Золотой век

                      По Рембо

Две минуты до рассвета,

Тает льдинкою луна.

Кто я? Что я? Нет ответа,

Только ночь и тишина.

Не бросать мне зёрна в пашню,

Не кормить лесных синиц.

Я карабкаюсь на башню

Скоморохов и блудниц.

Засвистит дыра в кармане,

Запоёт в душе тоска.

Жизнь моя – тростник в тумане

И свирель из тростника.

Где-то в небе анапесты,

Ловят рифму-журавля.

Словно грудь чужой невесты,

Дышит песенка моя.

Поднимаясь на носочки,

Как таинственный Годэ,

В каждой строчке ставит точки,

Вместо знаков и т.д.

Бьётся лунная позёмка,

Вьюгу кружев теребя.

Как же звонко там, где тонко,

Что-то рвётся у тебя.

Грешный час – орешек грецкий,

По зубам ли страсти он?

Ангел с гордостью немецкой

Строит в небе бастион.

Ходят стражники по краю

Стен, родившихся из стен.

Ангел мой, я умираю,

Я ползу из плена в плен.

Но в порыве отрицанья

Жизнь, похожая на ночь,

Ставит знаки восклицанья,

Многоточия и проч.

Что там слева? Что там справа?

Пыль да мёртвые слова.

Тишина. Луна. И слава,

Словно нож из-за угла!

Ангел мой не затоскует.

Лишь несбыточный Годэ,

Как кукушка, закукует

Роковые и т.д.

Опала

Смеяться. Петь. Тужить.

Дрожать от слёз, как небо.

В больной России жить

Нескладно и нелепо.

В опале, взаперти

Не думать о свободе.

С восьми до девяти

Копаться в огороде.

От бани до крыльца

Потерянно метаться,

И царского гонца

До смерти дожидаться.

***

Стихи неведомых поэтов:

Всё та же боль, всё та же суть.

Его вопросы ждут ответов,

Но спин не могут разогнуть.

Он жил, но с миром не сливался,

Был только тайной вдохновим.

Сквозь ливень шёл, но оставался,

Как порох – страшным и сухим.

Он был бледней ночного снега,

Жил на земле, как в шалаше,

Как будто замыслы побега

Хранил в измученной душе.

Он на реке таил пирогу,

Во сне выстругивал весло,

И говорил ночами Богу:

«Куда нас, милый, занесло?»

В его душе летели птицы,

Планеты плавали в огне;

И проливались на страницы

Слова, неведомые мне.

И я его любое слово

Глотал, забыв и стыд, и срам,

И, как трамвай от Гумилёва,

Летел по призрачным мирам.

Он не терпел вранья и блуда,

Ходил разутым в феврале,

И говорил: «Я не отсюда.

Я лишь проездом на земле».

Смеялись ангелы и черти,

И белых яблонь таял дым…

Он не хотел бояться смерти

И умер страшно молодым.

И я, познав другое зренье,

Ищу неведомой любви,

И все его стихотворенья

Пытаюсь выдать за свои.

***

Россия, Русь! В тоске величья,

В кругу неверия и лжи,

Меняй одежды и обличья,

Но дух нетронутым держи!

Среди земных и горних множеств,

Объятых тьмою и огнём,

Ты велика, как безнадёжность,

Что в сердце вызрела моём.

Пройдут наркоз и летаргия,

Взойдут из пепла зеленя…

Храни, храни свой дух, Россия,

Хотя бы в сердце у меня!

***

Родина – опасная, как бритва,

Мне грозит сумою и тюрьмой.

Кажется, спасения не видно,

Но чудесен промысел святой!

Зарастает рана ножевая,

Гильотина горло не берёт.

Тот, кто умер, снова оживает.

Тот, кто ожил – снова не умрёт.

Неподвластны мороку и зелью,

Сиротливо помня обо всём,

Мы, как снег, спускаемся на землю,

Как морозы, зреем и растём.

Пусть сменились облики и лица,

Подчиняясь беглым временам.

Мы приходим к тем,

кто нас боится.

Мы их знаем всех по именам.

Мы идём меж пепла и окалин,

Как когда-то Разин на Москву.

Так коса ломается о камень,

Так алмаз проходит по стеклу.

Не спасут ни доллары, ни злато

Тех, кто мир насилия лепил.

Вот и всё, наперсники разврата.

Бог вас выдал. Чичиков купил.

***

Как будто каторга в Сибири

Или плантация с бичом…

Меня, единственного в мире,

Считают бомжем и бичом.

Газеты, где одни описки,

Жгут не глаголом, а огнём,

Что я в селе живу по-свински

И куропаток ем живьём.

О, да, я нищий, я бесправен.

Но в доме, чистом от греха,

Меня и голод не заставил

Сварить бульон из петуха.

Мы с ненаглядной голодали,

С судьбою споря вновь и вновь,

Но всё же людям отдавали,

И плоть кричащую и кровь.

Враги мои! Вы были правы.

Россия – рай для подлеца.

А поцелуй российской славы

Страшней кипящего свинца.

Как обычно

Как обычно, встретил у порожка,

Выбросил украдкой валидол.

«Если груздь – пожалуйте в лукошко,

Если гость – пожалуйте за стол!»

Вот принёс стаканы и печенье…

Дважды нож на кухне уронил.

Как посмел, откуда и зачем я –

Ничего об этом не спросил.

Двадцать лет над родиной

промчалось,

Разделилась надвое стезя.

Но осталось, всё-таки осталось,

То, о чём нам спрашивать нельзя.

Исчезало солнышко дневное.

«Ё-моё, – шептал он. – Ё-моё…»

Вот и всё. Нас снова было двое,

Как когда-то. В детстве. До неё.

***

Проходя над сонным

контрабасом

И в антракте балуясь с трубой,

Буратино станет Карабасом

С золотой дубовой бородой.

Будет та же истина нетленна,

И раздвинув лёгкие века,

Кто-то бросит новое полено

На порог Джузеппе-старика.

Будут дни прокурены и утлы,

Будет снова зреть апартеид,

И опять заплаканные куклы

Побегут куда-то от обид.

Буду я «Невою» ржавой бриться,

Стука ждать,

как страшного суда…

Всё, что было, снова повторится,

Скучно жить на свете, господа!

***

Нервы одни да жилы.

Родина без ореола.

Всё, чем мы раньше жили,

Всё она перемолола.

Золото пооблетело,

Стала видна разруха.

Трижды распятое тело

Стало чужим для духа.

Гибнет моя Россия,

От Костромы до Кушки.

«Радуйся, Дева Мария…» –

В церкви поют старушки.