Архив : №06. 11.02.2011

Судьба поэта

 Воспоминания о духовном брате

 

В 2007 году наша газета объявила о подготовке первой книги воспоминаний о Юрии Кузнецове «Мир мой неуютный». Потом мы взялись за продолжение и стали разыскивать однокурсников поэта.

В посольстве Абхазии нам подсказали координаты Виталия Амаршана. Набрав сухумский телефон Амаршана, мы вдруг услышали, что свои мемуары поэт отправил в редакцию ещё четыре года назад. Стоит ли сейчас во всём винить почту? К счастью, у Амаршана сохранилась копия. И сегодня мы печатаем его воспоминания ровно в том виде, как они были написаны четыре года назад.

---

 

Уважаемый Вячеслав Вячеславович!

Я давно знаю Ваше доброжелательное отношение к творчеству Юрия Кузнецова – ещё в далёком 1987 году в «Книжном обозрении» с большим интересом читал ваше интервью с Поэтом.

Ю.Кузнецов был и остаётся для меня лично самым прекрасным, самым дорогим другом и духовным братом.

Очень горько, что теперь его нет с нами в живых, но весьма отрадно, что Вы, его друзья, с такой любовью намереваетесь издать книгу воспоминаний о нём – достойном, великом поэте. Услышав эту приятную весть через вашу газету, я с искренним чувством написал эти свои воспоминания. Они не только о Кузнецове, но и в частности о большом нашем общем учителе – С.С. Наровчатове. Вообще о времени, в котором мы жили.

Я буду очень рад, если мой скромный труд пригодится Вам в достижении намеченной цели – издать полноценную книгу о дорогом нам всем поэте – Ю.Кузнецове.

С любовью к Вам и вашим друзьям –

 

Виталий АМАРШАН

г. СУХУМ

17 апреля 2007 г.

---

 

Для ме­ня вос­по­ми­на­ние рав­но­силь­но стра­да­нию,

и да­же чем сча­ст­ли­вее вос­по­ми­на­ние,

тем бо­лее от то­го и му­ча­ешь­ся…

В то же вре­мя, не­смо­т­ря на все ут­ра­ты,

я люб­лю жизнь го­ря­чо, люб­лю жизнь для жиз­ни…

Ф.До­сто­ев­ский

 

Я ра­но стал пи­сать и дол­го пи­сал про­сто так,

не за­ду­мы­ва­ясь, что это та­кое, и не за­ме­тил,

ког­да сти­хи ста­ли для ме­ня всем:

и ма­те­рью, и от­цом, и ро­ди­ной, и вой­ной,

и дру­гом, и по­дру­гой, и све­том, и тьмой.

Юрий Куз­не­цов

 

Свои вос­по­ми­на­ния о лю­би­мом мной то­ва­ри­ще и ду­хов­ном со­бра­те – Юрии Куз­не­цо­ве хо­чу пред­ва­рить его же сти­хо­тво­ре­ни­ем, ко­то­рое на­зы­ва­ет­ся «Па­мять»:

 

Сно­ва па­мять та­щит сан­ки по дво­ру. Бе­зот­цов­щи­на, И нет во­ды. Мать ухо­дит в про­шлое, как по во­ду, А ко­ло­дец на краю вой­ны. Он из сне­га чёр­ным солн­цем све­тит, Ос­ве­щая скуд­ным бли­ком дом. И на сан­ках вё­д­ра, буд­то све­чи, До­го­рая, оп­лы­ва­ют льдом. Не хо­ди ты, ра­ди Бо­га, ма­ма, К это­му ко­лод­цу за вой­ной! Как ты бу­дешь жить на све­те, ма­ма, Об­мо­ро­жен­ная се­ди­ной? Ты в теп­ле, за­жав ли­цо ру­ка­ми, Ста­нешь слё­зы мед­лен­ные лить… Бу­дет об­мо­ро­жен­ная па­мять Че­рез го­ды с бо­лью от­хо­дить.

 

Сколь­ко лет ка­ну­ло с тех пор, а это «об­мо­ро­жен­ная па­мять» ни­как не от­хо­дит, на­обо­рот, боль от неё всё боль­ше уси­ли­ва­ет­ся, воз­мож­но, и не пре­кра­тит­ся ни­ког­да, по­ку­да на этой греш­ной зем­ле бу­дут про­дол­жать­ся меж­до­усо­би­цы, кро­ва­вые вой­ны…

* * *

Юрий Куз­не­цов и я бы­ли ро­вес­ни­ка­ми, мы оба 1941 го­да рож­де­ния. Я вы­рос в гор­ном се­ле­нии Аб­ха­зии, а он ро­дил­ся не­да­ле­ко от на­ших кра­ёв – на Ку­ба­ни, вы­рос в го­ро­де Крас­но­да­ре. Что та­кое бе­зот­цов­щи­на, мы зна­ли не по­на­слыш­ке, а бы­ли оба на­сто­я­щи­ми си­ро­та­ми ши­ро­кой, ог­ром­ной стра­ны, ко­то­рая на­зы­ва­лась Со­вет­ским Со­ю­зом. По­ми­мо то­го, что би­о­гра­фии на­ши бы­ли во мно­гом схо­жи, мы с Юрой ока­за­лись и уди­ви­тель­но род­ст­вен­ны­ми ду­хов­но. Это ощу­ща­лось с пер­во­го же дня на­ше­го зна­ком­ст­ва, ко­то­рое со­сто­я­лось в да­лё­ком 1966 го­ду, по­сле по­ступ­ле­ния в Ли­те­ра­тур­ный ин­сти­тут им. Горь­ко­го при Со­ю­зе пи­са­те­лей СССР. По ха­рак­те­ру Юрий был не­мно­го­сло­вен, по­жа­луй, да­же слиш­ком за­мк­ну­тым, но это бы­ло в его по­эти­че­с­кой на­ту­ре; он всё вре­мя на­пря­жён­но мыс­лил. Я это по­нял и оце­нил сра­зу, по­то­му что сам был та­ким же «мол­чу­ном»...

Уди­ви­тель­но и то, что в ву­зе, ку­да мы по­сту­пи­ли, оба ока­за­лись в од­ном и том же твор­че­с­ком се­ми­на­ре (Юра чуть поз­же, со вто­ро­го кур­са), в от­де­ле­нии по­эзии, ру­ко­во­ди­те­лем ко­то­ро­го стал ве­ли­кий эру­дит, че­ло­век вы­со­чай­шей куль­ту­ры и об­ра­зо­ван­но­с­ти, за­ме­ча­тель­ный по­эт, кри­тик и круп­ный об­ще­ст­вен­ный де­я­тель Сер­гей Сер­ге­е­вич На­ров­ча­тов. Фрон­то­вик про­шед­ших двух войн, с ог­ром­ным жиз­нен­ным опы­том. Мы – де­ти пред­во­ен­ной и во­ен­ной по­ры, ког­да каж­дый в сво­ём угол­ке Оте­че­ст­ва пе­ре­жи­ва­л по-сво­е­му (как ска­за­но в сти­хо­тво­ре­нии Ю.Куз­не­цо­ва) за сво­их ов­до­вев­ших ма­те­рей, а он, Сер­гей Сер­ге­е­вич, с ору­жи­ем в ру­ках за­щи­щал на­ше бу­ду­щее, на­шу судь­бу. И те­перь вот жизнь сло­жи­лась та­ким об­ра­зом, что он стал и учи­те­лем на­шим по по­эти­че­с­ко­му ма­с­тер­ст­ву. Это бы­ло очень сим­во­лич­но. Мы оба – Юрий и я – бы­ли весь­ма сча­ст­ли­вы та­кой уда­чей. Я лич­но со сво­ей сто­ро­ны вдвой­не был и ос­та­юсь сча­ст­лив тем, что на сво­ём жиз­нен­ном и твор­че­с­ком пу­ти встре­тил­ся и сдру­жил­ся с та­ки­ми вы­да­ю­щи­ми­ся лич­но­с­тя­ми Рос­сии, как Сер­гей Сер­ге­е­вич На­ров­ча­тов и Юрий По­ли­кар­по­вич Куз­не­цов.

Про­дол­жая свои крат­кие вос­по­ми­на­ния, не ра­ди ба­х­валь­ст­ва ска­жу, что в на­шем твор­че­с­ком се­ми­на­ре я, мо­ло­дой аб­хаз­ский по­эт, и мо­ло­дой рус­ский по­эт Юрий Куз­не­цов – бы­ли лю­би­мы­ми уче­ни­ка­ми сво­е­го учи­те­ля. Так по­лу­чи­лось са­мо со­бой, со­вер­шен­но ес­те­ст­вен­но. В твор­че­ст­ве Юрия Куз­не­цо­ва Сер­гей Сер­ге­е­вич На­ров­ча­тов преж­де все­го вы­со­ко це­нил его са­мо­быт­ность, не­за­уряд­ное да­ро­ва­ние, се­рь­ёз­ное от­но­ше­ние во­об­ще к твор­че­ст­ву, к сло­ву. То же са­мое це­нил и во мне. Учи­тель го­во­рил нам, что мы оба ви­дим мир в сво­ём пер­во­здан­ном ви­де, све­жо и ори­ги­наль­но, что это ред­кое яв­ле­ние в на­ше слож­ное и за­пу­тан­ное вре­мя. Эти его сло­ва я за­пом­нил на­всег­да. С его на­пут­ст­вен­ным сло­вом впер­вые на­ши сти­хи (мои в пе­ре­во­де ха­баровско­го по­эта Ми­ха­и­ла Ас­ла­мо­ва) в сов­ме­ст­ной под­бор­ке бы­ли опуб­ли­ко­ва­ны в цен­т­раль­ной прес­се – на стра­ни­цах га­зе­ты «Из­ве­с­тия», под об­щим за­го­лов­ком: «А мне про­жить бы гор­ною ре­кою». (Стро­фа взя­та из мо­е­го сти­хо­тво­ре­ния «Ре­ка».)

Об­суж­де­ния сти­хов каж­до­го из сту­ден­тов-по­этов, уча­ст­ни­ков се­ми­на­ров На­ров­ча­то­ва, про­хо­ди­ли в ин­сти­ту­те поч­ти еже­не­дель­но. При раз­бор­ке сти­хов Юрия Куз­не­цо­ва все­гда бы­ло очень ожив­лён­но, ино­гда да­же слиш­ком ос­т­ро, не­ко­то­рые на­ши то­ва­ри­щи по пе­ру по­че­му-то очень ак­тив­но ста­ра­лись пред­взя­то кри­ти­ко­вать, вся­че­с­ки умень­шить до­сто­ин­ст­во его сти­хов. Мне ка­жет­ся, что это про­ис­хо­ди­ло от мо­ло­до­с­ти, а мо­жет быть, и от ка­кой-то за­ви­с­ти, не­до­по­ни­ма­ния. Ме­ня тог­да очень удив­ля­ло по­ве­де­ние этих ре­бят, по­то­му что мне, аб­ха­зу из да­лё­ко­го гор­но­го се­ла, ма­ло зна­ко­мо­му со все­ми ню­ан­са­ми рус­ско­го язы­ка, бы­ли по­нят­ны про­чув­ст­во­ван­ные, за­ду­шев­ные, глу­бо­ко со­дер­жа­тель­ные сти­хи Юрия Куз­не­цо­ва, а не то что им, рус­ским по на­ци­о­наль­но­с­ти, боль­шин­ст­во ко­то­рых вы­рос­ло в глу­бин­ках Рос­сии. По­это­му ино­гда при­хо­ди­лось мне вы­сту­пать в ро­ли «ад­во­ка­та» сти­хов Куз­не­цо­ва, да ему то­же не­ред­ко при­хо­ди­лось за­щи­щать ме­ня са­мо­го от «на­па­док», ибо ни­кто из од­но­курс­ни­ков так, как он, не по­ни­мал мо­их сти­хов. До сих пор удив­ля­юсь то­му, как, во­все не зная аб­хаз­ско­го язы­ка, по ка­ким-то под­ст­роч­ни­кам, по ка­ко­му-то на­и­тию уда­лось Юрию Куз­не­цо­ву и Сер­гею Сер­ге­е­ви­чу На­ров­ча­то­ву дать точ­ное оп­ре­де­ле­ние мо­е­му толь­ко-толь­ко за­рож­дав­ше­му­ся твор­че­ст­ву и пред­ска­зать его бу­ду­щее. Вот на­пут­ст­вен­ные сло­ва учи­те­ля, ко­то­рые со­про­вож­да­ют ме­ня всю жизнь, при­ве­ду вкрат­це: «Ви­та­лий Амар­шан при­над­ле­жит к тем мо­ло­дым лю­дям, ко­то­рые, на­хо­дясь у ис­то­ков по­то­ка, ду­ма­ют об его ус­тье. Лейт­мо­ти­вом его сти­хов ста­ла вы­со­кая тре­во­га о жиз­нен­ных пу­тях и це­лях ху­дож­ни­ка. На­зна­че­ние твор­че­ст­ва он ви­дит в его сли­ян­но­с­ти с ча­я­ни­я­ми и свер­ше­ни­я­ми на­ро­да. Иной путь при­во­дит к твор­че­с­ко­му бес­пло­дию, к по­те­ре са­мо­го се­бя. Сти­хи «Судь­ба» и «Ре­ка» – точ­но вы­ра­жа­ют оба эти про­ти­во­ре­чия». (Поз­же Юрий Куз­не­цов пе­ре­ве­дёт сти­хо­тво­ре­ние «Судь­ба» на рус­ский язык.)

«Мо­ло­дой аб­ха­зец учит­ся сей­час в Моск­ве, в Ли­те­ра­тур­ном ин­сти­ту­те им. Горь­ко­го, – пи­сал Сер­гей Сер­ге­е­вич и в дру­гом сво­ём пре­дис­ло­вии к мо­им сти­хам, – об­ра­зо­ва­ние ещё ни­ко­го не сде­ла­ло по­этом, им нуж­но ро­дить­ся, но его мож­но упо­до­бить гор­ну, в ко­то­ром ру­да пре­вра­ща­ет­ся в ме­талл. Не­за­уряд­ное да­ро­ва­ние Ви­та­лия Амар­ша­на, как я ве­рю, это тот ма­те­ри­ал, из ко­то­ро­го бу­дет, со вре­ме­нем, вы­ко­ва­но под­лин­ное ору­жие под­лин­ной по­эзии…»

С.С. На­ров­ча­тов так­же от­ме­чал, что мой аб­хаз­ский по­эти­че­с­кий го­лос пе­ре­кли­ка­ет­ся с рус­ским по­эти­че­с­ким го­ло­сом Юрия Куз­не­цо­ва, при том от­ме­чая, что у каж­до­го из нас свой ин­ди­ви­ду­аль­ный ха­рак­тер…

Я на всю жизнь за­пом­нил, как на од­ном из пер­вых твор­че­с­ких се­ми­на­ров по прось­бе С.С. На­ров­ча­то­ва Юрий чи­тал свои сти­хи. Из них осо­бен­но глу­бо­ко за­па­ло мне в ду­шу очень близ­кое мо­им чув­ст­вам сти­хо­тво­ре­ние «Слё­зы Рос­сии». Я при­во­жу его здесь це­ли­ком:

 

Со стра­ны на­чи­на­юсь, С вой­ны на­чи­на­юсь… Отец мой окон­чен вой­ною. В чи­с­том по­ле его, Про­ра­с­тая, рас­пя­ло жни­вьё. Я за­вёр­нут в пор­тян­ку. Рос­сия сто­ит на­до мною. Как кру­ги под гла­за­ми, Тран­шеи на блед­ном ли­це у неё. Мир, ра­зо­рван­ный сва­с­ти­кой, В ули­цы вхо­дит пу­с­тые. Чи­с­тит не­мец бо­тин­ки Ро­ди­мою щёт­кой ов­сов. Ма­ма, ма­ма, не плачь! Ты ут­ри свои слё­зы, Рос­сия! Слё­зы длин­ные, Как от­ступ­ле­ние на­ших от­цов. Про­дол­жа­юсь вой­ной, Про­дол­жа­юсь стра­ной, Под­ни­ма­юсь из бе­лой бе­рё­зы, Из мар­те­на, Из мра­ка, Из ро­зы с ши­па­ми ра­кет. Но кри­чат до сих пор, Вы­сы­хая, те скорб­ные слё­зы, И от них ни заб­ве­нья, ни сна Мо­е­му по­ко­ле­нию нет.

 

«…Ве­ли­кий по­эт, го­во­ря о се­бе са­мом, о сво­ём я, го­во­рит об об­щем – о че­ло­ве­че­ст­ве, ибо в его на­ту­ре ле­жит всё, чем жи­вёт че­ло­ве­че­ст­во», – так пи­сал ве­ли­чай­ший рус­ский кри­тик В.Бе­лин­ский. Эти сло­ва со всей от­вет­ст­вен­но­с­тью мож­но от­не­с­ти к Юрию Куз­не­цо­ву. Он и тог­да, в сту­ден­че­с­кие го­ды, хо­тя в его твор­че­ст­ве, как у всех нас, встре­ча­лись ещё не сов­сем зре­лые сти­хи, уже был на­сто­я­щим, впол­не со­сто­яв­шим­ся по­этом, ду­мав­шим о судь­бе не толь­ко сво­е­го на­ро­да, но и все­го че­ло­ве­че­ст­ва.

Юрий Куз­не­цов до по­ступ­ле­ния в Ли­те­ра­тур­ный ин­сти­тут от­слу­жил во­ин­скую служ­бу в да­лё­кой за­оке­ан­ской стра­не – на Ку­бе, во вре­ме­на Ка­риб­ско­го кри­зи­са, от­ку­да вы­нес мно­же­ст­во впе­чат­ле­ний, о ко­то­рых ино­гда при бе­се­де рас­ска­зы­вал нам, од­но­курс­ни­кам. На­пи­сал он там, на Ку­бе, не­ма­ло за­ме­ча­тель­ных сти­хо­тво­ре­ний. В ос­нов­ном по этим ран­ним сти­хам он (не без тру­да и вся­ких пе­ри­пе­тий) и вы­дер­жал ог­ром­ный твор­че­с­кий кон­курс при по­ступ­ле­нии в Ли­тин­сти­тут.

Пер­вая книж­ка сти­хов Юрия Куз­не­цо­ва «Гро­за» вы­шла в 1966 го­ду (и моя пер­вая то­же вы­шла в том же го­ду) в Крас­но­да­ре, с пре­дис­ло­ви­ем по­эта Ми­ха­и­ла Льво­ва. Юрий гор­дил­ся этой книж­кой, хо­тя, как он го­во­рит, по­па­ли в неё и не очень удов­ле­тво­ряв­шие его сти­хи – как обыч­но бы­ва­ет при пер­вом из­да­нии. Вто­рая его кни­га по­эти­че­с­ких про­из­ве­де­ний «Во мне и ря­дом – даль», уже бо­лее тща­тель­но ото­б­ран­ная, вы­шла в 1974 го­ду в Моск­ве, в из­да­тель­ст­ве «Со­вре­мен­ник». В эту кни­гу во­шли та­кие за­ме­ча­тель­ные сти­хи Куз­не­цо­ва, как «Воз­вра­ще­ние», «Мать, гля­дя­щая в од­ну точ­ку», «Брат», «Оч­ки За­ксен­га­у­зе­на», «Звез­да», «Раз­ду­мье», «Атом­ная сказ­ка», «Гор­ные кам­ни», «Осен­ний ко­с­мос», «Зме­и­ные тра­вы», «От­цеп­лен­ный ва­гон», «Де­ре­во у же­лез­ной до­ро­ги» и дру­гие.

Поч­ти все эти сти­хи об­суж­да­лись на на­шем твор­че­с­ком се­ми­на­ре, по­это­му они осо­бо до­ро­ги мне, слов­но на­пи­сал их я сам.

В Ли­те­ра­тур­ном ин­сти­ту­те с на­ми на од­ном кур­се, но в раз­ных твор­че­с­ких се­ми­на­рах за­ни­ма­лись за­ме­ча­тель­ные, та­лант­ли­вые ре­бя­та: Бо­рис При­ме­ров – с До­на, Кур­ман Ду­гу­жев – из Ка­ра­ча­е­во-Чер­кес­сии, Виктор Смир­нов – со Смо­лен­щи­ны, Азиз Фа­тул­ла­ев, Амир Га­зи – из Да­ге­с­та­на, Ар­во Мэтс – из Эс­то­нии, Аль­гир­дас Ко­мен­дан­тас – из Лит­вы, Ми­ко­ла Фе­дю­ко­вич – из Бе­ло­рус­сии, Лев Ко­тю­ков – из Ор­ла, Сер­гей Чу­хин – из Во­лог­ды. Жи­ли мы все в об­ще­жи­тии Ли­тин­сти­ту­та по ул. До­б­ро­лю­бо­ва. Ча­с­то к нам в гос­ти за­ха­жи­вал в то вре­мя уже до­воль­но хо­ро­шо из­ве­ст­ный по­эт Ни­ко­лай Руб­цов. Он иг­рал нам на ги­та­ре пес­ни соб­ст­вен­но­го со­чи­не­ния, чи­тал свои но­вые сти­хи. Ока­за­лось, он то­же, как и наш Се­рё­жа Чу­хин, был ро­дом из Во­лог­ды. Се­рё­жа и по­зна­ко­мил нас со сво­им «зна­ме­ни­тым» зем­ля­ком, ко­то­рым очень гор­дил­ся и вся­че­с­ки ста­рал­ся под­ра­жать ему. При­хо­дил так­же к нам в об­ще­жи­тие пре­крас­ный по­эт с Кав­ка­за, вы­пу­ск­ник Ли­тин­сти­ту­та – Ана­то­лий Пе­ре­дре­ев, в то вре­мя за­ни­мав­ший­ся пе­ре­во­да­ми сти­хов ли­тов­ско­го по­эта Эду­ар­да­са Ме­же­лай­ти­са.

Ещё об од­ном свет­лом дне на­шей сту­ден­че­с­кой жиз­ни мне хо­чет­ся рас­ска­зать. Это бы­ло на вто­ром или на тре­ть­ем кур­се на­шей учё­бы. Од­наж­ды нас по­вез­ли на экс­кур­сию в под­мо­с­ков­ное име­ние клас­си­ка рус­ской ли­те­ра­ту­ры Ак­са­ко­ва. Бы­ло это в на­ча­ле осе­ни, до это­го я и не пред­став­лял се­бе, что так мо­жет быть кра­си­во и упо­и­тель­но в хо­лод­ной Рос­сии, и по­то­му был вос­хи­щён при­ро­дой. Осо­бен­но ме­ня, да и не толь­ко ме­ня, всех на­ших дру­зей, в том чис­ле и Юрия, вос­хи­тил Ак­са­ков­ский род­ник, как нам объ­яс­ни­ли экс­кур­со­во­ды, ухо­жен­ный в своё вре­мя са­мим пи­са­те­лем и со­хра­нив­ший­ся до сих пор в пер­во­здан­ном ви­де. По сей день я на сво­их гу­бах ощу­щаю при­ят­ный вкус этой, мож­но ска­зать, свя­щен­ной род­ни­ко­вой во­ди­цы. Под её впе­чат­ле­ни­ем тог­да на­пи­сал сти­хо­тво­ре­ние, ко­то­рое на­звал «Лик Рос­сии» и по­свя­тил за­тем на­ше­му до­ро­го­му учи­те­лю – Сер­гею Сер­ге­е­ви­чу На­ров­ча­то­ву. Поз­же в пе­ре­во­де по­эта Льва Смир­но­ва оно по­яви­лось на стра­ни­цах га­зе­ты «Прав­да». Вот оно, это сти­хо­тво­ре­ние:

 

Он Яс­нуш­кой зо­вёт­ся, Род­ник в том краю лес­ном. Там ло­доч­кой круж­ка бьёт­ся О бе­рег, по­рос­ший мхом. Бе­рё­зы во­круг стол­пи­лись, Осен­ним го­рят ог­нём. Од­на из них на­кло­ни­лась И вет­ви ку­па­ет в нём. Я за­черп­нул в ла­до­ни Не во­ду из род­ни­ка, А пти­цу на не­бо­с­кло­не, И солн­це, и об­ла­ка. Уви­дел я лик Рос­сии В ков­ше ла­до­ней сво­их. И лив­ни её го­лу­бые, И спо­ло­хи трав степ­ных. За­пом­нил, как мы сто­я­ли, При­шель­цы из да­ле­ка, Ве­нок улы­бок спле­та­ли Во­круг то­го род­ни­ка. Од­на в нас пес­ня зву­ча­ла, И мы по­ни­ма­ли без слов, Что друж­ба бе­рёт на­ча­ло Вот из та­ких род­ни­ков. Род­ник за лес­ной опуш­кой… В дни ра­до­с­ти иль бе­ды При­ди и ма­лень­кой круж­кой Жи­вой за­черп­ни во­ды!

 

Из по­сле­ду­ю­щих на­ших экс­кур­сий по ис­то­ри­че­с­ким ме­с­там са­мой глу­бо­ко впе­чат­лив­шей, ко­неч­но же, ока­за­лась по­езд­ка в Яс­ную По­ля­ну – на ро­ди­ну Льва Тол­сто­го…

Ино­гда Сер­гей Сер­ге­е­вич На­ров­ча­тов в свя­зи с бо­лез­нью (силь­но от­мо­ро­жен­ные во вре­мя вой­ны но­ги у не­го ча­с­то по­ба­ли­ва­ли) не мог при­ез­жать в ин­сти­тут. В та­ких слу­ча­ях он при­гла­шал нас к се­бе до­мой на квар­ти­ру. По­езд­ка ту­да то­же для нас бы­ла сво­е­го ро­да ув­ле­ка­тель­ной экс­кур­си­ей. У Сер­гея Сер­ге­е­ви­ча бы­ла ог­ром­ная биб­ли­о­те­ка в не­сколь­ко ты­сяч книг ху­до­же­ст­вен­ной и иной ли­те­ра­ту­ры. При каж­дой встре­че он зна­ко­мил нас с очень ред­ки­ми, уни­каль­ней­ши­ми из­да­ни­я­ми… За­се­да­ние се­ми­на­ра про­хо­ди­ло бо­лее спо­кой­но, чем в ин­сти­ту­те, в уют­ной, до­маш­ней об­ста­нов­ке. Су­пру­га Сер­гея Сер­ге­е­ви­ча – Га­ли­на Ни­ко­ла­ев­на от­но­си­лась к нам за­бот­ли­во, как род­ная мать. К на­ше­му при­ез­ду она каж­дый раз ста­ви­ла на стол боль­шую ва­зу с круп­ны­ми, яр­ко-крас­ны­ми яб­ло­ка­ми.

Сер­гей Сер­ге­е­вич, на­чи­ная ещё с пер­во­го кур­са, ча­с­то на се­ми­на­рах в ин­сти­ту­те, да и до­ма при та­ких встре­чах чи­тал нам свои но­вые сти­хи. Ви­ди­мо, для не­го весь­ма важ­но бы­ло ус­лы­шать мне­ние мо­ло­дых. А с дру­гой сто­ро­ны, он это де­лал, оче­вид­но, и для то­го, что­бы чув­ст­во­ва­ли мы се­бя бо­лее рас­ко­ван­но, мол, в по­эзии все мы рав­ны, меж­ду на­ми нет ни­ка­кой раз­ни­цы. При­том, он все­гда да­вал нам му­д­рые со­ве­ты, му­д­рые на­став­ле­ния. Он от­но­сил­ся к нам, мож­но ска­зать, как ко­ман­дир к сво­им со­л­да­там-но­во­бран­цам. Не то что­бы ко­ман­до­вал на­ми, а про­сто силь­но це­нил дис­цип­ли­ну. «Ни­ког­да не те­ряй­те своё дра­го­цен­ное вре­мя, ра­бо­тай­те, не по­кла­дая рук. Без са­мо­ор­га­ни­зо­ван­но­с­ти, без ду­хов­ной дис­цип­ли­ны, без по­ряд­ка в сво­ей «ла­бо­ра­то­рии» – ни­че­го сто­я­ще­го не­воз­мож­но со­здать», – го­во­рил он нам. И мы вся­че­с­ки ста­ра­лись при­слу­ши­вать­ся к его го­ло­су. Но мо­ло­дость, как го­во­рит­ся, бе­рёт своё – мы всё-та­ки ухи­т­ря­лись ино­гда в об­ще­жи­тии, то вме­с­те, то каж­дый по от­дель­но­с­ти, ка­ким-то об­ра­зом ус­т­ра­и­вать для се­бя ка­кие-то «пра­зд­ни­ки», ве­че­рин­ки. О про­изо­шед­шем по­сле од­ной из та­ких ве­че­ри­нок, к со­жа­ле­нию, го­ре­ст­ном фак­те мне хо­чет­ся здесь же рас­ска­зать вам. Ибо это, на мой взгляд, име­ет не­ма­ло­важ­ное зна­че­ние в твор­че­с­кой судь­бе Юрия Куз­не­цо­ва (хо­тя поз­же он сам в шут­ли­вой фор­ме го­во­рил об этом). В тот ве­чер, к не­сча­с­тью, с ним при­клю­чи­лась боль­шая бе­да – по ка­ким-то не­о­жи­дан­но сло­жив­шим­ся об­сто­я­тель­ст­вам упал он со вто­ро­го эта­жа об­ще­жи­тия. По­лу­чил со­тря­се­ние моз­га, к сча­с­тью, в лёг­кой фор­ме. Про­изо­ш­ло это глу­бо­кой но­чью. Ут­ром на рас­све­те ох­ран­ни­ки об­на­ру­жи­ли его без со­зна­ния. Ле­жал он на низ­ких, гу­с­тых ку­с­тар­ни­ках (по су­ти они его и спас­ли, ес­ли он упал бы пря­мо на же­ле­зо­бе­тон – ис­ход был бы тра­ги­че­с­ким). Мы, дру­зья Юры, в те дни очень пе­ре­жи­ва­ли за его здо­ро­вье. Боль­ше всех, ко­неч­но же, пе­ре­жи­вал Сер­гей Сер­ге­е­вич На­ров­ча­тов. Ведь он боль­ше всех нас по­ни­мал, во что бы обо­шлась рус­ской сло­вес­но­с­ти по­те­ря та­ко­го та­лант­ли­во­го че­ло­ве­ка, как Юрий Куз­не­цов. Я ни­ког­да не за­бу­ду го­ре­ст­ные сло­ва Сер­гея Сер­ге­е­ви­ча, ска­зан­ные им на се­ми­на­ре: «Ведь Юрий Куз­не­цов чуть не по­гиб!» Сло­ва эти бы­ли про­из­не­се­ны им так, слов­но мы все на­хо­дим­ся на по­зи­ции фрон­та. Бла­го­да­ря гос­по­ду Бо­гу, в те тя­жё­лые дни и но­чи вра­чи спас­ли Юру – он вы­жил и вско­ре ещё боль­ше ок­реп фи­зи­че­с­ки и ду­хов­но. Это слу­чи­лось с ним, ви­ди­мо, не слу­чай­но, а име­ет пря­мое от­но­ше­ние к его судь­бе. Ведь он на са­мом де­ле был по­этом от Бо­га. Бог, на­вер­ное, вот та­ким опас­ным и в то же вре­мя та­ин­ст­вен­ным и ро­ман­ти­че­с­ким об­ра­зом ино­гда его ис­пы­ты­вал, за­ка­лял его ду­шу. Это по­ис­ти­не ду­хов­ная би­о­гра­фия Юрия Куз­не­цо­ва.

Че­ло­век, тем бо­лее тво­рец, с кем ни­че­го из ря­да вон вы­хо­дя­ще­го не про­ис­хо­дит на этой зем­ле, жи­вёт всё вре­мя скуч­ной, од­но­об­раз­ной, пу­с­той жиз­нью – ни­ког­да не ста­нет по­этом, не толь­ко по­этом, но и на­сто­я­щим че­ло­ве­ком.

Вот по­че­му я ре­шил вкрат­це здесь по­ве­дать вам и об этом уни­каль­ном слу­чае из на­шей сту­ден­че­с­кой жиз­ни.

* * *

Твер­ской буль­вар, 25. Дом Гер­це­на. До кон­ца сво­их дней бу­ду по­мнить я этот ад­рес. Веч­но в мо­ём во­об­ра­же­нии ос­та­ёт­ся кар­ти­на, как мы, сту­ден­ты, еже­днев­но, каж­дое ут­ро, по­оди­ноч­ке или груп­па­ми вхо­дим в ши­ро­ко рас­пах­ну­тые же­лез­ные во­ро­та это­го не­боль­шо­го, но очень уют­но­го, кра­си­во­го дво­ра, где по­се­ре­ди­не сто­ит па­мят­ник са­мо­му ве­ли­ко­му хо­зя­и­ну До­ма, ав­то­ру бес­смерт­но­го тво­ре­ния – «Бы­лое и ду­мы». Здесь и рас­по­ла­га­ет­ся зна­ме­ни­тый Ли­те­ра­тур­ный ин­сти­тут им. Горь­ко­го, един­ст­вен­ный ин­сти­тут та­ко­го про­фи­ля в ми­ре. Боль­шая, са­мая луч­шая по­ра на­шей жиз­ни про­шла здесь, в ау­ди­то­ри­ях это­го ин­сти­ту­та, это­го уни­каль­но­го зда­ния, хра­ма ли­те­ра­тур­но­го ма­с­тер­ст­ва – До­ма Гер­це­на! Имен­но в этом до­ме про­изо­шёл ещё один факт, на мой взгляд, очень су­ще­ст­вен­ный в судь­бе Юрия Куз­не­цо­ва, да и не толь­ко в его. Де­ло в том, что на по­след­нем кур­се на­шей учё­бы Юрий же­нил­ся на од­но­курс­ни­це из Кир­ги­зии, ум­ной и кра­си­вой ка­заш­ке Ба­ти­ме Ка­у­ке­но­вой, ко­то­рая учи­лась по спе­ци­аль­но­с­ти «ма­с­тер­ст­во ху­до­же­ст­вен­но­го пе­ре­во­да». (Это про неё он по­том на­пи­шет: «За си­я­ние се­ве­ра я не от­дам этих уз­ких очей, рас­се­чён­ных к ви­с­кам…»)

Поч­ти в то же вре­мя же­ни­лись и дру­гие на­ши со­курс­ни­ки: Бо­рис При­ме­ров, Игорь Ло­бо­дин, Кур­ман Ду­гу­жев… Хо­тя Юра и Ба­ти­ма по ка­кой-то при­чи­не из­на­чаль­но от­ка­за­лись, как го­во­рит­ся, от офи­ци­аль­ной це­ре­мо­нии, мы об­щи­ми уси­ли­я­ми всем дру­зь­ям по­этам од­но­вре­мен­но ус­т­ро­и­ли сту­ден­че­с­кую свадь­бу в ак­то­вом за­ле род­но­го ин­сти­ту­та, при­уро­чив её к вы­пу­ск­но­му ве­че­ру. Ук­ра­ше­ни­ем сва­деб­но­го сто­ла бы­ло аб­хаз­ское крас­ное ви­но «Иза­бел­ла», ко­то­рое я спе­ци­аль­но при­вёз из Аб­ха­зии для свадь­бы. Все под­ни­ма­ли то­с­ты за сча­с­тье и здо­ро­вье мо­ло­до­жё­нов, в том чис­ле за Юру и Ба­ти­му, имен­но этим ви­ном, че­м я был весь­ма удов­ле­тво­рён. На свадь­бе при­сут­ст­во­ва­ли рек­тор ин­сти­ту­та Вла­ди­мир Фё­до­ро­вич Пи­ме­нов и не­сколь­ко на­и­бо­лее близ­ких на­ших пре­по­да­ва­те­лей. Бы­ло очень ве­се­ло и кра­си­во. Юрий Куз­не­цов в тот ве­чер был как ни­ког­да оза­бо­чен и сча­ст­лив. Я за­пом­нил тог­даш­ние его сло­ва, ска­зан­ные им вро­де в шут­ку: «От судь­бы не уй­дёшь». Мне ка­жет­ся, это не слу­чай­ные сло­ва. Во­об­ще в его жиз­ни, в его твор­че­с­кой судь­бе не бы­ло слу­чай­но­с­тей – так он сам же и пред­по­ла­гал. Да­же ги­бель род­но­го от­ца на фрон­те Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны он счи­тал не слу­чай­ной… «Кос­нусь за­прет­но­го. Мой отец по­гиб не слу­чай­но, – пи­сал он в пре­дис­ло­вии к од­ной из сво­их книг. – Это же­с­то­кая прав­да мо­ей по­эти­че­с­кой судь­бы».

Юрий Куз­не­цов во всех от­но­ше­ни­ях был ис­кон­но рус­ским че­ло­ве­ком и в то же вре­мя боль­шим ин­тер­на­ци­о­на­ли­с­том в пол­ном смыс­ле это­го сло­ва. По­эт, ес­ли он ис­тин­ный по­эт, не мо­жет при­над­ле­жать толь­ко лишь од­ной на­ции, од­но­му на­ро­ду, го­во­рил он. Юрий дру­жил с пред­ста­ви­те­ля­ми всех на­ци­о­наль­но­с­тей, но осо­бую при­вя­зан­ность и сим­па­тию про­яв­лял к кав­каз­цам – ведь он ро­дил­ся и вы­рос на Ку­ба­ни, в древ­ней стра­не Са­та­ней Гу­а­ши и 99 ле­ген­дар­ных её сы­но­вей, и их един­ст­вен­ной се­с­т­ры. Он сам был по­хож на Нар­та Са­с­рык­ву – са­мо­го млад­ше­го из Нар­тов, ле­тав­ше­го на сво­ём ог­нен­ном ко­не-ара­ще в под­не­бе­сье и хва­тав­ше­го звёз­ды для то­го, что­бы обо­греть сво­их за­мёрз­ших бра­ть­ев, сме­ло­го, очень креп­ко­го фи­зи­че­с­ки и бо­га­то­го ду­хов­но.

Я был сви­де­те­лем то­го, как во вре­мя учё­бы Юрий ин­те­ре­со­вал­ся ли­те­ра­ту­рой всех брат­ских на­ро­дов тог­даш­ней на­шей об­щей ве­ли­кой Ро­ди­ны. Он стра­ст­но изу­чал по­эзию и ми­фо­ло­гию За­па­да и Вос­то­ка (это бы­ло и по мо­е­му ду­ху), осо­бен­но ан­г­лий­скую, фран­цуз­скую, древ­не­гре­че­с­кую, ко­рей­скую и япон­скую. Осо­бое вни­ма­ние об­ра­щал он на по­эзию сла­вян­ских на­ро­дов. Его очень ин­те­ре­со­ва­ли все­мир­ная ис­то­рия, все­мир­ная ми­фо­ло­гия и по­эзия. У не­го бы­ло по­ис­ти­не все­о­хва­ты­ва­ю­щее, все­лен­ское мы­ш­ле­ние. Ис­то­ки его по­эзии, бе­зус­лов­но, на­хо­ди­лись в Рос­сии, но в сво­ём твор­че­ст­ве он ста­вил об­ще­че­ло­ве­че­с­кие, гло­­баль­ные во­про­сы. Он не­на­ви­дел вой­ну, вся­кое на­си­лие. Юрий был по­ис­ти­не ве­ли­ким ан­ти­во­ен­ным по­этом, и по­че­му не­ко­то­рые так на­зы­ва­е­мые це­ни­те­ли по­эзии ино­гда об­ви­ня­ли его в жё­ст­ко­с­ти, а то и в без­нрав­ст­вен­но­с­ти – мне до сих пор не­по­нят­но.

Для ме­ня лич­но он все­гда был об­раз­цом нрав­ст­вен­но­с­ти, со­ве­ст­ли­во­с­ти, хо­ро­шим со­вет­чи­ком в нуж­ное вре­мя. Я ни­ког­да не за­бу­ду ещё об од­ном слу­чае из на­шей сту­ден­че­с­кой жиз­ни. Ка­жет­ся, это про­изо­ш­ло на вто­ром кур­се учё­бы. По ре­ко­мен­да­ции на­ше­го ру­ко­во­ди­те­ля С.С. На­ров­ча­то­ва мне бы­ло пред­ло­же­но вы­сту­пить с чте­ни­ем сво­е­го сти­ха о Ро­ди­не в Ко­лон­ном за­ле Со­ю­зов, пе­ред де­ле­га­та­ми пар­тий­но­го съез­да (ка­ко­го по счё­ту, не по­мню). От силь­но­го вол­не­ния пе­ред та­кой от­вет­ст­вен­но­с­тью я не знал, что де­лать. По­со­ве­то­вал­ся с Юрой – что мне де­лать? «Как что, на­до ид­ти», – был его от­вет. С его бла­го­сло­ве­ния по­шёл и сме­ло про­чёл своё сти­хо­тво­ре­ние об Аб­ха­зии пе­ред ог­ром­ной, так на­зы­ва­е­мой офи­ци­аль­ной ау­ди­то­ри­ей (где при­сут­ст­во­ва­ли пред­ста­ви­те­ли всех ре­с­пуб­лик стра­ны, за­ру­беж­ные гос­ти). При­чём про­чёл своё сти­хо­тво­ре­ние сна­ча­ла на род­ном язы­ке, а по­том уже в пе­ре­во­де на рус­ский. Ни­ког­да за всю ис­то­рию не бы­ва­ло, что­бы мой род­ной язык зву­чал бы на та­ком вы­со­ком уров­не (пе­ре­да­ва­лось по цен­т­раль­но­му ра­дио и те­ле­ви­де­нию). Мно­гие мил­ли­о­ны из мо­их уст ус­лы­ша­ли, как зву­чит моя род­ная речь. Это бы­ло не­ве­ро­ят­но. Я был по­тря­сён та­ким ус­пе­хом.

Ког­да мы уже за­вер­ша­ли свою учё­бу в Ли­те­ра­тур­ном ин­сти­ту­те, свою дип­лом­ную ра­бо­ту по твор­че­ст­ву я на­звал «Мой дом», а Юрий Куз­не­цов сна­ча­ло про­сто – «Сти­хо­тво­ре­ния», а по­том пе­ре­име­но­вал по-дру­го­му, но не по­мню как. Обе эти ра­бо­ты бы­ли оце­не­ны на­шим ру­ко­во­ди­те­лем на «от­лич­но». Я и сей­час хра­ню до­ма ко­пию сво­ей дип­лом­ной ра­бо­ты с от­зы­вом С.С. На­ров­ча­то­ва. «Об­ра­ти­те вни­ма­ние на от­лич­ное сти­хо­тво­ре­ние «Мой дом», по ко­то­ро­му на­зва­на дип­лом­ная ра­бо­та Ви­та­лия Амар­ша­на, – от­ме­ча­ет он. – Оно вос­кре­ша­ет в па­мя­ти мно­гие об­раз­цы ми­ро­вой по­эзии, со­здан­ные под зна­ком веч­ной те­мы – «че­ло­век и ми­ро­зда­ние», но вы­гля­дит со­вер­шен­но сво­е­обыч­но. Его ес­те­ст­вен­ность пи­та­ет­ся на­род­ны­ми кор­ня­ми, кор­ня­ми аб­хаз­ской зем­ли…

Сти­хи Амар­ша­на от­ли­ча­ют раз­мах и си­ла обоб­ще­ний. По­эт не за­мы­ка­ет­ся в пре­де­лах на­блю­де­ний над ча­ст­но­с­тя­ми, а вы­во­дит стих на ши­ро­кий про­стор раз­ду­мий и раз­мы­ш­ле­ний…»

Чув­ст­вую, что не очень скром­но с мо­ей сто­ро­ны, что здесь я опять про­ци­ти­ро­вал от­зыв о се­бе, но это де­ла­ет­ся ра­ди то­го, что­бы по­ка­зать бу­ду­щим по­ко­ле­ни­ям, как важ­но в судь­бе твор­ца во­вре­мя ска­зан­ное ему сло­во.

По­сле окон­ча­ния ин­сти­ту­та все од­но­курс­ни­ки разъ­е­ха­лись, как го­во­рит­ся, по сво­им оте­че­с­ким оча­гам, а Юрий Куз­не­цов со сво­ей су­пру­гой Ба­ти­мой Ка­у­ке­но­вой ос­тал­ся в Моск­ве. По­на­ча­лу им труд­но бы­ло с жи­ль­ём, но по­том Лит­фонд Со­ю­за пи­са­те­лей вы­де­лил им но­вую квар­ти­ру, и они пе­ре­еха­ли ту­да, ста­ли по­сте­пен­но обу­с­т­ра­и­вать­ся. Вско­ре ро­ди­лась у них пер­вая до­чур­ка. Ко­неч­но, не­лег­ко им бы­ло жить в не­при­выч­ных ус­ло­ви­ях в ог­ром­ной, шум­ной Моск­ве, но они бы­ли сча­ст­ли­вы…

Как во вре­мя на­шей сов­ме­ст­ной учё­бы, так и по­сле окон­ча­ния ин­сти­ту­та я не те­рял свя­зи с Юрой, мы ча­с­то пе­ре­зва­ни­ва­лись (пи­сать пись­ма он не лю­бил, да и я то­же). Вре­мя от вре­ме­ни при­ез­жая в Моск­ву, я обыч­но ос­та­нав­ли­вал­ся в пи­са­тель­ской гос­ти­ни­це при об­ще­жи­тии Ли­тин­сти­ту­та. Это бы­ло из­люб­лен­ное, род­ное на­ше ме­с­то. Рас­по­ло­жив­шись, я тут же со­об­щал Юре о сво­ём при­ез­де, он не­мед­ля, с боль­шой ра­до­с­тью, по-брат­ски на­ве­щал ме­ня или же при­гла­шал к се­бе до­мой, а ино­гда я сам за­хо­дил к не­му на ра­бо­ту. А ра­бо­тал он в то вре­мя в из­да­тель­ст­ве «Со­вре­мен­ник». При каж­дой встре­че мы вспо­ми­на­ли сво­их лю­би­мых пре­по­да­ва­те­лей: Ми­ха­и­ла Ерё­ми­на, Азу Али­бе­ков­ну Та­хо-Го­ди, Сер­гея Ар­та­мо­но­ва, Ми­ха­и­ла Ива­но­ви­ча Ишу­ти­на, сво­их об­щих дру­зей по учё­бе (что удив­ля­ло ме­ня – он вни­ма­тель­но сле­дил за каж­дым, знал, у ко­го как сло­жи­лась жизнь), бе­се­до­ва­ли о про­бле­мах со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ры, чи­та­ли друг дру­гу свои но­вые сти­хи. Во вре­мя од­ной из та­ких на­ших встреч Юра сам изъ­я­вил же­ла­ние пе­ре­ве­с­ти мои сти­хи на рус­ский язык. Сна­ча­ла я не­мно­го уди­вил­ся, по­том с удо­воль­ст­ви­ем ос­та­вил ему не­сколь­ко под­ст­роч­ни­ков, ко­то­рые он сам на свой вкус ото­б­рал (око­ло 15 сти­хов). Он тог­да на­чи­нал про­бо­вать свои си­лы в пе­ре­вод­че­с­кой де­я­тель­но­с­ти. Юрий да­же про­чёл мне толь­ко что пе­ре­ве­дён­ное им зна­ме­ни­тое сти­хо­тво­ре­ние фран­цуз­ско­го по­эта Ар­тю­ра Рем­бо «Пья­ный ко­рабль». Пе­ре­вод мне по­нра­вил­ся, по­хва­лил. Че­рез не­ко­то­рое вре­мя он очень удач­но пе­ре­вёл и мои сти­хи. Часть из них бы­ла опуб­ли­ко­ва­на в «Ли­те­ра­тур­ной га­зе­те» под ру­б­ри­кой «Но­вое имя», с пре­дис­ло­ви­ем На­род­но­го по­эта Аб­ха­зии Ба­г­ра­та Шин­ку­ба. Поз­же моё сти­хо­тво­ре­ние «Судь­ба» Юрий вклю­чил в боль­шой сбор­ник сво­их пе­ре­во­дов «Пе­ре­са­жен­ные цве­ты», вы­шед­ший в из­да­тель­ст­ве «Со­вре­мен­ник» в 1990 го­ду. В этот уни­каль­ный сбор­ник во­шли мно­гие об­раз­цы ми­ро­вой по­эзии, ко­то­рые так та­лант­ли­во пе­ре­во­дил Юрий Куз­не­цов. Пре­дис­ло­вие к сбор­ни­ку на­пи­сал бле­с­тя­щий рус­ский кри­тик и ли­те­ра­ту­ро­вед Ва­дим Ко­жи­нов – боль­шой зна­ток и це­ни­тель по­эзии Юрия Куз­не­цо­ва, до кон­ца сво­ей жиз­ни го­ря­чо под­дер­жи­вав­ший и ис­крен­не со­хра­няв­ший свою друж­бу с ним. Я хо­чу тут же с бла­го­дар­но­с­тью ска­зать, что обе эти не­за­уряд­ные лич­но­с­ти с боль­шой лю­бо­вью от­но­си­лись к мо­ей Аб­ха­зии, ин­те­ре­со­ва­лись её бо­га­той ис­то­ри­ей и куль­ту­рой. Ва­дим Ко­жи­нов не­од­но­крат­но при­ез­жал в Су­хум, встре­чал­ся с де­я­те­ля­ми ли­те­ра­ту­ры и ис­кус­ст­ва Аб­ха­зии, а со мно­ги­ми на­ши­ми кри­ти­ка­ми и ли­те­ра­ту­ро­ве­да­ми он был лич­но зна­ком по сов­ме­ст­ной учё­бе в Ин­сти­ту­те ми­ро­вой ли­те­ра­ту­ры. Во вре­мя гру­зи­но-аб­хаз­ской вой­ны, ко­то­рая вспых­ну­ла в ро­ко­вом 1992 го­ду, Ва­дим Ко­жи­нов как ни­кто дру­гой сво­ей за­ос­т­рён­ной пуб­ли­ци­с­ти­кой ока­зал мощ­ную под­держ­ку на­ро­ду Аб­ха­зии, сра­жав­ше­му­ся за свою сво­бо­ду и не­за­ви­си­мость.

Юрий Куз­не­цов то­же при­ез­жал к нам в Аб­ха­зию. Пер­вый раз на очень ко­рот­кое вре­мя. Это бы­ло в 1982 го­ду. Я очень был рад его при­ез­ду, при­гла­сил к се­бе до­мой, по­зна­ко­мил с мо­ей се­мь­ёй. С не­под­дель­ным ра­ду­ши­ем об­ни­мал он мо­их ма­ло­лет­них де­тей – Бес­ла­на и Ам­ру. Я по­ка­зал тог­да ему до­сто­при­ме­ча­тель­но­с­ти на­шей стра­ны, на­сколь­ко это поз­во­ля­ло вре­мя. По­се­ти­ли мы с ним древ­не­аб­хаз­скую сто­ли­цу в Псырдзхе, рас­по­ло­жен­ную не­да­ле­ко от Су­ху­ма, на тер­ри­то­рии ны­неш­не­го Но­во­го Афо­на. По­се­ти­ли здесь же храм апо­с­то­ла Си­мо­на Ка­на­ни­та, по­ст­ро­ен­ный в Х ве­ке. По­се­ти­ли мы с Юрой и зна­ме­ни­тую Но­во­афон­скую пе­ще­ру с ма­лень­ким озер­цом на са­мом её дне. В од­ном из за­лов пе­ще­ры, на уз­кой пло­щад­ке, под по­тол­ком, уве­шан­ным ста­лаг­ми­та­ми, Аб­хаз­ская хо­ро­вая ка­пел­ла ис­пол­ня­ла для по­се­ти­те­лей древ­не­аб­хаз­ские на­род­ные пес­ни, сре­ди ко­то­рых бы­ли «Пес­ня о ска­ле», «Пес­ня ра­не­ния». Уди­ви­тель­ная аку­с­ти­ка и ос­ве­ще­ние со­зда­ва­ли здесь осо­бую об­ста­нов­ку. Юрий был в вос­тор­ге от все­го уви­ден­но­го и ус­лы­шан­но­го.

По пу­ти из пе­ще­ры, в Верх­ней Эше­ры (се­ло меж­ду Но­вым Афо­ном и Су­ху­мом) при­гла­сил я его в апац­ху (пле­тён­ная ро­до­ден­д­ро­но­вы­ми пру­ть­я­ми хи­жи­на-ре­с­то­ран), вну­т­ри ко­то­рой го­рел очаг. Здесь пря­мо воз­ле оча­га на низ­ких тре­нож­ных сто­ли­ках уго­ща­лись мы аб­хаз­ски­ми на­ци­о­наль­ны­ми блю­да­ми, мо­ло­дым ви­ном «ака­чич». Здесь же Юрий вдруг что-то вспом­нил, по­лез во вну­т­рен­ний кар­ман сво­е­го пи­д­жа­ка и вы­нул но­вый свой по­эти­че­с­кий сбор­ник: «От­пу­щу свою ду­шу на во­лю». Экс­пром­том над­пи­сав на нём: «Ви­та­лию Амар­ша­ну – гля­дя на огонь аб­хаз­ско­го оча­га и слё­зы сы­ро­го, жи­во­го де­ре­ва», – вру­чил мне в по­да­рок. Я хра­ню эту книж­ку как зе­ни­цу ока и в сво­ём во­об­ра­же­нии ча­с­то ви­жу нас у го­ря­ще­го оча­га с веч­но жи­вым и веч­но пла­чу­щим, но од­но­вре­мен­но и веч­но гре­ю­щим де­ре­вом, как под­ме­тил при­сталь­ный взгляд мо­е­го дру­га Юрия.

Во­об­ще, ес­ли б вы зна­ли, как я до­ро­жу дар­ст­вен­ны­ми ав­то­гра­фа­ми до­ро­го­го Юрия! Ска­жем, вот та­ки­ми: на кни­ге «Край све­та – за первым уг­лом» – «Ви­та­лию Амар­ша­ну, то­ва­ри­щу по Ли­те­ра­тур­но­му ин­сти­ту­ту, на до­б­рые вос­по­ми­на­ния» (1976 г.), на кни­ге «Сти­хи» – «Ви­та­лию Амар­ша­ну на зо­ло­тую звез­ду на­шей друж­бы» (1978 г.), на сбор­ни­ке сти­хов и по­эм «Вы­хо­дя на до­ро­гу, ду­ша ог­ля­ну­лась» – «Ви­та­лию Амар­ша­ну, мо­е­му бли­жай­ше­му то­ва­ри­щу по мос­ков­ско­му пе­ри­о­ду Ли­тин­сти­ту­та, с тех вре­мён и – на­дол­го» (1980 г.). И как мне до­ро­ги ав­то­гра­фы са­мо­го на­ше­го ру­ко­во­ди­те­ля – С.С. На­ров­ча­то­ва на его кни­гах, по­да­рен­ных мне лич­но им в раз­ное вре­мя. Из них осо­бо до­ро­жу его над­пи­сью на сбор­ни­ке сти­хов и по­эм «Ширь», вы­шед­шем в из­да­тель­ст­ве «Со­вет­ский пи­са­тель» в 1979 го­ду и при­слан­ном мне че­рез год: «Ви­та­лию Амар­ша­ну, с са­мы­ми луч­ши­ми по­же­ла­ни­я­ми рас­цве­та его та­лан­та – от мо­ло­до­го С.На­ров­ча­то­ва». В кни­ге опуб­ли­ко­ва­на фо­то­гра­фия 16-лет­не­го ав­то­ра – кра­си­во­го, сим­па­тич­но­го юно­ши, и по­то­му – «от мо­ло­до­го».

Я не­од­но­крат­но при­гла­шал С.С. На­ров­ча­то­ва в Аб­ха­зию, но в си­лу боль­шой за­ня­то­с­ти он (в по­след­нее вре­мя был глав­ным ре­дак­то­ром жур­на­ла «Но­вый мир», яв­лял­ся се­к­ре­та­рём Со­ю­за пи­са­те­лей, ру­ко­во­дил вся­ки­ми гос­ко­ми­те­та­ми), к со­жа­ле­нию, так ни ра­зу и не смог при­ехать. Од­наж­ды, ког­да я спро­сил у Сер­гея Сер­ге­е­ви­ча, бы­вал ли он на мо­ей ро­ди­не, он ска­зал: «Зна­ком­ст­во моё с Аб­ха­зи­ей дав­нее и крат­кое. В дет­ст­ве был с ро­ди­те­ля­ми в рай­о­нах Гагр. Хо­ро­шо по­мню пре­крас­ных, по­эти­че­с­ки ода­рён­ных и вос­при­им­чи­вых аб­ха­зов, ок­ру­жав­ших ме­ня в ту да­лё­кую по­ру…»

Ска­жу с гор­до­с­тью, что я все­гда ис­крен­не, по-брат­ски был рад, ког­да ко мне в Аб­ха­зию при­ез­жа­ли мои дру­зья. Ещё в сту­ден­че­с­кие го­ды, на пер­вых кур­сах, во вре­мя лет­них ка­ни­кул, не­од­но­крат­но по­се­щал ме­ня наш близ­кий друг-со­курс­ник Лё­ва Ко­тю­ков, по­сле окон­ча­ния ин­сти­ту­та при­ез­жал ко мне Бо­рис При­ме­ров с су­пру­гой-по­этес­сой Надеждой Кондаковой. При­ез­жал так­же к нам за­ме­ча­тель­ный по­эт-пе­ре­вод­чик Ана­то­лий Пе­ре­дре­ев (он пе­ре­во­дил тог­да сти­хи клас­си­ка на­шей по­эзии Ш.Цвиж­ба).

А Юрий Куз­не­цов во вто­рой раз при­ехал в Аб­ха­зию в 1984 го­ду, ког­да здесь у нас про­хо­ди­ли Дни со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры. Кро­ме не­го в со­ста­ве де­ле­га­ции бы­ли Ев­ге­ний Ев­ту­шен­ко, Ан­д­рей Воз­не­сен­ский, Бу­лат Оку­д­жа­ва и дру­гие. Все они, так ска­зать, бы­ли пуб­лич­ны­ми по­эта­ми. Юрий силь­но от­ли­чал­ся от них по ха­рак­те­ру и по та­лан­ту. Он ни­ког­да и ни при ка­ких об­сто­я­тель­ст­вах не вы­став­лял се­бя на­по­каз, знал се­бе це­ну. Вся­кие тор­же­ст­вен­ные встре­чи и пир­ше­ст­ва по по­во­ду ли­те­ра­ту­ры бы­ли ему чуж­ды, сов­сем не по ду­ху. Он ска­зал мне тог­да, что со­гла­сил­ся на эту по­езд­ку толь­ко лишь ра­ди то­го, что­бы лиш­ний раз по­ви­дать­ся со мной и мо­ей стра­ной Аб­ха­зи­ей, по­лю­бив­шей­ся ему, по его сло­вам, с пер­во­го взгля­да в 1982 го­ду. И дей­ст­ви­тель­но, во вре­мя ли­те­ра­тур­ных встреч он вёл се­бя весь­ма пас­сив­но, да­же в на­шей фи­лар­мо­нии на ве­че­ре по­эзии с чте­ни­ем сво­их сти­хов не вы­сту­пал. Един­ст­вен­ное, что ему очень по­нра­ви­лось и ос­та­ви­ло в ду­ше глу­бо­кое впе­чат­ле­ние, – это по­езд­ка с де­ле­га­ци­ей в род­ное се­ло На­род­но­го по­эта Аб­ха­зии Ба­г­ра­та Шин­ку­ба – Члоу. Здесь не­да­ле­ко в глу­бо­кой пе­ще­ре, по ле­ген­де, при­ко­ван к же­лез­но­му стол­бу аб­хаз­ский Про­ме­тей – Аб­ры­с­кил – ле­ген­дар­ный бо­го­бо­рец, ве­ли­кий бо­рец за сво­бо­ду и сча­с­тье сво­е­го на­ро­да. Ког­да я вкрат­це рас­ска­зал Юре со­дер­жа­ние и сю­жет этой ле­ген­ды, он ска­зал, что уже слы­шал от Ва­ди­ма Ко­жи­но­ва и да­же чи­тал о ней па­рал­лель­но с Нарт­с­ким эпо­сом и до­ба­вил, что она тог­да не про­из­ве­ла на не­го та­ко­го силь­но­го ощу­ще­ния, как сей­час, ког­да сто­ит на зем­ле, где всё это про­ис­хо­ди­ло, мож­но ска­зать, до все­мир­но­го по­то­па, в до­ис­то­ри­че­с­кие вре­ме­на…

При тог­даш­нем при­ез­де в Аб­ха­зию, при на­шей бе­се­де в ук­ром­ном ме­с­теч­ке на бе­ре­гу мо­ря в Су­ху­ме, под сто­лет­ним, ог­ром­ным эв­ка­лип­то­вым де­ре­вом, он про­чёл на­и­зусть два мо­их сти­хо­тво­ре­ния в сво­ём пе­ре­во­де. Мне это бы­ло так при­ят­но! Ви­ди­мо, эти сти­хи бы­ли со­звуч­ны тог­даш­не­му его на­ст­ро­е­нию. Он очень то­с­ко­вал о дет­ст­ве. При­ве­ду вам здесь же це­ли­ком два этих сти­хо­тво­ре­ния:

 

*** Ночь све­жа и от­кры­та лу­не, И в глу­бо­кой ро­се по­то­ну­ла. И ду­ша встре­пе­ну­лась во мне На за­бы­тые зву­ки чам­гу­ра.   Я в без­дон­ное не­бо смо­т­рю И не чую зем­ли под со­бою. Ве­тер го­ло­ву гла­дит мою, Или мать при­кос­ну­лась ру­кою?   Не смол­кая сверч­ки сви­ри­с­тят, Ночь во мне от­зы­ва­ет­ся эхом. Свет­ля­ка­ми про­ни­зан­ный сад Терп­ко ве­ет ай­вой и оре­хом.   На­до мною ле­ту­чих мы­шей За­ме­та­лась ту­ман­ная стая. Стра­ст­но ды­шит ре­ка меж кам­ней, И тра­ва ше­ве­лит­ся гу­с­тая.   Звук и за­пах ме­ня сте­ре­гут, И от это­го не­ку­да деть­ся. И от это­го мыс­ли бе­гут В зо­ло­тое да­лё­кое дет­ст­во...

СЛЕ­ЗЯ­ЩИЙ­СЯ КА­МЕНЬ   Как ста­рик, по­те­ряв­ший де­тей, Толь­ко гре­зишь и пла­чешь уны­ло. Не счи­тая мель­ка­ю­щих дней, Ты жи­вёшь не для это­го ми­ра.   Столь­ко про­ли­то слёз в за­бы­тьи, Но те­бе не да­но уте­ше­нья. И го­рю­чие слё­зы твои На пу­ти вы­ры­ва­ют уще­лья.   О, не то ещё ста­рость та­ит... Кто пой­мёт, как те­бе оди­но­ко? Твоя жа­ло­ба к не­бу ле­тит, Но вы­со­кое не­бо да­лё­ко!   Сколь­ко про­ли­то слёз в за­бы­тьи, Но те­бе не да­но уте­ше­нья. И го­рю­чие слё­зы твои На пу­ти вы­ры­ва­ют уще­лья.

 

Очень мно­го за­слу­жи­ва­ю­щих вни­ма­ния эпи­зо­дов из на­шей с Юрой Куз­не­цо­вым жиз­ни на­ко­пи­лось у ме­ня в ду­ше и па­мя­ти, но обо всём не рас­ска­жешь. Как я уже от­ме­чал, твор­че­ст­во его ещё со сту­ден­че­с­ких вре­мён вы­зы­ва­ло раз­но­тол­ки, это со­про­вож­да­ло его всё вре­мя. В ан­но­та­ции к од­ной из оче­ред­ных его книг чи­та­ем: «О Юрии Куз­не­цо­ве в по­след­ние го­ды мно­го го­во­рят и спо­рят. Чи­та­тель­ский ин­те­рес его сти­хи вы­зы­ва­ют глу­би­ной по­эти­че­с­ких раз­ду­мий о нрав­ст­вен­ном бы­тие и ду­хов­ных цен­но­с­тях со­вре­мен­но­с­ти, но­виз­ной об­раз­но­го мы­ш­ле­ния, ос­но­ван­но­го на стре­ми­тель­но рас­ши­рив­ших­ся в ХХ ве­ке пред­став­ле­ни­ях о Все­лен­ной и в то же вре­мя ухо­дя­ще­го кор­ня­ми в на­род­ные по­эти­че­с­кие воз­зре­ния на при­ро­ду…»

Всё это под­ме­че­но со­вер­шен­но вер­но, но, че­го скры­вать, спо­ры и раз­но­го­ло­си­цы во­круг твор­че­ст­ва Юрия Куз­не­цо­ва, столь ще­д­ро ода­рён­но­го та­лан­том са­мой при­ро­дой, ча­с­то пе­ре­рас­та­ли, к со­жа­ле­нию, в не­кую зло­бу и да­же не­на­висть. Слы­шать и чи­тать всё это лич­но мне бы­ло очень горь­ко. При па­мят­ной мне по­след­ней встре­че на­шей в Моск­ве Юрий как-то жа­ло­вал­ся, вер­нее, не­го­до­вал (жа­ло­вать­ся он не лю­бил, счи­тал это не муж­ским де­лом) от­то­го, что ему труд­но жить и тво­рить сре­ди не­ко­то­рых «ге­не­ра­лов от ли­те­ра­ту­ры», сре­ди за­ви­ст­ли­вых пи­и­тов-гра­фо­ма­нов. Он да­же про­чёл мне сле­ду­ю­щее вось­ми­сти­шие:

Про­шу я ми­ло­с­ти убо­го Пе­ред скон­ча­ни­ем ве­ков. Дай по­тер­петь ещё не­мно­го На­пад­ки злых мо­их вра­гов.   Я б да­же до­лей ма­лой во­ли Ис­пе­пе­лил их, как ог­нём. Но мне нель­зя те­рять и до­ли, Ког­да бо­рюсь с тво­им вра­гом.

 

Юрий лич­но для ме­ня ни­ког­да не был, как тог­да бы­ло при­ня­то го­во­рить, стар­шим бра­том, мы с ним раз­го­ва­ри­ва­ли и рас­суж­да­ли о жиз­ни, о по­эзии как рав­ный с рав­ным, ведь и по воз­ра­с­ту мы бы­ли ро­вес­ни­ка­ми. Это при­да­ва­ло ещё бо­лее мощ­ный им­пульс на­ше­му ду­хов­но­му брат­ст­ву.

Он был че­ст­ней­шим, кри­с­таль­но чи­с­тым Че­ло­ве­ком. Од­наж­ды, ког­да я по­че­му-то спро­сил его: «А ты мо­ре лю­бишь?» – Он ка­те­го­ри­че­с­ки от­ве­тил: «Нет». – «По­че­му?» – «По­то­му что оно оп­лё­ва­но… а вот го­ры я люб­лю», – ска­зал он с гор­до­с­тью. По­сле это­го по­яви­лось у не­го сти­хо­тво­ре­ние, в ко­то­ром есть та­кие сло­ва: «Опас­но встать с го­ра­ми рав­ным, имея ду­шу не го­ры». На­прас­но не­ко­то­рые кри­ти­ки его об­ви­ня­ли в вы­со­ко­ме­рии, пу­тая вы­со­ко­ме­рие с че­ло­ве­че­с­ким до­сто­ин­ст­вом. По мо­е­му глу­бо­ко­му убеж­де­нию, Юрий дей­ст­ви­тель­но имел «ду­шу го­ры», а что­бы по­нять та­кую ду­шу, на­до са­мо­му быть ду­хов­но вы­со­ким.

А дру­гой раз Юрий про­чёл мне и та­кое своё но­вое, на­пи­сан­ное в фор­ме эпи­грам­мы, сти­хо­тво­ре­ние:

 

«Как он сме­ет! Да кто он та­кой! По­че­му не счи­та­ет­ся с на­ми!» – Это за­висть скре­же­щет зу­ба­ми, Это зло­ба и мо­рок люд­ской. Хоть они про­жи­вут до се­дин, Но сме­тёт их ми­нут­ная стрел­ка. Звать ме­ня Куз­не­цов. Я один, Ос­таль­ные – об­ман и под­дел­ка.

 

– Это вер­но, под­дел­ки мно­го… но слиш­ком не раз­дра­жай их, – ска­зал я Юре.

– Да ни­ко­го я не тро­гаю, про­сто од­но толь­ко моё при­сут­ст­вие ме­ша­ет ко­му-то, – от­ве­тил он.

– А Пуш­кин не ме­шал ни­ко­му?.. А Го­голь? – спро­сил я. Он про­мол­чал, взял си­га­ре­ту и стал ку­рить.

Юрий ча­с­то по­вто­рял, что «при­ве­ши­вать яр­лы­ки – де­ло не­хи­т­рое. Ку­да слож­нее – по­нять по­эта».

При од­ной на­шей встре­че в Моск­ве, Юра за­ме­тил на мо­ей гру­ди зо­ло­той кре­с­тик. Это его уди­ви­ло, и он спро­сил, кре­щё­ный ли я? «Ко­неч­но же, – с гор­до­с­тью от­ве­тил я, – ведь мои пред­ки древ­ней­шие хри­с­ти­а­не, как же мне не быть кре­щё­ным!..»

Тог­да же я Юре и рас­ска­зал о том, как из две­над­ца­ти апо­с­то­лов Ии­су­са Хри­с­та двое – Ан­д­рей Пер­во­зван­ный и Си­мон Ка­на­нит – бы­ли не­по­сред­ст­вен­ны­ми рас­про­ст­ра­ни­те­ля­ми идеи хри­с­ти­ан­ст­ва в Аб­ха­зии, и что их те­ла и ду­ши при­об­ре­ли по­кой на на­шей свя­щен­ной зем­ле, что мно­го­чис­лен­ные па­лом­ни­ки вот уже сот­ни лет со все­го све­та, в том чис­ле из Рос­сии, бес­ко­неч­но по­се­ща­ют их мо­ги­лы и хра­мы, по­ст­ро­ен­ные в их честь. Юра был очень удив­лён ус­лы­шан­ным и ещё боль­ше стал рас­спра­ши­вать ме­ня о по­дроб­но­с­тях из хри­с­ти­ан­ской ис­то­рии мо­ей стра­ны. Я ни­ког­да преж­де не за­ме­чал, что­бы он так сер­деч­но был за­ин­те­ре­со­ван ре­ли­ги­ей, и по­то­му сам вдвой­не был удив­лён его по­ве­де­ни­ем в тот мо­мент.

Од­наж­ды мы с Юрой за­го­во­ри­ли о люб­ви Че­ло­ве­ка к Че­ло­ве­ку. Я ска­зал Юре, что рус­ское сло­во­со­че­та­ние «Я люб­лю те­бя» по-аб­хаз­ски зву­чит так: «Са­ра уа­ра бзиа уз­бо­ит». В до­слов­ном пе­ре­во­де: «Я хо­ро­шо те­бя ви­жу». Труд­но мне пе­ре­дать сло­ва­ми, как ему это вы­ра­же­ние по­нра­ви­лось. «Пре­крас­но! – вос­клик­нул он, слов­но дав­но ис­кал сло­во­со­че­та­ние с та­ким глу­бо­ким со­дер­жа­ни­ем. – Пре­крас­но, – по­вто­рил он, – ви­деть хо­ро­шо – имен­но хо­ро­шо! Что мо­жет быть важ­нее – ви­деть хо­ро­шо, чёт­ко и яс­но. Ви­деть ду­шой и серд­цем. Это здо­ро­во – хо­ро­шо ви­деть! – опять вос­клик­нул он, – хо­ро­шо слы­шать, – до­ба­вил он, – да, да, и хо­ро­шо слы­шать. Это очень важ­но имен­но для нас, по­этов – хо­ро­шо ви­деть и хо­ро­шо слы­шать… Слу­шай, – ска­зал он вдруг, – я хо­ро­шо ви­жу и слы­шу те­бя, а ты как, ты хо­ро­шо ви­дишь ме­ня? Как это по-аб­хаз­ски?» – спро­сил ме­ня. Я по­вто­рил: «Са­ра уа­ра бзиа уз­бо­ит» – «Я хо­ро­шо ви­жу те­бя». «И слы­шишь?» – «Я дав­но ве­ли­ко­леп­но ви­жу и слы­шу те­бя», – от­ве­тил ему со всей убеж­дён­но­с­тью. Он об­ра­до­вал­ся, как ре­бё­нок, и тут же, по мо­ей под­сказ­ке, за­пи­сал в сво­ём блок­но­те: «Са­ра уа­ра бзиа уз­бо­ит» – «Я хо­ро­шо ви­жу те­бя». Обе­щал, что обя­за­тель­но вы­учит и впредь при каж­дой встре­че бу­дет по­вто­рять мне по-аб­хаз­ски. К ве­ли­ко­му со­жа­ле­нию, по­сле это­го раз­го­во­ра нам не суж­де­но бы­ло боль­ше встре­тить­ся.

В те го­ды мы уже на­чи­на­ли чув­ст­во­вать что-то не­лад­ное в свя­зи с гор­ба­чёв­ски­ми пе­ре­ст­ро­еч­ны­ми де­ла­ми, ко­то­рые «энер­гич­но» про­хо­ди­ли по всей на­шей ши­ро­кой стра­не. Осо­бен­но Юрий яв­но пред­чув­ст­во­вал раз­вал Со­вет­ско­го Со­ю­за, его по­след­ст­вия. Во­об­ще силь­но вос­при­им­чи­вый Юра в жиз­ни и в сво­ём твор­че­ст­ве был на­сто­я­щим про­ро­ком, мно­гие его пред­ска­за­ния, пред­чув­ст­вия сбы­лись. К ве­ли­ко­му на­ше­му со­жа­ле­нию, из-за го­ло­во­тяп­ст­ва тог­даш­них ру­ко­во­ди­те­лей стра­ны Со­вет­ский Со­юз и впрямь пол­но­стью раз­ру­шил­ся. Под его об­лом­ка­ми в раз­ных угол­ках боль­шой стра­ны ока­за­лись сот­ни и ты­ся­чи лю­дей, сто­ну­щих от не­вы­но­си­мой бо­ли, но их ни­кто уже не слы­шал…

В 1991 го­ду в га­зе­те «Ли­те­ра­тур­ная Рос­сия» я про­чёл ста­тью из вы­ступ­ле­ния Юрия Куз­не­цо­ва на об­щем со­бра­нии мос­ков­ских по­этов. Ста­тья бы­ла оза­глав­ле­на «Ночь ре­с­пуб­ли­ки». Юрий тог­да был се­к­ре­та­рём Мос­ков­ско­го от­де­ле­ния Со­ю­за пи­са­те­лей Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции. Это бы­ло очень спра­вед­ли­вое, очень рез­кое его вы­ступ­ле­ние. «За­ка­ти­лось солн­це Рос­сии. На­сту­пи­ла ночь ре­с­пуб­ли­ки, – с го­ре­чью, с ду­шев­ным кри­ком го­во­рил он. – Есть цик­лич­ность в при­ро­де, есть она и в ис­то­рии. И мно­гие из нас ис­пы­ты­ва­ют то же чув­ст­во, что и зна­ме­ни­тый рим­ский ора­тор. Вот что он го­во­рил: «Скор­б­лю, что, вый­дя в жиз­нен­ный путь не­сколь­ко поз­же, чем сле­до­ва­ло бы, я, преж­де чем за­кон­чить до­ро­гу, впал в эту ночь ре­с­пуб­ли­ки». Да­лее Юрий при­во­дит сло­ва Тют­че­ва: «Сча­ст­лив, кто по­се­тил сей мир в его ми­ну­ты ро­ко­вые!» и спра­ши­ва­ет се­бя и сво­их со­вре­мен­ни­ков: «Сча­ст­ли­вы ли мы, по­се­тив­шие сей мир в его ми­ну­ты ро­ко­вые?» От­ве­ча­ет: «Нет, мы глу­бо­ко не­сча­ст­ны, как не­сча­ст­на и на­ша Ро­ди­на!». Он это ска­зал, имея в ви­ду, ко­неч­но, не толь­ко Рос­сию, но и весь быв­ший Со­вет­ский Со­юз, на­шу об­щую Ро­ди­ну. Это бы­ли от­кро­вен­но страш­ные сло­ва, но, как все­гда, Юрий Куз­не­цов ока­зал­ся про­ри­ца­те­лем. Вско­ре, а имен­но в 1992 го­ду, ве­ли­кое тра­ги­че­с­кое не­сча­с­тье по­стиг­ло и мою ма­лень­кую стра­ну – на­ча­лась кро­ва­вая вой­на – Гру­зия со­вер­ши­ла аг­рес­сию про­тив Аб­ха­зии, по­гиб­ли де­сят­ки ты­сяч без­вин­ных лю­дей, в том чис­ле и мой един­ст­вен­ный сын (Юра хо­ро­шо знал его, он со мной при­ез­жал в Моск­ву не­од­но­крат­но), ко­то­рый встал с ору­жи­ем в ру­ках на за­щи­ту сво­е­го Оте­че­ст­ва и ге­рой­ски по­гиб на по­ле оже­с­то­чён­но­го сра­же­ния. По­стиг­шее ме­ня и мою стра­ну ве­ли­кое го­ре сло­ми­ло бы ме­ня, ес­ли б не мо­раль­ная под­держ­ка мо­их бра­ть­ев по ду­ху, в пер­вом ря­ду ко­то­рых не­заб­вен­ный мой друг и брат Юрий Куз­не­цов.

Из-за же­с­то­кой, без­жа­ло­ст­ной вой­ны, ко­то­рая ура­га­ном про­ка­ти­лась по мо­ей стра­не, я за по­след­ние пят­над­цать лет не имел воз­мож­но­с­ти по­ехать в Моск­ву, по­ви­дать­ся с Юрой, да и он не смог боль­ше при­ехать ко мне в Аб­ха­зию, но, как все­гда, при лю­бой воз­мож­но­с­ти я ин­те­ре­со­вал­ся его твор­че­с­кой судь­бой, ра­до­вал­ся его не­гром­ки­ми, но бле­с­тя­щи­ми ус­пе­ха­ми, осо­бен­но был вос­хи­щён его по­эма­ми на биб­лей­скую те­му «Путь Хри­с­та», «Со­ше­ст­вие в ад», опуб­ли­ко­ван­ными в жур­на­ле «Наш со­вре­мен­ник». Я счи­таю, что это, бе­зус­лов­но, вер­шин­ное яв­ле­ние не толь­ко рус­ской, но и ев­ро­пей­ской, да и всей со­вре­мен­ной ми­ро­вой по­эзии. Ведь не на­прас­но Юрий го­во­рил, что рус­ская по­эзия жи­ва и ни­ког­да не ум­рёт. Он это по­сто­ян­но до­ка­зы­вал сво­им вдох­нов­ен­ным твор­че­ст­вом.

За­ме­ча­тель­ный рус­ский по­эт и про­за­ик И.Бу­нин пи­сал: «Для по­эта твор­че­ст­во со­став­ля­ет на­сущ­ней­ший акт де­я­тель­но­с­ти, од­ну из важ­ней­ших функ­ций его пси­хи­че­с­кой жиз­ни. По­эт дол­жен быть от­зыв­чив на вся­кое дви­же­ние ду­ши, на вся­кое про­яв­ле­ние нрав­ст­вен­но­го и ум­ст­вен­но­го ми­ра, он дол­жен жить од­ной ду­шой с людь­ми и с при­ро­дой… По­эт дол­жен про­ни­кать­ся все­ми ра­до­с­тя­ми и пе­ча­ля­ми лю­дей». Юрий Куз­не­цов жил и тво­рил по этой за­по­ве­ди.

Со­вер­шен­но вер­но ска­зал и дру­гой ве­ли­кий рус­ский по­эт, что у по­этов нет би­о­гра­фии, а есть судь­ба. В свя­зи с этим по­ду­мал я вот о чём: мо­жет быть, дей­ст­ви­тель­но не слу­чай­но и то, что Юрий Куз­не­цов ког­да-то с боль­шим ин­те­ре­сом, по вы­ра­же­нию Ва­ди­ма Ко­жи­но­ва, по сво­е­му же­ла­нию «пе­ре­са­дил» из аб­хаз­ской на рус­скую поч­ву моё сти­хо­тво­ре­ние «Судь­ба». Вот оно, это сти­хо­тво­ре­ние, те­перь уже при­над­ле­жа­щее и рус­ской по­эзии:

 

Пусть яв­ля­ют­ся стра­хи во­очью И спи­ра­ет ды­ха­нье в гру­ди, – По от­вес­ной ска­ле днём и но­чью Ты на цы­поч­ках пря­мо иди.   Кру­жит го­ло­ву омут про­ст­ран­ст­ва, Узок путь, но иди, как идёшь. На пу­ти ты не дол­жен ме­тать­ся, Всё рав­но ни­ку­да не свер­нёшь.   Этот путь ука­за­ла Сво­бо­да, И на нём су­е­тить­ся нель­зя. При­ни­май боль и ра­дость на­ро­да, Что идёт, свою но­шу не­ся.   Путь тре­вог, путь опас­ных мгно­ве­ний, От не­го лёг­кой жиз­ни не жди. По от­вес­ной ска­ле по­ко­ле­ний Ты на цы­поч­ках даль­ше иди…

 

Да, в жиз­ни до­ро­го­го Юрия Куз­не­цо­ва не бы­ло спо­кой­ст­вия. Он очень ос­т­ро и глу­бо­ко вос­при­ни­мал боль и ра­дость сво­е­го на­ро­да, «что идёт, свою но­шу не­ся». Он в сво­ей не­лёг­кой жиз­ни спол­на про­шёл «путь тре­вог, путь опас­ных мгно­ве­ний», не ожи­дая от не­го лёг­кой жиз­ни, и се­го­дня про­дол­жа­ет свой путь «по от­вес­ной ска­ле по­ко­ле­ний».

Этот путь – вы­со­ко ду­хов­ный путь, ве­ду­щий к свет­ло­му, не­бес­но­му хра­му бес­смер­тия. 

Виталий АМАРШАН,
секретарь Ассоциации писателей Абхазии,
кавалер ордена «Ахьдз-Апша» («Чести и Славы») Республики Абхазия,
лауреат Госпремии им. Д.Гулиа.

г. СУХУМ,
17.04.2007 г.