Архив : №18-19. 13.05.2011

Закончил бы цирковое училище – стал бы Петросяном!

 Щас я тебе как дам – будешь у меня иметь!

 

«Я не писатель. Я – артист, импровизирующий на бумаге», – в очередной раз повторяет Роман Карцев. Даже учитывая, что в свет вышла уже вторая его книга «Приснился мне Чаплин…». Презентация книги прошла в уютном зале «Библио-Глобуса», народный артист России встретился с читателями, почитал самые интересные рассказы из новой книги и ответил на наши вопросы.

 

– По­че­му вы ре­ши­ли на­пи­сать эту кни­гу?

– Идея при­над­ле­жит Ва­ле­рию Ха­и­ту, он был ка­пи­та­ном ко­ман­ды КВН, прав­да, сей­час бо­лее из­ве­с­тен по ки­но. И он ре­шил из­дать се­рию книг но­во­го одес­ско­го юмо­ра – я не знаю, но­вый он или ста­рый. Сам я одес­ский, очень мно­го в этой кни­ге об Одес­се – ни­че­го не при­ду­мы­вал, так, не­множ­ко фан­та­зи­ро­вал. Тем бо­лее что я не пи­са­тель. Вы зна­е­те, ка­кой из ме­ня пи­са­тель – пи­сать при жи­вом Жва­нец­ком про­сто жут­кое на­халь­ст­во. Он мне до сих пор мо­е­го пи­са­тель­ст­ва не мо­жет про­стить: «Тре­тью кни­гу на­пи­шешь – я по­ве­шусь!»

У ме­ня пер­вая кни­га уже бы­ла, на­зы­ва­лась «Ма­лой, Су­хой и Пи­са­тель» – кни­га вос­по­ми­на­ний, но не ав­то­био­гра­фия. Ма­лой – это, как по­ни­ма­е­те – я, во мне бы­ло 47 ки­ло­грамм ве­са, Су­хой – Ви­тя Иль­чен­ко, по­то­му что очень ху­дой был, а Пи­са­тель – Жва­нец­кий. Кни­гу я эту на­чал пи­сать со­вер­шен­но слу­чай­но. А все ве­ли­кие ве­щи на­чи­на­ют­ся слу­чай­но.

Ког­да Ви­тя от нас ушёл в 1992 го­ду, поч­ти 20 лет на­зад, у нас уже бы­ли про­да­ны би­ле­ты на кон­цер­ты в Аме­ри­ке, Гер­ма­нии и Ав­ст­ра­лии, и я по­ехал один. Пред­став­ля­е­те, как я се­бя чув­ст­во­вал? Мы с ним 30 лет бы­ли вме­с­те поч­ти каж­дый день. И я, ког­да ле­тел об­рат­но, 16 ча­сов из Май­я­ми, де­воч­ки по­са­ди­ли ме­ня в биз­нес-класс, где ни­ко­го не бы­ло. И я вдруг по­чув­ст­во­вал, что я со­вер­шен­но один – ни­ко­го ря­дом не бы­ло – ни Ви­ти, ни да­же дру­гих пас­са­жи­ров. Это бы­ло ужас­ное со­сто­я­ние, и я по­про­сил руч­ку, бу­ма­гу, и 16 ча­сов я пи­сал. Я не ел, не пил – пи­сал и пи­сал. Хо­тя рань­ше ни­че­го кро­ме школь­ных со­чи­не­ний не пи­сал. И сна­ча­ла по­лу­чи­лась по­весть «Ви­тя» – как мы с ним встре­ти­лись, как мы с ним жи­ли, как ра­бо­та­ли. Там мно­го че­го смеш­но­го, мно­го из на­шей жиз­ни, как мы к Рай­ки­ну по­па­ли, как мы с ним ра­бо­та­ли, как Ми­ша Жва­нец­кий и Ми­ла Гвоз­ди­ко­ва – нас бы­ло че­ты­ре одес­си­та в те­а­т­ре у Рай­ки­на. Прав­да, Ви­тя был не одес­сит, он был из Бо­ри­сог­леб­ска, это под Во­ро­не­жем, но он же­нил­ся в Одес­се по­сле ин­сти­ту­та и так впи­тал в се­бя этот одес­ский юмор, ли­те­ра­ту­ру, и сам го­род он знал луч­ше ме­ня – где что на­хо­дит­ся, и Моск­ву он по­том знал луч­ше лю­бо­го так­си­с­та – та­кой был склад ума у не­го. Он за­кон­чил с от­ли­чи­ем Ин­сти­тут ин­же­не­ров мор­ско­го фло­та, это са­мый зна­ме­ни­тый ин­сти­тут Одес­сы (се­го­дня Одес­ский на­ци­о­наль­ный мор­ской уни­вер­си­тет. – Прим. ред.). А по­том он за­кон­чил ГИ­ТИС. То­же с от­ли­чи­ем. Ес­ли бы он по­пал в ка­кой-ни­будь дру­гой ин­сти­тут, он бы и его за­кон­чил с от­ли­чи­ем – та­кой ум­ный и та­лант­ли­вый был че­ло­век.

А судь­ба нас све­ла со­вер­шен­но слу­чай­но. Я был уже у Рай­ки­на не­сколь­ко ме­ся­цев, при­ехал в от­пуск в Одес­су уже бу­ду­чи ак­тё­ром те­а­т­ра. И со­вер­шен­но слу­чай­но мы встре­ти­лись на уг­лу Лан­же­ро­нов­ской ули­цы. Вот се­кун­да – и я бы про­шёл рань­ше, или он про­шёл бы рань­ше, и ни­ког­да бы мы не уви­де­лись. Я ино­гда об этом ду­маю – с ума мож­но сой­ти, как судь­ба нас столк­ну­ла. Мы раз­го­во­ри­лись, я при­вёл его к Рай­ки­ну, по­том кра­са­ви­ца Ми­ла Гвоз­ди­ко­ва по­яви­лась и Ми­ша Жва­нец­кий. Так что нам бы­ло ве­се­ло.

– А ка­ко­ва даль­ней­шая судь­ба по­ве­с­ти «Ви­тя»?

– Она по­па­ла в из­да­тель­ст­во «Ва­г­ри­ус», они ска­за­ли, что у ме­ня не­пло­хо по­лу­ча­ет­ся, и ме­ня по­про­си­ли на­пи­сать о Рай­ки­не, о Жва­нец­ком. И по­лу­чи­лась кни­га «Ма­лой, Су­хой и Пи­са­тель», как я уже го­во­рил – это на­ши клич­ки. И вот втро­ём мы об­ра­зо­ва­ли те­атр ми­ни­а­тюр – ав­то­ра и двух ак­тё­ров. И уже 50 лет мы со Жва­нец­ким, я ду­маю, это ре­корд. Не ду­маю, что есть кто-то ещё, кто бы ис­пол­нял ве­щи Жва­нец­ко­го в те­че­ние 50 лет. А по­том так слу­чи­лось, что Ми­ша сам стал боль­ше вы­сту­пать, сам се­бе пи­сать, ми­ни­а­тю­ры он уже не пи­сал, и пи­сать стал я сам. И зна­е­те, у ме­ня очень не­пло­хо по­лу­ча­ет­ся, есть ве­щи про­сто ге­ни­аль­ные! Я не шу­чу, я знаю. Я же чи­тал Че­хо­ва! Он луч­ше, ко­неч­но.

– Бу­де­те от­ме­чать в этом го­ду 100 лет со дня рож­де­ния Ар­ка­дия Рай­ки­на?

– Да, бу­дем гу­лять в Ле­нин­гра­де и в Моск­ве. Ар­ка­дий Иса­а­ко­вич дал нам всё. Я в 1961 го­ду по­сту­пал в Цир­ко­вое учи­ли­ще, от­ку­да вы­шли Пе­т­ро­сян, Ха­за­нов – тог­да это бы­ло един­ст­вен­ное ме­с­то, где мож­но бы­ло по­лу­чить ка­кое-то эс­т­рад­ное об­ра­зо­ва­ние. Я ту­да по­сту­пил, а по­том не по­сту­пил – то есть ме­ня сна­ча­ла вне­сли в спи­с­ки, а по­том вы­черк­ну­ли. Ме­ня и Ка­план. У неё жут­кая фа­ми­лия, ко­неч­но, а у ме­ня ещё ху­же. Тог­да мне очень по­вез­ло, с тех пор я стал в судь­бу ве­рить – она ме­ня ве­дёт. Пред­ставь­те, что бы бы­ло, ес­ли бы я за­кон­чил Цир­ко­вое учи­ли­ще – стал бы в луч­шем слу­чае Пе­т­ро­ся­ном.

А тут – те­атр об­ра­зо­вал. Это же на­сто­я­щий те­атр, а не ка­кая-ни­будь там эс­т­ра­да. Мы все­гда де­ла­ли спек­так­ли, а не но­ме­ра. Хо­тя се­го­дня я уже не так люб­лю те­атр, не так ча­с­то хо­жу на спек­так­ли – не хо­чу пор­тить вкус, ко­то­рый у ме­ня был и ос­тал­ся. Мне нра­вит­ся тот те­атр – То­в­сто­но­го­ва. Там каж­дый ак­тёр был пер­во­класс­ным! Каж­дый ак­тёр – те­атр! Я там ви­дел Смок­ту­нов­ско­го, Бо­ри­со­ва, Ле­бе­де­ва. Мы вос­пи­та­ны на те­а­т­ре и с эс­т­рад­ны­ми ар­ти­с­та­ми да­же ни­ког­да не дру­жи­ли. Мы их ува­жа­ем, но мы все­гда бы­ли бли­же к те­а­т­ру. И сей­час да­же, ког­да я иг­раю ка­кую-ни­будь ми­ни­а­тю­ру, ста­ра­юсь, чтоб был ка­кой-то ри­су­нок спек­так­ля.

– По­че­му имя Чап­ли­на вы вы­нес­ли в за­гла­вие но­вой кни­ги?

– Кни­га на­зы­ва­ет­ся «При­снил­ся мне Чап­лин…» – по од­но­му, на­вер­ное, са­мо­му удач­но­му рас­ска­зу. Это был ре­аль­ный слу­чай, мне дей­ст­ви­тель­но при­снил­ся Чап­лин. Хо­тя из­на­чаль­но кни­га на­зы­ва­лась «Ро­дил­ся я в Одес­се». Я по­мню Одес­су по­сле вой­ны 1947 го­да, мы с ма­мой вер­ну­лись из эва­ку­а­ции из Ом­ска, па­па при­ехал. Был го­лод. Я по­мню, как мы в оче­ре­ди сто­я­ли, оче­редь за­сы­па­ло сне­гом, а ми­мо шли плен­ные нем­цы в ко­лод­ках по мос­то­вой. И тут кто-то из оче­ре­ди рас­ска­зал анек­дот, лю­ди на­ча­ли сме­ять­ся, по­том кто-то рас­ска­зал вто­рой анек­дот, лю­ди на­ча­ли хо­хо­тать, тре­тий анек­дот… и так снег осы­пал­ся с оче­ре­ди, тря­су­щей­ся от сме­ха, а нем­цы смо­т­ре­ли на нас – го­лод­ных, сме­ю­щих­ся лю­дей, как на иди­о­тов. Это очень при­су­ще одес­си­там.

Одес­си­ты ни­ког­да не шу­тят про­сто так. Они так жи­вут, у них та­кой стиль жиз­ни. Вот бу­дут сто­ять два одес­си­та раз­го­ва­ри­вать, ты тре­тий бу­дешь их слу­шать – об­хо­хо­чешь­ся, а им хоть бы что. Там очень слож­но вы­сту­пать, мы с Ви­тей там про­ва­ли­ва­лись. Мы как-то иг­ра­ли Жва­нец­ко­го в за­ле на 170 че­ло­век, зал си­дел мёрт­вый. Я спра­ши­ваю по­том – по­че­му они не сме­ют­ся, и мне от­ве­ча­ют: «А что смеш­но­го? Вы всё пра­виль­но рас­ска­зы­ва­е­те». Это та­кой на­род. Они, как ни стран­но, мо­гут при­нять са­мое де­шё­вое ис­кус­ст­во и не при­нять что-то очень хо­ро­шее.

Одес­си­ты – очень хо­ро­ший на­род, хо­тя сей­час их, на­сто­я­щих, ста­но­вит­ся всё мень­ше. Вза­мен – сплош­ное быд­ло. Вот идут две де­воч­ки по до­ро­ге, ку­рят и ма­том ру­га­ют­ся. Это в Одес­се, где да­же бин­дюж­ни­ки бо­я­лись вслух ру­гать­ся. А так Одес­са – очень ин­тел­ли­гент­ный го­род – там столь­ко пи­са­те­лей, ком­по­зи­то­ров, пев­цов ро­ди­лось, да­же я там ро­дил­ся. Сей­час го­род очень пре­об­ра­зил­ся, по­пра­ви­ли не­множ­ко центр, по­ста­ви­ли па­мят­ник Ека­те­ри­не по эс­ки­зам про­шло­го, но свер­нёшь за угол – всё ос­та­лось как преж­де. Там пря­мо с ули­цы за­хо­дишь в квар­ти­ру.

– Ва­ши ро­ли в ки­но и на сце­не – есть ли для вас раз­ни­ца?

– Ки­но, я счи­таю – это нож­ни­цы, это ре­жис­сёр, опе­ра­тор и где-то там, в кон­це ар­тист. Вот Гур­чен­ко бы­ла ве­ли­кая ак­т­ри­са – при­хо­ди­ла на пло­щад­ку ка­кая-то ста­ру­ха, но как толь­ко по­яв­ля­лась ка­ме­ра – как она смо­т­ре­ла в объ­ек­тив – с ума мож­но сой­ти!

У ме­ня есть не­сколь­ко ро­лей, ко­то­рые мне нра­вят­ся – это «Бин­дюж­ник и ко­роль» – одес­ский мю­зикл та­кой, я там пел поч­ти что опе­ру, «Со­ба­чье серд­це» и, по­жа­луй, роль в филь­ме Ря­за­но­ва «Не­бе­са обе­то­ван­ные». Мне хо­ро­шо, я мо­гу вы­би­рать – мне при­сы­ла­ют пач­ка­ми сце­на­рии, я чи­таю и сра­зу от­даю вну­ку, чтоб он ри­со­вал с об­рат­ной сто­ро­ны – од­но­го сце­на­рия ему на пол­го­да хва­та­ет.

Сей­час я снял­ся в се­ри­а­ле «Улыб­ка Бо­га» – одес­ский фильм, ре­жис­сёр Олей­ни­ков, он же «Бин­дюж­ни­ка» де­лал – пре­крас­ный одес­ский юмор, фильм не­пло­хой, очень до­б­рый, дол­жен в мае вый­ти. С Го­во­ру­хи­ным мы дав­но дру­жим, он мне по­зво­нил, спро­сил, не хо­чу ли я у не­го снять­ся, я со­гла­сил­ся, он ска­зал, что я тог­да дол­жен на­пи­сать се­бе эпи­зод. И я на­пи­сал про так­си­с­та. Там есть ге­ни­аль­ная, на мой взгляд, фра­за, ког­да так­сист рас­ска­зы­ва­ет пас­са­жи­ру, что у не­го брат уе­хал в Аме­ри­ку и жи­вёт вот так (про­во­дит ру­кой над го­ло­вой), а я жи­ву вот так (про­во­дит ру­кой у гор­ла) и го­во­рит: «что, я из-за та­ко­го ку­соч­ка дол­жен уез­жать от­сю­да?» Эту фра­зу я не при­ду­мал, я её где-то слы­шал, она очень хо­ро­шо ха­рак­те­ри­зу­ет одес­си­тов. Это юмор. Та­кие смеш­ные бы­ва­ют гру­зи­ны, ар­мя­не, юг Ита­лии бы­ва­ет та­ким ве­сё­лым. Но они то­же не шу­тят ни­ког­да!

Ког­да я уе­хал из Одес­сы, я то­же не за­ме­чал это­го, мне ка­за­лось, что так и долж­но быть. Ма­ма моя го­во­ри­ла: «Щас я те­бе как дам – бу­дешь у ме­ня иметь!» – кто ещё мо­жет при­ду­мать та­кой сленг?

Записала Любовь ГОРДЕЕВА