НА БЕРЕГУ ОНОНА
Вода в Ононе кажется
спокойной.
Но это кажется.
Из глуби вод
какой-то древней силой
потаённой
теченье незаметно отдаёт.
Как будто, снизойдя в земное
лоно,
струится в тёмном русле
небосвод.
И продолженьем берегов Онона
уходят степи вглубь
материка,
вздымаясь цепью гор
у горизонта
и прах времён свивая в облака.
Я здесь бродил.
Во мне пространство жило,
и вновь из мифа зарождался
мир.
И сладостно весь день во рту
горчило
от ягод дикой яблони – улир.
БАРГУДЖИН-ТУКУМ
Где страна Баргуджин-Тукум?
Уж не здесь ли, где синие скалы,
где ржавеющих лиственниц
шум
и где реки несутся к Байкалу?
Где страна Баргуджин-Тукум?
Я искал её в дымке сказаний,
в шуме ветра и лунном
молчанье
и обрёл в глубине своих дум.
Под землёю прошёл долгий гул.
Закачались тревожно деревья.
И в просвете столетий
сверкнул,
словно луч, лик Бурятии
древней.
Над долиной метался костёр.
Пахли небом могучие травы.
И вели хоровод величавый
силуэты заоблачных гор.
И с клокочущим бубном в руке
ясновидец – лицом
к поднебесью –
на гортанном степном языке
пел мою золотую прапесню.
***
Текли, струились утренние
воды.
Не знал, а это детства
уходили годы.
В борах густых кукушка
куковала.
Не знал, а это было снов начало.
А мама молодая улыбалась.
Не знал, а это счастьем
называлось.
Листва кружилась и земли
касалась.
Не знал, а это грусть в душе
рождалась.
Трава в ладонях запах
оставляла.
Не знал, не знал, a это песней
стало.
***
М. Б.
В пространстве сверкают
зарницы
ушедших в забвенье времён.
И вой евразийской волчицы
со всех обступает сторон.
И мир освящается ланью,
летящей над кромкой земли.
И вновь, словно дань мирозданью,
рождаются песни мои.
И светят, как будто впервые,
когда наступает гроза,
восточные тёмные злые
родные мои небеса.
И нежностью грозной согретый,
молюсь я забытым богам.
И словом, как веточкой света,
пытаюсь возжечь фимиам.
И женщина – вечности жрица
приходит на помощь ко мне,
и взгляд евразийской волчицы
звездой полыхает во мгле. |