Архив : №01. 14.01.2011
Подпольный обличитель
В издательстве АСТ вышла книга Олега Лукошина «Капитализм». И я рад этой книге, как радовался бы своей. Лукошина нужно публиковать и читать. Это подпольный обличитель, оператор ассенизаторской машины, поливающий очищающим дождём. Однажды мой знакомый писатель сказал: «Женя, у него нет души. Даже в тебе есть что-то от бога». Но так ли это? Итак, начнём.
|
Олег ЛУКОШИН |
– Был ли ты готов к этой унылой пустоте и вони литпроцесса?
– Ждать выхода первой книги пришлось изрядно долго. Мне временами даже неловко оттого, что мне уже 36, а книга у меня лишь дебютная. У меня ведь пять романов в загашнике, повести, куча рассказов. Есть немало молодых писателей, которые до тридцати успели по три-четыре книги выпустить. Хотя ещё те бездари. Хочешь – не хочешь, а на нервы это действует. Как затянувшееся расставание с девственностью… Но! При всём при этом я ощущаю сейчас в душе большое такое и очень органичное удовлетворение. Потому что книгой своей чрезвычайно доволен: и подборкой произведений, которые вошли в неё, и оформлением. Мощная книга получилась. Я вижу, чувствую: она способна произвести на читателей огромное впечатление. И пусть ещё найдётся конкурент, который выставит против моего «Капитализма» такую же сильную стартовую книгу! Так что ждать пришлось не напрасно. Как и в случае с девственностью, иногда лучше потерпеть. Ну а терпеть я был готов сколько угодно, потому что вследствие детской черепно-мозговой травмы никем иным, кроме как писателем, себя не видел.
– АСТ вышел на тебя или ты вышел на АСТ?
– Всё получилось немного по-другому. Меня порекомендовал Елене Шубиной, главному редактору АСТ, Сергей Беляков, заместитель главного журнала «Урал», где была напечатана моя повесть-комикс «Капитализм». Я считал, что дело это дохлое, и никогда Шубина мной не заинтересуется. Потому что АСТ – это как бы буржуазное издательство, а я такой расхристанный пролетарий и смотрелся органично бы только в каком-нибудь «независимом» издательстве. Но повесть ей неожиданно понравилась, она связалась со мной – и процесс пошёл. Кстати, сейчас я чрезвычайно рад, что не пришлось заводить дружбу с этими так называемыми «независимыми» издательствами. Все они шарашкины конторы и дышат на ладан. А тот же АСТ, что можно видеть по выпускаемым ими авторам, демонстрирует сейчас гораздо большую широту и смелость, чем любые «Ад Маргинемы», «Лимбусы» и «Запасные выходы».
– Как тебе Шубина? Хороший редактор? (Я с ней не знаком.) Стучался ли ты прежде в АСТ? Выход «Капитализма» произошёл в большей степени благодаря «Национальному бестселлеру»?
– Лично с Шубиной я тоже не знаком, даже не видел её ни разу. Всё наше общение происходило по электронной почте. В АСТ я вроде бы не стучался. Говорю «вроде бы», потому что точно не помню – не счесть издательств и журналов, куда я отправлял свои вещи. Если и стучался, то закончилось это ничем, как и с другими конторами. На самом деле секрет публикации предельно прост – либо надо знать имейлы конкретных редакторов и хотя бы немного быть знакомым с ними, чтобы они прочли твою вещь, либо тебя должен порекомендовать кто-то, к чьему слову эти самые редакторы прислушаются. Всё остальное – пустая трата времени. Просто слать рукопись на адрес издательства или журнала – это то же самое, что выкинуть её в мусорное ведро. Что касается моего полууспеха на «Национальном бестселлере», то у стороннего наблюдателя действительно могло сложиться впечатление, что мой «Капитализм» издали исключительно благодаря ему. На самом деле это не так: положительный ответ Шубина дала мне ещё до того, как был объявлен короткий список премии. Я уверен, что само по себе попадание в шорт-лист в моём случае издания книги бы не обеспечило. У меня слишком колючие вещи, от них многие шарахаются.
– Что-то с другими книгами ясно или ещё ничего?
– В том же АСТ сейчас рассматривают мой роман «Человек-недоразумение». Никаких предложений от других издательств не поступало. Ну да я их и не жду – чтобы меня издавать, нужно обладать недюжинной смелостью и чувством прекрасного. Это редчайшее сочетание. Если хорошо начавшееся сотрудничество с АСТ продолжится, то я вообще никуда метаться не собираюсь.
– В глянцевых журналах будем ли мы вскоре читать Лукошина?
– Вряд ли. Глянец в российском разливе – это слепок со столичного образа жизни. Надо жить в Москве или Санкт-Петербурге, ну, или, на худой конец, регулярно там бывать, чтобы органично попадать в нужное настроение. Колумнистика мне не интересна, для писателя это самоубийство, критикой я тоже не занимаюсь. Рассказы… Ну, может какие рассказы и подошли бы глянцевым журналам, но попыток продвинуть их туда я не делаю. Я слишком велик, чтобы унижаться перед ними, пусть сами делают мне предложения, от которых я не смогу отказаться. А я ещё подумаю, потому что глянец глянцу рознь, и далеко не в каждом глянцевом журнале я соглашусь публиковаться.
– Я слышал, ты написал ещё один роман после «Человека-недоразумения»? Кто-то его уже прочёл?
– Да, я написал роман под названием «Коммунизм». Его прочли два человека, оба о своих впечатлениях молчат. Впрочем, я и не требую их. Потому что и так знаю: вещь хороша. С одной стороны, это более коммерческое произведение, чем мои прежние – потому что это как бы фантастический боевик, и всё там очень по-голливудски, в каждой главе неожиданный поворот сюжета, буйство фантазии и всё такое, а с другой – это предельно жёсткая социальная сатира (мне термин не очень нравится, но лучше не придумать) о ближайшем будущем России, не менее революционная по духу, чем «Капитализм». Кстати, сюжетно между собой «Капитализм» с «Коммунизмом» не связаны, но определённую смысловую дилогию образуют. Уже высылаю этот прекрасный роман и тебе.
– Когда-нибудь я прочту в книге свои любимые твои «Ад» и «Девочек»?
– «Ад» и «Девочки», дай бог, войдут в один из следующих сборников. Пока они для меня не столь актуальны в плане книжной публикации, больше хотелось бы увидеть опубликованными романы.
– Кроме «Урала», по-твоему, существуют хорошие толстые журналы?
– Я не вижу таковых. «Урал», он ведь чем хорош – он авторской агрессии не боится. Потому что там понимают: она часть жизни и, следовательно, часть литературного пространства. Там драматурги рулят, а они, так уж сложилось в российской литературной градации, шире на вещи смотрят. И, что хорошо, сюжет ценят, фабулу – это очень важно, потому что в «серьёзной» отечественной литературной среде о сюжете принято отзываться нецензурными выражениями. Вроде как он от лукавого, настоящую литературу и без него слепить можно. Ничего подобного! Только на сюжете, на истории всё в литературе и держится. Да и люди в «Урале» попроще работают, на качество текста в первую очередь смотрят, а не на статусность твою. Москва, Петербург – там ведь все сплелись как змеи, в дёсны целуются и даже не замечают этого. Скажи кому «литературная мафия» – снисходительно улыбаются: мол, юноша, чушь порет. Это особая, грандиозная в своём роде черта, этакий розовый идиотизм – жить тесной коммуной, где все повязаны, но при этом искренне верить, что это не так.
– Что думаешь насчёт нынешнего «Букера»?
– Очень рад успеху Елены Колядиной. Нестандартное произведение в победителях «Букера» – это всегда здорово. Премия живёт до тех пор, пока она вызывает интерес. «Русский Букер» в последние три года своими нестандартными лауреатами вызывает огромный интерес. В отличие от того же «Национального бестселлера». Я другому удивляюсь: почему все те, кто проклинает букеровское решение, не чувствуют, что оно полезно для всей российской литературы? Что получился нестандартный ход – и оживление пошло, и люди всколыхнулись, даже те, кто забыл, как книга выглядит. Неужели только хоронить всё живое научились? Ну или другое у меня объяснение: они гораздо хитрее, чем я, и делают это осознанно, чтобы подогреть этот самый интерес. Тогда могли бы почаще такими пиар-акциями заниматься.
– Кем работаешь? И как давно? Наверное, в своё время сменил 10-20 профессий? Кто ты по образованию?
– Работаю корреспондентом в районной газете «Нижнекамская правда», вот уже почти пять лет. Ещё пару лет назад она называлась «Ленинской правдой», я всегда с гордостью произносил это словосочетание. Официально числюсь корреспондентом отдела промышленности, но писать приходится обо всём – от сельского хозяйства до спорта. При этом журналистом себя не считаю, журналистского образования у меня нет, да и в газету я попал случайно, когда мне было уже за тридцать. Профессий пришлось сменить действительно немало – от сторожа-дворника и грузчика до менеджера в торговой компании (так громко она называлась, хотя была обыкновенной чэпэшной конторкой). Дольше остальных, более пяти лет, я провёл в торговле – продавцом, в основном бытовой техники, а ещё немного торговал сантехникой. Сменил за это время шесть магазинов. А ещё посещал курсы крупье при казино – у меня, как ни странно, очень неплохо получалось крутить в ладонях фишки. Слава богу, вовремя свалил оттуда. Опыт общения с людьми, безусловно, бесценен – я стал стойким как оловянный солдатик, сопли теперь по мне не размажешь (это я так горько усмехаюсь). В общем, все места моей трудовой деятельности были одно дерьмовей другого. Когда я пришёл в газету и узнал, что здесь работают с восьми до пяти, есть часовой обед, а суббота и воскресенье выходные, то долго не мог поверить собственному счастью. До этого по такому шикарному графику я никогда не работал. Вообще же по образованию я учитель английского и немецкого языков, в 1998 году окончил Елабужский пединститут. В школе тоже работал, ровно два месяца. Наиболее удручающее впечатление там, кстати говоря, произвели вовсе не дети, с ними я более-менее справлялся, а педагогический коллектив – все эти неврастеничные женщины, которые во что бы то ни стало жаждут заразить своей неврастенией и тебя. За годы, прошедшие с окончания института, я полностью деквалифицировался: немецкий совершенно забыл, по-английски разве что читать не разучился, а на слух уже всё – не бум-бум. Знание иностранных языков (от которого сейчас уже ничего не осталось) в жизни мне совершенно не пригодилось.
– Откуда выросли твои писательские ноги? Из американской литературы ХХ века?
– В детстве я горячо увлекался фантастикой, собственно писателем-фантастом и хотел всегда стать. Забавный эпизод: в 1990 году газетой «Комсомольская правда» был объявлен конкурс писателей и знатоков фантастики, я принял в нём участие (правда, не как писатель, хотя первая фантастическая повесть и несколько рассказов к тому времени у меня уже были), ответил на вопросы конкурса знатоков и стал его победителем в возрастной категории «дети и подростки». Тираж «Комсомольской правды» был тогда миллионов десять, если не больше. За это меня премировали поездкой в Сибирь, в город Бийск, на фестиваль фантастической литературы. Потом к чистой фантастике интерес стал как-то ослабевать, я попал под влияние американских наркоманов и алкоголиков и захотел стал писателем «серьёзным». Сейчас я понимаю, что это была ошибка, из меня получился бы хороший фантаст. Да и вообще, если говорить начистоту, нельзя свои страдания превращать в искусство, это никто не оценит. Публика ждёт развлечений, развлечения им и надо преподносить. Писатели, кинематографисты, музыканты, творящие так называемую «попсу», на самом деле более мудрые и цельные личности, чем все эти заумные позёры. К сожалению, я слишком поломан высокими идеями и садомазохистской творческой истерией, чтобы отказаться от ковыряния в собственной личности. Ну а из писателей наибольшее влияние в тот подростковый период на меня оказал Фолкнер, я почему-то до сих пор продолжаю его любить.
– Марселя Пруста читал? Вообще как относишься к медленной литературе, в которой, так сказать, траектория полёта взгляда героя от угла до двери описывается на протяжении 200 страниц и более?
– Пруста читал, впечатления он на меня не произвёл. Бессмысленная литература. Самое главное в искусстве – это смысл, стержень, ради которого всё и делается. Вот Фолкнер в принципе из той же степи, что и Пруст, но он никогда не терял стержень, все завихрения слова и сознания у него оправданы и мотивированы. Одно время к подобной «медленной» литературе я испытывал симпатию, того же Джойса увлечённо читал, но сейчас я располагаюсь на противоположном эстетическом полюсе. Мне по душе чёткий последовательный сюжет, внятные герои, яркие истории. «Работа со словом» ничто без настоящей истории.
– Русскую классику обязательно знать?
– Нет, не обязательно. Русская классика – это сословная литература, она насквозь пронизана нездоровым высокомерием. Ведь кто её писал? Дворяне. К тому же она создавалась в эпоху, когда, по сути, не существовало других развлечений – ни кино, ни телевидения, ни компьютерных игр. Попытки перенести эти «чистоту» в сегодняшнее время губительны для писательской самоидентификации. Современный литератор должен предельно чётко понимать, что у него в конкурентах Голливуд, MTV и компьютерная индустрия развлечений. Изменилось человеческое сознание, восприятие людьми окружающей действительности. Это вовсе не значит, что необходимо писать в технике клипового сознания. Но неторопливые и занудные «кирпичи» из 19 века пусть в своём времени и остаются. Я вообще убеждён, что настоящее слово в искусстве в состоянии сказать только варвар, человек-«белый лист», не испорченный каким бы то ни было влиянием.
– Уэльбека читал?
– Да, Уэльбек – это здорово. И стержень, и грандиозность замыслов – всё при нём. Сильнейший писатель.
– Зачем издают книги Шаргунова? Как думаешь, их кто-то читает?
– Шаргунов – сладкий мальчик-мажор, вообразивший свою жизнь розовой сказкой, сотканной из искусства и политики. Литературного таланта в нём вообще нет, публицистический – возможно. Другое дело, что у нас принято публицистику путать с литературой, так что и его поделки до кучи прокатывают. Потому и издают, что слишком много в журналах и издательствах сердобольных тётенек и дядечек, которым сюсюкать не надоело. У-тю-тю, Серёженька новую повестушку приволок, ах какой милый и забавный мальчик, дай я по головке тебя поглажу, деточка… Они же и читают его нечитабельную галиматью. Ну, пусть забавляется, меня он мало интересует, мы с ним выступаем в разных весовых категориях. Да и всерьёз-то его никто не воспринимает, не только я.
– Знаешь, что тебя не любят Прилепин и Герман Садулаев? И, по-моему, у них личная неприязнь.
– Ещё сюда Сенчина надо добавить, тоже обидчивый малый. Ну что сказать, я горд этим обстоятельством. Хотя что они обо мне знают как о человеке? Знаком я только с Прилепиным, да и то шапочно, с остальными даже не общался ни разу. Честно тебе скажу: я к ним с большой симпатией отношусь. Вот на полном серьёзе. Мне упорство их нравится маниакальное, желание из говна в люди выбиться – я такой же, по сути. Но против правды пойти не могу, а правда состоит в том, что писатели они в высшей степени посредственные. Всё, что они творят – это жуткий примитив, игра в подкидного дурака. Мне иной раз, когда я сподоблюсь на чтение их поделок, выть хочется от авторской тупости. От всей этой одномерности и плоскости, сдобренной безудержным и каким-то воистину клиническим пафосом. Какого-то «сближения», «дружбы» я с ними не ищу, на хрен мне это не нужно. Мне они не конкуренты, я их уделаю в два счёта. Через три-четыре года даже младенцу станет ясно, кто из нас настоящий писатель, а кто дырка от бублика.
– А вот Аствацатуров сказал: Олег Лукошин хороший писатель. Читал его, наверное, как соперника по Нацбесту?
– Ах, я сейчас расплачусь! Сам Аствацатуров обо мне лестно отозвался! Ну ладно, может, он и хороший парень, может, у него и со вкусом всё в порядке, но за всю свою жизнь я не читал ничего хуже его «Людей в голом». По-моему, хуже просто и быть не может. Это какой-то апофеоз маразма! Впрочем, я не исключаю, что у него большое будущее. Эда Вуда тоже на определённом витке гением трэша признали. Не исключено, что та же участь ждёт и Аствацатурова.
– Что думаешь о кружке «новые реалисты»?
– Что можно думать о явлении, которого не существует? Ну, идёт молодая братва свиньёй на фаланги старпёров, кое-где и продавливает. К литературе как таковой этот «новый реализм» отношения не имеет, это социальная стратификация в чистом виде. Вообще же если рассуждать о реализме, то ни новый, ни старый, он сейчас никому не нужен. Наше время – это эпоха великого эскапизма, все пытаются убежать в другие миры, поэтому в искусстве в первую очередь ценятся те созидатели, которые могут предложить эти миры потребителям.
– Читаешь критиков?
– Редко. У нас в основном тупые критики, нет в них полёта. Хотя, например, в кинокритике много интересных личностей. И подходы такие неожиданные, и смысловые решения. Один Игорь Манцов чего стоит! Впрочем, справедливости ради надо заметить, кино предлагает гораздо большее поле для манёвра, чем литература, в особенности российская. Но боюсь, что есть и другая сторона: в литературу народ идёт побестолковее, попримитивнее. Как ни странно, но это так – видимо, такие сейчас социальные процессы, такой отбор. Умный писатель – это же сейчас оксюморон! Критик – и подавно.
– Сколько раз был в Липках? Какой семинар стоит посетить?
– В Липках был четыре раза, никакой творческой пользы мне это не принесло. Подобного рода общение, хоть с мастерами, хоть с подмастерьями, никому и никогда пользы не приносило. Липки, как я уже не раз говорил, это братская могила молодых графоманов. Настоящему таланту следует остерегаться этой западни. Не дай бог, подсядет на все эти толстожурнальные «понятия», впустит их в душу – всё, пиши пропало. Быть ему великим мудаком, но никак не великим писателем. Впрочем, съездить туда и обозлиться стоит. Чтобы потом эта злость двигала твоими шестерёнками. Злость, кстати, – это главное творческое чувство.
– Ты социалист?
– Я не социалист, а коммунист. Я принципиально против частной собственности и так называемой рыночной экономики. «Социалист» в настоящий момент превратилось в какое-то двусмысленное слово. Социалист – это такой мудак, который вроде бы за мировую справедливость, но и не против «бизнеса» (как минимум среднего и мелкого). Очень удобная нора для конформистов.
Вопросы задавал Евгений АЛЁХИН