Архив : №08. 25.02.2011

Дотянуться до русского неба

 В та­кую ночь, ка­жет­ся, вся Все­лен­ная от­кры­ва­ет­ся. Гля­нешь в не­бо, и го­ло­ва кру­жит­ся. Звёзд вы­се­я­но – и боль­ших и ма­лых – цве­тов раз­ных и си­я­ний вся­ких. И всё это не про­сто мер­ца­ет-све­тит, а ещё вро­де как ды­шит, дви­жет­ся что-то там. Буд­то в ме­ха­низм ча­сов Гос­по­да Бо­га за­гля­нул. Вра­ща­ют­ся ше­с­те­рён­ки га­лак­тик, цеп­ля­ют друг дру­га, и си­я­ет весь этот му­д­рё­ный мир ка­кой-то уди­ви­тель­ной ра­до­с­тью тво­ре­ния. Си­я­ние по­ка­зать мож­но, дви­же­ния от­дель­ные опи­сать, а объ­ё­ма не пе­ре­дать. Слов не хва­тит, по­то­му как дух за­хва­ты­ва­ет. И ни­ка­ко­го чув­ст­ва ха­о­са, на­про­тив – раз­ме­рен­ность и пред­на­чер­тан­ность во все­лен­ском ус­т­рой­ст­ве. В гла­зах ря­бит… Но важ­но – уви­деть ту глав­ную звез­ду – Ви­ф­ле­ем­скую. Ночь-то рож­де­ст­вен­ская… А на зем­ле топ­чет­ся с но­ги на но­гу все­го-на­все­го брен­ное те­ло, за­про­ки­нув го­ло­ву в ча­ру­ю­щее ноч­ное не­бо, ду­ша же буд­то со­еди­ни­лась не­ви­ди­мым лу­чом со всей этой звё­зд­ной ку­терь­мой. И сколь­зит ду­ша по лу­чу и те­ря­ет­ся в ми­ри­а­дах ми­ров, в за­ви­х­ре­ни­ях ту­ман­но­с­тей, и не­по­нят­но, то ли она за взгля­дом, то ли взгляд за ней ед­ва по­спе­ва­ет. Ночь же про­ни­зан­ная, буд­то при­мо­ро­жен­ная, а не при­во­ро­жен­ная да­же, все­лен­ской тай­ной ши­рит­ся и объ­ем­лет ма­лень­кий че­ло­ве­че­с­кий мир, на­пол­няя его чу­де­са­ми для тех, кто уме­ет ви­деть и слы­шать не­бо. Для тех, кто очень в них нуж­да­ет­ся, для тех, ко­му в эту ночь не хва­та­ет люб­ви и за­бо­ты.

Вдруг две ма­лень­ких, как кру­пин­ки, звез­ды со­рва­лись с раз­ных ча­с­тей не­ба и ри­ну­лись вниз по на­клон­ной к цен­т­ру го­ри­зон­та, столк­ну­лись на се­ре­ди­не пу­ти и пре­вра­ти­лись в не­боль­шую, но очень кра­си­вую вспыш­ку.

– Вау! – вос­хи­тил­ся Иль­яс, ко­то­рый ни­ког­да ни­че­го по­доб­но­го не ви­дел. – Вау, – по­вто­рил он, как че­ло­век со­вре­мен­ный, и до­ба­вил, как учил его дед: – Хва­ла Ал­ла­ху, гос­по­ду ми­ров!

Не­смо­т­ря на своё бед­ст­вен­ное со­сто­я­ние, Иль­яс не мог не вос­хи­тить­ся уви­ден­ным. Он да­же за­был, что смо­т­рел в ноч­ное не­бо от ве­ли­кой пе­ча­ли. Ид­ти ему в этом чу­жом се­вер­ном го­ро­де бы­ло не­ку­да, да­же до­брать­ся до аэ­ро­пор­та, где мож­но бы­ло встре­тить зем­ля­ков и по­лу­чить хоть ка­кую-то по­мощь, бы­ло не на что. Мож­но бы­ло ра­до­вать­ся, что про­раб, вы­го­няя его с ра­бо­ты на­ка­ну­не пра­зд­ни­ка, ми­ло­с­ти­во швыр­нул ему хо­тя бы па­с­порт. И чу­жой го­род, си­я­ю­щий не толь­ко ок­на­ми и ог­ня­ми рек­лам, но и ог­ром­ны­ми бе­ло­снеж­ны­ми су­г­ро­ба­ми, ни­ку­да не звал его. По­это­му у Иль­я­са по­яви­лось вре­мя смо­т­реть в не­бо. Мно­го вре­ме­ни… А оби­да шеп­та­ла ему, что те­перь он впра­ве за­брать че­ст­но за­ра­бо­тан­ные день­ги там, где они пло­хо ле­жат. На­до толь­ко хо­ро­шо по­ду­мать. Най­ти та­кое ме­с­то или та­кой кар­ман. И пусть по­том кто-ни­будь дру­гой рас­ска­зы­ва­ет про кри­зис, и про то, что хо­зя­ин строй­ки вдруг ра­зо­рил­ся…

– Вы то­же это ви­де­ли? – фра­зу про­из­нёс муж­чи­на, ко­то­рый буд­то из-под зем­ли вы­рос ря­дом.

Преж­де чем от­ве­тить, Иль­яс вни­ма­тель­но по­смо­т­рел на не­го: стат­ный, се­дой, без го­ло­вно­го убо­ра, в длин­но­по­лом чёр­ном паль­то и до­ро­гих ла­ко­вых бо­тин­ках… Яв­но из тех, кто не ду­ма­ет, из ка­ко­го кар­ма­на до­стать день­ги. Точ­нее – эле­к­трон­ную кар­точ­ку.

– Ви­дел, – су­хо от­ве­тил Иль­яс.

– Мне ка­жет­ся, вас что-то пе­ча­лит, раз вид та­ко­го уди­ви­тель­но­го не­ба не ра­ду­ет вас, – вкрад­чи­во и очень веж­ли­во пред­по­ло­жил муж­чи­на. Но имен­но эта веж­ли­вость раз­дра­жа­ла Иль­я­са. Бо­лее то­го, он из-за неё мог счи­тать се­бя хо­зя­и­ном по­ло­же­ния.

– Вы у каж­до­го га­с­тар­бай­те­ра спра­ши­ва­е­те, как у не­го де­ла? – иро­нич­но по­ин­те­ре­со­вал­ся Иль­яс.

– Нет, ко­неч­но, я ред­ко бы­ваю на ули­це.

– Мно­го ра­бо­та­е­те? Офис-мо­фис?

– Не толь­ко по­это­му, – ук­лон­чи­во от­ве­тил муж­чи­на и вдруг пред­ста­вил­ся и про­тя­нул ру­ку: – Ме­ня зо­вут Илья Сер­ге­е­вич.

– Иль­яс, – он вы­нуж­ден был про­тя­нуть ру­ку в от­вет.

– Ух ты, – уди­вил­ся муж­чи­на, – мы тёз­ки. Про­сто у вас ва­ри­ант араб­ский.

– Ну да… – сам уди­вил­ся Иль­яс, и поз­во­лил се­бе не­мно­го от­та­ять.

– Так в чём же ва­ша про­бле­ма? – уча­ст­ли­во спро­сил Илья Сер­ге­е­вич.

– Ми­ро­вой фи­нан­со­вый кри­зис, – на­чал из­да­ле­ка Иль­яс, но Илья Сер­ге­е­вич не дал ему до­го­во­рить и за­дал дру­гой во­прос.

– Вы очень хо­ро­шо, поч­ти без ак­цен­та го­во­ри­те по-рус­ски. А воз­раст… Ну вы точ­но не в СССР ро­ди­лись.

– Точ­но. Про­сто у ме­ня отец был учи­те­лем рус­ско­го язы­ка. Его Иль­хом зо­вут. Он был очень хо­ро­ший че­ло­век.

– Был?

– Да, он умер.

– Из­ви­ни­те.

– Ни­че­го. Он дав­но умер. Я стар­ший сын, дол­жен за­бо­тить­ся о се­мье, и вот я при­ехал сю­да, а тут слу­чил­ся этот про­кля­тый кри­зис.

– Вам не за­пла­ти­ли и вы­ста­ви­ли на ули­цу в рож­де­ст­вен­скую ночь, – до­гад­ли­во про­дол­жил Илья Сер­ге­е­вич.

– Точ­но.

– М-да… Не по-хри­с­ти­ан­ски…

– Да это во­об­ще не по-ка­ков­ски!.. – дал во­лю воз­му­ще­нию Иль­яс. – Я про­сил де­нег хо­тя бы на би­ле­ты!..

– Вы поз­во­ли­те мне по­мочь вам? – пе­ре­бил его Илья Сер­ге­е­вич.

– Поз­во­лить? – пе­ре­спро­сил Иль­яс. – С че­го бы вам это де­лать? – Он по­смо­т­рел на Илью Сер­ге­е­ви­ча с та­ким не­до­ве­ри­ем, что тот очень сму­тил­ся.

– Бе­да на­ше­го вре­ме­ни в том, что мы уже пе­ре­ста­ли до­ве­рять до­б­ру. Это страш­но. – Пе­чаль­но ска­зал ку­да-то се­бе под но­ги Илья Сер­ге­е­вич. – Мы в до­б­ре ви­дим под­вох! По­след­ние вре­ме­на… Яв­но по­след­ние… Но, – ожи­вил­ся он вдруг, – в рож­де­ст­вен­скую ночь долж­ны про­ис­хо­дить чу­де­са. Долж­но со­вер­шать­ся до­б­ро. По­ни­ма­е­те?

– По­ни­маю, – кри­во ух­мыль­нул­ся Иль­яс, – про­раб так и ска­зал: с Рож­де­ст­вом те­бя, чур­ка…

– Не оби­жай­тесь на не­го. Он про­сто не­да­лё­кий че­ло­век. Вы ведь то­же как-то меж­ду со­бой на­зы­ва­е­те рус­ских?

– Ва­лен­ки… ива­ны… – на­чал вспо­ми­нать Иль­яс. – Кля­ты му­ри­ки! – это хох­лы так го­во­ри­ли, ко­то­рые с на­ми ра­бо­та­ли.

– Ну вот, – об­лег­чён­но вздох­нул Илья Сер­ге­е­вич, – зна­е­те, моя со­сед­ка Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на – очень до­б­рая ста­руш­ка, она при­го­то­ви­ла мне рож­де­ст­вен­ско­го гу­ся, есть не­мно­го ви­на… Са­ма она по­бе­жа­ла на служ­бу в храм.

– А вы? – спро­сил Иль­яс. – Вы не по­ш­ли в храм? У вас же пра­зд­ник… Мы Ису по­чи­та­ем, как про­ро­ка.

– Ес­ли Хри­с­тос уз­на­ет, что я вме­с­то то­го, что­бы пой­ти на служ­бу, по­мо­гал че­ло­ве­ку, Он не оби­дит­ся.

– Да­же ес­ли этот че­ло­век му­суль­ма­нин?

– Че­ло­век – вот глав­ное. Пой­дём­те ко мне, – за­про­с­то пред­ло­жил Илья Сер­ге­е­вич, – че­рез Ин­тер­нет мож­но за­ка­зать вам би­лет на са­мо­лёт…

– Вы что – да­ди­те мне де­нег?

– Ко­неч­но, вы же вер­нё­те, – уди­вил­ся не­до­ве­рию Илья Сер­ге­е­вич, – вы же тёз­ка. Раз­ве не так?

– А-эм… – Иль­я­су вдруг ста­ло стыд­но, он уви­дел это­го по­жи­ло­го стат­но­го муж­чи­ну на­ск­возь. Илья Сер­ге­е­вич рас­по­ла­гал к се­бе без вся­ких объ­яс­не­ний, про­сто по­то­му, что был добр от при­ро­ды. Иль­я­су ста­ло стыд­но, что он от­нёс­ся к не­му с не­до­ве­ри­ем.

– Ка­кое уди­ви­тель­ное, ка­кое глу­бо­кое и ка­кое на­сы­щен­ное се­го­дня не­бо, – Илья Сер­ге­е­вич вос­хи­щён­но шеп­тал, за­про­ки­нув го­ло­ву. – У ан­ге­лов мно­го ра­бо­ты.

– Вы в это ве­ри­те? – Иль­яс то­же об­ра­тил взор к не­бу.

– Ну… У ме­ня да­же вы­бо­ра нет.

– Как это нет?

– Ну… у каж­до­го че­ло­ве­ка есть дан­ный Бо­гом вы­бор: ве­рить или нет. А у ме­ня нет. Я про­сто ве­рю и все.

– Вы что, их ви­де­ли? – гру­ст­но улыб­нул­ся Иль­яс.

– Как вас, – спо­кой­но от­ве­тил Илья Сер­ге­е­вич, – по­ни­маю, – опе­ре­дил он не­до­уме­ние га­с­тар­бай­те­ра, – я вы­гля­жу как су­мас­шед­ший. Очень жаль…

Иль­я­су сно­ва ста­ло стыд­но. Он вспом­нил, что в Фер­га­не его ждёт млад­ший брат и млад­шая се­с­т­ра, ждёт ба­буш­ка, ждёт Чи­на­ра… Млад­шие то­же ве­рят в чу­де­са, от это­го они не­мно­го сча­ст­ли­вее, чем Иль­яс, чем ба­буш­ка, вся жизнь ко­то­рой это толь­ко труд и ни­че­го бо­лее. И вот Иль­яс не смо­жет сде­лать для них ма­лень­кие чу­де­са: хо­тел всем при­вез­ти по­дар­ки. А те­перь сто­ит под хо­лод­ным си­бир­ским не­бом, пя­лит­ся в не­го вме­с­те с до­б­рым, но яв­но су­мас­шед­шим пен­си­о­не­ром, ко­то­ро­го сна­ча­ла при­нял чуть ли не за оли­гар­ха. Стран­ные и раз­ные эти рус­ские. Бы­ли та­ки­ми боль­ши­ми и силь­ны­ми, и что с ни­ми ста­ло? На что они се­бя рас­тра­ти­ли? По­че­му по­ло­ви­на рус­ских про­дол­жа­ют счи­тать се­бя ве­ли­ким на­ро­дом, а дру­гая по­ло­ви­на спи­ва­ет­ся и за­ис­ки­ва­ет пе­ред За­па­дом? Ка­кая по­ло­ви­на по­бе­дит или ос­та­нет­ся? Или, как го­во­рил мул­ла, че­рез ка­кое-то вре­мя рус­ских ос­та­нет­ся столь­ко, что мож­но про­сто бу­дет прий­ти на то ме­с­то, где они бы­ли. Они с на­сто­ро­жен­но­с­тью смо­т­рят на нас, мы – на них. Отец го­во­рил, что ког­да-то у не­го был рус­ский друг, и этот друг был са­мым вер­ным. Но его уби­ли на ули­цах Фер­га­ны… За то, что он был рус­ским. А здесь – на этой ули­це – за­про­с­то мо­гут убить Иль­я­са. Но вот сто­ит по­жи­лой муж­чи­на, и в гла­зах его све­тит­ся до­б­ро. У не­го се­рые гла­за… А у Чи­на­ры – го­лу­бые. Уди­ви­тель­ное со­че­та­ние. Са­ма она брон­зо­вая, во­ло­сы – бар­хат­ная смоль, а гла­за – го­лу­бее не­ба! Мо­жет, где-то в пра­де­дах у Чи­на­ры есть вот та­кой се­ро­гла­зый Илья Сер­ге­е­вич. У не­го, на­вер­ное, в юно­с­ти гла­за то­же бы­ли свет­лее и яр­че, но по­том их за­тя­ну­ло пе­ле­ной про­жи­тых лет. У от­ца бы­ли та­кие же… Уже не ка­рие, а по­хо­жие на пе­ре­сох­шую поч­ву.

– Я вер­ну вам день­ги. Про­ра­бу всё рав­но при­дёт­ся с на­ми рас­счи­ты­вать­ся. У нас всё бы­ло по за­ко­ну. До­го­вор, кар­точ­ка ми­г­ра­ци­он­ная… Хо­ти­те по­смо­т­реть мой па­с­порт?

– За­чем? Что­бы по­ве­рить? – улыб­нул­ся Илья Сер­ге­е­вич. – Не на­до. Мы не в бан­ке.

 

* * *

Квар­ти­ра Ильи Сер­ге­е­ви­ча ока­за­лась ма­лень­кой, но уют­ной. Две ком­на­ты и кух­ня, сте­ны ко­то­рых пре­вра­ще­ны в стел­ла­жи для книг. Тут не нуж­ны не во­до­эмуль­си­он­ка, ни обои – тут со всех сто­рон ко­реш­ки книг. Да­же на кух­не есть книж­ная пол­ка.

– Вы всё это чи­та­ли? – вос­хи­щён­но спро­сил Иль­яс.

– Нет, очень хо­тел бы, но про­сто не ус­пел и уже не ус­пею.

– Отец то­же мно­го чи­тал… На рус­ском… – ша­гая вдоль стел­ла­жей, Иль­яс не­ча­ян­но на­ле­тел на ин­ва­лид­ное крес­ло-ка­тал­ку, ко­то­рое сто­я­ло у кро­ва­ти в спаль­не. – Из­ви­ни­те, за­зе­вал­ся.

– Да ни­че­го страш­но­го. У ме­ня как раз к вам прось­ба. По­мо­же­те?

– ? – об­ра­тил­ся во вни­ма­ние Иль­яс.

– Хо­чу пе­ре­дви­нуть кро­вать к ок­ну. Там хоть и ду­ет, но за­то вид­но не­бо.

– Ко­неч­но, по­мо­гу, – Иль­яс тут же взял­ся с од­ной сто­ро­ны за спин­ку кро­ва­ти. – Ту­да дви­гать?

– Ту­да.

Они бы­с­т­ро и лег­ко пе­ре­ста­ви­ли кро­вать, как про­сил Илья Сер­ге­е­вич.

– Ну, а те­перь нас ждёт гусь, ко­то­ро­го за­пек­ла Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на. Очень до­б­рая у ме­ня со­сед­ка. Очень. Ес­ли б не она, я, на­вер­ное, с го­ло­ду бы умер. При­би­ра­ет, го­то­вит, сти­ра­ет… Как за ре­бён­ком за мной смо­т­рит.

– Моя ба­буш­ка то­же по­мо­га­ет оди­но­ко­му со­се­ду, – до­ба­вил Иль­яс.

– Вре­мя та­кое. Все то­ро­пят­ся. По­жи­лые лю­ди пре­до­став­ле­ны са­ми се­бе.

– У нас не так. Мы ува­жа­ем стар­ших, – твёр­до воз­ра­зил Иль­яс, – а со­се­ду ба­буш­ка по­мо­га­ет не по­то­му, что его де­ти бро­си­ли или ма­ло ему по­мо­га­ют, а по­то­му что ей са­мой так хо­чет­ся.

– Ну и сла­ва бо­гу, – улыб­нул­ся Илья Сер­ге­е­вич. – Вы не­мно­го ви­на вы­пье­те или ис­лам за­пре­ща­ет?

– Не­мно­го мож­но. Но­чью Ал­лах не ви­дит, у ме­ня дру­зья так шу­тят. Они со­вре­мен­ные лю­ди.

– А вы, Иль­яс?

– А я?.. Не знаю… – Иль­яс по-преж­не­му бро­дил вдоль книж­ных стел­ла­жей и всё боль­ше ду­мал об от­це. По­сле его смер­ти кни­ги вы­нес­ли в са­рай. Ста­рые кни­ги с по­жел­тев­ши­ми стра­ни­ца­ми. На ме­с­то книж­ных шка­фов по­ста­ви­ли со­вре­мен­ную ме­бель, но­вень­кую ау­ди­о­ап­па­ра­ту­ру. Удач­ная хал­ту­ра в Моск­ве тог­да под­вер­ну­лась. Стро­и­ли тор­го­вый центр. Да, стран­ная нын­че эко­но­ми­ка, – по­ду­мал Иль­яс, – ма­га­зи­ны стро­им, – а за­во­ды не стро­им. Что бу­дет про­да­вать­ся в ма­га­зи­нах?

Илья Сер­ге­е­вич меж­ду тем вклю­чил ком­пью­тер и стал ис­кать в се­ти за­каз авиа­би­ле­тов.

– А вы кем ра­бо­та­е­те или ра­бо­та­ли? – спро­сил Иль­яс.

– Я пи­сал кни­ги для де­тей.

– Пи­са­тель?

– Ну… мож­но так ска­зать.

– И мно­го на­пи­са­ли?

– Как по­смо­т­реть. Ну… вон… на той пол­ке…

– А по­че­му для де­тей? Де­тей лю­би­те? – Иль­яс раз­вер­нул од­ну из книг, бес­цель­но по­ли­стал.

– Люб­лю. Как же де­тей не лю­бить. Они же ан­ге­лы.

– О! У ме­ня млад­ший брат та­кой ан­гел, – ус­мех­нул­ся Иль­яс, – шай­тан, а не ан­гел. Толь­ко и ус­пе­ваю его из не­при­ят­но­с­тей вся­ких вы­та­с­ки­вать. – Он по­до­шёл к сто­лу, за ко­то­рым си­дел Илья Сер­ге­е­вич, и уви­дел фо­то­гра­фию в рам­ке: мо­ло­дой Илья Сер­ге­е­вич с кра­си­вой жен­щи­ной и дву­мя маль­чи­ка­ми. Ско­рее все­го, по­год­ка­ми. У жен­щи­ны бы­ли го­лу­бые гла­за, как у Чи­на­ры. Не го­лу­бые да­же, а поч­ти би­рю­зо­вые. Но жен­щи­на бы­ла блон­дин­кой.

– Это ва­ша се­мья?

– Да.

– Они ку­да-то уе­ха­ли.

– Да. – Илья Сер­ге­е­вич не­от­рыв­но смо­т­рел на эк­ран но­ут­бу­ка.

– На нём пи­ше­те?

– Ага, ес­ли Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на не про­тив.

– Как не про­тив? – уди­вил­ся Иль­яс.

– Она за мо­им ре­жи­мом сле­дит. Что­бы не пе­ре­ра­бо­тал.

– А-а-а…

– Ну вот, би­лет на­за­в­т­ра, до Таш­кен­та. До Фер­га­ны от нас не ле­та­ют.

– Ни­че­го, там я до­бе­русь. – Иль­яс сто­ял ря­дом, по­ку­сы­вая ниж­нюю гу­бу в не­ре­ши­тель­но­с­ти, ему хо­те­лось ска­зать что-ни­будь очень тёп­лое Илье Сер­ге­е­ви­чу, но он не на­хо­дил слов, да и не ре­шал­ся.

– А сей­час – за стол! Пол­ночь ско­ро, пра­зд­ник. Сей­час нач­нут за­пу­с­кать фей­ер­вер­ки. Те, ко­то­рые от Но­во­го Го­да ос­та­лись. Глу­по у нас в стра­не по­лу­ча­ет­ся. Рож­де­ст­во по­сле Но­во­го Го­да…

– Илья Сер­ге­е­вич, – на­ко­нец-то ре­шил­ся Иль­яс, – я обя­за­тель­но вер­ну вам все день­ги. Мо­жет, не сра­зу, но обя­за­тель­но вер­ну. Вы хо­ро­ший че­ло­век. Та­ких сей­час не бы­ва­ет. Мой отец был та­ким…

– Это са­мые луч­шие сло­ва, ко­то­рые ты мог ска­зать мне, – Илья Сер­ге­е­вич опу­с­тил взгляд, по­то­му что на гла­за у не­го на­вер­ну­лись слё­зы.

– Я вер­ну. Прав­да.

– Я знаю. Пой­дём за стол. Ду­маю, те­бе луч­ше при­ехать сю­да уже в ап­ре­ле. Кри­зис-то на­ду­ман­ный. Всё уля­жет­ся. Вес­ной ра­бо­ты бу­дет боль­ше.

– Я так и по­ступ­лю. Вы хоть и су­мас­шед­ший, но му­д­рый, – улыб­нул­ся Иль­яс, – про­сти­те…

– Да ни­че­го.

– Я про­сто ду­маю… Вот как на вас со сто­ро­ны по­смо­т­рят. По­до­б­рал ка­ко­го-то пер­во­го встреч­но­го на ули­це, не­рус­ско­го, да ещё дал ему ку­чу де­нег на би­ле­ты…

– Ах! Чуть не за­был! – спо­хва­тил­ся Илья Сер­ге­е­вич. – Вот, – он взял с пол­ки кни­гу и вы­нул кон­верт, ко­то­рый ле­жал меж­ду книг. – Те­бе нуж­ны бу­дут по­дар­ки тво­им близ­ким… – И то­роп­ли­во уп­ре­дил не­до­уме­ние, от ко­то­ро­го Иль­яс по­те­рял дар ре­чи: – Бе­ри-бе­ри. Здесь не так мно­го. Го­но­рар за по­след­нюю кни­гу. Те­бе сей­час нуж­нее. У ме­ня ещё пен­сия. И Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на. Бе­ри же…

– Что ска­жут ва­ши близ­кие?.. – Иль­яс по­ко­сил­ся на фо­то­гра­фию.

– Ни­че­го не ска­жут. Точ­но.

– Хра­ни вас Ал­лах! – те­перь уже на гла­за Иль­я­са вы­сту­пи­ли слё­зы.

– И те­бя хра­ни Бог, – улыб­нул­ся Илья Сер­ге­е­вич. – Пой­дём, ес­ли мы сей­час не съе­дим гу­ся, Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на бу­дет ме­ня с са­мо­го ут­ра ру­гать. Там ещё и пю­ре… А ви­но у ме­ня крым­ское. На­сто­я­щее. Ка­бер­не. «Мас­сан­д­ра». Дру­зья при­сла­ли.

Они про­си­де­ли до са­мо­го ут­ра. За­пе­чён­ный гусь с зо­ло­ти­с­той ко­роч­кой, пю­ре, зе­лень и крас­ное ви­но окон­ча­тель­но рас­по­ло­жи­ли их друг к дру­гу. Иль­яс рас­ска­зал о сво­ей се­мье, о Чи­на­ре. О том, что они меч­та­ют по­же­нить­ся, но нуж­но за­ра­бо­тать де­сять ты­сяч дол­ла­ров на свадь­бу. Мень­ше не по­лу­чит­ся. Нет, ка­лым те­перь уже пе­ре­жи­ток. Ка­лым, мо­жет быть, у бо­га­тых. Про­стые лю­ди хо­тят сча­с­тья сво­им де­тям, и, так же как в Рос­сии, ро­ди­те­ли же­ни­ха и не­ве­с­ты скла­ды­ва­ют­ся на сва­деб­ные рас­хо­ды. Но свадь­ба обя­за­тель­но долж­на быть пыш­ной. Шум­ной. Гос­тей долж­но быть мно­го. И долж­ны быть важ­ные, име­ни­тые гос­ти. А Чи­на­ра… Она та­кая строй­ная и не­мно­го вы­со­кая. Как не­мно­го вы­со­кая? Ну… не­мно­го вы­ше, чем при­ня­то. Кем при­ня­то? От­ку­да стан­дар­ты? Ну, на За­па­де она бы­ла бы топ-мо­де­лью, а на вос­то­ке на­до быть чуть мень­ше… Чуть-чуть… Мо­жет, по­это­му на неё ещё ни­ка­кой оли­гарх-бай глаз не по­ло­жил…

Илья Сер­ге­е­вич в ос­нов­ном слу­шал, спра­ши­вал и за­да­вал та­кие во­про­сы, что Иль­я­су са­мо­му бы­ло ин­те­рес­но на них от­ве­чать. И ког­да Иль­яс хо­тел за­дать ка­кой-ни­будь свой во­прос, хо­зя­ин до­ма опе­ре­жал его на до­лю се­кун­ды, и при­хо­ди­лось ус­ту­пать стар­ше­му. По­сле се­мей­ных ис­то­рий Иль­яс рас­ска­зы­вал о древ­нем Са­мар­кан­де, Ко­кан­де, об Улуг­бе­ке и его де­де – хро­мом Ти­му­ре. О том, ка­кой кра­си­вый ве­сен­ний пра­зд­ник На­вруз… За бе­се­дой они да­же не за­ме­ти­ли, как про­ле­те­ло вре­мя, и ког­да за­зво­нил те­ле­фон (дис­пет­чер со­об­щи­ла, что так­си ждёт у подъ­ез­да), они с удив­ле­ни­ем за­ме­ти­ли, что за ок­ном ог­ром­ны­ми хло­пь­я­ми ле­тит снег. Весь мир уди­ви­тель­но об­но­вил­ся.

– Рус­ская зи­ма, на­сто­я­щая, пу­ши­с­тая… Я в Ев­ро­пе ра­бо­тал, там нет та­кой, да­же ес­ли есть снег, – ска­зал Иль­яс.

– Да, – со­гла­сил­ся Илья Сер­ге­е­вич.

– Вы мне за­бы­ли дать свой мо­биль­ный те­ле­фон.

– Ах да, – сму­щён­но спо­хва­тил­ся Илья Сер­ге­е­вич, как буд­то и не со­би­рал­ся это­го де­лать.

Он черк­нул на блок­нот­ном ли­с­те ци­ф­ры, имя, и про­тя­нул его Иь­я­су.

– Ес­ли дол­го не бу­ду от­ве­чать, зна­чит – в боль­ни­це, – по­яс­нил он.

– Я всё рав­но при­еду и от­дам долг. А они, – Иль­яс не­о­пре­де­лён­но кив­нул за ок­но, – от­да­дут мне. Я пол­го­да не за «до­ши­рак» ра­бо­тал.

Ког­да Иль­яс вы­шел из подъ­ез­да на ули­цу, он ог­ля­нул­ся, на­де­ясь, что его но­вый стар­ший то­ва­рищ смо­т­рит в ок­но. Но за стек­лом ни­ко­го не бы­ло. Он глу­бо­ко вздох­нул уди­ви­тель­но све­жий воз­дух и по­смо­т­рел на не­бо, от­ку­да па­да­ли вче­раш­ние звёз­ды. Ми­ри­а­ды звёзд. Ему нуж­но бы­ло ска­зать не­сколь­ко слов не­бу, и он ска­зал, спе­ци­аль­но ло­мая рус­ский язык ак­цен­том:

– Па­па, ка­кой те­бе боль­шой рах­мат за то, что ты за­став­лял ме­ня учить рус­ский. Ка­кой рах­мат, те­бе, отец! При­ни­май гос­тя луч­ше, чем соб­ст­вен­но­го от­ца… – при­шла в го­ло­ву по­сло­ви­ца. – Нет, так не бы­ва­ет, – он ещё раз ог­ля­нул­ся на ок­на Ильи Сер­ге­е­ви­ча. – По­ка есть ра­зум, уз­на­вай лю­дей… – вспом­нил он вслух ещё од­ну древ­нюю по­сло­ви­цу, – и сел в так­си, за ру­лём ко­то­ро­го ока­зал­ся его зем­ляк.

– На таш­кент­ский то­ро­пишь­ся? – спро­сил так­сист.

– Ува­жа­ешь язык, ува­жа­ешь на­род, – от­ве­тил вдруг от­цов­ской по­сло­ви­цей Иль­яс, от­че­го зем­ляк на­сто­ро­жен­но на не­го по­ко­сил­ся, но по­том бы­с­т­ро пе­ре­вёл в по­нят­ное для се­бя рус­ло:

– У рус­ской де­воч­ки Рож­де­ст­во пра­зд­но­вал?

Иль­яс не стал ему от­ве­чать. Спро­сил, сколь­ко сто­ит так­си до аэ­ро­пор­та. Зем­ляк с ши­ро­кой улыб­кой на­звал двой­ную це­ну… Как бра­ту, ска­зал он.

 

* * *

В этот го­род Иль­яс вер­нул­ся, как и го­во­рил ему Илья Сер­ге­е­вич, в ап­ре­ле. Да­же не по­то­му, что так он по­со­ве­то­вал, а по­то­му, что так сло­жи­лось. Поч­ти че­ты­ре ме­ся­ца он изо дня в день зво­нил сво­е­му стар­ше­му то­ва­ри­щу из да­лё­кой Си­би­ри, но те­ле­фон был от­клю­чён. А по­том по­зво­нил тот са­мый про­раб, из­ви­нил­ся за гру­бость в рож­де­ст­вен­ский ве­чер, со­слал­ся на то, что и сам тог­да ос­тал­ся без зар­пла­ты, но те­перь обе­щал, что по­сте­пен­но всё вы­пла­тят, а бри­га­ду на­до со­брать сно­ва. До­ку­мен­ты для до­го­во­ров он уже го­то­вит. «Ты же ма­с­тер, Иль­яс», – ува­жи­тель­но ска­зал про­раб в кон­це раз­го­во­ра.

Ког­да Иль­яс спу­с­тил­ся по тра­пу на лёт­ное по­ле, он сно­ва уви­дел снег. Сне­жин­ки ле­те­ли ог­ром­ны­ми хло­пь­я­ми, слов­но вы­ре­зан­ные из сал­фе­ток, и па­да­ли плаш­мя на го­лые бе­тон­ные пли­ты. Бы­ло про­моз­г­ло и зяб­ко, от­че­го ка­за­лось, что сей­час да­же по си­бир­ским мер­кам не ап­рель, а но­ябрь. А до­ма уже от­цвёл урюк… По внеш­ним при­зна­кам Иль­яс за­ме­тил, что го­род уже ус­пел от­та­ять по­сле дол­гой зи­мы, но вот она вер­ну­лась сно­ва, буд­то что-то за­бы­ла. «Как они здесь жи­вут?» – спро­сил он сам се­бя, од­но­вре­мен­но за­да­ва­ясь во­про­сом о том, что нуж­но по­обе­щать Аб­ду­ра­и­мо­ву Иль­я­су, да­бы он со­гла­сил­ся про­ве­с­ти ос­та­ток сво­их дней в Си­би­ри. Он со­гла­сил­ся бы пе­ре­ехать сю­да лишь по од­ной при­чи­не: ес­ли б здесь жи­ла Чи­на­ра. «Чи­на­ра – вос­точ­ный пла­тан, – вспом­нил, как над име­нем его лю­би­мой за­ду­мал­ся в ту ночь Илья Сер­ге­е­вич, – Это де­ре­во в Древ­нем Егип­те счи­та­лось во­пло­ще­ни­ем бо­ги­ни не­ба Нут». «Кра­си­вая бо­ги­ня?» – спро­сил тог­да Иль­яс. «Как не­бо», – улыб­нул­ся Илья Сер­ге­е­вич. «У неё зо­ло­ти­с­тые во­ло­сы, не­мно­го вьют­ся… толь­ко гла­за го­лу­бые», – со­об­щил Иль­яс. «Не­бо в зо­ло­той оп­ра­ве», – тут же на­шёл­ся пи­са­тель. Иль­яс так и ска­зал Чи­на­ре при встре­че: ты моё не­бо в зо­ло­той оп­ра­ве… Ей очень по­нра­ви­лось. «Ты не на­чал пи­сать сти­хи?»

И те­перь, вспо­ми­ная ноч­ной раз­го­вор, Иль­яс по­чув­ст­во­вал, как в ду­ше у не­го что-то дрог­ну­ло, ему за­хо­те­лось сде­лать что-то до­б­рое и зна­чи­мое для Ильи Сер­ге­е­ви­ча. Он под­хва­тил сум­ку и ри­нул­ся на сто­ян­ку так­си. Поч­ти не уди­вил­ся, что ока­зал­ся в той же ма­ши­не, что в ян­ва­ре вез­ла его в аэ­ро­порт. Зем­ляк не вспом­нил его, по­то­му по­втор­но дал ви­зит­ку с те­ле­фо­ном (ес­ли вдруг по­на­до­бит­ся так­си) и рас­ска­зал ме­ст­ные но­во­сти.

У подъ­ез­да Иль­яс ос­та­но­вил­ся, по­смо­т­рел в ок­на. Они по­ка­за­лись ему се­ры­ми и без­жиз­нен­ны­ми. Ка­кое-то не­до­б­рое пред­чув­ст­вие скольз­ну­ло в ду­шу. По­том он дол­го и на­стой­чи­во зво­нил в дверь, но ни­кто не от­кры­вал. Уже со­брал­ся бы­ло ухо­дить, как при­от­кры­лась дверь на­про­тив, и в про­ёме по­ка­за­лось на­сто­ро­жен­ное ли­цо ста­руш­ки.

– Че­го шу­мишь? Ви­дишь, не­ту там ни­ко­го…

– Не ви­жу. Дверь ведь не от­кры­ва­ют. А вы – Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на, – до­га­дал­ся Иль­яс.

– От­ку­да зна­ешь?

– Мне Илья Сер­ге­е­вич про вас рас­ска­зы­вал, а гу­ся вы го­то­ви­те за­ме­ча­тель­но.

– Гу­ся? Ка­ко­го гу­ся? – под­прыг­ну­ли се­дые бро­ви.

– Мы на Рож­де­ст­во с ним ели. Он в храм из-за ме­ня не по­пал.

– В храм?

– Да, он по­мог мне очень. Мне на­до ему долг от­дать.

– В Рож­де­ст­во, го­во­ришь, – при­щу­ри­ла ста­руш­ка бе­лё­сые гла­за, ста­ра­ясь вни­ма­тель­нее рас­смо­т­реть гос­тя. – Где он те­бя на­шёл-то?

– На ули­це, в двух квар­та­лах от­сю­да. Мы на не­бо смо­т­ре­ли. Вме­с­те… А по­том мы ещё кро­вать дви­га­ли…

– Кро­вать! Ой, Гос­по­ди! Сколь­ко же он ме­ня, ду­ру ста­рую, про­сил… Не­бо хо­тел ви­деть. На не­бо, го­во­ришь, смо­т­ре­ли… очень это на не­го по­хо­же. А во что он был одет?

– Тём­ное та­кое длин­ное паль­то. Шарф бе­лый. И бо­тин­ки ла­ко­вые.

– Ух! – всплес­ну­ла от­че­го-то ру­ка­ми Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на, а по­том за­кры­ла ли­цо ла­до­ня­ми и за­пла­ка­ла.

Иль­яс те­перь окон­ча­тель­но по­чув­ст­во­вал бе­ду и по­мрач­нел. Он не ре­шал­ся ни­че­го го­во­рить, про­сто сто­ял и ждал.

– Пой­дём-ка, – поз­ва­ла ста­руш­ка за со­бой в свою квар­ти­ру. – Как хоть те­бя зо­вут-то?

– Иль­яс. Я тёз­ка Ильи Сер­ге­е­ви­ча.

– За­хо­ди-ко, Иль­яс. За­хо­ди. На кух­ню пой­дём, чай бу­дешь?

– Зе­лё­ный, ес­ли мож­но.

– Я и са­ма зе­лё­ный ува­жаю. И Илья Сер­ге­е­вич лю­бил.

– По­че­му лю­бил?

– Ты это… ты са­дись… са­дись…

По ще­кам Ва­лен­ти­ны Пе­т­ров­ны те­перь уже бе­зо­с­та­но­воч­но тек­ли слё­зы. Она и не пы­та­лась их скры­вать. Дро­жа­щей ру­кой за­жг­ла кон­фор­ку, по­ста­ви­ла чай­ник. Се­ла на­про­тив.

– Иль­яс, по­слу­шай, со­сед мой умер в рож­де­ст­вен­скую ночь.

– Ког­да я уе­хал? – ис­пу­гал­ся Иль­яс.

– Тут не всё про­сто… Тут чу­до, по­ни­ма­ешь?

– По­ни­маю, он мне про это чу­до всю ночь твер­дил. Го­во­рил, в рож­де­ст­вен­скую ночь долж­ны быть чу­де­са.

– Гос­по­ди!.. – сно­ва всхлип­ну­ла Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на. – Всем со­се­дям я го­во­ри­ла, что он, как пра­вед­ный Иов. Он ведь не хо­дя­чий был, по­ни­ма­ешь?

– Как не хо­дя­чий?

– Да так, ещё по­сле ава­рии в вось­ми­де­ся­том! У не­го вся се­мья тог­да по­гиб­ла, а он вы­жил. Вот толь­ко не­хо­дя­чим ос­тал­ся.

– Это… на фо­то­гра­фии?.. Се­мья?..

– Зна­чит, ты точ­но у не­го был, раз фо­то­гра­фию ви­дел.

– Кра­си­вая бе­ло­ку­рая жен­щи­на и два маль­чи­ка. И он – мо­ло­дой ещё.

– Олень­ка, Са­ша и Во­ло­дя… Я их всех зна­ла. Илья Сер­ге­е­вич по­то­му дет­ские кни­ги и пи­сал, что как бы для сы­но­вей. По­ни­ма­ешь?

– По­ни­маю, – у Иль­я­са в гор­ле сто­ял ко­мок. Та­кой боль­шой и та­кой уг­ло­ва­тый, что про­гло­тить его бы­ло не­воз­мож­но. Он про­тал­ки­вал сло­ва еле-еле, где-то по са­мо­му краю: – Но ведь он при­шёл ту­да сам… Мы ви­де­ли, как упа­ли две звез­ды…

– Да ве­рю я те­бе. Не по­ве­ри­ла бы, ни­ког­да бы к се­бе не пу­с­ти­ла. Ты как про кро­вать ска­зал, сра­зу всё по­ня­ла. Мы же ут­ром, ког­да при­шли его про­ве­дать, с пра­зд­ни­ком по­з­д­ра­вить, он и ле­жал на кро­ва­ти. Дол­го га­да­ли, кто же пе­ре­дви­нул-то. Я-то бо­я­лась, что ду­ет от ок­на. На пла­с­ти­ко­вые всё де­нег не хва­та­ло. Ра­мы ста­рые, де­ре­вян­ные, ве­тер гу­ля­ет, а ему про­сту­дить­ся – лег­ко. По­ни­ма­ешь?

– По­ни­маю.

– А он всё про­сил. Ви­деть, го­во­рит, хо­чу, Пе­т­ров­на, не­бо… А я ду­ра ста­рая!

– Он мне де­нег дал. На до­ро­гу… На по­дар­ки…

– Это он, я знаю, – шеп­та­ла сквозь слё­зы Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на, – он и мо­е­му сы­ну на ма­ши­ну дал. Про­сто так. По­хо­ро­ни­те, го­во­рит, толь­ко ря­дом с мо­и­ми, зем­лю я вы­ку­пил. А так, мол, за­чем мне день­ги. По­ни­ма­ешь?

– По­ни­маю, – сно­ва по­вто­рял Иль­яс, но ни­че­го не по­ни­мал, кро­ме од­но­го – ему по­че­му-то хо­те­лось пла­кать вме­с­те с этой ста­руш­кой.

– А паль­то-то… Он тог­да в нём и ехал. Го­ло­лёд был. Из боль­ни­цы его в этом паль­то при­вез­ли… В бо­тин­ках этих ла­ко­вых. И он ска­зал мне: убе­ри это всё. Вы­бро­си. А я не вы­бро­си­ла! – Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на за­се­ме­ни­ла к шка­фу в при­хо­жей и до­ста­ла от­ту­да зна­ко­мое паль­то: – Бе­рег­ла! Наф­та­лин, хим­чи­ст­ка, гла­ди­ла… Под по­ли­эти­ле­ном оно ви­се­ло. Ты не мог это­го знать. По­ни­ма­ешь?

– Нет, – на­ко­нец-то ска­зал Иль­яс и за­пла­кал. Он до­стал из кар­ма­на тот са­мый кон­верт. – Вот, день­ги. Я дол­жен ему от­дать. А это, – он до­стал из боль­шой спор­тив­ной сум­ки ог­ром­ный бу­кет крас­ных роз, – для его же­ны. А тут ещё зе­лень, му­миё при­вёз, по­дар­ки… Я дол­жен ему от­дать! Я обе­щал! Ес­ли это был не он, то – кто? Ан­гел, что ли? Он мне всё вре­мя го­во­рил, по­вто­рял – у ан­ге­лов в рож­де­ст­вен­скую ночь мно­го ра­бо­ты. Рас­ска­зы­вал, как ан­ге­лы при­шли не к ца­рям, а к про­стым па­с­ту­хам, по­то­му что у тех не бы­ло гор­ды­ни… По­то­му что это ра­дость для всех, а не для силь­ных ми­ра се­го.

– А он и жил, как ан­гел, – Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на вдруг ус­по­ко­и­лась, толь­ко го­во­рить ста­ла ти­хо и сми­рен­но, – уди­ви­тель­ной до­б­ро­ты был че­ло­век. Ему с каж­дым днём де­ла­лось ху­же, а он ста­но­вил­ся до­б­рее. Дру­гие так обо­злят­ся – по­че­му так со мной, за что? А Илья Сер­ге­е­вич толь­ко до­б­рее ста­но­вил­ся. Рас­ст­ра­и­вал­ся лишь по­след­нюю не­де­лю: ре­бя­тиш­ки дво­ро­вые ко­ля­до­ва­ли, а он на ко­ля­с­ке не все­гда ус­пе­вал две­ри от­крыть, что­бы кон­фет им дать… И кни­жек… Гусь-то прав­да по­нра­вил­ся? – спро­си­ла она вдруг как о чём-то очень важ­ном.

– Очень!

– А я пе­ре­жи­ва­ла. В хра­ме стою, ду­маю, как он там один…

– Вы мне мо­ги­лу по­ка­же­те. На­до цве­ты увез­ти. Я так­си за­ка­жу.

– Да по­ка­жу, ми­лый, по­ка­жу…

– Мо­жет, он в по­след­нюю ночь встал?

– Вра­чи ска­за­ли, что ещё до по­лу­но­чи серд­це ос­та­но­ви­лось. Он ле­жал с от­кры­ты­ми гла­за­ми и смо­т­рел в не­бо. И те­ле­ви­зор вклю­чён­ный был за спи­ной…

– Не, те­ле­ви­зор мы да­же не вклю­ча­ли. Раз­го­ва­ри­ва­ли. Дол­го раз­го­ва­ри­ва­ли.

– Ви­дишь, не всё сов­па­да­ет…

– Всё. Сов­па­да­ет всё. По­то­му что та­ко­го че­ло­ве­ка боль­ше нет.

– Это точ­но, – пе­чаль­но со­гла­си­лась Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на. – А ещё го­во­рят – чу­дес не бы­ва­ет. Он ве­рил.

– Он ска­зал, что у не­го вы­бо­ра нет. Толь­ко ве­рить.

– И те­бе ска­зал?

– Ска­зал... Он го­во­рил, что лю­бовь это чу­до. Что рож­де­ние де­тей – это чу­до. Что моя де­вуш­ка по­хо­жа на бо­ги­ню не­ба… По­этич­но так ска­зал. Её Чи­на­ра зо­вут…

– Чи­на­ра? – встре­пе­ну­лась ста­руш­ка.

Ва­лен­ти­на Пе­т­ров­на бы­с­т­ро вста­ла и на­пра­ви­лась в ком­на­ту, от­ту­да вер­ну­лась с кни­гой, ко­то­рую от­кры­ла на пер­вой стра­ни­це, где от ру­ки был ав­то­граф.

– Вот, а я тут га­да­ла, ко­му это. Ду­ма­ла, де­ре­ву, что ли, под­пи­сал?

– Я хо­тел по­про­сить у не­го кни­гу на па­мять… По­стес­нял­ся…

– Зна­чит, это те­бе, – улыб­ну­лась она сквозь слё­зы. – В ру­ках у не­го бы­ла.

«Чи­на­ре и её де­тям. До­тя­нуть­ся до рус­ско­го не­ба», – про­чи­тал Иль­яс.  

Сергей КОЗЛОВ,
г. ХАНТЫ-МАНСИЙСК