Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №41. 08.10.2010

Необитаемые острова истоптанного архипелага

 Сло­во­пре­с­туп­ле­ние

Дмитрий ЧЁРНЫЙ
Дмитрий ЧЁРНЫЙ

Стран­ное сло­во­со­че­та­ние «тер­ро­ри­с­ти­че­с­кие раз­го­во­ры». Од­на­ко имен­но эти­ми дву­мя сло­ва­ми как ос­нов­ным ору­жи­ем мо­ло­дая кра­си­вая сле­до­ва­тель­ни­ца и бьёт Ев­ге­нию день за днём. Ка­жет­ся, не толь­ко две мо­ло­до­с­ти, но и две кра­со­ты сра­жа­ют­ся – пре­зри­тель­ность на­кра­шен­ных губ про­тив блед­ных аре­с­тант­ских губ об­ви­ня­е­мой… В ду­э­ли нуж­на не толь­ко мет­кость уда­ра, но и вы­нос­ли­вость – ко­ли уж при­хо­дит­ся от­ра­жать на­тиск. И тут Ев­ге­ния да­ёт сла­би­ну, как и в «Про­цес­се» Каф­ки дал сла­би­ну К.

Же­ла­ние убы­с­т­рить ход де­ла, не раз­би­ра­ясь в ню­ан­сах, при­зна­вая след­ст­вен­ные яр­лы­ки – не луч­ший со­вет­чик в ка­ме­ре-оди­ноч­ке. Но важ­но по­ни­мать пси­хо­ло­ги­че­с­кое со­сто­я­ние Ев­ге­нии: «Я не со­би­ра­лась ни­че­го от них скры­вать, но они ни в чём мне не ве­ри­ли. Я не чув­ст­во­ва­ла се­бя в чём-ни­будь ви­но­ва­той, но их по­ра­зи­тель­ная ос­ве­дом­лён­ность обо мне при­во­ди­ла ме­ня в край­нее изум­ле­ние. Она бы­ла про­сто сверхъ­е­с­те­ст­вен­ной. Они не толь­ко зна­ли – и зна­ли со­вер­шен­но точ­но – ког­да и где я бы­ва­ла, что де­ла­ла и что го­во­ри­ла, но да­же о чём ду­ма­ла и о чём мог­ла по­ду­мать! Они по­мни­ли это луч­ше, чем я са­ма. И, глав­ное, всё это бы­ло со­вер­шен­ной прав­дой! Всё бы­ло имен­но так. Не так бы­ло толь­ко то, с ка­кой точ­ки зре­ния смо­т­реть на это. Ес­ли я что-то кри­ти­ко­ва­ла, с чем-то не со­гла­ша­лась, то для то­го, что­бы это ис­пра­вить, на­сколь­ко воз­мож­но. А с «их» точ­ки зре­ния – для под­ры­ва со­вет­ской вла­с­ти…»

На­сколь­ко это воз­мож­но ис­пра­вить – ста­ло яс­но в 1991-м. Ис­пра­ви­ли окон­ча­тель­но… Всё, за что са­жа­ли в 1930-х и не толь­ко, и при Хру­щё­ве, и при Бреж­не­ве – рас­цве­ло все­ми цве­та­ми. Контр­ре­во­лю­ция, не удав­ша­я­ся тер­ро­ри­с­ту Са­вин­ко­ву – тот­час сле­дом за глас­но­с­тью улыб­ну­лась де­ма­го­гам и по­пу­ли­с­там Гор­ба­чё­ву и Ель­ци­ну. Что, не нуж­на бы­ла глас­ность? Ис­то­рия все­гда да­ёт од­но­знач­ные от­ве­ты: в 1930-х точ­но бы­ла не нуж­на, нуж­но бы­ло стро­и­тель­ст­во удар­ное, на­го­ня­ю­щее раз­ви­тие кап­ст­ран, без лиш­них слов и мыс­ле­за­го­гу­лин. И кри­ти­ка не вся­кая спо­соб­ст­во­ва­ла это­му стро­и­тель­ст­ву. Мо­жет, имен­но это по­нял Са­ша Бу­ла­нов из ЦК ком­со­мо­ла в Ар­те­ке, ког­да пер­вым по­чув­ст­во­вал ла­гер­ное бу­ду­щее кра­са­ви­цы Ев­ге­нии Фё­до­ро­вой, сра­зу на­звав её «Ке­неш» ан­ти­со­вет­ским? Тог­да ещё жанр «стёб» не во­шёл в мо­ду вме­с­те с пост­мо­дер­ном…

«…Ока­за­лось из­ве­ст­ным, что я ска­за­ла что-то не­ле­ст­ное о спа­се­нии че­лю­с­кин­цев, вро­де то­го, что «вот че­лю­с­кин­цы си­дят на льди­не, ко­то­рая вот-вот под ни­ми рас­пол­зёт­ся. Аме­ри­ка пред­ла­га­ет свою по­мощь для спа­се­ния лю­дей. Мы гор­до от­ка­зы­ва­ем­ся – мы са­ми спа­са­ем сво­их ге­ро­ев».

Тут ощу­ща­ет­ся и сти­ли­с­ти­че­с­кий кон­фликт – соц­ре­а­лиз­ма и пост­мо­дер­на. Соц­ре­а­лизм спа­са­ет сво­их ге­ро­ев на кры­ль­ях ста­лин­ской авиа­ции, стро­ит Дом По­ляр­ни­ка (че­лю­с­кин­цев) на Буль­вар­ном коль­це встык с до­мом Го­го­ля, по­мнит их по­имён­но... Пост­мо­дерн же – ещё не­су­ще­ст­ву­ю­щий, в эм­б­ри­о­не, в ус­меш­ке, в анек­до­те – уже в трид­ца­тых по­сме­и­ва­ет­ся в ку­ла­чок, ожи­дая сво­е­го ча­са. Ра­до­ст­ные слё­зы спа­се­ния, еди­не­ние со­вет­ско­го на­ро­да во­круг со­бы­тий на льди­не – чуж­ды этой ус­меш­ке. Ей не чуж­да Аме­ри­ка.

Да, я счи­таю сле­до­ва­тель­ни­цу с ум­ны­ми тём­ны­ми гла­за­ми и на­кра­шен­ны­ми гу­ба­ми – очень хо­ро­шим пси­хо­ло­гом. И спа­си­бо под­су­ди­мой – без стё­ба её на­ри­со­вав­шей. Вот это – че­ст­ный ра­ди­каль­ный ре­а­лизм. Най­ти его здесь вдвой­не при­ят­но.

Но судь­бо­нос­ную ду­эль на Лу­бян­ке Ев­ге­ния уже про­иг­ры­ва­ет. Это по­нят­но: не ве­дав­шая до сих пор не­при­яз­нен­но­го от­но­ше­ния к се­бе, она ус­та­ёт от пре­зре­ния сле­до­ва­тель­ни­цы-ро­вес­ни­цы. Она счи­та­ет, что не за­слу­жи­ла та­ко­го от­но­ше­ния, в то вре­мя как ду­мать о та­ких ню­ан­сах – это про­пу­с­кать уда­ры. Взгляд дол­жен быть скон­цен­т­ри­ро­ван толь­ко на ос­т­рие ору­жия про­тив­ни­ка, тут не до раз­гля­ды­ва­ния ми­ми­ки. А пи­са­тель­ни­ца Фё­до­ро­ва за­ме­ча­ет имен­но это, и в этом её ли­те­ра­тур­ный, не­ис­ко­ре­ни­мый да­же опас­но­с­тью, про­фес­си­о­наль­ный взгляд.

Пси­хо­ло­ги­че­с­кая ду­эль меж­ду сле­до­ва­те­лем и под­су­ди­мым про­иг­ра­на Ев­ге­ни­ей уже тог­да, ког­да она го­во­рит «их», «они» и т.д. Ру­шит­ся иден­тич­ность, рас­па­хи­ва­ет­ся дверь на ска­мью под­су­ди­мых, раз­де­ле­ние и об­ще­ст­вен­ное пре­зре­ние уже не к об­ви­ня­е­мой, а пре­ступ­ни­це, ощу­ща­ю­щей свою со­ци­аль­ную чуж­дость, ви­зу­а­ли­зи­ру­ет­ся. Это очень важ­ный мо­мент: так, увы, и рож­да­лись са­мые идей­ные впос­лед­ст­вии вра­ги со­вет­ской вла­с­ти. До­ста­точ­но се­кун­ды, что­бы по­те­рять че­ло­ве­че­с­кий рост са­мо­оцен­ки, са­мо­об­ла­да­ние, до­сто­ин­ст­во – и ощу­тить се­бя в мы­ше­лов­ке, и ли­бо за­знать­ся и за­крыть­ся в ка­че­ст­ве не­вин­ной жерт­вы, ли­бо на­чать под­да­ки­вать сле­до­ва­те­лю, толь­ко что­бы всё ско­рее кон­чи­лось, не­важ­но чем… К со­жа­ле­нию, Ев­ге­ния идёт этим пу­тём, ду­мая, что идёт пер­вым. За­чём же оби­жать­ся на со­вет­скую власть по­сле это­го? Да и где бы­ла эта власть на Лу­бян­ке, в ком она бы­ла?

Сно­ва клю­че­вой во­прос. Долж­на бы­ла род­ная власть при­сут­ст­во­вать мо­раль­но по­ров­ну в двух сра­жа­ю­щих­ся кра­сот­ках – но по­еди­нок ли­шал од­ну из них сил. Ес­ли ты тварь дро­жа­щая, а не уме­ю­щий до­ка­зать свою пра­во­ту граж­да­нин и па­т­ри­от СССР – ни­че­го не ос­та­ёт­ся, кро­ме как не­на­ви­деть «обид­чи­ков», эту власть в ли­це её пред­ста­ви­те­ля. То есть то­го кол­лек­тив­но­го со­вет­ско­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый на все «кри­ти­че­с­кие» вы­ска­зы­ва­ния ре­а­ги­ру­ет кри­ти­че­с­ки, не­при­яз­нен­но. Да, сле­до­ва­тель­ни­ца сжи­ма­ет кра­ше­ные губ­ки, вы­ра­жая пре­зре­ние, го­во­ря де­жур­ное «я вам не то­ва­рищ!». А кто это­му (об­ви­ня­е­мо­му) об­ра­ду­ет­ся? Да, ан­ти­со­вет­ские вы­ска­зы­ва­ния – это ули­ка, это вре­ди­тель­ст­во (в стра­не, что-то стро­я­щей, как в 1930-х, а не про­еда­ю­щей и про­да­ю­щей нефть да газ, как сей­час). Вось­ми­де­ся­тые это до­ка­за­ли. Ко­ли­че­ст­во та­ких вы­ска­зы­ва­ний, пуб­ли­ка­ций – та­ких, го­во­ря в це­лом, воз­во­ди­мых в прин­цип со­мне­ний – пе­ре­хо­дит в ка­че­ст­во. И со­ци­а­лизм ста­но­вит­ся ка­пи­та­лиз­мом, свер­ша­ет­ся со­ци­аль­ный ре­г­ресс. Вот к че­му ве­дут не­вин­ные в субъ­ек­тив­ном мас­шта­бе вы­ска­зы­ва­ния.

А со­вет­ская власть – это власть кол­лек­ти­ва, это общ­ность по­все­ме­ст­ная, это при­ори­тет об­ще­го над ча­ст­ным. Вя­ло от­ра­жая и про­пу­с­кая от­тал­ки­ва­ю­щие уда­ры сле­до­ва­тель­ни­цы, Ев­ге­ния и ста­но­вит­ся бу­ду­щей эми­г­рант­кой из СССР. Це­ли­ком ли тут ви­на – на ру­ко­яти шпа­ги сле­до­ва­тель­ни­цы? Нет, ведь не будь вы­ска­зы­ва­ний, «Ке­не­ша» – не по­явил­ся бы зло­ве­щий секс-сот Юрий, не ока­за­лась бы на Лу­бян­ке Ев­ге­ния…

 

Го­дов­щи­на с дня убий­ст­ва Ки­ро­ва

Кста­ти, а что де­ла­ет в это вре­мя по­эт и секс-сот Юрий? Ев­ге­ния, слов­но по­за­быв про зе­лё­ные чер­ни­ла до­но­са, с ма­те­рин­ским вол­не­ни­ем вы­го­ра­жи­ва­ет его на до­про­се, ког­да Бак ин­те­ре­су­ет­ся, зна­ко­ма ли Ев­ге­ния с Юри­ем, при этом ни­че­го не за­пи­сы­вая:

«– А он не чи­тал вам сво­их сти­хов? – Бо­же! И это!

– Да, ино­гда чи­тал.

– О чём же бы­ли его сти­хи?

– Я пло­хо по­мню.

– А вы при­пом­ни­те! – с из­дё­воч­кой и вро­де с лю­бо­пыт­ст­вом. Я мол­чу. Я знаю, что бы ни ска­зать – всё пло­хо (хо­тя ведь и на са­мом де­ле ни­ка­ких «ан­ти­со­вет­ских» сти­хов не бы­ло).

– А фа­ми­лия – Кат­ко­ва – вам зна­ко­ма?

– Да, – за­пи­на­ясь го­во­рю я. – Это зна­ко­мая Ефи­мо­ва. – И что­бы не дать по­ста­вить ка­кой-ни­будь дру­гой ка­верз­ный во­прос, са­ма по­спеш­но до­бав­ляю: – Она бы­ла за что-то аре­с­то­ва­на, мне го­во­рил Ефи­мов, толь­ко он не знал, за что».

Вот уж фе­но­мен так фе­но­мен. Сда­ва­ясь са­ма, Ев­ге­ния на вся­кий слу­чай спа­са­ет сво­е­го – и не толь­ко сво­е­го – гу­би­те­ля. Под­лец вы­жи­ва­ет за счёт жа­ло­с­ти жертв. Имен­но здесь – скром­но не про­ак­цен­ти­ро­ван­ная, как-то сгла­жен­ная ею, – пси­хо­ло­ги­че­с­кая серд­це­ви­на ро­ма­на. Фе­но­мен со­вет­ской жен­щи­ны…

«Спу­с­тя двад­цать лет я про­чла то, что он пи­сал в эти дни, в осен­ние дни 1935 го­да. Это был це­лый цикл сти­хов, ко­то­рый он поз­же ок­ре­с­тил «Кро­ко­ди­ло­вы­ми сле­за­ми». Вот од­но из них:

 

Ог­ром­ным цир­ку­лем об­во­дит

Свой круг зи­ма. Гря­дёт зи­ма.

Я вновь при­го­во­рён к сво­бо­де,

Чтоб са­мо­му про­сить яр­ма.

 

И оп­рав­да­нье ху­же ка­торг.

Его но­шу я, как пар­шу.

Судь­ба, ты – кат и про­во­ка­тор,

Я вновь кас­са­ции про­шу».

 

И ведь та­лант­лив, вер­но? Ку­да там Блюм­ки­ну… Меж­ду тем, сле­до­ва­тель­ни­ца Бак уже бе­рёт след глав­но­го «тер­ро­ри­с­ти­че­с­ко­го раз­го­во­ра» Ев­ге­нии – в день по­хо­рон Ки­ро­ва. Увы, в тот мо­мент Ев­ге­ния, моск­вич­ка, дей­ст­ви­тель­но бы­ла в Ле­нин­гра­де, что уже ка­жет­ся по­до­зри­тель­ным в че­ре­де до­про­сов и её фа­таль­ных для са­мой се­бя рас­ска­зов о про­шлом.

Уже при­ра­бо­тав­шей­ся в от­кры­той, жур­на­лист­ской пси­хи­ке Ев­ге­нии сле­до­ва­тель­ни­це Бак не со­став­ля­ет тру­да так за­дать во­прос на­счёт раз­го­во­ров в день по­хо­рон, что Ев­ге­ния тот­час вспо­ми­на­ет са­ма си­ту­а­цию, в ко­то­рой про­хо­дил раз­го­вор. Па­мять пи­са­тель­ни­цы удер­жи­ва­ет весь тот мо­роз­ный де­кабрь:

«По­мню день, ког­да по­хо­рон­ная про­цес­сия во гла­ве со Ста­ли­ным дви­ну­лась из Та­в­ри­че­с­ко­го двор­ца на Мос­ков­ский вок­зал. Очень хо­лод­ный зим­ний день.

Ок­на до­ма на Вы­борг­ской сто­ро­не, где жи­ла се­мья мо­е­го му­жа, вы­хо­ди­ли на Не­ву. С вы­со­ты пя­то­го эта­жа мож­но бы­ло ви­деть на дру­гой сто­ро­не Не­вы пе­ре­улок, пер­пен­ди­ку­ляр­ный Та­в­ри­че­с­кой ули­це, по ко­то­рой сле­до­ва­ла тра­ур­ная про­цес­сия.

Мы с Лёль­кой сто­я­ли на по­до­кон­ни­ке и, от­крыв фор­точ­ку, всма­т­ри­ва­лись в мо­роз­ную даль. Мы ду­ма­ли, что ког­да про­цес­сия бу­дет пе­ре­се­кать этот пе­ре­улок, мы что-ни­будь уви­дим из ок­на.

Мы ни­че­го не уви­де­ли, но в этот миг как раз за­вы­ли, за­сто­на­ли сот­ни си­рен и гуд­ков на Не­ве и за­во­дах. Это бы­ла жут­кая, тра­ги­че­с­кая сим­фо­ния, плач вслух… Плач мил­ли­он­но­го го­ро­да, плач мно­го­ст­ра­даль­ной стра­ны».

Од­на­ко па­мять пи­са­тель­ни­цы тут всту­пи­ла в кон­фликт с па­мя­тью муж­ней се­с­т­ры Лё­ли, ко­то­рую по­том вы­зва­ли на суд в ка­че­ст­ве пер­во­го сви­де­те­ля. Ев­ге­ния, на­вер­ное, рас­счи­ты­ва­ла на её по­мощь, од­на­ко сту­дент­ка по­след­не­го кур­са хи­ми­че­с­ко­го ин­сти­ту­та Лё­ля Се­лен­ко­ва вспом­ни­ла всё ина­че. В тот день они за­ни­ма­лись вме­с­те стир­кой, од­на­ко это­го на­пу­ган­ная су­дом сту­дент­ка не вспом­ни­ла, рас­ска­зав иное:

«…И вот она сто­ит, сму­щён­ная и хо­ро­шень­кая, в сво­ей бе­лень­кой за­ячь­ей шуб­ке, пу­ши­с­тые зо­ло­тые во­ло­сы вы­би­лись из-под бе­лой ша­поч­ки. Она ста­ра­тель­но во­дит паль­чи­ком в бе­лой пер­чат­ке по спин­ке сту­ла и го­во­рит с бес­ко­неч­ны­ми па­у­за­ми:

– Я точ­но слов не по­мню… но смысл был та­кой… Же­ня при­шла до­мой сер­ди­тая и за­мёрз­шая… А ког­да гроб с те­лом то­ва­ри­ща Ки­ро­ва вы­но­си­ли из Та­в­ри­че­с­ко­го и про­цес­сия дви­га­лась по Ки­роч­ной ули­це… Лю­дей за­го­ня­ли во дво­ры… то есть, про­хо­жих, что­бы не ме­ша­ли… А за гро­бом шёл то­ва­рищ Ста­лин… Же­ня то­же бы­ла на ули­це, и её то­же за­гна­ли во двор… По­ка про­хо­ди­ла про­цес­сия… И она озяб­ла… А ког­да при­шла до­мой, то ска­за­ла, что всё из-за то­ва­ри­ща Ста­ли­на… И луч­ше бы его уби­ли, чем Ки­ро­ва».

Мы ра­но­ва­то пе­ре­ско­чи­ли в зда­ние су­да, что су­ще­ст­ву­ет до сих пор на Ар­ба­те… Я толь­ко хо­тел по­ка­зать, на­сколь­ко бы­ли у стра­ха гла­за ве­ли­ки – са­ма об­ста­нов­ка су­да мог­ла так вли­ять на вос­по­ми­на­ния… Кто-то тот­час за­ба­ла­бо­лит зна­ко­мую нам с вось­ми­де­ся­тых речь: мол, ужас­ное бы­ло вре­мя, все на всех сту­ча­ли, да­же род­ных не жа­ле­ли, а ещё этот жут­кий Ста­лин на­до все­ми на­ви­сал…

Вот так мы и от­да­ли ро­ди­ну оли­гар­хам – вот имен­но под та­кие при­чи­та­ния. Уж луч­ше во­об­ще ни­ка­ко­го со­ци­а­лиз­ма, чем та­кой, с ГУ­ЛА­Гом и су­да­ми за од­ни лишь сло­ва. За­би­рай­те на­фиг весь СССР с его ге­ро­и­че­с­ко-тра­ги­че­с­ким про­шлым, бла­го­да­ря ко­то­ро­му вы­рос­ла вто­рая в ми­ре ко­с­ми­че­с­кая сверх­дер­жа­ва! Как тот гру­зин из анек­до­та: «Ча­е­вые возь­ми, паль­то не нуж­но». От­да­ли всё своё, со­ци­а­ли­с­ти­че­с­кое в ча­ст­ную соб­ст­вен­ность оли­гар­хов, по­то­му что вду­мы­вать­ся в со­цио-пси­хо­ло­ги­че­с­кие ню­ан­сы трид­ца­тых ра­зу­чи­лись. И чем даль­ше – тем ху­же. Вот по­че­му нуж­но вы­чи­ты­вать се­го­дня да­же у «жертв си­с­те­мы» прав­ду о том не­ис­тре­би­мом оп­ти­миз­ме со­вет­ских лю­дей, ко­то­рый и был под­лин­ным це­мен­том Эпо­хи. Ког­да лю­бовь ока­зы­ва­ет­ся силь­нее по­до­зре­ний, ког­да Ев­ге­ния вы­го­ра­жи­ва­ет Юрия, уже сда­ва­ясь сле­до­ва­тель­ни­це Бак. И ког­да она про­хо­дит весь ГУ­ЛАГ, не со­мне­ва­ясь, что жить мож­но в СССР вез­де, да­же там. Ны­неш­ние, вы­рос­шие в ком­фор­те за­во­е­ва­ний со­ци­а­лиз­ма граж­да­не РФ так не ду­ма­ют, на­пу­ган­ные дву­мя-тре­мя стра­шил­ка­ми, вклю­чая со­лже­ни­цын­скую. Им оди­на­ко­во про­тив­ны вся­кие вож­ди, вклю­чая Ки­ро­ва за ком­па­нию со Ста­ли­ным…

Од­на­ко тут на за­щи­ту эпо­хи вы­сту­пит са­ма под­су­ди­мая. Убий­ст­во Ки­ро­ва дей­ст­ви­тель­но шо­ки­ро­ва­ло всех со­вет­ских лю­дей, пи­шет она, не од­но­го Ста­ли­на – бы­ло это про­сто убий­ст­во из рев­но­с­ти или Ни­ко­ла­ев был на­ём­ни­ком... И ощу­ще­ние без­за­щит­но­с­ти, от­кры­то­с­ти все­на­род­но лю­би­мых (а Ки­ров-то точ­но был имен­но та­ким, «наш Ми­ро­ныч» – как на­зы­ва­ли его ра­бо­чие-ле­нин­град­цы) вож­дей для лю­бых по­ся­га­тельств – обу­я­ло на­род. Кста­ти, это же ощу­ще­ние ха­рак­тер­но для де­вя­но­с­тых – толь­ко тог­да вож­ди уже бы­ли мёрт­вые, а их всё про­дол­жа­ли уби­вать. В дру­гом об­ще­ст­вен­ном огуль­ном со­сто­я­нии, про­ти­во­по­лож­но­му тре­вож­но­му са­мо­ощу­ще­нию на­ро­да в трид­ца­тых, спро­во­ци­ро­ван­но­му убий­ст­вом Ки­ро­ва.

Это мож­но на рас­сто­я­нии ве­ко­вом на­зы­вать па­ра­ной­ей, од­на­ко ког­да в со­сед­нем до­ме стре­ля­ют в за­ты­лок пер­во­му ли­цу го­ро­да, и у вас нач­нёт­ся па­ра­нойя. По­се­му все­го лишь год спу­с­тя про­хо­див­ший про­цесс Фё­до­ро­вой, ули­кой про­тив ко­то­рой слу­жи­ли од­ни лишь «тер­ро­ри­с­ти­че­с­кие раз­го­во­ры», и за­кон­чил­ся при­го­во­ром – ко­то­рый да­же са­ма Ев­ге­ния со­чла мяг­ким. Без при­го­во­ра, ус­лов­ным сро­ком, как сей­час, за­кон­чить­ся этот про­цесс не мог по оп­ре­де­ле­нию – слиш­ком свеж был в об­ще­ст­ве тот де­кабрь­ский шок. Не вож­ди, а са­ми лю­ди ста­ли бди­тель­ны и по­до­зри­тель­ны – «ста­лин­ские» про­цес­сы бы­ли вну­т­рен­ни­ми, об­ще­ст­вен­ны­ми глу­бин­ным про­цес­са­ми, спи­сы­вать ко­то­рые на од­ну лишь «роль лич­но­с­ти в ис­то­рии» без­гра­мот­но и стыд­но.

Так сде­лал Хру­щёв в сво­ём до­кла­де, что­бы снять с се­бя и дру­гих чле­нов ЦК от­вет­ст­вен­ность за свои же, род­ные, под­пи­си под рас­ст­рель­ны­ми спи­с­ка­ми – всё ра­зом сва­лить на Ста­ли­на. Ха­рак­тер­но, что по­сле вне­оче­ред­но­го, не по рег­ла­мен­ту до­кла­да Ни­ки­ты Сер­ге­е­ви­ча пре­ния от­кры­ты не бы­ли. То есть – сно­ва ав­то­ри­та­ризм и «культ лич­но­с­ти». Глу­по­с­ти, увы, судь­бо­нос­ные для стра­ны.

«Итак, в про­то­ко­ле бы­ло за­пи­са­но: «Во вре­мя убий­ст­ва то­ва­ри­ща Ки­ро­ва, на­хо­дясь в квар­ти­ре от­ца му­жа, П.А. Се­лен­ко­ва, я ве­ла тер­ро­ри­с­ти­че­с­кие раз­го­во­ры с се­с­т­рой му­жа Оль­гой Се­лен­ко­вой».

Ка­кие имен­но раз­го­во­ры, уточ­не­но не бы­ло, и я под­пи­са­ла бланк до­про­са, как обыч­но под­пи­сы­ва­ла в кон­це. Весь текст за­пи­сы­ва­ла са­ма сле­до­ва­тель­ни­ца (и во­про­сы, и от­ве­ты), и хо­тя она пред­ла­га­ла мне про­честь, но от вол­не­ния у ме­ня строч­ки пры­га­ли пе­ред гла­за­ми и я ни­че­го не мог­ла про­честь.

Да и ка­за­лось мне это пу­с­той фор­маль­но­с­тью – я и так зна­ла, что там всё на­пи­са­но, как она хо­чет, а не как я.

Я под­пи­са­ла, по­ла­гая, что по­том всё уточ­нит­ся и вы­яс­нит­ся, что раз­го­во­ры на­ши бы­ли впол­не не­вин­ны­ми, ло­яль­ны­ми, что дру­гих в се­мье свё­к­ра, дей­ст­ви­тель­но по­тря­сён­но­го убий­ст­вом Ки­ро­ва, и быть не мог­ло».

Вот как сда­ва­лись не­ко­то­рые «жерт­вы ста­лин­ских ре­прес­сий» – са­ми, глу­бин­но, без на­си­лия. Про­сто же­лая вер­нуть­ся в мир хо­тя бы сво­ей ка­ме­ры от тре­бо­ва­тель­но­с­ти до­про­сов… По­нять ин­тел­ли­ген­цию мож­но, од­на­ко са­ма се­бя про­стить за это ма­ло­ду­шие она ни­ког­да не смо­жет – вот по­че­му су­ще­ст­ву­ют об­ще­ст­ва «Ме­мо­ри­ал» и про­чие «про­фес­си­о­наль­ные» пла­каль­щи­ки. Гла­мур­ный ГУ­ЛАГ – на по­ве­ст­ке дня. Миф о не­га­тив­ной, обо­рот­ной сто­ро­не со­ци­а­лиз­ма – луч­ший фун­да­мент для ка­пи­та­ли­с­ти­че­с­ко­го ре­ван­ша быв­ших пар­т­ра­бот­ни­ков. Всё это ря­дом, на са­мом де­ле, всё это – ро­дом из тех, из трид­ца­тых, ког­да бы­ла рос­кошь иде­о­ло­ги­че­с­ких пре­тен­зий в сте­нах Лу­бян­ки, бы­ла пер­вич­ность, граж­дан­ст­вен­ность вы­ра­же­ния при­сталь­но­го вни­ма­ния к ближ­не­му тво­е­му, по­то­му что вы суть од­но це­лое… Ны­не же – вы ча­ст­но­с­ти, и пре­тен­зий, кро­ме на­ло­го­вых, быть не мо­жет.

О се­мье му­жа, Ма­ка (Ма­ка­рия) Се­лен­ко­ва Ев­ге­ния вспо­ми­на­ет теп­ло в сво­ей ка­ме­ре на­ка­ну­не оче­ред­но­го до­про­са – как быв­ший гре­на­дер цар­ской ар­мии, отец му­жа, стал боль­ше­ви­ком ещё до ре­во­лю­ции, в 1916-м, как се­мья свё­к­ра пе­ре­еха­ла в Пи­тер, и там каж­дый год у быв­ше­го гре­на­де­ра, а ны­не крас­но­де­рев­щи­ка рож­да­лось по ре­бён­ку, и ста­ло их во­семь. Как иг­ра­ли на бе­ре­гу Фин­ско­го за­ли­ва эти де­ти, как Мак уви­дел впер­вые ри­су­ю­ще­го там мо­ре ху­дож­ни­ка Хи­жин­ско­го и сам ре­шил стать ху­дож­ни­ком… Да, на сте­ны све­же­вы­кра­шен­ной лу­бян­ской ка­ме­ры Ев­ге­нии Фё­до­ро­вой мно­го про­еци­ро­ва­лось вос­по­ми­на­ний, од­на­ко про­цесс шёл, Ма­рия Бак под­го­ня­ла с при­зна­ни­я­ми в том, что тер­ро­ри­с­ти­че­с­кие раз­го­во­ры име­ли ме­с­то и до убий­ст­ва Ки­ро­ва, и Ев­ге­ния, уже пол­но­стью сдав­ша­я­ся в жен­ской ду­э­ли, но всё ещё не под­пи­сы­ва­ю­щая про­то­кол по­след­не­го до­про­са, бы­ла вы­зва­на в ка­би­нет к на­чаль­ни­ку Ма­рии Бак, лы­со­му и крик­ли­во­му, как Хру­щёв…

Советский агитплакат 30-х годов прошлого века
Советский агитплакат 30-х годов прошлого века

Ла­гер­ная жизнь в Пин­ду­шах для Ев­ге­нии на­ча­лась мяг­ко, да­же мно­го­обе­ща­ю­ще. Её сде­ла­ли вско­ре за­ве­ду­ю­щей сто­ло­вой – по­сколь­ку име­ла об­ра­зо­ва­ние. В об­щем, став­шие в убо­гом се­ри­аль­ном ки­не­ма­то­гра­фе По­стэ­по­хи кли­ше – яв­но не ра­бо­та­ют в ро­ма­не «И вре­мя от­ве­тит». Хо­тя, по­вто­рюсь, не­га­тив­ные оцен­ки на стра­ни­цах её встре­ча­ют­ся не­ред­ко – пер­вый том за­кан­чи­вал­ся сло­ва­ми «Ибо вре­мя бы­ло са­та­нин­ское». Дру­гих оце­нок от за­клю­чён­ной по ста­тье 58 ждать не при­хо­дит­ся. Од­на­ко ес­ли мы ис­поль­зу­ем оп­ти­ку ра­ди­каль­но­го ре­а­лиз­ма, то най­дём в ро­ма­не не про­сто оцен­ки, а са­ми си­ту­а­ции, из ко­то­рых про­ис­те­ка­ют как раз оцен­ки пря­мо про­ти­во­по­лож­ные.

В го­ды ве­ли­ко­го, удар­но­го со­зи­да­ния со­ци­а­ли­с­ти­че­с­кой ин­ду­с­т­рии Ев­ге­нии Фё­до­ро­вой до­ве­лось уви­деть из­ну­т­ри си­с­те­му ГУ­ЛАГ (ко­то­рая оце­ни­ва­ет­ся ны­не од­но­знач­но не­га­тив­но – сло­во ста­ло мрач­ным си­но­ни­мом не­сво­бо­ды, уве­чий, ли­ше­ний) – и этот взгляд, всё ещё взгляд жур­на­ли­ст­ки, ви­дит по­зи­тив, ко­неч­но же, там, где ей са­мой хо­ро­шо. И в Пин­ду­шах – очень да­же хо­ро­шо. Ну что это за за­клю­че­ние, где мож­но без ка­ко­го-ли­бо при­смо­т­ра гу­лять с ка­пи­та­ном, в бе­лый ки­тель на­ря­жен­ным, гля­дя на за­кат, и да­же взбры­ки­вать в этой идил­лии?

«Ког­да в уе­ди­нён­ном угол­ке ос­т­ро­ва он взял ме­ня за ру­ки и, гля­дя за­ту­ма­нен­ным взгля­дом, чуть при­тя­нул к се­бе и ед­ва слыш­но про­из­нёс: «Ну же, не тер­зай ме­ня до бес­ко­неч­но­с­ти, до­ро­гая, ты же ви­дишь, что ты со мной де­ла­ешь», – я от­толк­ну­ла его в ужа­се.

– Как? Здесь, в ла­ге­ре? Вот так, пря­мо в ку­с­тах? Бо­же мой, что вы вы­ду­мы­ва­е­те!»

С ка­пи­та­ном не сло­жи­лось, хо­тя и его ро­ман­ти­че­с­кий об­раз был то­же ве­ст­ни­ком по­зи­ти­ва… По­сколь­ку Ев­ге­ния ра­бо­та­ет на вер­фях чер­тёж­ни­цей, ей при­хо­дит­ся и обу­чать ра­бо­те с ле­ка­ла­ми ре­бя­ти­шек из ко­лон­ны (так на­зы­ва­лись ба­ра­ки) ма­ло­лет­них пре­ступ­ни­ков. Она не­сёт по­пут­но им об­ра­зо­ва­ние, чи­та­ет на­и­зусть «Рус­ла­на и Люд­ми­лу», чем за­во­ё­вы­ва­ет се­бе ав­то­ри­тет.

И тут я сно­ва по­ра­жа­юсь сход­ст­ву её судь­бы с судь­бой мо­ей ба­буш­ки, Люд­ми­лы Бы­ле­е­вой-Ус­пен­ской, не про­иг­рав­шей, а вы­иг­рав­шей, в от­ли­чие от Фё­до­ро­вой, свой про­цесс – ведь она из Ин­сти­ту­та дво­рян­ских де­виц, его не окон­чив (а вы­пу­с­ка­ли от­ту­да фрей­ли­на­ми им­пе­ра­тор­ско­го дво­ра), по­ш­ла ра­бо­тать с бес­при­зор­ни­ка­ми под ру­ко­вод­ст­вом то­ва­ри­ща Мар­ца. Ев­ге­ния, то­же из дво­рян, от­да­ёт оп­ре­де­лён­ный Ве­ли­ким Ок­тя­б­рём и лик­бе­зом долг об­ра­зо­ван­но­го че­ло­ве­ка без­гра­мот­ным де­тиш­кам. Вот в чём кра­со­та, бла­го­род­ст­во. По­это­му ког­да ГУ­ЛАГ на­зы­ва­ют си­с­те­мой бес­че­ло­веч­ной – вы раз­ли­чай­те в ре­чи пред­взя­тость не­вежд. Я для то­го и взял­ся так по­дроб­но пе­ре­ска­зы­вать ро­ман Фё­до­ро­вой, что имен­но ню­ан­сы ино­гда оп­ро­вер­га­ют сте­рео­ти­пы и вро­де бы уже офи­ци­аль­но при­ня­тые до­к­т­ри­ны от­но­ше­ния к ис­то­ри­че­с­ким мо­мен­там.

Вот, на­при­мер, то­же две судь­бы – двух «го­лу­бых», ока­зав­ших­ся в ла­ге­ре имен­но за то, что «го­лу­бые». «Ди­ма и Ко­ля бы­ли «воз­люб­лен­ная па­ра», как «по­эти­че­с­ки» вы­ра­жа­лись на­ши ур­ки. Они дей­ст­ви­тель­но бы­ли па­рой, и что са­мое уди­ви­тель­ное, этой па­рой они бы­ли и на во­ле, там, в Ле­нин­гра­де, где их аре­с­то­ва­ли и су­ди­ли за го­мо­сек­су­а­лизм. Осу­ди­ли… и от­пра­ви­ли в один и тот же ла­герь! Ко­ля по­лу­чил пять лет как «со­вра­ти­тель», а Ди­ма – толь­ко три, как «жерт­ва»… Я по­па­ла в Пин­ду­ши в мо­мент для Ко­ли са­мый тра­ги­че­с­кий, в куль­ми­на­ци­он­ный мо­мент тра­ге­дии. Ди­мин срок кон­чал­ся, и он уез­жал, но для Ко­ли это бы­ла дей­ст­ви­тель­но тра­ге­дия – он Ди­му лю­бил, обо­жал, бо­го­тво­рил».

В об­щем, и тут мы ви­дим, что судь­бы лю­дей в СССР ре­ша­ла не пре­сло­ву­тая Си­с­те­ма, а лю­ди. Ку­да гу­ман­нее мож­но бы­ло бы по­сту­пить с этой па­роч­кой? Они и в ла­ге­ре про­дол­жа­ли жить вме­с­те – что до­ка­зы­ва­ет как раз не­вме­ша­тель­ст­во в лич­ную жизнь, при об­ще­ст­вен­ном осуж­де­нии та­ко­го ти­па от­но­ше­ний, ко­неч­но. Ста­тья эта со­хра­ня­лась до контр­ре­во­лю­ции, кста­ти. Се­го­дня, не­со­мнен­но, и по это­му по­во­ду фырк­нут – мол, и тут боль­ше­ви­ки ли­ша­ли сво­бо­ды. Но вот как имен­но ли­ша­ли – вы ви­де­ли. Ни­ка­кой ти­ра­нии.

В ла­ге­ре есть и клуб, где Ев­ге­ния уча­ст­ву­ет в по­ста­нов­ке спек­так­ля «Без ви­ны ви­но­ва­тые» Ос­т­ро­вско­го. Имен­но по­сле этой удач­ной по­ста­нов­ки Ев­ге­нию из за­в­сто­ло­вой «по­вы­сят» и пе­ре­ве­зут уже как ак­т­ри­су в те­атр на Мед­ве­жь­ей Го­ре – вот вам и «со­ци­аль­ные лиф­ты» вну­т­ри ГУ­ЛА­Га – где ещё в ми­ре та­кое мог­ло бы су­ще­ст­во­вать в те вре­ме­на?

 

По­зна­ём в срав­не­нии

А что­бы ра­зо­гнать мрак, сгу­щён­ный ли­бе­ра­ла­ми во­круг уни­каль­ной си­с­те­мы пе­ре­вос­пи­та­ния и да­же об­ра­зо­ва­ния за вре­мя за­клю­че­ния, мы за­гля­нем в кни­гу «Ка­нал име­ни Ста­ли­на», из­дан­ную под ре­дак­ци­ей Мак­си­ма Горь­ко­го, фак­ти­че­с­ки став­шую его по­след­ним про­из­ве­де­ни­ем, где он вы­сту­па­ет как на­став­ник мо­ло­дых пи­са­те­лей – Зо­щен­ко, Шклов­ско­го, Ка­та­ева. Вот, на­при­мер, срав­ним взя­тые из тек­с­та ро­ма­на дан­ные о пай­ках с тем, что бы­ло за ру­бе­жа­ми СССР:

«Все тюрь­мы бур­жу­аз­но­го ми­ра по­хо­жи од­на на дру­гую. Есть лёг­кие ва­ри­а­ции. В Ита­лии тю­рем­ный па­ёк – 600 грам­мов хле­ба и по­хлёб­ка. В Поль­ше – гни­лой го­рох и сы­рая во­да. За­то ще­д­ро уго­ща­ют ре­ли­ги­ей. При этом в тю­рем­ных церк­вах за­клю­чён­ным шеп­тать мо­лит­вы за­пре­ще­но, что­бы под ви­дом шеп­та­ния мо­литв не пе­ре­го­ва­ри­вать­ся».

Об­ра­ща­ем вни­ма­ние на ци­ф­ры – это нор­мы трид­ца­тых го­дов. Да, Ита­лия тог­да уже фа­шист­ская, тут Но­во­двор­ская бы то­же ввер­ну­ла свой «то­та­ли­та­ризм», од­на­ко Поль­шу уж ту­да точ­но не за­пи­шешь… что са­мое су­ще­ст­вен­ное: в бур­жу­аз­ных стра­нах за­клю­че­ние бы­ло имен­но за­клю­че­ни­ем, толь­ко в Гер­ма­нии тог­да зэ­кам да­ва­ли ра­бо­ту – но ни­че­го слож­нее за­бот двор­ни­ка не до­ве­ря­ли. Ра­бо­чие на­ри­су­ют со­вет­скую звез­ду на бе­тон­ной сте­не – зэ­ки смы­ва­ют её це­лый день, сти­рая на­по­ром во­ды... А в ГУ­ЛА­Ге? 

Вот что бы­ло в Пин­ду­шах, где Ев­ге­ния сра­зу по­па­ла в КБ: «На­ше кон­ст­рук­тор­ское бю­ро бы­ло обыч­ным уч­реж­де­ни­ем, толь­ко с не­сколь­ко «про­длён­ным» днём. Мы со­би­ра­лись на ра­бо­ту к де­вя­ти ут­ра, а кон­ча­ли её в во­семь ве­че­ра (...) Имел­ся да­же свой БРИЗ (Бю­ро ра­ци­о­на­ли­за­ций и изо­б­ре­те­ний), и за удач­ные ра­ци­о­на­ли­за­тор­ские пред­ло­же­ния вы­да­ва­ли не­боль­шие пре­мии.

В об­щем, всё бы­ло как на во­ле, толь­ко зар­пла­та не вы­да­ва­лась, а дне­валь­ная вы­да­ва­ла «пай­ку» и та­ло­ны на за­в­т­рак, обед и ужин. На­ша «при­дур­ков­ская» пай­ка бы­ла не­из­мен­на – пять­сот грамм чёр­но­го хле­ба, а обед со­сто­ял из двух блюд – су­па и вто­ро­го (обыч­но тре­с­ки); на за­в­т­рак и ужин бы­ва­ли ка­ши, все­гда раз­маз­ни – пшён­ная или ов­ся­ная».

Ну и где же пре­сло­ву­тая ба­лан­да? А те­перь са­мое важ­ное при­зна­ние:

«В об­щем, ни­кто не го­ло­дал, и эта сто­ро­на жиз­ни осо­бых не­при­ят­но­с­тей не до­став­ля­ла. Для ме­ня же и для та­ких, как я, кто толь­ко что при­шёл из тюрь­мы и пе­ре­сыл­ки, по­сле убий­ст­вен­но­го без­де­лья Бу­ты­рок, ког­да так бе­ше­но хо­те­лось де­я­тель­но­с­ти, всё рав­но ка­кой, лишь бы де­я­тель­но­с­ти! – жизнь в та­ком ла­ге­ре, как Пин­ду­ши, ка­за­лась чуть ли не вер­хом сча­с­тья, «ра­ем», по ко­то­ро­му так ис­то­с­ко­ва­лись мы там, в тю­рем­ных ка­ме­рах».

Вот это уже прин­ци­пи­аль­но. По­мни­те, Со­лже­ни­цын, раз­ру­шая в сво­их про­жек­тёр­ских ата­ках СССР ра­ди ка­ко­го-то Со­ю­за сла­вян­ских ре­с­пуб­лик, – тог­да или да­же рань­ше, – пи­сал, что в СССР ис­поль­зо­вал­ся раб­ский труд за­клю­чён­ных? Мно­гие и по­ны­не по­вто­ря­ют эту хлё­ст­кую фра­зу уже как ак­си­о­му. Ну вот, вы те­перь про­чли, что «вре­мя от­ве­тит» ему ус­та­ми дру­гой по­лит­за­клю­чён­ной. Ведь и ГУ­ЛАГ был на­столь­ко раз­но­об­ра­зен, что со­вре­мен­но­му че­ло­ве­ку, от­ча­с­ти (по ТВ) зна­ко­мо­му с ГУ­ИН – про­сто нель­зя во­об­ра­зить. Ес­ли же ве­рить се­ри­а­лам (сей­час идёт оче­ред­ной – про ла­гер­ную судь­бу пе­ви­цы), то ГУ­ЛАГ – это ху­же конц­ла­ге­ря. Од­на­ко ском­кан­ные эмо­ци­о­наль­ные суж­де­ния здесь мож­но и нуж­но крыть фак­та­ми – в ро­ма­не Фё­до­ро­вой их пре­до­ста­точ­но. А в кни­ге «Ка­нал име­ни Ста­ли­на» – ещё боль­ше. Я бы да­же да­вал пер­вую в ка­че­ст­ве при­ло­же­ния ко вто­рой.

Са­мое глав­ное – что из­рёк ещё в двад­ца­тых че­кист Мед­ведь: за­клю­чён­ные в со­ци­а­ли­с­ти­че­с­кой стра­не не мо­гут быть дар­мо­е­да­ми. С это­го на­чи­на­лось – и си­с­те­ма ГУ­ЛАГ вско­ре до­ка­за­ла то, что, да­вая со­от­вет­ст­вен­но зна­ни­ям и уме­ни­ям за­клю­чён­ных им ра­бо­ту, мож­но и нуж­но из за­клю­чён­но­го, за­то­чён­но­го де­лать по­сте­пен­но граж­да­ни­на, тру­дя­ще­го­ся. Из клас­сово­го вра­га – ра­бо­че­го. Из жур­на­ли­ст­ки-ан­ти­со­вет­чи­цы – чер­тёж­ни­цу и ак­т­ри­су. Из вре­ди­те­ля или ку­ла­ка – плот­ни­ка. И так да­лее. То са­мое, че­ло­ве­че­с­кое, нор­маль­ное стрем­ле­ние к тру­ду – и на­хо­ди­ло во­пло­ще­ние в ГУ­ЛА­Ге. При­чём, ре­шать при­хо­ди­лось, на­при­мер, на стро­и­тель­ст­ве Бе­ло­мор­ка­на­ла – очень слож­ные тех­ни­че­с­кие за­да­чи. И Ев­ге­ния, ра­бо­тая экс­кур­со­во­дом на ББК – об­ща­лась с ин­же­не­ра­ми, ко­то­рые ста­ли про­фес­си­о­на­ла­ми имен­но в хо­де пе­ре­вос­пи­та­ния в ка­че­ст­ве ещё за­клю­чён­ных. Вот это уж точ­но ни­как не ук­ла­ды­ва­ет­ся в эк­ра­ни­зи­ру­е­мом и ти­ра­жи­ру­е­мом ми­фе про «звер­ст­ва ГУ­ЛА­Га». Да, су­ро­вость люд­ская бы­ла и там – осо­бен­но сре­ди уго­лов­но­го эле­мен­та. И для ин­тел­ли­ген­ции, не сдер­жи­вав­шей та­ких же, как и у Ев­ге­нии, суж­де­ний – ста­но­ви­лось глав­ным на­ка­за­ни­ем со­при­бы­ва­ние с уго­лов­ни­ка­ми. Од­на­ко и здесь мы ви­дим со­вет­скую по­ли­ти­ку ас­си­ми­ля­ции – клас­со­во изо­ли­ро­ван­ные при ца­риз­ме от «ни­зов», ин­тел­ли­ген­ты те­перь то­же по­гру­жа­лись в соц­ре­а­лизм. Как ви­дим из опы­та Ев­ге­нии – с поль­зой для без­гра­мот­ных ма­ло­ле­ток. То есть, в ГУ­ЛА­Ге за­клю­чён­ные ин­тел­ли­ген­ты де­ла­ли то же, что на во­ле ког­да-то на­ро­до­воль­цы. И де­ла­ли при этом вме­с­те с ур­ка­ми об­щее де­ло – в Пин­ду­шах это бы­ло стро­и­тель­ст­во реч­ных ко­раб­лей.

«Ино­гда на вер­фи бы­ва­ли на­сто­я­щие пра­зд­ни­ки, ко­то­рые и мы ис­крен­не вос­при­ни­ма­ли как «пра­зд­ник». Это бы­ло, ког­да спу­с­ка­ли на во­ду лих­те­ра или дру­гие су­да, по­ст­ро­ен­ные на вер­фи (…) Всё на­се­ле­ние ла­ге­ря вы­сы­па­ло на бе­рег, при­ез­жа­ло обыч­но из Мед­веж­ки ка­кое-ни­будь на­чаль­ст­во, и бы­ва­ла да­же му­зы­ка – са­мо­де­я­тель­ный ор­кестр из не­сколь­ких му­зы­кан­тов. Рас­по­ря­ди­тель спу­с­ка от­да­вал ко­ман­ду: «Ру­би кря­жи!» (…)

– Ур­ра! – гре­мит на бе­ре­гу – все ра­до­ст­но взвол­но­ва­ны, все гор­ды – ведь это на­ше суд­но. На­ше! (Я вы­чер­чи­ва­ла его шпан­го­уты! А я рас­счи­ты­вал его осад­ку! А я стро­гал ки­ле­вую бал­ку!)

Как буд­то мы не бы­ли куч­кой не­сча­ст­ных лю­дей, не­зна­мо-не­ве­до­мо по­че­му, по ка­ким за­ко­нам, ото­рван­ных от сво­их близ­ких, от сво­их дру­гих дел, ко­то­рые мы и зна­ли, и лю­би­ли и де­ла­ли «там», на во­ле?!»

И вре­мя от­ве­ти­ло: нет, Ев­ге­ния Ни­ко­ла­ев­на, не бы­ли. Вы бы­ли – по­сколь­ку своя во­ля бы­ла ис­клю­чи­тель­но к ан­ти­со­вет­ским раз­го­во­рам – по во­ле СССР при­зва­ны стро­ить свои, со­вет­ские ко­раб­ли, как ког­да-то – пе­т­ров­ские… И вза­мен реч­ных ка­те­ров «Ка­ва­са­ки» (то­же цен­ная по­дроб­ность из ро­ма­на – сколь ста­ра и раз­но­тех­нич­на эта япон­ская фир­ма!) – стро­и­ли уже са­ми. Вот это и бы­ла мо­дер­ни­за­ция – точ­нее, ин­ду­с­т­ри­а­ли­за­ция, в план ко­то­рой вхо­ди­ли и ра­бо­ты, вы­пол­ня­е­мые в си­с­те­ме ГУ­ЛАГ. Та­ко­го не де­ла­ли ни в од­ной стра­не ми­ра – и имен­но этим, не толь­ко ре­зуль­та­том тех­ни­че­с­ким, но и од­но­вре­мен­но пе­ре­вос­пи­та­ни­ем, ГУ­ЛАГ мог впол­не гор­дить­ся. И по­то­му Горь­кий пи­сал в пре­дис­ло­вии к «Ка­на­лу»: «О про­цес­се оз­до­ров­ле­ния со­ци­аль­но-боль­ных и «опас­ных» лю­дей рас­ска­зы­ва­ют са­ми они в этой кни­ге. Но о мно­гом, что пе­ре­жи­то ими, они не в си­лах рас­ска­зать по очень про­стой, чи­с­то тех­ни­че­с­кой при­чи­не: им не  хва­та­ет за­па­са слов, до­ста­точ­но­го для оформ­ле­ния раз­но­об­раз­ных и слож­ных про­цес­сов «пе­ре­ков­ки» их чувств, мыс­лей, при­вы­чек (...) Им по­ка­за­но бы­ло, что, вот, они, ма­лень­кие лю­ди, оби­та­те­ли «шал­ма­нов», где их гра­бят, бу­ду­чи кол­лек­тив­но ор­га­ни­зо­ва­ны на бой про­тив ка­мен­но­го упор­ст­ва при­ро­ды, мо­гут бы­с­т­ро по­беж­дать её со­про­тив­ле­ние це­лям про­ле­та­ри­а­та, из­ме­ня­ю­ще­го мир».

Горь­кий слов­но пред­ска­зы­ва­ет здесь ро­ман  Фё­до­ро­вой – хо­тя она-то не из без­гра­мот­ных, ре­чью ко­то­рых изо­би­лу­ет кни­га 1934 го­да из­да­ния (и ко­то­рую она мог­ла чи­тать ещё до за­клю­че­ния) «Ка­нал име­ни Ста­ли­на». Мощ­ная, соц­ре­а­ли­с­ти­че­с­кая, ме­с­та­ми ра­д­ре­а­ли­с­ти­че­с­кая кни­га – впос­лед­ст­вии за­пре­щён­ная, по­сколь­ку в ав­тор­ском кол­лек­ти­ве бы­ли вы­яв­ле­ны по­до­зри­тель­ные эле­мен­ты…

В Ев­ге­нии кри­чит обы­ва­тель­ское, бур­жу­аз­ное – но слыш­но и но­вое, ра­дость от тру­да, преж­де ей не­зна­ко­мо­го, ра­дость от пе­ре­вос­пи­та­ния ею ма­ло­ле­ток-во­ри­шек, пе­ре­вос­пи­та­ния, и её са­моё пе­ре­вос­пи­ты­ва­ю­ще­го – вот в чём фи­ло­соф­ская кра­со­та мо­мен­та. «…Они яви­лись на ра­бо­ту без­гра­мот­ны­ми и ма­ло­гра­мот­ны­ми. Они уви­да­ли, что от них ни­кто не скры­ва­ет тех бо­га­тей­ших воз­мож­но­с­тей, ко­то­рые да­ёт че­ло­ве­ку об­ра­зо­ва­ние. Хо­чешь учить­ся? Учись. Ма­ло то­го: ты дол­жен учить­ся. Они ро­ди­лись и жи­ли в об­ще­ст­ве, где рас­пре­де­ле­ние ра­зу­ма на­хо­ди­лось в ру­ках и во­ле хо­зя­ев, ко­то­рые об­ла­да­ли пра­вом оп­ре­де­лять гра­ни­цы ум­ст­вен­но­го рос­та де­тей ра­бо­чих и кре­с­ть­ян…»  

 

Те­а­т­раль­ные под­мо­ст­ки «ад­ско­го ГУ­ЛА­Га»

 

Как-то ра­до­ст­ные ин­то­на­ции Ев­ге­нии не ла­дят­ся с «бо­ро­да­той» хму­рью на­ше­го по­кой­но­го «Ива­на Де­ни­со­ви­ча»? Мо­жет, в раз­ных ГУ­ЛА­Гах они бы­ли?

«И я еду ра­бо­тать в этот те­атр! Го­ло­ва шла кру­гом, та­ко­го сча­с­тья я не ис­пы­ты­ва­ла, на­вер­ное, за всю свою двад­ца­ти­вось­ми­лет­нюю жизнь на во­ле… Ну, вот! А ещё ла­ге­ря­ми пу­га­ли! Мо­жет быть, тут, в ла­ге­ре, суж­де­но мне най­ти свою судь­бу… То, что не уда­лось в жиз­ни, о чём меч­та­лось, как о са­мом вы­со­ком сча­с­тье, то, что бы­ло не­ле­по упу­ще­но из-за вы­пав­ших на са­мое труд­ное вре­мя юно­ше­с­ких лет – те­а­т­раль­ная ка­рь­е­ра, те­а­т­раль­ная ра­бо­та, те­атр, лю­бовь моя! – вот оно, са­мо идёт мне в ру­ки, и где?! В ла­ге­ре!»

В об­щем, ска­жу я вам, со­вре­мен­ни­ки-со­оте­че­ст­вен­ни­ки, на ме­с­те рос­сий­ско­го из­да­те­ля – я бы вы­рвал из мо­их рук этот ро­ман, и из­дал бы его как ро­ман о «дру­гом ГУ­ЛА­Ге». По­ра ру­шить ми­фы вось­ми­де­ся­тых-де­вя­но­с­тых, ко­то­рые и уг­ро­би­ли под сво­ей мрач­ной ку­чей СССР. Там даль­ше у Фё­до­ро­вой бу­дет и впол­не «по­псо­вый», со­лже­ни­цын­ский ГУ­ЛАГ, но бу­дет он за­ни­мать не­боль­шое ме­с­то, со­от­вет­ст­ву­ю­щее вре­ме­ни (1937-му), а не рас­тя­ну­тый (как в во­об­ра­же­нии до­вер­чи­вых до­ро­гих рос­си­ян) чуть ли не на де­ся­ти­ле­тия «то­та­ли­та­риз­ма» вплоть до Бреж­не­ва. Глав­ный по­сыл, век­тор ли­бе­раль­но­го ми­фа о ГУ­ЛА­Ге – при­во­дит лю­бо­го, на­чи­на­ю­ще­го мыс­лить мрач­ны­ми оцен­ка­ми и не­ре­флек­сив­ны­ми ка­те­го­ри­я­ми чу­жо­го опы­та (да, имев­ше­го ме­с­то, но вот и на фо­не опы­та фё­до­ров­ско­го) – к со­зна­тель­но­му ухо­ду от фак­тов, то есть к не­ве­же­ст­ву, ко­то­рое и есть, в свою оче­редь, серд­це­ви­на ис­то­ри­че­с­ко­го ре­г­рес­са, ко­то­ро­го мы яв­ля­ем­ся сви­де­те­ля­ми.    

«Мы мог­ли но­че­вать у се­бя в ба­ра­ке, но мог­ли и не но­че­вать, это ни­ко­го не ин­те­ре­со­ва­ло. Вре­мя от вре­ме­ни, по вос­кре­се­нь­ям обыч­но, ус­т­ра­и­ва­лись «шмо­ны» (обы­с­ки) и про­вер­ки по до­ку­мен­там и спи­с­кам. В ос­таль­ное вре­мя мы бы­ли сво­бод­ны. Без вся­ко­го кон­воя мы мог­ли бро­дить по го­ро­ду и во­круг го­ро­да, по го­ри­с­тым лес­ным троп­кам, от­кры­вая ти­хие и гру­ст­ные лес­ные озёр­ца. Впро­чем, ти­хие они бы­ли по­то­му, что уже по­зд­няя осень, и пти­цы уже раз­ле­те­лись… Ру­би­но­вые гро­з­дья ря­би­ны гля­де­лись в во­ду, и тём­ные ели оп­ро­ки­ды­ва­лись в глу­би­ну ос­т­ры­ми пи­ра­ми­да­ми…»

В об­щем, да­лее во всех кра­с­ках и оп­рав­ды­вая ожи­да­ния, пе­ред Ев­ге­ни­ей Фё­до­ро­вой рас­кры­ва­ет­ся вну­т­рен­ний мир те­а­т­ра, в ко­то­ром за­ня­ты сот­ни че­ло­век – толь­ко ор­кестр со­став­ля­ли во­семь­де­сят. Быт те­а­т­ра ма­ло от­ли­чим от «воль­но­го» – едят ар­ти­с­ты в муж­ском об­ще­жи­тии, но это их ма­ло вол­ну­ет, они все в твор­че­ст­ве. Здесь в Ев­ге­нию сно­ва влюб­ля­ет­ся муж­чи­на, со­лист те­а­т­ра, си­дя­щий «за спи­ри­тизм» Его­руш­ка Тар­та­ков, сын со­ли­с­та Им­пе­ра­тор­ско­го те­а­т­ра, но она ему не бла­го­во­лит… Бо­га­тая пе­ре­жи­ва­ни­я­ми, ра­до­с­тя­ми, су­гу­бо твор­че­с­ки­ми за­бо­та­ми жизнь Мед­вежье­гор­ско­го те­а­т­ра за­ни­ма­ет весь ос­тав­ший­ся 1936-й год, ко­то­рый за­вер­ша­ет­ся при­ез­дом в ла­герь ма­мы Ев­ге­нии, они пьют ви­но у но­во­год­ней ёл­ки. Од­на­ко но­вый, 1937-й сни­мет Ев­ге­нию с на­си­жен­но­го ме­с­та в те­а­т­ре.

Те­а­т­раль­ные впе­чат­ле­ния и эпи­зо­ды, поч­ти с дра­ма­тур­ги­че­с­ким ап­лом­бом пе­ре­дан­ные Ев­ге­ни­ей – нет смыс­ла ци­ти­ро­вать, это на­до кни­гу чи­тать… В мае 1937-го, по­сле про­цес­са над Ту­ха­чев­ским и дру­ги­ми во­ен­ны­ми – все си­дя­щие в Мед­веж­ке по ста­тье 58 по­па­ли в пе­ре­сыл­ку. Здесь для Фё­до­ро­вой на­чал­ся уже впол­не со­лже­ни­цын­ский ГУ­ЛАГ.

 

Дмитрий ЧЁРНЫЙ

Окон­ча­ние сле­ду­ет





Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования