ла прочь. Ло­ви­ла ры­бу, спа­ла по­дол­гу, ви­де­ла слад­кие сны. Скло­нясь над во­дой, лю­бо­ва­лась на соб­ст­вен­ное от­ра­же­ние, а по­сле, на­сла­див­шись сво­ей кра­со­той, ухо­ди­ла об­рат­но в уют­ное, бро­шен­ное кем-то жи­ли­ще.

Од­наж­ды, от­пра­вив­шись за яго­дой, за­ви­де­ла жен­щи­ну. И че­го ей тут на­до? На сле­ду­ю­щий день муж­чи­ну. Обо­зли­лась: и тут ей ме­ша­ют, не да­ют быть не­за­ви­си­мой! По­том глянь – а под ку­с­та­ми ле­жит го­лый мла­де­нец. И кто, ин­те­рес­но, его ро­дил? Взя­ла к се­бе мла­ден­ца, сши­ла люль­ку, при­ня­лась его хо­лить-ле­ле­ять, под­став­лять ему грудь, не знав­шую мо­ло­ка. Про­снул­ся-та­ки ин­стинкт.

Но мать-сы­ру-зем­лю не об­ма­нешь. Не на­сто­я­щее это ма­те­рин­ст­во, а так, иг­ра: без жерт­вы кра­со­той, без стра­да­ния, без бо­ли... Пре­вра­тил­ся в ито­ге ма­лыш в от­вра­ти­тель­но­го зу­ба­с­то­го мон­ст­ра. Бро­си­лась де­вуш­ка бе­жать, а он го­нит­ся за нею, точ­но волк-бер­серк, с ос­ка­лен­ной па­с­тью. И так она от не­го от­би­ва­лась, и эдак, а он всё мчит­ся по пя­там, кла­ца­ет зу­ба­ми. Под ко­нец вско­чи­ла на вы­со­кий то­поль, а он под­бе­жал к де­ре­ву и на­чал его грызть, рас­ка­чи­вать. Тог­да взмо­ли­лась не­при­ступ­ная прин­цес­са: «По­ва­лись, де­ре­во, вер­ши­ной к дру­го­му бе­ре­гу, дай мне дой­ти до лю­дей».

Ус­лы­ша­ло де­ре­во её прось­бу, рух­ну­ло в нуж­ную сто­ро­ну. Еле спас­лась, го­ре­мыч­ная. Так выс­шие си­лы на­ка­за­ли жен­щи­ну за же­ла­ние ос­та­вать­ся са­мой со­бой. Там, где лич­но­с­ти нет, где её ча­я­ния не при­ни­ма­ют­ся в рас­чёт, дух при­ро­ды бес­по­ща­ден и ка­ра­ет на­от­машь. Не поз­во­ли­ла се­бя оп­ло­до­тво­рить, бро­си­ла ге­ны на про­зя­ба­ние – и всё, пол­ный и аб­со­лют­ный ко­нец. Ни­ка­ким дру­гим спо­со­бом не за­дер­жать­ся те­бе в па­мя­ти лю­дей. Жи­ви она где-ни­будь в Ев­ро­пе, у не­сча­ст­ной ос­та­вал­ся бы вы­бор: уй­ти в мо­на­с­тырь, ре­а­ли­зо­вать­ся в твор­че­ст­ве, в де­лах. Чем-то за­гла­дить свою ви­ну как би­о­ло­ги­че­с­ко­го пу­с­то­ц­ве­та. Но тут...

Вот ста­рик По­лун из рас­ска­за «У ис­то­ка». От­ня­ли у не­го лю­би­мую не­ве­с­ту и уве­ли в боль­шой род с за­пад­но­го по­бе­ре­жья. От­сек­ли ещё сов­сем мо­ло­дым от дре­ва жиз­ни. Ко­неч­но, мог бы тай­ком убе­жать с ней по­даль­ше в тай­гу, но ку­да ему од­но­му вы­сту­пать про­тив всех! Не вы­жи­вешь. Вот и ос­тал­ся один-оди­нё­ше­нек, точ­но ло­сось, не вы­бро­сив­ший мо­ло­ки.

Встре­тил од­наж­ды зи­мой од­но­го та­ко­го в озе­ре. «По­лу­ну ста­ло жаль ло­со­ся. Он пре­кра­тил бы стра­да­ния не­сча­ст­ной ры­бы, но как это сде­лать? Меж­ду ры­бой и че­ло­ве­ком ле­жал тол­стый лёд...

– Ты-то по­че­му ос­тал­ся бо­бы­лём? – спро­сил ста­рик ло­со­ся.

Омерт­вев­шие гла­за ры­би­ны, пре­лом­ля­ясь сквозь во­ду и лёд, ста­но­ви­лись всё боль­ше и боль­ше. Ста­рик ви­дел те­перь толь­ко два ог­ром­ных ры­бь­их гла­за, и в них – то­с­ку и укор».

Да, го­лос уга­са­ю­щей кро­ви пе­ча­лен. И за что толь­ко вер­хов­ный бог Курнг на­ка­зал его дол­гой и бес­по­лез­ной жиз­нью? Но По­лун уже дав­но от­ра­бо­тан­ный ма­те­ри­ал. Ему ос­та­лись лишь вос­по­ми­на­ния. А Ка­с­ка­зик с Ыки­ла­ком? У них-то есть шанс: у со­сед­не­го ро­да Авон­гов под­рос­ла дочь Лань­гук, с гиб­кой та­ли­ей и бы­с­т­ро крас­не­ю­щим от сты­да ли­цом, слов­но сок брус­ни­ки. Лань­гук, ещё ед­ва ро­див­шись, бы­ла пред­наз­на­че­на Ке­вон­гам. Ка­с­ка­зик за­ра­нее при­вёз в чу­жое стой­би­ще млад­ше­го сы­на, где «де­тям ого­ли­ли но­ги и об­вя­за­ли их чныр-тра­вой. Так сим­во­ли­че­с­ки со­еди­ни­ли Ыки­ла­ка и Лань­гук».

А ког­да она уже «уви­де­ла се­бя», то есть, пре­вра­ти­лась в де­вуш­ку, у них со­сто­я­лась встре­ча. И – о чу­до! – они сра­зу по­тя­ну­лись друг к дру­гу. Её щё­ки го­ре­ли, а гла­за умо­ля­ли. О чём? Взя­ла его ла­донь и тес­но при­жа­ла к серд­цу. Ска­за­ла: «По­слу­шай»: «Это птен­чик, это птен­чик кры­ль­я­ми за­тре­пе­тал». В гла­зах моль­ба, а са­ма ед­ва за­мет­но сер­дит­ся. На ко­го?

 

Упа­дёт на зем­лю птен­чик, кры­лья сло­жит и не­слыш­но за­та­ит­ся меж­ду ко­чек.

 

На­шёп­ты­ва­ет се­бе судь­бу, за­ра­нее сми­ря­ет­ся с ней и в то же вре­мя мол­ча­ли­во уко­ря­ет то­го, кто бу­дет бес­си­лен ей по­мочь. Слу­чись что – и ни­кто не за­щи­тит, не спро­сит её мне­ния. Не­уже­ли Че­хов не ошиб­ся на­счёт нив­хов? «Чле­ны же жен­ско­го по­ла оди­на­ко­во бес­прав­ны, будь то баб­ка, мать или груд­ная де­воч­ка; они тре­ти­ру­ют­ся, как до­маш­ние жи­вот­ные, как вещь, ко­то­рую мож­но вы­бро­сить вон, про­дать, толк­нуть но­гой, как со­ба­ку...»

 

Или толь­ко в за­пад­ной ци­ви­ли­за­ции жен­щи­на са­ма по се­бе не пу­с­тое ме­с­то, ибо ей да­но пра­во быть чем-то иным, кро­ме ма­те­ри? Ку­да-ли­бо на се­вер, юг или вос­ток – и цен­ность жен­щи­ны как са­мо­сто­я­тель­но­го су­ще­ст­ва не­у­клон­но па­да­ет. Спро­си­те то­го же ки­тай­ца, сколь­ко у не­го де­ти­шек, и он на­зо­вёт вам лишь чис­ло сво­их сы­но­вей.

 

Мож­но, ко­неч­но, плю­нуть на всё и по­пы­тать­ся жить по сво­им пра­ви­лам. Но ку­да при­ве­дёт те­бя твой бунт? Вы­дер­жишь ли ты столь тяж­кое бре­мя – быть са­мим со­бой? Вот ста­рик из по­ве­с­ти «Из­гин» ри­ск­нул, и что вы­шло? Был знат­ным охот­ни­ком, а те­перь те­ло дрях­ле­ет, гла­за слеп­нут. На что на­ст­ра­и­вать­ся серд­цу? На ско­рое уга­са­ние, по­доб­но вол­не – не­ког­да мо­гу­чей, но раз­бив­шей­ся о кам­ни?

 

Ни­че­му не ра­да, ни на что не злишь­ся, У те­бя, хо­лод­ной, ни­ка­ких стра­с­тей...

 

Или со­брать­ся с си­ла­ми и ре­шить­ся на по­след­ний ры­вок? Что-то из­вне долж­но спро­во­ци­ро­вать Из­ги­на, по­ка­зать ему, что не всё по­те­ря­но? Ведь же­ла­ние жить, как и же­ла­ние уме­реть, за­раз­но. Во­семь лет на­зад встре­тил он чёр­но-бу­ро­го сам­ца-ли­со­ви­на – про­вор­но­го, кра­си­во­го. Те­перь тот то­же по­ста­рел: ког­ти при­ту­пи­лись, нюх уже не тот. По­ра бы и при­ст­ре­лить его, хо­тя бы из-за рос­кош­ной шу­бы. Да и не­глас­ный за­кон тай­ги ве­лит: ос­ла­бел – па­дай! Не мо­золь гла­за, ос­во­бож­дай ме­с­то мо­ло­дым.

Дол­го при­це­ли­вал­ся Из­гин в до бо­ли зна­ко­мую ли­сью го­ло­ву. «И вдруг – буд­то пла­мя из охот­ни­чь­е­го ру­жья... Крас­ная мо­ло­дая ли­си­ца вы­ле­те­ла из-за ку­с­та, иг­ра­ю­чи при­лег­ла пе­ред кра­сав­цем ли­со­ви­ном. Гиб­ко и уп­ру­го за­хо­ди­ла всем те­лом... Ли­со­вин, как бы от­би­ва­ясь от на­хлы­нув­шей на­па­с­ти, под­нял пе­ред­нюю ла­пу. Его тол­стый пу­ши­с­тый хвост за­хо­дил кру­га­ми. Это был сва­деб­ный та­нец.

«Ты ещё мо­жешь!» – изу­мил­ся охот­ник. Его ру­ки вя­ло опу­с­ти­лись.

Ли­са, из­ви­ва­ясь в стра­ст­ном тан­це, зва­ла ли­со­ви­на. Ли­со­вин при­нял вы­зов. Рез­вясь, они скры­лись вда­ли. «Пусть по­жи­вёт до сле­ду­ю­щей зи­мы», – спо­кой­но по­ду­мал Из­гин».

Ты по­бе­дил. Слы­шишь, ты вы­иг­рал Из­гин! Всё долж­но под­чи­нять­ся не­умо­ли­мо­му хо­ду вре­ме­ни, а ты не ис­пол­нил при­го­вор, про­длил зве­рю жизнь. По­че­му бы и при­ро­де не по­сту­пить так с то­бой? Твой по­сту­пок оп­ро­верг ве­ко­веч­ный за­кон. Зна­чит, это уже не за­кон и мож­но рас­пря­мить пле­чи? Ста­рик весь пре­об­ра­зил­ся и «не­о­жи­дан­но от­чёт­ли­во ска­зал вслух: «Я ещё вер­нусь сю­да».

Ска­зать-то ска­зал, но даль­ше... «От этой дер­зо­с­ти его пе­ре­дёр­ну­ло. И опять вспух­ла го­ло­ва. И опять ту­ман за­ст­лал гла­за. И опять одо­ле­ла страш­ная ус­та­лость, буд­то он толь­ко что за­вер­шил боль­шой, от­няв­ший у не­го все си­лы труд». Да­же пой­дя про­тив ес­те­ст­вен­но­го хо­да ве­щей, да­же одо­лев его, ос­та­ёшь­ся его ра­бом. Не хва­та­ет ду­ху вну­т­рен­не ос­во­бо­дить­ся. Как Рас­коль­ни­ков, про­дол­жа­ешь су­е­тить­ся во­круг при­зра­ка дав­но умер­шей ста­ру­хи.

И но­га­ми Из­гин «пе­ре­сту­па­ет с та­ким тру­дом, буд­то не снег на­ли­па­ет на лы­жи – сви­нец. Из­гин жад­но хва­та­ет воз­дух пе­ре­сох­шим ртом. Но воз­дух буд­то ли­шил­ся жи­ви­тель­ной си­лы...» Да, ма­ло бро­сить вы­зов ок­ру­жа­ю­щим. На­до ещё уметь жить с вы­зо­вом в ду­ше. Уметь быть от­вер­жен­ным, а уме­ние это зиж­дет­ся лишь на при­зна­нии бес­ко­неч­ной важ­но­с­ти сво­е­го «я».

Нет «я» у Из­ги­на, нет мо­щи ин­ди­ви­ду­а­лиз­ма. И вы­зов пре­вра­ща­ет­ся в пшик, в бес­силь­ную су­до­ро­гу. Так сто­и­ло ли за­те­вать весь сыр-бор? Си­ла ази­а­та в по­кор­но­с­ти. Си­ла рус­ско­го, в той ме­ре, в ка­кой он яв­ля­ет­ся ази­а­том, в уме­нии сми­рять­ся и тер­петь. Ази­ат сме­шон и жа­лок в сво­ём бун­те. Жен­щи­на-ази­ат­ка ко­мич­на вдвой­не: уже эман­си­пи­ро­ва­лась, до­би­лась сво­е­го в жиз­ни, а всё но­ро­вит юрк­нуть под чьё-то кры­лыш­ко, хоть на ми­нут­ку ощу­тить се­бя ве­щью.

Мы слов­но аль­пи­ни­с­ты, веч­но сры­ва­ю­щи­е­ся с по­ко­рён­ных вер­шин. Ес­ли и «взбрык­нём», то не су­ме­ем до­ве­с­ти свой «взбрык» до кон­ца. Бу­дем по­сто­ян­но одёр­ги­вать се­бя, каз­нить­ся и сма­ко­вать свою не­пра­во­ту. За­те­я­ли ре­во­лю­цию, по­ст­ро­и­ли но­вую жизнь на ко­с­тях... Так раз­ви­вай­те её, поль­зуй­тесь спол­на её пре­иму­ще­ст­ва­ми, раз уж при­нес­ли та­кие жерт­вы! Нет, ис­пу­га­лись, всё раз­ло­ма­ли, ка­ем­ся. Ру­ба­ну­ли по го­ло­ве ка­кое-то зло­вред­ное ни­что­же­ст­во, из­ба­ви­ли мир от га­ди­ны – опять та же кар­ти­на. Ай-ай-ай, как же так! Ду­шу бес­смерт­ную сгу­би­ли. Тре­пе­щем, тер­за­ем­ся... Так не суй­тесь не в своё де­ло! Спрячь­те по­на­дёж­нее то­пор в са­рай. Луч­ше всех эти пу­те­ше­ст­вия по кру­гам ада меж­ду же­ла­ни­ем со­вер­шить по­сту­пок и не­спо­соб­но­с­тью при­нять его по­след­ст­вия вы­ра­зил До­сто­ев­ский в «Пре­ступ­ле­нии и на­ка­за­нии», вся суть ко­то­ро­го сво­дит­ся к вы­во­ду: «не уме­ешь – не бе­рись».

И Ка­с­ка­зи­ку, от­цу Пло­хи­ша, тот же со­вет. На­ста­ла по­ра за­брать Лань­гук из слав­но­го ро­да Авон­гов. Уже и вы­куп го­тов – связ­ка со­бо­лей, лис, шку­ры вы­дры... Всё, что до­бы­то за два го­да охот­ни­чь­им тер­пе­ни­ем, уда­лью и от­ва­гой. При­ехал в стой­би­ще, об­ра­ща­ет­ся за­ис­ки­ва­ю­ще к ста­рей­ши­не с пес­ней-моль­бой:

 

...тра­вы все­гда бу­дут к солн­цу тя­нуть­ся, соп­ки все­гда бу­дут ле­сом по­кры­ты –  ро­да Ке­вон­гов не бу­дет...

 

Лань­гук всхли­пы­ва­ет ук­рад­кой. От­да­дут ли её то­му, в чьи объ­я­тия она меч­та­ет по­пасть? По обы­чаю долж­ны, не мо­гут не от­дать. Но ес­ли да, тог­да по­че­му ста­рый Авонг мол­чит? По­том сын Авон­га, он же брат Лань­гук, по­да­ёт ис­под­тиш­ка го­лос, ука­зы­вая на Ыки­ла­ка:

«– У не­го же­на на вто­рой же день по­мрёт с го­ло­ду... Пусть до­ка­жет, что он муж­чи­на».

«Ах ты, су­чий вы­ро­док...» Это Ка­с­ка­зик ру­га­ет­ся про се­бя. «Будь ты мо­им сы­ном, я бы по­ка­зал, как лезть не в своё де­ло». По­том ло­вит се­бя на то­с­к­ли­вой мыс­ли: «Будь у ме­ня тре­тий сын, как бы я бла­го­да­рил Курн­га. Пусть бы да­же та­кой вы­ро­док – всё рав­но».

Хо­ро­шень­кое де­ло! По­жа­луй, вся не­ис­ся­ка­ю­щая си­ла Азии за­клю­че­на в этой фра­зе. Лишь бы сы­но­вей да по­боль­ше! Во­и­нов да­вай ро­жай, что­бы тес­нее со­мк­ну­лись на­ши бо­е­вые ря­ды.

До­че­рей нам не на­до, они нас не про­дол­жат. Да­же как-то не­ле­по спра­ши­вать: а что ты хо­чешь про­дол­жать-то? Внеш­ние при­зна­ки? Дух, ин­тел­лект? Твою лич­ность с её бо­гат­ст­вом и не­по­вто­ри­мо­с­тью, ко­то­рую дев­чон­ка раз­ба­за­рит, по­пав под чу­же­род­ное вли­я­ние? А ес­ли лич­но­с­ти нет, а есть обыч­ный, са­мый за­уряд­ный че­ло­век? Тог­да как?

В лю­бом слу­чае твоя ко­пия бу­дет силь­но от­ли­чать­ся от ори­ги­на­ла. От­сю­да ра­зо­ча­ро­ва­ние: мы ста­ра­лись, пы­жи­лись, а по­лу­чи­лось сов­сем не то... В этом и ко­рень на­шей же­с­то­ко­с­ти по от­но­ше­нию к де­тям. При­знать де­тей дру­ги­ми, прин­ци­пи­аль­но но­вы­ми су­ще­ст­ва­ми вы­ше на­ших сил. Их са­мо­сто­я­тель­ность бу­дит в нас злость и до­са­ду. По боль­шо­му счё­ту, мы все меч­та­ем по­ро­дить кло­нов, на­ших точ­ных слеп­ков с са­мих се­бя.

От­сю­да вы­те­ка­ет за­да­ча вос­пи­та­ния – сде­лать все по­сле­ду­ю­щие по­ко­ле­ния лю­дей мак­си­маль­но по­хо­жи­ми на пре­ды­ду­щие. Вос­пи­ты­вая, мы тор­мо­зим ис­то­рию, ме­ша­ем по­яв­ле­нию но­во­го. Не­да­ром в Азии та­кую боль­шую роль уде­ля­ют нра­во­уче­ни­ям и сле­по­му сле­до­ва­нию обы­ча­ям. Там ма­ло че­ло­ве­че­с­ко­го раз­но­цве­тья, лю­ди ка­жут­ся на од­но ли­цо. Но за­то там са­мая вы­со­кая по­вто­ря­е­мость со­бы­тий, ми­ни­мум ге­о­по­ли­ти­че­с­ких ша­ра­ха­ний из од­ной край­но­с­ти в дру­гую. От­сю­да – ус­той­чи­вость пси­хи­ки на­ро­дов. «Же­лаю вам жить в эпо­ху пе­ре­мен!» – же­с­то­чай­шее из про­кля­тий. Срав­ни­те эмо­ци­о­наль­но-пси­хо­ло­ги­че­с­кую ау­ру Рос­сии и, ска­жем, Япо­нии или Ки­тая. В эпо­хи ис­то­ри­че­с­ких над­ры­вов, пе­ре­ло­мов и кру­ше­ний де­ти как раз и пе­ре­ста­ют быть «на­ши­ми» и пе­ре­хо­дят в раз­ряд чу­жа­ков.

Да­ли ис­пы­та­ние млад­ше­му из Ке­вон­гов. Со­пер­ник – хо­зя­ин тай­ги мед­ведь. Ес­ли уж одо­ле­ешь его, мох­на­то­го, то и тво­е­му се­ме­ни ни­ка­кие не­вз­го­ды не страш­ны. Во­об­ще-то у нив­хов при­ня­то об­хо­дить­ся вы­ку­пом, ну да лад­но. До­ка­за­тель­ст­во пра­ва на де­то­рож­де­ние – га­ран­тия бу­ду­щей бе­зо­пас­но­с­ти ре­бён­ка. Мы, лю­ди хри­с­ти­ан­ско­го ми­ра, слиш­ком из­не­же­ны ок­ру­жа­ю­щей сре­дой и поз­во­ля­ем про­дле­вать вся­кую жизнь, да­же са­мую убо­гую, не уме­ю­щую эле­мен­тар­но по­сто­ять за се­бя. Бла­го­род­ст­во это или за­лог ско­ро­го вы­рож­де­ния? Во­прос во­про­сов. Он не толь­ко юри­ди­че­с­ки не мо­жет быть ре­шён. Бо­юсь, он да­же не мо­жет быть за­дан. Сто­ит его по-че­ст­но­му за­дать – и мы по­лу­чим те­о­рию «ра­со­вой чи­с­то­ты», фа­шизм и ге­но­цид. Есть те­мы, ко­то­рых че­ло­ве­че­ст­ву луч­ше не ка­сать­ся.

В на­шем же слу­чае вы­дер­жал Ыки­лак про­вер­ку. Упал на од­но ко­ле­но, вы­ста­вил ко­пьё и на­са­дил на не­го разъ­я­рён­ную гро­ма­ди­ну. Мед­ве­дя про­во­ди­ли по до­сто­ин­ст­ву, с по­че­с­тя­ми. «Лох­ма­тую го­ло­ву ук­ра­си­ли свя­щен­ны­ми че­рё­му­хо­вы­ми струж­ка­ми...» Ка­за­лось бы, точ­ка, но нет! Ока­зы­ва­ет­ся, на Лань­гук дав­но имел ви­ды дру­гой пре­тен­дент, Ньол­гун. С по­мо­щью удач­ли­во­го и бес­прин­цип­но­го яку­та Чо­чу­ны ему уда­лось под­ку­пить ста­рей­ши­ну ро­да не­ве­с­ты вме­с­те с их ро­до­вым ша­ма­ном. А уж тот-то по­ста­рал­ся во вре­мя кам­ла­ния. По­из­ви­вал­ся, по­кор­чил­ся, ис­ступ­лён­но ко­ло­тя в бу­бен, и вы­дал: мол, пусть Ыки­лак и Ньол­гун ре­шат судь­бу в по­един­ке на де­ре­вян­ных пал­ках. Но как же так? Ведь Ыки­лак вко­нец обес­си­лел по­сле схват­ки с мед­ве­дем. Ку­да же ему ещё драть­ся? Да и по всем мыс­ли­мым обы­ча­ям пред­ков Лань­гук те­перь при­над­ле­жит ему.

На­ив­ные! Кам­ла­ние все­гда про­хо­дит с ме­с­теч­ко­вым ук­ло­ном. По­про­буй на­про­рочь то, что не­вы­год­но тво­е­му пле­ме­ни! Хоть ты и в кон­так­те с по­ту­с­то­рон­ним ми­ром, но мя­со из на­ших рук ешь, по­это­му из­воль до­но­сить от­ту­да то, что мы хо­тим ус­лы­шать. А слу­шать мы же­ла­ем за­ез­же­го Чо­чу­ну с его эк­зо­ти­че­с­ки­ми то­ва­ра­ми и до­зой ве­се­ля­щей во­ды. «Толь­ко Чо­чу­на даст за ва­ших со­бо­лей на­сто­я­щую це­ну. Те, кто при­вёз с со­бой шку­ры, мо­гут са­ми убе­дить­ся...» Не­уже­ли? Тог­да не грех и по­ве­се­лить­ся всласть! «На­ли­ва­ли всем – и ста­ри­кам, и юно­шам, и муж­чи­нам, и жен­щи­нам. Хо­ди­ли круж­ки по кру­гу, опу­с­то­ша­лись и сно­ва на­пол­ня­лись. Пей­те, дру­зья нив­хи! Якут уго­ща­ет всех...»

Вот мра­зи! Уже и тра­ди­ции ста­ри­ков им ни­по­чём! На­до, по­ка не по­зд­но, пре­кра­тить это по­зо­ри­ще! «Ка­с­ка­зик чув­ст­во­вал, как го­ло­ву его ох­ва­тил жар. Он спра­ши­вал впол­го­ло­са: «– Что вы де­ла­е­те, лю­ди? Что вы де­ла­е­те – свя­той мед­ве­жий пра­зд­ник пре­вра­ти­ли в тор­ги!»

 

Но ни­кто не слу­шал не­сча­ст­но­го от­ца. И не му­д­ре­но: сгнил дав­но твой обы­чай, ка­нул в Ле­ту. Дру­гие бо­ги, бо­ги на­жи­вы, спу­с­ти­лись на твою зем­лю. Про­сто ты про­мор­гал их при­ход. Тай­но, под по­кро­вом но­чи, пе­ре­бе­жа­ли с кон­ти­нен­та ко­ст­ля­вые упы­ри, и по их мер­кам ты и твой сын – ноль, пу­с­то­та. От­ны­не ва­ша до­блесть не по­мо­жет вам вы­ра­щи­вать по­том­ст­во. Но­вые вре­ме­на гря­дут, ког­да из­во­рот­ли­вость, ни­зость и ложь бу­дут слу­жить га­ран­том здо­ро­вья и про­цве­та­ния тво­их де­тей. С это­го ча­са и на­всег­да вы пе­ре­во­ди­тесь в раз­ряд не­при­спо­соб­лен­ных. По­это­му прочь с до­ро­ги!

 

Взмах пал­ки, удар – и его сын, по­вер­жен­ный, ле­жит на сне­гу. «Над при­тих­шим стой­би­щем взле­тел прон­зи­тель­ный крик, и лю­ди уви­де­ли, как Лань­гук... про­нес­лась к нар­то­вой до­ро­ге Ке­вон­гов и по­мча­лась по ней что есть си­лы». Она-то для се­бя уже вы­бра­ла му­жа, но сер­деч­ко, как и нож­ки, сла­бень­кое, и ни­ко­го не ин­те­ре­су­ет её во­ля. Бу­дешь пло­до­но­сить от то­го, ко­му мы те­бя про­да­ли. А си­лё­нок взбун­то­вать­ся, как все­гда, не хва­тит, не на­дей­ся.

 

Это птен­чик, это птен­чик кры­ль­я­ми за­тре­пе­тал... Бу­дет ждать по­кор­но птен­чик, как над ним со­мк­нут­ся ког­ти, и от кры­ль­ев, и от кры­ль­ев пух и пе­рья по­ле­тят.

 

Всё, но­вый изу­вер­ский ми­ро­по­ря­док стис­нул сталь­ные че­лю­с­ти. По­это­му глум­ли­вый бра­тец и хо­хо­чет, ты­ча бег­лян­ке паль­цем вслед: «Вот без­моз­г­лая-то! Да­ле­ко не убе­жишь!»

Лишь ни­че­го не по­ни­ма­ю­щий Ка­с­ка­зик, рух­нув на вы­топ­тан­ный снег, про­дол­жал глу­по и си­рот­ли­во при­чи­тать: «Что же про­изо­ш­ло, лю­ди! Что слу­чи­лось в этом ми­ре? Что слу­чи­лось, лю-ю-ю-ди?»

Виталий ПЕТУШКОВ