Архив : №05. 04.02.2011

Поэма в мистическом роде

 Пушкинская «Гавриилиада» была написана на Юге, при жизни поэта не публиковалась (она заведомо предназначалась не для печати) – да и долгие годы после смерти ходила в списках (написанный его рукой беловик Пушкиным или кем-либо из его друзей был уничтожен, а практически законченное посвящение к поэме он оставил в черновиках в таком виде, что его пришлось расшифровывать пушкинистам). Тем не менее уже в 1828 году поэма дошла и до властей, ставши предметом чуть ли не судебного разбирательства, и хотя Пушкин всячески открещивался от своего авторства, в конце концов он был припёрт к стенке и вынужден был признаться в грехе молодости. Окончательное решение по этому делу принимал царь.

В результате выбор варианта из сохранившихся списков пришлось делать пушкинистам и издателям; текстологические изыскания по установлению пушкинского текста велись на протяжении века с лишним и продолжаются до сих пор – см., например, книгу С.М. Шварцбанда «История текстов. «Гавриилиада». «Подражания корану». «Евгений Онегин» (М., 2004).

С уважением относясь к источниковедческим «раскопкам», я собираюсь остановиться на двух других аспектах проблемы – на истории первых упоминаний поэмы и на её «идеологии».

 

Что ка­са­ет­ся пер­во­го из них, то у ме­ня толь­ко од­но за­ме­ча­ние: со­гла­ша­ясь с тем, что по­эма на­пи­са­на в 1822 го­ду и что пер­вым упо­ми­на­ни­ем о ней яв­ля­ет­ся пись­мо С.С. Пе­т­ров­ско­го к С.А. Со­бо­лев­ско­му от 12 ию­ня 1822 г., ци­ти­ру­е­мое и Шварц­бан­дом («На­пи­са­на А.Пуш­ки­ным по­эма Га­в­ри­ли­а­да или лю­бовь ар­хан­ге­ла с де­вой Ма­ри­ей»), не­воз­мож­но со­гла­сить­ся с его ут­верж­де­ни­ем, что «вто­рым… пись­мен­ным сви­де­тель­ст­вом не­со­мнен­но яв­ля­ет­ся пись­мо П.А. Вя­зем­ско­го к А.И. Тур­ге­не­ву от 10 де­ка­б­ря 1822 г. с пе­ре­пи­сан­ным фраг­мен­том из по­эмы». На са­мом де­ле это бы­ло уже тре­тье упо­ми­на­ние; вто­рым бы­ли сло­ва Пуш­ки­на, со­про­вож­дав­шие текст по­эмы при пе­ре­сыл­ке его Вя­зем­ско­му – в пись­ме от 1 сен­тя­б­ря 1822 г.: «По­сы­лаю те­бе по­эму в ми­с­ти­че­с­ком ро­де…» (см., на­при­мер, упо­ми­на­ние об этом у С.М. Бон­ди в его ста­тье с рас­ши­ф­ров­кой по­свя­ще­ния к «Га­в­ри­и­ли­а­де» «Вот Му­за, рез­вая бол­ту­нья…»).

При­чи­ной, по ко­то­рой ис­сле­до­ва­тель про­шёл ми­мо этой фра­зы, ви­ди­мо, бы­ло её окон­ча­ние, ко­то­рое я обо­рвал – но мы к не­му вско­ре вер­нём­ся, по­то­му что оно име­ет пря­мое от­но­ше­ние к за­мыс­лу по­эмы. Ве­ро­ят­но, будь оно пра­виль­но по­ня­то и им, и дру­ги­ми, ни­ко­му не при­шлось бы ого­род го­ро­дить от­но­си­тель­но то­го, что Пуш­кин яко­бы за­черп­нул свой сю­жет из апо­кри­фи­че­с­кой (еван­гель­ской) и цер­ков­ной ли­те­ра­ту­ры; впро­чем, лю­бые ас­со­ци­а­ции по по­во­ду пуш­кин­ско­го тек­с­та, вро­де со­об­ра­же­ния П.В. Ан­нен­ко­ва, что по­эма на­пи­са­на в от­вет «на ко­ры­ст­ное хан­же­ст­во кле­ри­каль­ной пар­тии», впол­не мо­гут быть спра­вед­ли­вы­ми: пу­ти по­эта не­ис­по­ве­ди­мы, при чте­нии сти­хов Пуш­ки­на та­ких ас­со­ци­а­ций воз­ни­ка­ет мно­же­ст­во, он ни­ког­да не бы­ва­ет од­но­зна­чен. И всё же, зная Пуш­ки­на так, как зна­ем его мы, мож­но с уве­рен­но­с­тью ут­верж­дать, что у не­го при на­пи­са­нии «Га­в­ри­и­ли­а­ды» был впол­не обо­зна­ча­е­мый, бо­лее кон­крет­ный за­мы­сел.

Со­дер­жа­ние по­эмы не тре­бу­ет по­дроб­но­го пе­ре­ска­за и, хо­тя и от­тал­ки­ва­ет­ся от биб­лей­ской ис­то­рии о не­по­роч­ном за­ча­тии, яв­ля­ет­ся не бо­лее чем «сквер­ным анек­до­том» о том, что Де­ва Ма­рия «до­ста­лась… в один и тот же день Лу­ка­во­му, Ар­хан­ге­лу и Бо­гу». По­эма оче­вид­но ко­щун­ст­вен­на, и Пуш­кин это пре­крас­но по­ни­мал. Впос­лед­ст­вии он мно­го раз вы­ска­зы­вал со­жа­ле­ние о том, что на­пи­сал и вы­пу­с­тил из рук эту ве­щи­цу (ду­маю, что впол­не ис­крен­но), про­сил дру­зей лю­бые эк­земп­ля­ры со­хра­нив­ших­ся спи­с­ков унич­то­жать – и тем не ме­нее весь­ма ве­ро­ят­но, что Со­бо­лев­ский не без со­гла­сия ав­то­ра со­хра­нил для по­том­ков свой ру­ко­пис­ный эк­земп­ляр, став­ший од­ним из опор­ных при тек­с­то­ло­ги­че­с­ком обос­но­ва­нии пуб­ли­ка­ций по­эмы. На мой взгляд, при­чи­ной та­кой двой­ст­вен­но­с­ти по­ве­де­ния по­эта бы­ло не столь­ко под­спуд­ное убеж­де­ние в соб­ст­вен­ной пра­во­те, ибо по­во­дом для на­пи­са­ния по­эмы по­слу­жи­ли от­нюдь не апо­кри­фи­че­с­кие тек­с­ты, – сколь­ко же­ла­ние объ­яс­нить­ся с по­том­ка­ми и до­не­с­ти до нас мо­ти­ви­ров­ку сво­е­го зло­по­луч­но­го по­ступ­ка.

Преж­де чем вер­нуть­ся к окон­ча­нию обо­рван­ной пуш­кин­ской фра­зы, по­смо­т­рим, что про­ис­хо­ди­ло в 1828 го­ду, ког­да по­эма по­па­ла в ру­ки тех, ко­го она воз­му­ти­ла.

Вот вы­держ­ки из кни­ги В.В. Ве­ре­са­е­ва «Пуш­кин в жиз­ни»:

«В ию­не 1828 г. три дво­ро­вых че­ло­ве­ка от­став­но­го штабс-ка­пи­та­на Мить­ко­ва по­да­ли Пе­тер­бург­ско­му ми­т­ро­по­ли­ту Се­ра­фи­му жа­ло­бу, что гос­по­дин их раз­вра­ща­ет их в по­ня­ти­ях пра­во­слав­ной ве­ры, про­чи­ты­вая им не­ко­то­рое раз­врат­ное со­чи­не­ние под за­гла­ви­ем «Га­в­ри­ли­а­да». 4 ию­ля Мить­ков был аре­с­то­ван».

Вы­пи­с­ка из жур­на­ла за­се­да­ния ко­мис­сии 25 ию­ля 1828 г. (Де­ла III От­де­ле­ния):

«Ко­мис­сия в за­се­да­нии 25 ию­ля… меж­ду про­чим, по­ло­жи­ла… пре­до­ста­вить с.-пе­тер­бург­ско­му ге­не­ра­лу-гу­бер­на­то­ру, при­звав Пуш­ки­на к се­бе, спро­сить: им ли бы­ла на­пи­са­на по­эма Га­в­ри­ли­а­да? В ко­то­ром го­ду? Име­ет ли он у се­бя оную, и ес­ли име­ет, чтоб он вру­чил ему свой эк­земп­ляр. Обя­зать Пуш­ки­на под­пи­с­кою впредь по­доб­ных бо­го­хуль­ных со­чи­не­ний не пи­сать под опа­се­ни­ем стро­го­го на­ка­за­ния».

Ге­не­рал Го­ле­ни­щев-Ку­ту­зов (во­ен­ный ген.-гу­бер­на­тор С.-Пе­тер­бур­га), ав­густ 1828 г.:

«Г. С.-Пе­тер­бург­ский во­ен­ный ге­не­рал-гу­бер­на­тор пред­став­ля­ет, что г. Пуш­кин, в до­про­се о по­эме, из­ве­ст­ной под за­гла­ви­ем «Га­в­ри­ли­а­да», ре­ши­тель­но от­ве­чал: что сия по­эма пи­са­на не им, что в пер­вый раз ви­дел её в Ли­цее в 1815 или 1816 го­ду, и пе­ре­пи­сал её, но не по­мнит, ку­да де­вал сей спи­сок, и что с то­го вре­ме­ни он не ви­дал её».

Се­к­рет­ное от­но­ше­ние статс-се­к­ре­та­ря Н.П. Му­ра­вь­ё­ва глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­му в сто­ли­це гр. П.А. Тол­сто­му, 12 ав­гу­с­та 1828 г.:

«По до­клад­ной ва­ше­го си­я­тель­ст­ва за­пи­с­ке о до­про­сах, сде­лан­ных чи­нов­ни­ку 10-го клас­са Пуш­ки­ну, ка­са­тель­но по­эмы, из­ве­ст­ной под за­гла­ви­ем «Га­в­ри­ли­а­да», – по­сле­до­ва­ло вы­со­чай­шее со­из­во­ле­ние, что­бы вы, ми­ло­с­ти­вый го­су­дарь, по­ру­чи­ли г. во­ен­но­му ге­не­рал-гу­бер­на­то­ру, да­бы он, при­звав сно­ва Пуш­ки­на, спро­сил у не­го, от ко­го по­лу­чил он в 15-м или 16-м го­ду, как тот объ­я­вил, на­хо­дясь в Ли­цее – упо­мя­ну­тую по­эму, изъ­яс­нив, что от­кры­тие ав­то­ра унич­то­жит вся­кое мне­ние по по­во­ду об­ра­ща­ю­щих­ся эк­земп­ля­ров се­го со­чи­не­ния под име­нем Пуш­ки­на: о по­сле­ду­ю­щем же до­не­с­ти его ве­ли­че­ст­ву».

По­ка­за­ние «де­ся­то­го клас­са Алек­сан­д­ра Пуш­ки­на» пе­тер­бург­ско­му во­ен­но­му гу­бер­на­то­ру, 19 ав­гу­с­та 1828 г.:

«Ру­ко­пись [«Га­в­ри­ли­а­ды» – В.К.] хо­ди­ла меж­ду офи­це­ра­ми гу­сар­ско­го пол­ка, но от ко­го из них имен­но я до­стал оную, я ни­как не упом­ню. Мой же спи­сок сжёг я, ве­ро­ят­но, в 20-м го­ду. Ос­ме­ли­ва­юсь при­ба­вить, что ни в од­ном из мо­их со­чи­не­ний, да­же из тех, в ко­их я на­и­бо­лее рас­ка­и­ва­юсь, нет сле­дов ду­ха без­ве­рия или ко­щун­ст­ва над ре­ли­ги­ею. Тем при­скорб­нее для ме­ня мне­ние, при­пи­сы­ва­ю­щее мне про­из­ве­де­ние жал­кое и по­стыд­ное».

Про­то­кол за­се­да­ния ко­мис­сии, 7 ок­тя­б­ря 1828 г.

«По за­пи­с­ке ко­мис­сии от 28 ав­гу­с­та, при ко­ей пре­про­вож­де­ны бы­ли на вы­со­чай­шее ус­мо­т­ре­ние от­ве­ты сти­хо­твор­ца Пуш­ки­на на во­про­сы, сде­лан­ные ему ка­са­тель­но из­ве­ст­ной по­эмы Га­в­ри­ли­а­ды, его им­пе­ра­тор­ско­му ве­ли­че­ст­ву угод­но бы­ло соб­ст­вен­но­руч­но по­ве­леть: «Г. Тол­сто­му при­звать Пуш­ки­на к се­бе и ска­зать ему мо­им име­нем, что, зная лич­но Пуш­ки­на, я его сло­ву ве­рю. Но же­лаю, чтоб он по­мог пра­ви­тель­ст­ву от­крыть, кто мог со­чи­нить по­доб­ную мер­зость и оби­деть Пуш­ки­на, вы­пу­с­кая оную под его име­нем».

Глав­но­ко­ман­ду­ю­щий в С.-Пе­тер­бур­ге и Крон­штад­те, ис­пол­нив вы­ше­упо­мя­ну­тую соб­ст­вен­но­руч­ную его ве­ли­че­ст­ва от­мет­ку, тре­бо­вал от Пуш­ки­на: чтоб он, ви­дя та­кое к се­бе бла­го­сни­с­хож­де­ние его ве­ли­че­ст­ва, не от­го­ва­ри­вал­ся от объ­яс­не­ния ис­ти­ны, и что Пуш­кин, по до­воль­ном мол­ча­нии и раз­мы­ш­ле­нии, спра­ши­вал: поз­во­ле­но ли бу­дет ему на­пи­сать пря­мо го­су­да­рю-им­пе­ра­то­ру, и, по­лу­чив на сие удов­ле­тво­ри­тель­ный от­вет, тут же на­пи­сал к его ве­ли­че­ст­ву пись­мо, и, за­пе­ча­тав оное, вру­чил гра­фу Тол­сто­му. Ко­мис­сия по­ло­жи­ла, не раз­ры­вая пись­ма се­го, пред­ста­вить оное его ве­ли­че­ст­ву, до­но­ся и о том, что гра­фом Тол­стым ко­мис­сии со­об­ще­но».

П.В. На­що­кин, по за­пи­си Бар­те­не­ва:

«Пуш­кин ска­зал, что не мо­жет от­ве­чать на до­прос, но так как го­су­дарь поз­во­лил ему пи­сать к се­бе, то он про­сит, что­бы ему да­ли объ­яс­нить­ся с са­мим ца­рём. Пуш­ки­ну да­ли бу­ма­ги, он у са­мо­го гу­бер­на­то­ра на­пи­сал пись­мо к ца­рю. Вслед­ст­вие это­го пись­ма го­су­дарь при­слал при­каз пре­кра­тить пре­сле­до­ва­ние, ибо он сам зна­ет, кто ви­нов­ник этих сти­хов».

Что же та­ко­го мог на­пи­сать в пись­ме им­пе­ра­то­ру Пуш­кин, ко­ли тот мгно­вен­но «за­крыл де­ло»? Ведь как ни кру­ти, с ка­кой бы сто­ро­ны к по­эме ни под­хо­ди, ес­ли речь в ней дей­ст­ви­тель­но идёт о трой­ном «па­де­нии» Ма­рии (как по­ни­ма­ли по­эму ис­сле­до­вав­шие её пуш­ки­ни­с­ты, не со­мне­вав­ши­е­ся, что в ней нет ино­го со­дер­жа­ния, и лишь сво­див­шие свои ис­точ­ни­ко­вед­че­с­кие ас­со­ци­а­ции к тем или иным стро­кам апо­кри­фов или к ан­ти­кле­ри­ка­лиз­му) – и не бо­лее то­го, то эта по­эма – все­го лишь не­до­стой­ная Пуш­ки­на ху­ли­ган­ская вы­ход­ка, ко­щун­ст­вен­ная и бес­смыс­лен­ная, ка­кую и ца­рю, при по­сто­ян­но де­мон­ст­ри­ру­е­мой им на­по­каз при­вер­жен­но­с­ти хри­с­ти­ан­ским цен­но­с­тям, без по­след­ст­вий ос­та­вить бы­ло не­воз­мож­но. И всё-та­ки тот ос­та­но­вил де­ло, дав­ши сво­е­му ре­ше­нию яв­но со­мни­тель­ное, про­ти­во­ре­ча­щее его же соб­ст­вен­ным сло­вам объ­яс­не­ние. Сле­до­ва­тель­но, бы­ло в пуш­кин­ском пись­ме не­что та­кое, что не мог­ло быть пре­да­но глас­но­с­ти. Что же та­кое это «не­что», ес­ли в по­эме и без то­го бы­ла «за­де­та честь» Гос­по­да и Ар­хан­ге­ла? Вер­нее, чья честь бы­ла за­де­та в по­эме, ес­ли для даль­ней­ше­го рас­сле­до­ва­ния и на­ка­за­ния бы­ло ма­ло «за­де­той че­с­ти» Гос­по­да и Ар­хан­ге­ла Га­в­ри­и­ла, но за­то чьей-то за­де­той ока­за­лось бо­лее чем до­ста­точ­но, что­бы рас­сле­до­ва­ние пре­кра­тить? Уж не цар­ской ли фа­ми­лии?

От­вет на этот во­прос дал пуш­ки­нист Алек­сандр Ла­цис:

«По­сы­лая кня­зю Вя­зем­ско­му «Га­в­ри­и­ли­а­ду», Пуш­кин со­про­во­дил сти­хи при­пи­с­кой (это и есть обо­рван­ная мною часть фра­зы из про­ци­ти­ро­ван­но­го вы­ше пуш­кин­ско­го пись­ма к Вя­зем­ско­му. – В.К.): «…Я стал при­двор­ным». Чем при­двор­ным? Под­ставь­те лю­бое сло­во: хро­ни­кё­ром. Ле­то­пис­цем. На­ко­нец, иро­ни­че­с­ки – одо­пис­цем.

По­том­ки ут­ра­ти­ли ключ к по­эме. Её глав­ная ми­шень – не ре­ли­гия, а при­двор­ные нра­вы. Ар­хан­гел Га­в­ри­ил – все­го лишь псев­до­ним фли­гель-адъ­ю­тан­та Бро­зи­на».

В 1814 го­ду П.И. Бро­зин сбе­жал в Па­риж с лю­бов­ни­цей Алек­сан­д­ра I – Ма­ри­ей Ан­то­нов­ной На­рыш­ки­ной. И ес­ли Ла­цис прав, то пер­вое, что при­хо­дит в го­ло­ву, – это что Пуш­кин по­эмой рас­счи­тал­ся с са­мо­держ­цем за свою ссыл­ку: бу­ду­чи че­ло­ве­ком ве­ру­ю­щим, Пуш­кин, тем не ме­нее, на про­тя­же­нии всей жиз­ни, вплоть до смер­тель­ной ду­э­ли, был бли­же к Вет­хо­му За­ве­ту, чем к Но­во­му, ибо по­чи­тал месть «свя­щен­ным дол­гом». Но ска­зать вслух об из­ме­не им­пе­ра­то­ра – зна­чит уни­зить им­пе­ра­т­ри­цу; под сти­хо­твор­ный удар по­па­ла им­пе­ра­тор­ская се­мья. А то, что бы­ло доз­во­ле­но го­во­рить о ца­рях шё­по­том, не под­ле­жа­ло ка­ко­му бы то ни бы­ло об­суж­де­нию вслух – в том чис­ле и чле­на­ми ка­кой бы то ни бы­ло ко­мис­сии. Но че­рез 10 лет двор­цо­вая ис­то­рия за­бы­лась, и не­до­гад­ли­вое ок­ру­же­ние до­ве­ло де­ло «Га­в­ри­и­ли­а­ды» до уча­с­тия в нём дру­го­го ца­ря, а тот ли­бо по­эму не про­чёл, ли­бо то­же не со­об­ра­зил, о чём в ней речь, и по­тре­бо­вал у Пуш­ки­на объ­яс­не­ния.

По­пы­та­ем­ся ре­кон­ст­ру­и­ро­вать пуш­кин­ское пись­мо Ни­ко­лаю I.

Ока­зав­шись в этом ма­ло­при­ят­ном по­ло­же­нии, Пуш­кин, «по до­воль­ном мол­ча­нии и раз­мы­ш­ле­нии» про­ду­мав от­вет ца­рю, на­пи­сал его и за­пе­ча­тал сур­гу­чом – ве­ро­ят­нее все­го, до­ба­вив, что ист­цам сле­до­ва­ло бы пе­ре­дать пись­мо, не рас­пе­ча­ты­вая, по­сколь­ку оно кон­фи­ден­ци­аль­ное, и у не­го есть ос­но­ва­ние по­ла­гать, что Его Ве­ли­че­ст­во бу­дут не­до­воль­ны, ес­ли пись­мо бу­дет вскры­то. Пре­ду­преж­де­ние по­дей­ст­во­ва­ло («Ко­мис­сия по­ло­жи­ла, не раз­ры­вая пись­ма се­го, пред­ста­вить оное его ве­ли­че­ст­ву»), и в ре­зуль­та­те Ни­ко­лай по­лу­чил пуш­кин­ское при­зна­ние в ав­тор­ст­ве с объ­яс­не­ни­ем, по ка­ко­му по­во­ду бы­ла на­пи­са­на по­эма и по­че­му по­эт на до­про­сах от сво­е­го ав­тор­ст­ва от­ка­зы­ва­ет­ся: он не име­ет пра­ва оз­ву­чи­вать име­на «про­то­ти­пов дей­ст­ву­ю­щих лиц». Да­лее Пуш­кин дол­жен был вы­ска­зать уве­ре­ние, что он рас­ка­и­ва­ет­ся в гре­хе мо­ло­до­с­ти, со­вер­шён­ном за­дол­го до его раз­го­во­ра с ца­рём в сен­тя­б­ре 1826 го­да, ког­да он обе­щал не пи­сать ни­че­го про­тив вла­с­ти или ре­ли­гии, и что он все­ми си­ла­ми стре­мит­ся унич­то­жать лю­бые спи­с­ки по­эмы, име­ю­щие быть в об­ра­ще­нии. Оз­ву­чен­ные в пись­ме име­на уча­ст­ни­ков скан­даль­ной адюль­тер­ной ис­то­рии, с од­ной сто­ро­ны, не­из­беж­но свя­зы­ва­ли ру­ки Ни­ко­лаю, ли­шая его воз­мож­но­с­ти про­дол­жать рас­сле­до­ва­ние; с дру­гой сто­ро­ны, по­ве­де­ние Пуш­ки­на, за­пе­ча­тав­ше­го кон­верт с пись­мом и ус­т­ро­ив­ше­го так, что оно не бы­ло вскры­то, по­ка­за­ло ца­рю, что на де­ли­кат­ность по­эта мож­но по­ло­жить­ся. Это и да­ло Ни­ко­лаю воз­мож­ность вый­ти из по­ло­же­ния и, не кри­вя ду­шой – хо­тя и про­ти­во­ре­ча сво­им же сло­вам: «…же­лаю, чтоб он (Пуш­кин. – В.К.) по­мог пра­ви­тель­ст­ву от­крыть, кто мог со­чи­нить по­доб­ную мер­зость», – за­явить, что «он сам зна­ет, кто ви­нов­ник этих сти­хов», унич­то­жить пуш­кин­ское пись­мо и «за­крыть де­ло».

Вер­нём­ся к по­эме. Со­вер­шен­но оче­вид­но, что ес­ли под Гос­по­дом Бо­гом под­ра­зу­ме­вал­ся Алек­сандр I, то под Ар­хан­ге­лом Га­в­ри­и­лом в ней вы­ве­ден офи­цер сви­ты им­пе­ра­то­ра фли­гель-адъ­ю­тант Бро­зин. На­пра­ши­ва­ет­ся во­прос, кто же в ней «тре­тий»? Ко­го Пуш­кин под­ра­зу­ме­вал под Са­та­ной? – Ду­ма­ет­ся, по­эта по­то­му и при­влёк этот сю­жет, что жизнь под­бро­си­ла ре­аль­ную адюль­тер­ную си­ту­а­цию имен­но с эти­ми, нуж­ны­ми ему «дей­ст­ву­ю­щи­ми ли­ца­ми». Не го­во­ря уж о сов­па­де­нии име­ни «Ма­рия» и про­зрач­но­с­ти эпи­грам­ма­ти­че­с­ко­го вы­па­да в ад­рес Алек­сан­д­ра I, воз­мож­ность изо­б­ра­зить в ви­де Змия то­го, кто у Пуш­ки­на, по­сто­ян­но об­щав­ше­го­ся на Юге в 1822 го­ду с чле­на­ми тай­ных об­ществ, вы­зы­вал ещё бо­лее мощ­ное не­га­тив­ное от­но­ше­ние, ви­ди­мо, и ста­ла глав­ной при­чи­ной на­пи­са­ния «по­эмы в ми­с­ти­че­с­ком ро­де». Ла­цис ог­ра­ни­чил­ся про­ци­ти­ро­ван­ной им ча­с­тью фра­зы («…Я стал при­двор­ным»), по­ла­гая (вслед за С.М. Бон­ди), что глав­ной це­лью Пуш­ки­на бы­ли при­двор­ные нра­вы; в та­ком по­ни­ма­нии этой фра­зы и рас­ши­ф­ро­ван­но­го Бон­ди по­свя­ще­ния по­эмы («Вот Му­за, рез­вая бол­ту­нья, Ко­то­рую ты столь лю­бил. Рас­ка­я­лась моя ша­лу­нья: При­двор­ный тон её пле­нил…») Ла­цис с мне­ни­ем Бон­ди со­ли­да­ри­зи­ро­вал­ся. Ду­ма­ет­ся, пуш­ки­ни­с­ты за­мы­сел по­эта не­до­оце­ни­ли. Впос­лед­ст­вии, в «дип­ло­ме ро­го­нос­ца», Пуш­кин ещё раз ис­поль­зу­ет эту ис­то­рию с Алек­сан­д­ром I и На­рыш­ки­ной, уси­лив её па­рал­ле­лью с соб­ст­вен­ной се­мей­ной си­ту­а­ци­ей, – но «тре­ть­им» сде­ла­ет го­мо­сек­су­а­ли­с­та Бор­ха, этим под­черк­нув раз­вра­щён­ность дво­ра; вот там дей­ст­ви­тель­но речь шла о нра­вах. Здесь же глав­ной ми­ше­нью был Змий: так на­зы­ва­ли в сво­бо­до­лю­би­вых за­столь­ных раз­го­во­рах Арак­че­е­ва.

Как это не раз бы­ва­ло у Ла­ци­са, он, вы­ска­зав та­лант­ли­вую до­гад­ку, ос­та­но­вил­ся в ша­ге от сле­ду­ю­щей, на­пра­ши­ва­ю­щей­ся из пер­вой. Меж­ду тем, ра­бо­тая над рас­ши­ф­ров­кой X гла­вы «Ев­ге­ния Оне­ги­на», он до­га­дал­ся, что стро­ки рас­ши­ф­ро­ван­ной им VI стро­фы от­но­сят­ся имен­но к «Змию»-Арак­че­е­ву и его при­спеш­ни­ку гра­фу Клейн­ми­хе­лю, «ру­ко­во­див­ше­му ис­треб­ле­ни­ем при­над­ле­жа­щих Арак­че­е­ву ок­ре­ст­ных де­ре­вень. Рас­пра­ва над не­вин­ны­ми по­се­ля­на­ми долж­на бы­ла слу­жить воз­мез­ди­ем за де­ло, в сущ­но­с­ти, се­мей­ное, за уби­е­ние до­мо­пра­ви­тель­ни­цы Арак­че­е­ва – На­ста­сьи Мин­ки­ной» (А.Ла­цис, «Вер­ни­те ло­шадь», М., 2003):

– Что царь?               – На За­па­де гар­цу­ет, А про Вос­ток и в ус не ду­ет. – Что Змий?             – Ни кап­ли не ум­ней, Но пу­ще преж­не­го важ­ней, И чем важ­нее, тем тя­же­ле Со­об­ра­жа­ет па­т­ри­от. – О ры­царь пле­ти, граф Ни­м­род, Ска­жи, за­чем в по­стыд­ном де­ле По­гряз­нуть по уши при­шлось, Чи­ня рас­пра­ву на авось?

 

Вер­нём­ся к эпи­зо­ду вы­сыл­ки Пуш­ки­на из сто­ли­цы, ко­то­рый, как мы пред­по­ло­жи­ли, и стал пер­во­толч­ком к на­пи­са­нию «по­эмы в ми­с­ти­че­с­ком ро­де». Толь­ко ли на Алек­сан­д­ра I мог Пуш­кин быть оби­жен­ным за эту ссыл­ку? На­пом­ним, что, вы­зван­ный к ген.-гу­бер­на­то­ру М.А. Ми­ло­ра­до­ви­чу, он сжёг все свои кра­моль­ные сти­хи, а у гу­бер­на­то­ра, до­ка­зы­вая своё чи­с­то­сер­де­чие, сел и на­пи­сал их за­но­во – все, кро­ме двух эпи­грамм, ко­то­рые бы ему ни в ко­ем слу­чае не про­сти­ли ни царь, ни Арак­че­ев (на­пом­ним, что сло­ва «Без ле­с­ти пре­дан» бы­ли в гер­бе Арак­че­е­ва):

 

Всей Рос­сии при­тес­ни­тель, Гу­бер­на­то­ров му­чи­тель И Со­ве­та он учи­тель, А ца­рю он – друг и брат. По­лон зло­бы, по­лон ме­с­ти, Без ума, без чувств, без че­с­ти, Кто ж он? Пре­дан­ный без ле­с­ти, Бля­ди гро­ше­вой сол­дат.

 

и

 

В сто­ли­це он – ка­п­рал, в Чу­гу­е­ве – Не­рон: Кин­жа­ла Зан­до­ва вез­де до­сто­ин он.

 

Ми­ло­ра­до­вич, вос­хи­щён­ный «бла­го­род­ным то­ном и ма­не­рой об­хож­де­ния» Пуш­ки­на, объ­я­вил ему про­ще­ние от име­ни го­су­да­ря (при­том что, ко­неч­но же, Пуш­кин обе­щал Ми­ло­ра­до­ви­чу ис­пра­вить­ся и по­доб­ных сти­хов боль­ше не пи­сать), но на дру­гой день им­пе­ра­тор под дав­ле­ни­ем Арак­че­е­ва это про­ще­ние от­ме­нил, и Пуш­кин был всё-та­ки вы­слан (что и ста­ло по­во­дом для на­пи­са­ния Кры­ло­вым бас­ни «Кош­ка и Со­ло­вей» с её «мо­ра­лью»: «Ху­дые пес­ни Со­ло­вью в ког­тях у кош­ки»). А вот со­об­ще­ние Я.И. Са­бу­ро­ва (по за­пи­си П.В. Ан­нен­ко­ва):

«Де­ло о ссыл­ке Пуш­ки­на на­ча­лось осо­бен­но по на­сто­я­нию Арак­че­е­ва и бы­ло рас­сма­т­ри­ва­е­мо в го­су­дар­ст­вен­ном со­ве­те, как го­во­рят. Ми­ло­ра­до­вич при­зы­вал Пуш­ки­на и ве­лел ему объ­я­вить, ко­то­рые сти­хи ему при­над­ле­жат, а ко­то­рые нет. Он от­ка­зал­ся от мно­гих сво­их сти­хов тог­да и меж­ду про­чим от эпи­грам­мы на Арак­че­е­ва, зная, от­ку­да идёт удар».

В 1822 го­ду, ког­да Пуш­кин пи­сал по­эму, роль Арак­че­е­ва в его вы­сыл­ке из Пе­тер­бур­га ста­ла уже об­ще­из­ве­ст­ной, и при­вле­ка­тель­ность осу­ще­ств­ле­ния двой­ной ме­с­ти ока­за­лась для по­эта на­столь­ко силь­ной, что пре­одо­ле­ла ко­щун­ст­вен­ный ба­рь­ер.

Ос­та­ёт­ся по­след­ний во­прос, ко­то­рый на­пра­ши­ва­ет­ся в свя­зи с пред­ло­жен­ной вер­си­ей под­тек­с­та по­эмы: не бы­ло ли у Пуш­ки­на, уз­нав­ше­го этот адюль­тер­ный сю­жет, воз­мож­но­с­ти ли­те­ра­тур­но офор­мить его без бо­го­хуль­ст­ва, не при­вле­кая в ка­че­ст­ве ал­ле­го­рии Гос­по­да и Ар­хан­ге­ла Га­в­ри­и­ла? И тут, ког­да мы по­ни­ма­ем, что дей­ст­ву­ю­щи­ми ли­ца­ми бы­ли царь, его пер­вый ми­нистр и его фли­гель-адъ­ю­тант, мы не­воль­но при­хо­дим к вы­во­ду, что этот вы­нуж­ден­но ми­с­ти­фи­ка­ци­он­ный сю­жет мож­но бы­ло во­пло­тить толь­ко так, как это сде­лал Пуш­кин, – или не тро­гать его сов­сем. Вот на этой аль­тер­на­тив­ной фра­зе мы и ос­та­но­вим­ся.

Владимир КОЗАРОВЕЦКИЙ