Архив : №40. 01.10.2010

Обмеление божьего существа

 С Юри­ем Бо­ри­со­ви­чем Нор­ш­тей­ном я встре­тил­ась в Зе­лё­ном за­ле ки­но­те­а­т­ра «Ху­до­же­ст­вен­ный», где ор­га­ни­за­торы Тре­ть­е­го Все­рос­сий­ско­го фе­с­ти­ва­ля ав­тор­ско­го ко­рот­ко­ме­т­раж­но­го ки­но «АРТ­ки­но» вру­чи­ли ему приз «За вклад в раз­ви­тие ав­тор­ско­го ки­но».

 

– Юрий Бо­ри­со­вич, вы ра­бо­та­ли над филь­мом «Ши­нель». Ска­жи­те, по­жа­луй­ста, в ка­ком со­сто­я­нии сей­час на­хо­дит­ся этот про­ект? Что ме­ша­ет его осу­ще­ств­ле­нию?

– На этот во­прос я от­ве­чаю уже по­след­ние 25 лет… Что ме­ша­ет? То, что се­го­дня, в от­ли­чие от со­вет­ско­го вре­ме­ни, я ча­с­то вы­нуж­ден ис­кать день­ги. Не­смо­т­ря на то, что я зна­ме­нит, де­нег мне ни­кто не да­ёт. Мне по­мо­га­ли бук­валь­но «штуч­но». На­при­мер, Ро­лан Бы­ков – с по­ме­ще­ни­ем. Сту­дия «Со­юз­мульт­фильм» рух­ну­ла. Вдруг уш­ла ат­мо­сфе­ра твор­че­ст­ва. Все за­жаж­да­ли иметь от­дель­ную ма­лень­кую власть. Уш­ло важ­ное, что це­мен­ти­ро­ва­ло, объ­е­ди­ня­ло лю­дей. А нас во­оду­шев­ля­ли спо­ры, про­ти­во­ре­чия… Мы все бы­ли од­но. Ещё один по­мощ­ник пла­тил день­ги, но не бы­ло сту­дии. Быв­ший пре­зи­дент «Сбер­бан­ка» А.Казь­мин то­же нам по­мо­гал. Хо­тя этих де­нег то­же не хва­та­ло. Муль­ти­пли­ка­ция – до­ро­го­сто­я­щее ис­кус­ст­во, мед­лен­ное, по­дроб­ное.

По­лу­чи­лось так, что со­еди­нить вол­ка, ко­зу и ка­пу­с­ту – это очень труд­но. Но на­хо­ди­лись всё рав­но до­б­рые лю­ди…

Что ка­са­ет­ся филь­ма «Ши­нель», то у ме­ня уже есть смон­ти­ро­ван­ные 20 ми­нут, ко­то­рые я се­го­дня по­ка­жу. Фильм «Ши­нель» – это не про­сто труд­но. Это чрез­вы­чай­но, сверх­труд­но. Я ведь не сни­маю эк­ра­ни­за­цию. И не терп­лю, ког­да чи­таю о се­бе: Нор­ш­тейн эк­ра­ни­зи­ру­ет «Ши­нель»… Я не эк­ра­ни­зи­рую. Это то же са­мое, что ска­зать: Ле­о­нар­до да Вин­чи эк­ра­ни­зи­ру­ет Биб­лию. Каж­дый из ху­дож­ни­ков – тво­рец, и каж­дый де­ла­ет своё. Это раз­ные ми­ры, раз­ное ощу­ще­ние се­бя в этом про­ст­ран­ст­ве, раз­ная фи­ло­со­фия. Взять, к при­ме­ру, Брей­ге­ля. У не­го Хри­с­тос не­сёт крест. Но это сю­жет ма­ло­зна­ча­щий, он от­не­сён к вну­т­рен­не­му со­бы­тию, ко­то­рое яв­ля­ет­ся ча­с­тью бы­тия. На кар­ти­не по­ка­за­на мас­са на­ро­да, для ко­то­рой во­круг мно­го дру­гих со­бы­тий, и ей не до то­го, кто это не­сёт крест, за­чем и по­че­му… И, мо­жет быть, под­ход Брей­ге­ля, – про­из­воль­ный, фи­ло­соф­ский, – на­и­бо­лее мощ­ный сре­ди ху­дож­ни­ков.

Ес­ли го­во­рить о «Ши­не­ли», то, вот, ка­за­лось бы, бе­ри текст Го­го­ля, вслу­ши­вай­ся, вчи­ты­вай­ся, пи­ши. Нет. Это не так. Ведь нет ни­ка­ких ука­за­те­лей, что этот текст на­до де­лать так, а вот тот ку­сок – так раз­ра­ба­ты­вать, по­то­му что, мол, у Го­го­ля там всё на­пи­са­но… Го­голь, ког­да пи­сал, не ду­мал, что кто-ни­будь бу­дет из это­го де­лать пье­су, спек­такль. Он пи­сал ли­те­ра­тур­ное про­из­ве­де­ние в чи­с­том ви­де. А уж как мы это вос­при­мем – де­ло в том, к ка­кой прит­че всё это сво­дит­ся, к ка­кой прит­че я это всё све­ду. Я дол­жен ре­жис­си­ро­вать.

– Ка­кой смысл вы вкла­ды­ва­е­те в по­ня­тие прит­чи? Что она зна­чит в ва­шем твор­че­ст­ве?

– Прит­ча – фор­мо­об­ра­зу­ю­щее по­ня­тие. Ког­да я мо­гу сфор­му­ли­ро­вать что-то в ко­рот­ком от­рыв­ке – это ме­ня сти­му­ли­ру­ет. Это – не «бе­реж­но пе­ре­нёс текст Го­го­ля на эк­ран», как пи­шут кри­ти­ки, – та­ко­го про­сто быть не мо­жет, по­сколь­ку мы пре­бы­ва­ем в сов­сем раз­ных ис­кус­ст­вах: ли­те­ра­ту­ра и ки­но. На эк­ран пе­ре­но­сят­ся не­ко­то­рые об­сто­я­тель­ст­ва. От­кры­тые то­бой хо­ды от­кры­ва­ют что-то та­кое, с чем, мо­жет быть, не бу­дет со­гла­со­ва­но со­зна­ние зри­те­лей, по­то­му что каж­дый чи­та­тель во­об­ра­жа­ет свою кар­ти­ну, но не каж­дый мо­жет на­ри­со­вать её. Бо­лее то­го, её вряд ли мож­но во­об­ще на­ри­со­вать, по­то­му что со­зна­ние – очень зыб­кое изо­б­ра­же­ние. А в ки­но ты обя­зан это всё сде­лать.

Прит­ча – это на­и­бо­лее ко­рот­кий путь к фор­му­ли­ров­ке бу­ду­ще­го ки­но. Но в неё не вхо­дит мгно­вен­ное пред­став­ле­ние бу­ду­ще­го ки­но. Ре­жис­сёр дол­жен су­меть ём­ко рас­ска­зать об об­сто­я­тель­ст­вах или най­ти срав­не­ния. И эти срав­не­ния мо­гут быть свя­за­ны с му­зы­кой, изо­б­ра­зи­тель­ным ис­кус­ст­вом или с еван­гель­ской прит­чей. Ака­кий Ака­ки­е­вич, с од­ной сто­ро­ны, тво­рец, а, с дру­гой сто­ро­ны, су­ще­ст­во ни­чтож­ное, в том смыс­ле, что он аб­со­лют­но не го­тов к об­сто­я­тель­ст­вам жиз­ни.

В сво­ей кни­ге «Снег на тра­ве», в то­ме, по­свя­щён­ном ра­бо­те над «Ши­не­лью» Го­го­ля, у ме­ня есть два эпи­гра­фа. Один из Б.Па­с­ка­ля: «Все те­ла – не­бес­ная твердь, звёз­ды, зем­ля и её цар­ст­во, – не сто­ят са­мо­го ни­чтож­но­го из умов, ибо он зна­ет всё это и са­мо­го се­бя, а те­ла не зна­ют ни­че­го. Но все те­ла, взя­тые вме­с­те, и все умы, взя­тые вме­с­те, и всё, что они со­тво­ри­ли, не сто­ит еди­но­го по­ры­ва ми­ло­сер­дия, это­го яв­ле­ния, не­со­мнен­но бо­лее вы­со­ко­го». Вто­рой из Еван­ге­лия от Мат­фея: «Не со­би­рай се­бе со­кро­вищ на зем­ле, где моль и ржа ис­треб­ля­ют, во­ры от­ка­пы­ва­ют и кра­дут. А со­би­рай се­бе со­кро­ви­ща на не­бе, где ни моль, ни ржа не ис­треб­ля­ют, где во­ры не под­ка­пы­ва­ют и не кра­дут. Ибо где со­кро­ви­ще ва­ше, там бу­дет и серд­це ва­ше».

Я бы хо­тел, что­бы в этом смыс­ле фильм был двой­ст­вен­ным. Два на­прав­ле­ния: с од­ной сто­ро­ны, ми­ло­сер­дие и со­чув­ст­вие, а с дру­гой сто­ро­ны, – по­ка­зать су­ще­ст­во, ко­то­рое из­ме­ни­ло свой путь и по­па­ло в об­сто­я­тель­ст­ва, в ко­то­рых оно не мо­жет су­ще­ст­во­вать, по­сколь­ку не зна­ет, что та­кое жизнь. Ака­кий Ака­ки­е­вич со­би­ра­ет со­кро­ви­ще на зем­ле, и ког­да он те­ря­ет но­вую ши­нель, то для не­го это – ко­нец жиз­ни. В этом смыс­ле к двум эпи­гра­фам риф­му­ет­ся за­ме­ча­тель­ное об­раз­ное ощу­ще­ние от «Ши­не­ли», ко­то­рое вы­ра­зил кри­тик Апол­лон Гри­го­рь­ев, го­во­ря, что в этой по­ве­с­ти по­эт на­чер­тил об­ме­ле­ние бо­жь­е­го су­ще­ст­ва, так что вещь са­мая ни­чтож­ная ста­но­вит­ся пред­ме­том сча­с­тья и са­мо­го унич­то­жа­ю­ще­го го­ря. Луч­ше­го оп­ре­де­ле­ния этой по­ве­с­ти я не чи­тал.

– В чём слож­ность это­го пер­со­на­жа?

– Ака­кий Ака­ки­е­вич – это на­столь­ко зыб­кий пер­со­наж. Он прак­ти­че­с­ки пер­со­наж без дей­ст­вия. Ка­кое его за­ня­тие? Ко­неч­но, его ни­кто не за­ме­тит. Си­дит там, что-то по­ца­ра­пы­ва­ет пё­рыш­ком. Но тут на­чи­на­ет­ся то, что я на­зы­ваю «об­рат­ной пер­спек­ти­вой ки­не­ма­то­гра­фа» – те са­мые по­дроб­но­с­ти, ко­то­рые Го­го­лю бы­ли не нуж­ны, ког­да он опи­сы­вал род за­ня­тий Ака­кия Ака­ки­е­ви­ча. Про­стой при­мер: ес­ли он опи­сы­ва­ет, как, при­дя до­мой, он са­дил­ся есть, ел без вся­ко­го ап­пе­ти­та, вме­с­те с му­ха­ми и т.д., то, ка­за­лось бы, для муль­ти­пли­ка­то­ра как тут не вос­поль­зо­вать­ся: и му­хи жуж­жат, и од­на вле­та­ет ему в рот, жуж­жит в жи­во­те, вы­ле­та­ет, и всем смеш­но… Всё это мож­но де­лать, но это как раз то, что ме­ня не при­вле­ка­ет. А вот та­кие по­дроб­но­с­ти, о ко­то­рых я чи­таю меж­ду строк, я по­ка­зы­ваю. По­сколь­ку пер­со­наж жи­вёт сво­ей твор­че­с­кой жиз­нью, то он, са­дясь обе­дать, ду­ма­ет, что сей­час всё это бы­с­т­рень­ко по­ест и вер­нёт­ся к твор­че­ст­ву – и вот это са­мый глав­ный мо­мент. Как его сде­лать? И тут на­чи­на­ют­ся те са­мые не­об­хо­ди­мые по­дроб­но­с­ти, без ко­то­рых не­воз­мож­но су­ще­ст­во­ва­ние ге­роя и са­мо­го изо­б­ра­же­ния. Ког­да на­чи­на­ют­ся эти по­дроб­но­с­ти, ког­да они свя­зы­ва­ют­ся друг с дру­гом, на­чи­на­ет­ся тон­кая пси­хо­ло­ги­че­с­кая ра­бо­та, и в этот мо­мент ухо­дит аг­рес­сия эк­ра­на.

– Ка­кие труд­но­с­ти воз­ни­ка­ют при съём­ках филь­ма?

– Я ищу та­кие мо­мен­ты, ко­то­рые пе­ре­ве­дут зри­тель­ское вни­ма­ние на бо­лее тон­кую сфе­ру, что­бы тот ото­рвал­ся от дав­ле­ния изо­б­ра­же­ния. В этом все слож­но­с­ти. На­при­мер, нуж­но снять до­ро­гу. Ка­за­лось бы, ну что её сни­мать. Но на­до сде­лать ощу­ще­ние до­ро­ги как не­объ­ят­но­го оке­ан­ско­го про­ст­ран­ст­ва…

Зри­те­ли жаж­дут прав­до­по­до­бия. И его мож­но сде­лать без пре­сло­ву­то­го 3D. Это слиш­ком на­ту­раль­но. На эф­фек­те, ко­то­рый это да­ёт, да­ле­ко не уе­дешь. Ни­че­го, кро­ме фи­зи­о­ло­ги­че­с­ко­го ощу­ще­ния, это не да­ёт. Это боль­ше ат­трак­ци­он: всё ле­та­ет, всё про­но­сит­ся ми­мо… А я – кон­сер­ва­тор. Я про­сто смо­т­рю бо­лее вни­ма­тель­но на то, что про­ис­хо­ди­ло в ис­то­рии ис­кус­ст­ва. По­то­му что се­го­дня нет эс­те­ти­ки. Нет че­ло­ве­ка, ко­то­рый бы все­рьёз за­ни­мал­ся эс­те­ти­кой и эс­те­ти­кой ки­не­ма­то­гра­фа. При этом важ­но учи­ты­вать то об­сто­я­тель­ст­во: ес­ли кто-то пе­ре­жи­вал что-то в жиз­ни, то он бу­дет пе­ре­жи­вать это и в ис­кус­ст­ве. А ес­ли не пе­ре­жи­вал в жиз­ни, то не бу­дет пе­ре­жи­вать в ис­кус­ст­ве. И ког­да он встре­тит­ся с пе­ре­жи­ва­ни­ем, для не­го это бу­дет ка­та­ст­ро­фа. Мы все жи­вём, на­хо­дим­ся так или ина­че в си­ту­а­ции пе­ре­жи­ва­ния, и это дви­га­ет жизнь. По­ло­жи­тель­ный мо­мент для че­ло­ве­че­с­кой жиз­ни – смерть. И тог­да по­яв­ля­ют­ся ис­кус­ст­ва, ки­не­ма­то­граф.

Ког­да со­при­ка­са­ешь­ся с та­ким ве­ли­ким тек­с­том, как «Ши­нель», не­воль­но про­чи­ты­ва­ешь и дру­гие тек­с­ты Го­го­ля, и вдруг по­ни­ма­ешь, что рит­мы, за­ло­жен­ные в нём, уже со­дер­жат­ся в по­ве­с­ти «Со­ро­чин­ская яр­мар­ка». Это ко­с­ми­че­с­кое оди­но­че­ст­во. Так, в фи­на­ле «Со­ро­чин­ской яр­мар­ки» опи­са­на свадь­ба, всё пля­шет и сме­ёт­ся, а для ста­ру­хи это всё по­сте­пен­но ухо­дит всё даль­ше и даль­ше, по­ка она ос­та­ёт­ся со­вер­шен­но од­на...

Или, на­при­мер, нуж­но сде­лать про­ст­ран­ст­во. В «Ши­не­ли» есть кадр – чи­нов­ни­ки идут по ули­це. За счёт плот­но­го рас­по­ло­же­ния яру­сов со­зда­ёт­ся глу­би­на. Это сра­зу да­ёт дру­гое ощу­ще­ние го­ро­да, сля­ко­ти и па­да­ю­ще­го мо­к­ро­го сне­га, дви­же­ния за­ля­пан­но­го тро­ту­а­ра в сле­дах от са­пог. Я дол­жен дать ощу­ще­ние, буд­то я сам по­гру­жён в эту сре­ду.

Там всё про­ни­за­но не­у­клон­ным раз­ви­ти­ем дей­ст­вия. Дей­ст­вие – это не толь­ко фи­зи­че­с­кое дви­же­ние, ани­ма­ци­он­ная иг­ра, но со­сто­я­ние ки­но­ка­д­ра, всё ощу­ще­ние его. Ведь у Го­го­ля мы ви­дим со­вер­шен­ный сюр­ре­а­лизм. На­при­мер, как он рас­по­ря­дил­ся пла­с­ти­кой в сло­ве – это же аб­со­лют­ное чу­до: «чут­кое ли ухо дро­жит в каж­дой ва­шей жил­ке», или «гре­мит и ста­но­вит­ся ве­т­ром ра­зо­рван­ный на ку­с­ки воз­дух». Я этим пи­та­юсь. Я всё вре­мя от­кры­ваю Го­го­ля – и мне от­кры­ва­ет­ся мир, ко­то­рый стран­ным об­ра­зом ма­ло ко­му от­кры­ва­ет­ся, ес­ли не чи­тать вни­ма­тель­но. Жи­во­пись ста­ла от­кры­вать в муль­ти­пли­ка­ции то, что скры­то от ме­ня и от неё…

– Сколь­ко вам нуж­но вре­ме­ни, что­бы за­вер­шить ра­бо­ту над филь­мом?

– Хо­тя бы пол­го­да, что­бы ме­ня ни­кто не тро­гал, и я не за­ни­мал­ся ни­чем дру­гим, кро­ме съём­ки «Ши­не­ли».

Беседу вела Ирина ЛОГВИНОВА