Архив : №23. 10.06.2011

Белинский был особенно любим...

  К 200-летию со дня рождения В.Г. Белинского

 

Многим памятна некрасовская строчка: «Белинский был особенно любим…». Надо признать, что и сегодня он тоже любим особенно. Наверное, никакая персона в истории русской литературы не вызывает столь контрастных оценок и эмоций, как он. Споры о Белинском и в наше время по накалу страстей напоминают порой его же собственные журнальные «баталии» с оппонентами. О его личности и творчестве спорят так, как будто и не проходило с тех пор многих десятилетий.

В этой особенной любви к Белинскому можно отметить два аспекта. Во-первых, он воспринимается очень живо и непосредственно, как современное явление. Во-вторых, любовь к нему местами соседствует с ненавистью. «Для меня Белинский не существует!», – категорически заявил мне один профессор филологии из МГУ. Некоторые исследователи в наши дни посвящают целые главы книг и диссертаций тому, чтобы доказать, что Белинский ничего (или почти ничего) хорошего не сделал для русской литературы, в которой к тому же мало что понимал.

Остаётся только загадкой, как ему удалось, «ничего не понимая» и «ничего не сделав», войти в историю русской литературы в качестве великого критика. И почему то же самое не повторят другие, сколько бы они ни понимали и что бы они ни сделали. Говорят, что это, мол, друзья Белинского превознесли его и сложили о нём легенды. Почему бы, в таком случае, друзьям и поклонникам других критиков не превознести их и не сложить о них подобные легенды? Ведь Белинский фактически один преодолел скромные границы своего жанра и стал фигурой, сравнимой по масштабу со своими великими современниками – Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым.

Нигилистические настроения в отношении Белинского особенно проявились в последнее время. Ведь «неистовый Виссарион», считавшийся раньше чуть ли не революционером, теперь как бы «вышел из моды», то есть конъюнктура изменилась. Некоторые уж так усиленно стараются соответствовать «духу времени», не найдя для этого лучшего способа, как обливать грязью Белинского.

 

На­ча­ло ста­тьи по­лу­чи­лось, на­вер­ное, сов­сем не по­хо­жим на обыч­ное юби­лей­ное че­ст­во­ва­ние. Но ведь и юби­ляр-то (на­до от­дать долж­ное его ис­сле­до­ва­те­лям) ни­как пол­но­стью не по­кро­ет­ся «хре­с­то­ма­тий­ным глян­цем». Во­круг не­го всё ещё бу­шу­ют дис­кус­сии, а лю­би­те­ли сбро­сить ко­го-ни­будь «с ко­раб­ля со­вре­мен­но­с­ти» не ус­та­ют «в дет­ской рез­во­с­ти» рас­ка­чи­вать ко­рабль рус­ской ли­те­ра­ту­ры. Но, от­дав дань зло­бо­днев­но­с­ти и по­мня о со­лид­ном юби­лее, об­ра­тим­ся те­перь к не­тлен­но­му.

Ка­ко­ва роль Бе­лин­ско­го в ис­то­рии рус­ской ли­те­ра­ту­ры? Хо­тя о его жиз­ни и твор­че­ст­ве на­пи­са­ны мно­го­том­ные ис­сле­до­ва­ния, но для ши­ро­ко­го кру­га чи­та­те­лей Бе­лин­ский так до сих пор и ос­та­ёт­ся пре­иму­ще­ст­вен­но ав­то­ром «пись­ма к Го­го­лю».

Для то­го что­бы по­нять роль Бе­лин­ско­го в ли­те­ра­ту­ре и об­ще­ст­вен­ной жиз­ни, на­до пред­ста­вить, на ка­ком эта­пе на­хо­ди­лось раз­ви­тие рус­ской куль­ту­ры в це­лом в то вре­мя, ког­да на­чи­на­лась де­я­тель­ность Бе­лин­ско­го, то есть во вто­рой чет­вер­ти ХIХ ве­ка. Рос­сия к то­му вре­ме­ни про­шла ог­ром­ный путь ис­то­ри­че­с­ко­го раз­ви­тия, рус­ский че­ло­век, рус­ское об­ще­ст­во – так­же. Сфор­ми­ро­вал­ся рус­ский на­ци­о­наль­ный ха­рак­тер. За вре­мя ис­то­ри­че­с­ко­го раз­ви­тия был на­коп­лен ог­ром­ный ду­хов­ный опыт, в ко­то­ром на­шли от­ра­же­ние мно­гие со­став­ля­ю­щие рос­сий­ской жиз­ни: сво­е­об­ра­зие при­род­ных ус­ло­вий и ис­то­ри­че­с­ко­го пу­ти, быт, ре­ли­гия, внеш­ние вли­я­ния... В на­ро­де сфор­ми­ро­ва­лись ги­гант­ские за­ле­жи ду­хов­но­го со­дер­жа­ния, ко­то­рое, на­кап­ли­ва­ясь в те­че­ние мно­гих ве­ков, ос­та­ва­лось, по су­ще­ст­ву, не­вы­ска­зан­ным, скры­тым.

Вот по­че­му об­ще­ст­во, объ­ек­тив­но со­зрев­шее для са­мо­со­зна­ния, ис­пы­ты­ва­ло по­вы­шен­ную ду­хов­ную жаж­ду, стре­мясь ос­во­ить, осо­знать на­коп­лен­ное им же са­мим ду­хов­ное со­дер­жа­ние. В этом объ­ек­тив­ная при­чи­на воз­ник­но­ве­ния «зо­ло­то­го ве­ка» рус­ской ли­те­ра­ту­ры. Де­ло не толь­ко в том, что имен­но в то вре­мя по­яви­лись ге­ни­аль­ные лич­но­с­ти (Пуш­кин, Го­голь, Лер­мон­тов, Тол­стой, До­сто­ев­ский), но и в том, что они бы­ли тог­да край­не вос­тре­бо­ван­ны­ми. Ведь ве­ли­кая ли­те­ра­ту­ра не мо­жет со­зда­вать­ся в ат­мо­сфе­ре все­об­ще­го рав­но­ду­шия к ней.

В то же вре­мя не­рав­но­ду­шие пуб­ли­ки воз­ни­ка­ет имен­но от же­ла­ния осо­знать име­ю­ще­е­ся у неё же са­мой со­дер­жа­ние. То есть у пи­са­те­ля в этот мо­мент име­ет­ся не толь­ко уси­лен­ный ин­те­рес пуб­ли­ки к его твор­че­ст­ву, но и объ­ек­тив­но ве­ли­кое по­при­ще, по­то­му что ве­ли­ко не­о­сво­ен­ное, не­вы­ска­зан­ное ду­хов­ное со­дер­жа­ние, на­коп­лен­ное на­ро­дом. Как под­чер­ки­вал Бе­лин­ский, «по­эт ни­ког­да и ни­че­го не вы­ду­мы­ва­ет, но об­ле­ка­ет в жи­вые фор­мы об­ще­че­ло­ве­че­с­кое. И по­то­му в со­зда­ни­ях по­эта лю­ди, вос­хи­ща­ю­щи­е­ся ими, все­гда на­хо­дят что-то дав­но зна­ко­мое им, что-то своё соб­ст­вен­ное, что они са­ми чув­ст­во­ва­ли, или толь­ко смут­но и не­о­пре­де­лён­но пре­до­щу­ща­ли, или о чём мыс­ли­ли, но че­му не мог­ли дать яс­но­го об­ра­за, че­му не мог­ли най­ти сло­во, и что, сле­до­ва­тель­но, по­эт умел толь­ко вы­ра­зить».

Ли­те­ра­ту­ра ста­ла в Рос­сии глав­ным пу­тём са­мо­со­зна­ния и взя­ла на се­бя глав­ную роль в том, что­бы по­ка­зать рус­ско­му че­ло­ве­ку его же са­мо­го и рас­ска­зать ему о нём же са­мом что-то та­кое важ­ное, сущ­но­ст­ное и в то же вре­мя обоб­щён­ное, что он сам сфор­му­ли­ро­вать для се­бя не в си­лах. Для это­го не­об­хо­дим ге­ний, ко­то­рый су­ме­ет «пе­ре­пла­вить», «пе­ре­ро­дить» ка­ким-то та­ин­ст­вен­ным пу­тём ог­ром­ную, но бес­фор­мен­ную мас­су ин­фор­ма­ции в ху­до­же­ст­вен­ные об­ра­зы, ко­то­рые то­же по су­ще­ст­ву пред­став­ля­ют со­бой ин­фор­ма­цию, но толь­ко в осо­бен­ном ви­де. Во-пер­вых, в ху­до­же­ст­вен­ном об­ра­зе её ог­ром­ное ко­ли­че­ст­во. Во-вто­рых, она осо­бо­го ка­че­ст­ва, по­то­му что ху­до­же­ст­вен­ные об­ра­зы име­ют за­ме­ча­тель­ное свой­ст­во ос­та­вать­ся жи­вы­ми, яр­ки­ми, све­жи­ми, пре­одо­ле­вая ве­ка и да­же ты­ся­че­ле­тия.

Ду­хов­ная жаж­да, жаж­да са­мо­по­зна­ния рус­ско­го об­ще­ст­ва на­ча­ла ХIХ ве­ка бы­ла во мно­гом жаж­дой ве­ли­кой ли­те­ра­ту­ры, ко­то­рая в даль­ней­шем и воз­ник­ла. Её по­яв­ле­ние об­ще­ст­вом яв­но пред­чув­ст­во­ва­лось. Бе­лин­ский в ста­тье «Ли­те­ра­тур­ные меч­та­ния», опуб­ли­ко­ван­ной в 1834 го­ду, ре­ши­тель­но за­явил: «У нас нет ли­те­ра­ту­ры». Ста­тья эта по­ра­зи­ла всех сме­ло­с­тью суж­де­ний и «ог­нен­но­с­тью» сти­ля. Од­на­ко глав­ный ло­зунг её («у нас нет ли­те­ра­ту­ры») – это в то вре­мя бы­ла идея, «ви­та­ю­щая в воз­ду­хе». Про­сто имен­но Бе­лин­ский вы­ра­зил её на­и­бо­лее чёт­ко, яр­ко, ос­но­ва­тель­но. Хо­тя в этой ста­тье он пи­шет и о Пуш­ки­не, и о мно­гих вы­да­ю­щих­ся пи­са­те­лях – Ло­мо­но­со­ве, Дер­жа­ви­не, Тре­ди­а­ков­ском, Су­ма­ро­ко­ве, Ка­рам­зи­не, Жу­ков­ском, Гри­бо­е­до­ве. Но тем не ме­нее де­ла­ет вы­вод, что «у нас нет ли­те­ра­ту­ры». Что име­лось в ви­ду? Ли­те­ра­ту­ра ещё не при­об­ре­ла тот мас­штаб, ко­то­рый со­от­вет­ст­во­вал бы её по­тен­ци­аль­ным воз­мож­но­с­тям как вы­ра­зи­тель­ни­цы ду­ха на­ро­да. Бе­лин­ский пи­сал о су­ще­ст­вен­ном раз­де­ле­нии меж­ду на­ро­дом (мас­сой на­ро­да) и об­ще­ст­вом (из­бран­ным кру­гом лю­дей, бо­лее или ме­нее про­све­щён­ных и сво­бод­ных). Са­мой су­ще­ст­вен­ной ха­рак­те­ри­с­ти­кой ли­те­ра­ту­ры Бе­лин­ский счи­тал на­род­ность: «Что та­кое на­ша ли­те­ра­ту­ра: вы­ра­же­ние об­ще­ст­ва или вы­ра­же­ние ду­ха на­род­но­го? Ре­ше­ние это­го во­про­са бу­дет ис­то­ри­ею на­шей ли­те­ра­ту­ры и вме­с­те ис­то­ри­ею по­сте­пен­но­го хо­да на­ше­го об­ще­ст­ва со вре­мён Пе­т­ра Ве­ли­ко­го».

На­род­но­с­тью он счи­тал вер­ность жиз­ни: «Жизнь вся­ко­го на­ро­да про­яв­ля­ет­ся в сво­их, ей од­ной свой­ст­вен­ных, фор­мах, сле­до­ва­тель­но, ес­ли изо­б­ра­же­ние жиз­ни вер­но, то и на­род­но» (это уже из ста­тьи «О рус­ской по­ве­с­ти и по­ве­с­тях Го­го­ля»). А вер­ность жиз­ни, спо­соб­ная пе­ре­дать дух на­ро­да, – «не­об­хо­ди­мое ус­ло­вие ис­тин­но ху­до­же­ст­вен­но­го про­из­ве­де­ния». Это уже по­эзия но­вой эпо­хи – «по­эзия ре­аль­ная, по­эзия жиз­ни, по­эзия дей­ст­ви­тель­но­с­ти, на­ко­нец, ис­тин­ная и на­сто­я­щая по­эзия на­ше­го вре­ме­ни». Та­ким об­ра­зом, ху­до­же­ст­вен­ность и на­род­ность тес­но вза­и­мо­свя­за­ны. И вы­вод Бе­лин­ско­го «у нас нет ли­те­ра­ту­ры» свя­зан и с тем, что ли­те­ра­ту­ра не ста­ла ещё вы­ра­зи­тель­ни­цей на­род­но­го ду­ха, и с тем, что в ней бы­ло слиш­ком ма­ло ис­тин­ных ху­дож­ни­ков: «У нас бы­ло мно­го та­лан­тов и та­лан­ти­ков, но ма­ло, слиш­ком ма­ло ху­дож­ни­ков по при­зва­нию, то есть та­ких лю­дей, для ко­то­рых пи­сать и жить, жить и пи­сать од­но и то же, ко­то­рые унич­то­жа­ют­ся вне ис­кус­ст­ва». Впро­чем, вы­вод Бе­лин­ско­го в ито­ге весь­ма оп­ти­ми­с­ти­чен: «У нас нет ли­те­ра­ту­ры: я по­вто­ряю это с вос­тор­гом, с на­слаж­де­ни­ем, ибо в сей ис­ти­не ви­жу за­лог на­ших бу­ду­щих ус­пе­хов».

Бе­лин­ский не про­сто ло­ги­че­с­ким пу­тём при­шёл к сво­им вы­во­дам. Здесь бы­ло яв­ное пред­чув­ст­вие даль­ней­ших (вслед за Пуш­ки­ным) вер­шин ху­до­же­ст­вен­но­го твор­че­ст­ва и яв­ное ощу­ще­ние на­зрев­шей в об­ще­ст­ве по­треб­но­с­ти в ве­ли­кой ли­те­ра­ту­ре как в вы­ра­зи­тель­ни­це ду­ха на­ро­да, как в глав­ном пу­ти к са­мо­по­зна­нию. Не­уди­ви­тель­но, что на со­вре­мен­ни­ков «Ли­те­ра­тур­ные меч­та­ния» про­из­ве­ли впе­чат­ле­ние на­ле­тев­шей бу­ри – сти­хий­но­го, гроз­но­го и в то же вре­мя ра­до­ст­но­го со­бы­тия, по­доб­но­го ве­сен­ней гро­зе. Де­ло тут не толь­ко в «ог­нен­ном» сти­ле ста­тьи. Бе­лин­ский су­мел по­чув­ст­во­вать и убе­ди­тель­но пе­ре­дать очень важ­ную для об­ще­ст­ва в тот мо­мент идею, и чи­та­ю­щая пуб­ли­ка уви­де­ла в его сло­вах вы­ра­же­ние в ка­кой-то сте­пе­ни сво­их за­вет­ных мыс­лей и пред­чув­ст­вий, ко­то­рые так яр­ко вы­ра­зить и да­же про­сто сфор­му­ли­ро­вать так чёт­ко не мог­ла.

Та­ким об­ра­зом, по­яв­ле­ние бу­ду­ще­го ве­ли­ко­го кри­ти­ка в ли­те­ра­ту­ре про­изо­ш­ло очень во­вре­мя: для не­го су­ще­ст­во­ва­ло ог­ром­ное по­при­ще. Ве­ли­кая ли­те­ра­ту­ра не мо­жет со­зда­вать­ся в «без­воз­душ­ном» про­ст­ран­ст­ве – без по­ни­ма­ния и уси­лен­но­го вни­ма­ния к ней пуб­ли­ки, без той «ду­хов­ной жаж­ды», ко­то­рая за­став­ля­ет че­ло­ве­ка ис­кать от­ве­ты на «веч­ные» во­про­сы. Но ес­ли «ду­хов­ная жаж­да» – яв­ле­ние боль­шей ча­с­тью сти­хий­ное, бе­зот­чёт­ное и воз­ни­ка­ет тог­да, ког­да на­сту­па­ет вре­мя под­нять­ся на но­вую сту­пень ду­хов­но­го раз­ви­тия и са­мо­со­зна­ния, то с по­ни­ма­ни­ем слож­нее. От­ча­с­ти оно то­же «сти­хий­но», «ес­те­ст­вен­но», ес­ли встре­ча­ет­ся с ис­тин­ным ис­кус­ст­вом. Но здесь не всё так про­сто. Ес­ли уж Лев Тол­стой, чи­тая Бе­лин­ско­го, при­знал­ся в сво­ём днев­ни­ке в 1857 го­ду: «Ста­тья о Пуш­ки­не – чу­до. Я толь­ко те­перь по­нял Пуш­ки­на», то что го­во­рить о мно­гих дру­гих чи­та­те­лях! Да, они по­ня­ли бы в ка­кой-то сте­пе­ни Пуш­ки­на, Го­го­ля, Лер­мон­то­ва и дру­гих пи­са­те­лей то­го вре­ме­ни и без кри­ти­ки, но в ка­кой сте­пе­ни? Что они уви­де­ли бы в этих про­из­ве­де­ни­ях? На­при­мер, кни­ги мо­ло­до­го Го­го­ля («Ве­че­ра на ху­то­ре близ Ди­кань­ки», «Мир­го­род») име­ли гром­кий ус­пех, но что же преж­де все­го уви­де­ла в них пуб­ли­ка? Ко­мизм, при­чуд­ли­вые сю­же­ты, ма­ло­рос­сий­скую эк­зо­ти­ку. Не­ко­то­рые кри­ти­ки на­зы­ва­ли его тво­ре­ния «саль­ны­ми», «гряз­ны­ми» из-за их про­сто­на­род­но­го ко­ло­ри­та. В об­щем и це­лом к Го­го­лю тог­да от­но­си­лись не­се­рь­ёз­но из-за то­го, что не ви­де­ли за пер­вым по­верх­но­ст­ным впе­чат­ле­ни­ем вы­со­кой по­эзии. Та­ким об­ра­зом, по­ни­ма­ние пуб­ли­кой го­го­лев­ских про­из­ве­де­ний бы­ло (ведь они поль­зо­ва­лись ус­пе­хом), и его не бы­ло. Толь­ко Бе­лин­ский уви­дел в его «по­ба­сён­ках» но­вую, «ре­аль­ную» по­эзию, «по­эзию жиз­ни дей­ст­ви­тель­ной», а в са­мом Го­го­ле – ис­тин­но­го по­эта, «гла­ву ли­те­ра­ту­ры, гла­ву по­этов». И в даль­ней­шем он от­ста­и­вал но­вую, ре­а­ли­с­ти­че­с­кую эс­те­ти­ку, преж­де все­го, в сво­ей мно­го­лет­ней «борь­бе за Го­го­ля».

Один из глав­ных те­зи­сов, вы­ска­зан­ных Бе­лин­ским: «Ис­кус­ст­во есть мы­ш­ле­ние в об­ра­зах» стал в даль­ней­шем ос­но­вой для по­ни­ма­ния всей рус­ской пуб­ли­кой не толь­ко клас­си­ки ХIХ ве­ка, но и рус­ской ли­те­ра­ту­ры в це­лом. Ис­тин­но по­эти­че­с­кое про­из­ве­де­ние не вы­ду­мы­ва­ет­ся ав­то­ром, а со­зда­ёт­ся по вдох­но­ве­нию, да­ро­ван­но­му свы­ше. Оно рож­да­ет­ся, как рос­ток из зер­на, и по­эт тут яв­ля­ет­ся поч­вой. По­это­му об­раз и жи­вёт как бы сво­ей жиз­нью и вос­при­ни­ма­ет­ся как жи­вой – по­то­му что он «рож­дён». Бе­лин­ский про­ти­во­по­с­тав­лял та­кие со­тво­рен­ные по вдох­но­ве­нию, «рож­дён­ные» про­из­ве­де­ния «сде­лан­ным», «сма­с­те­рён­ным». Ху­до­же­ст­вен­ную ли­те­ра­ту­ру он от­де­лял от ри­то­ри­че­с­кой, то есть ли­шён­ной жи­вой, об­раз­ной ос­но­вы и не име­ю­щей от­но­ше­ния к ис­кус­ст­ву. Глав­ным кри­те­ри­ем при оцен­ке про­из­ве­де­ния для Бе­лин­ско­го бы­ла ху­до­же­ст­вен­ность, и ве­ли­чие ху­дож­ни­ка свя­зы­ва­лось с при­сут­ст­ви­ем в его твор­че­ст­ве ис­тин­ной по­эзии. (Кста­ти, эти «азы» не­лиш­не бы­ло бы по­ча­ще вспо­ми­нать и се­го­дня в при­ме­не­ние к со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ре.)

Та­ким об­ра­зом, де­я­тель­ность Бе­лин­ско­го бы­ла со­вер­шен­но не­об­хо­ди­ма и весь­ма свое­вре­мен­на: он со­здал в Рос­сии ос­но­ву для вос­при­я­тия со­зи­да­ю­щей­ся тог­да и гря­ду­щей ве­ли­кой рус­ской ли­те­ра­ту­ры, рас­цвет ко­то­рой во мно­гом был свя­зан с но­вой, «ре­аль­ной» по­эзи­ей. На­ча­ло и ос­но­ва выс­ших до­сти­же­ний рус­ской ли­те­ра­ту­ры – это пуш­кин­ское, го­го­лев­ское твор­че­ст­во. На­ча­ло и ос­но­ва её по­ни­ма­ния, ос­во­е­ния об­ще­ст­вом – это твор­че­ст­во Бе­лин­ско­го. По­сколь­ку, как уже го­во­ри­лось, ве­ли­кая ли­те­ра­ту­ра без по­ни­ма­ния её об­ще­ст­вом, не бу­ду­чи не­об­хо­ди­мой ему, не мо­жет су­ще­ст­во­вать, то Бе­лин­ский фак­ти­че­с­ки был со­твор­цом то­го вы­со­чай­ше­го яв­ле­ния в оте­че­ст­вен­ной куль­ту­ре, ко­то­рое на­зы­ва­ют те­перь «зо­ло­тым ве­ком» рус­ской ли­те­ра­ту­ры.

Для то­го что­бы осу­ще­ст­вить эту мис­сию, кри­ти­ку бы­ло не­до­ста­точ­но быть тон­ким це­ни­те­лем ис­кус­ст­ва. На­до бы­ло быть ещё и три­бу­ном, на­до бы­ло за­вла­деть вни­ма­ни­ем пуб­ли­ки так, что­бы кри­ти­че­с­кое сло­во ста­ло та­ким же на­сущ­ным, как и ху­до­же­ст­вен­ное. На­до бы­ло фак­ти­че­с­ки из кри­ти­ки сде­лать об­ще­ст­вен­ную де­я­тель­ность, не­рав­но­душ­ную не толь­ко к ли­те­ра­ту­ре, но и к жиз­ни. Всё это бы­ло в кри­ти­ке Бе­лин­ско­го, ко­то­рая, ко­неч­но, да­ле­ко пре­взо­ш­ла обыч­ные мас­шта­бы это­го жа­н­ра. Бла­го­да­ря это­му кри­ти­ка Бе­лин­ско­го вос­пи­ты­ва­ла це­лые по­ко­ле­ния – и чи­та­те­лей, до­стой­ных ве­ли­кой ли­те­ра­ту­ры, и лю­дей, го­то­вых, по­доб­но ему, жить че­ст­но, бес­ст­раш­но. Есть не­ма­ло сви­де­тельств об оше­лом­ля­ю­щем впе­чат­ле­нии со­вре­мен­ни­ков от ста­тей Бе­лин­ско­го, об их ог­ром­ном вли­я­нии на чи­та­те­лей. На­вер­ное, се­го­дняш­не­му че­ло­ве­ку да­же труд­но пред­ста­вить се­бе, что­бы ли­те­ра­тур­ная кри­ти­ка мог­ла бы стать со­бы­ти­ем об­ще­ст­вен­ной жиз­ни та­ко­го мас­шта­ба.

Вот что пи­сал о 1840-х го­дах му­зы­каль­ный и ху­до­же­ст­вен­ный кри­тик В.В. Ста­сов: «Бе­лин­ский же был – ре­ши­тель­но на­шим на­сто­я­щим вос­пи­та­те­лем. Ни­ка­кие клас­сы, кур­сы, пи­са­ния со­чи­не­ний, эк­за­ме­ны и всё про­чее не сде­ла­ли столь­ко для на­ше­го об­ра­зо­ва­ния и раз­ви­тия, как один Бе­лин­ский, со сво­и­ми еже­ме­сяч­ны­ми ста­ть­я­ми. Мы в этом не раз­ли­ча­лись от ос­таль­ной Рос­сии то­го вре­ме­ни. Гро­мад­ное зна­че­ние Бе­лин­ско­го от­но­си­лось, ко­неч­но, ни­как не до од­ной ли­те­ра­тур­ной ча­с­ти: он про­чи­щал всем нам гла­за, он вос­пи­ты­вал ха­рак­те­ры, он ру­бил ру­кою си­ла­ча па­т­ри­ар­халь­ные пред­рас­суд­ки, ко­то­ры­ми жи­ла сплошь до не­го вся Рос­сия, он из­да­ли при­го­тав­ли­вал то здо­ро­вое и мо­гу­чее ин­тел­лек­ту­аль­ное дви­же­ние, ко­то­рое ок­реп­ло и под­ня­лось чет­верть ве­ка поз­же. Мы все – пря­мые его вос­пи­тан­ни­ки».

И.С. Ак­са­ков сви­де­тель­ст­во­вал: «Мно­го я ез­дил по Рос­сии: имя Бе­лин­ско­го из­ве­ст­но каж­до­му сколь­ко-ни­будь мыс­ля­ще­му юно­ше, вся­ко­му, жаж­ду­ще­му све­же­го воз­ду­ха сре­ди во­ню­че­го бо­ло­та про­вин­ци­аль­ной жиз­ни. Нет ни од­но­го учи­те­ля гим­на­зии в гу­берн­ских го­ро­дах, ко­то­рый бы не знал на­и­зусть пись­ма Бе­лин­ско­го к Го­го­лю. <...> «Мы Бе­лин­ско­му обя­за­ны сво­им спа­се­ни­ем», – го­во­рят мне вез­де мо­ло­дые че­ст­ные лю­ди в про­вин­ци­ях. <...> И ес­ли вам нуж­но че­ст­но­го че­ло­ве­ка, спо­соб­но­го со­ст­ра­дать бо­лез­ням и не­сча­с­ти­ям уг­не­тён­ных, че­ст­но­го док­то­ра, че­ст­но­го сле­до­ва­те­ля, ко­то­рый по­лез бы на борь­бу, – ищи­те та­ко­вых в про­вин­ции меж­ду по­сле­до­ва­те­ля­ми Бе­лин­ско­го».

Дру­го­го при­ме­ра по­доб­но­го мас­шта­ба ли­те­ра­тур­но-кри­ти­че­с­ко­го твор­че­ст­ва ни в рус­ской ли­те­ра­ту­ре, ни в ми­ро­вой не су­ще­ст­ву­ет. О мас­шта­бе его де­я­тель­но­с­ти И.С. Тур­ге­нев ска­зал: «Бе­лин­ский лю­бил Рос­сию; но он так­же пла­мен­но лю­бил про­све­ще­ние и сво­бо­ду: со­еди­нить в од­но эти выс­шие для не­го ин­те­ре­сы – вот в чём со­сто­ял весь смысл его де­я­тель­но­с­ти, вот к че­му он стре­мил­ся». Сим­во­лич­но, что в твор­че­ст­ве Бе­лин­ско­го не­раз­рыв­но со­еди­ни­лись взгляд на ли­те­ра­ту­ру и взгляд на ок­ру­жа­ю­щую дей­ст­ви­тель­ность, борь­ба за вы­со­кое ис­кус­ст­во и за бо­лее ци­ви­ли­зо­ван­ную жизнь. По-ви­ди­мо­му, в столь ли­те­ра­ту­ро­цен­т­рич­ной стра­не, как Рос­сия, ина­че и быть не мог­ло.

Уни­каль­ность де­я­тель­но­с­ти Бе­лин­ско­го ещё и в том, что он был спо­со­бен не толь­ко оце­ни­вать ли­те­ра­тур­ные про­из­ве­де­ния, но и ока­зы­вать вли­я­ние на раз­ви­тие са­мой ли­те­ра­ту­ры, на её об­лик. Уже го­во­ри­лось о том, что кри­ти­ка Бе­лин­ско­го мно­го зна­чи­ла для по­ни­ма­ния пуб­ли­кой про­из­ве­де­ний Го­го­ля. По за­ме­ча­нию И.А. Гон­ча­ро­ва, «и Го­голь не был бы в гла­зах боль­шин­ст­ва той ко­лос­саль­ной фи­гу­рой, в ка­кую он, ос­ве­щён­ный кри­ти­кой Бе­лин­ско­го, сра­зу cтал пе­ред пуб­ли­кой».

П.В. Ан­нен­ков вспо­ми­нал об уча­с­тии Бе­лин­ско­го в твор­че­с­кой судь­бе Го­го­ля: «Од­ною из <…> да­ле­ко оза­ря­ю­щих вспы­шек бы­ла ста­тья Бе­лин­ско­го «О рус­ской по­ве­с­ти и по­ве­с­тях Го­го­ля», на­пи­сан­ная вслед за вы­хо­дом в свет двух кни­жек Го­го­ля: «Мир­го­род» и «Ара­бе­с­ки» (1835 год). Она и упол­но­мо­чи­ва­ет нас ска­зать, что на­сто­я­щим вос­при­ем­ни­ком Го­го­ля в рус­ской ли­те­ра­ту­ре, дав­шим ему имя, был Бе­лин­ский. Ста­тья эта вдо­ба­вок при­шлась очень кста­ти. Она по­до­спе­ла к то­му горь­ко­му вре­ме­ни для Го­го­ля, ког­да, вслед­ст­вие пре­тен­зии сво­ей на про­фес­сор­ст­во и на учё­ность по вдох­но­ве­нию, он осуж­дён был вы­но­сить са­мые зло­ст­ные и ядо­ви­тые на­пад­ки не толь­ко на свою ав­тор­скую де­я­тель­ность, но и на лич­ный ха­рак­тер свой. <…> Ру­ку по­мо­щи в смыс­ле воз­буж­де­ния его упав­ше­го ду­ха про­тя­нул ему тог­да ни­кем не про­шен­ный, ни­кем не­о­жи­дан­ный и со­вер­шен­но ему не­из­ве­ст­ный Бе­лин­ский, явив­ший­ся с упо­мя­ну­той ста­ть­ей в «Те­ле­ско­пе» 1835 го­да. И с ка­кой ста­ть­ей! Он не да­вал в ней со­ве­тов ав­то­ру, не раз­би­рал, что в нём по­хваль­но и что под­ле­жит на­ре­ка­нию, не от­вер­гал од­ной ка­кой-ли­бо чер­ты на ос­но­ва­нии её со­мни­тель­ной вер­но­с­ти или не­об­хо­ди­мо­с­ти для про­из­ве­де­ния, не одо­б­рял дру­гой, как по­лез­ной и при­ят­ной, – а, ос­но­вы­ва­ясь на сущ­но­с­ти ав­тор­ско­го та­лан­та и на до­сто­ин­ст­ве его ми­ро­со­зер­ца­ния, про­сто объ­я­вил, что в Го­го­ле рус­ское об­ще­ст­во име­ет бу­ду­ще­го ве­ли­ко­го пи­са­те­ля. Я имел слу­чай ви­деть дей­ст­вие этой ста­тьи на Го­го­ля. Он <…> был до­во­лен ста­ть­ёй, и бо­лее чем до­во­лен: он был ос­ча­ст­лив­лен ста­ть­ей, ес­ли впол­не вер­но пе­ре­да­вать вос­по­ми­на­ния о том вре­ме­ни. <…> Ре­ши­тель­ное и вос­тор­жен­ное сло­во бы­ло ска­за­но, и ска­за­но не на­обум. Для под­дер­жа­ния, оп­рав­да­ния и уко­ре­не­ния его в об­ще­ст­вен­ном со­зна­нии Бе­лин­ский из­дер­жал мно­го энер­гии, та­лан­та, ума, пе­ре­ло­мал мно­го ко­пий».

Был бы даль­ней­ший твор­че­с­кий путь Го­го­ля та­ким, ка­ким он стал на са­мом де­ле, ес­ли бы в на­ча­ле это­го пу­ти, в ре­ши­тель­ный, пе­ре­лом­ный мо­мент, Бе­лин­ский не под­дер­жал в Го­го­ле «по­эта жиз­ни дей­ст­ви­тель­ной»? И вслед за этим – бы­ло бы та­ким, как оно ста­ло, даль­ней­шее раз­ви­тие всей рус­ской ли­те­ра­ту­ры, в ко­то­ром твор­че­ст­во Го­го­ля – «от­ца на­ту­раль­ной шко­лы» – сы­г­ра­ло ре­ша­ю­щую роль? Ведь ни­ка­кой пре­до­пре­де­лён­но­с­ти, за­дан­но­с­ти не бы­ло, ни­кто не га­ран­ти­ро­вал, что в Рос­сии ХIХ ве­ка воз­ник­нет ве­ли­кая ли­те­ра­ту­ра. Она со­зда­ва­лась об­щи­ми уси­ли­я­ми, и не толь­ко ве­ли­ких ху­дож­ни­ков. Фак­ти­че­с­ки Бе­лин­ский был их со­твор­цом в её со­зда­нии.

Столь же ре­ша­ю­щее зна­че­ние име­ла под­держ­ка Бе­лин­ско­го и для твор­че­с­кой судь­бы До­сто­ев­ско­го. Так же как и в слу­чае с Го­го­лем, это бы­ла не толь­ко про­ни­ца­тель­ная кри­ти­че­с­кая оцен­ка его со­чи­не­ний и не толь­ко пред­ви­де­ние бу­ду­щей ве­ли­кой судь­бы, но и вли­я­ние на эту судь­бу. Труд­но ра­ци­о­наль­но объ­яс­нить, по­дроб­но про­ана­ли­зи­ро­вать, чем же бы­ла, в сущ­но­с­ти, зна­ме­ни­тая встре­ча ни­ко­му ещё не из­ве­ст­но­го ли­те­ра­то­ра До­сто­ев­ско­го с Бе­лин­ским. Чем она бы­ла в судь­бе До­сто­ев­ско­го и в судь­бе рус­ской ли­те­ра­ту­ры?

Луч­ше все­го, ко­неч­но, рас­ска­зал о сущ­но­с­ти и зна­че­нии это­го со­бы­тия сам До­сто­ев­ский, вспо­ми­ная о нём в кон­це жиз­ни, в 1877 го­ду, в «Днев­ни­ке пи­са­те­ля» о сво­ей встре­че с Бе­лин­ским: «Я вы­шел от не­го в упо­е­нии. Я ос­та­но­вил­ся на уг­лу его до­ма, смо­т­рел на не­бо, на свет­лый день, на про­хо­див­ших лю­дей и весь, всем су­ще­ст­вом сво­им, ощу­щал, что в жиз­ни мо­ей про­изо­шёл тор­же­ст­вен­ный мо­мент, пе­ре­лом на­ве­ки, что на­ча­лось что-то сов­сем но­вое, но та­кое, че­го я и не пред­по­ла­гал тог­да да­же в са­мых стра­ст­ных меч­тах мо­их. <…> Я это всё ду­мал, при­по­ми­наю ту ми­ну­ту в са­мой пол­ной яс­но­с­ти. И ни­ког­да по­том я не мог за­быть её. Это бы­ла са­мая вос­хи­ти­тель­ная ми­ну­та во всей мо­ей жиз­ни. Я в ка­тор­ге, вспо­ми­ная её, ук­реп­лял­ся ду­хом. Те­перь ещё вспо­ми­наю её каж­дый раз с вос­тор­гом».

То, что од­ной «ми­ну­ты бла­жен­ст­ва» мо­жет быть до­ста­точ­но «на всю жизнь че­ло­ве­че­с­кую», – это До­сто­ев­ский в сво­ём твор­че­ст­ве очень яр­ко по­ка­зал. Но здесь-то речь идёт не толь­ко о сча­с­тье, не толь­ко о вос­хи­ще­нии: судь­ба ве­ли­ко­го пи­са­те­ля в ка­кой-то сте­пе­ни бы­ла вы­ст­ро­е­на этой «са­мой вос­хи­ти­тель­ной ми­ну­той» – судь­ба, со­став­ля­ю­щая, в свою оче­редь, часть рус­ской куль­ту­ры.

Да, та­кой вклад Бе­лин­ско­го в раз­ви­тие оте­че­ст­вен­ной ли­те­ра­ту­ры труд­но ра­ци­о­наль­но объ­яс­нить. Это не со­дер­жит­ся в со­бра­нии его со­чи­не­ний. Это «рас­тво­ри­лось» в са­мой ли­те­ра­ту­ре и ста­ло ею.

Са­мое ин­те­рес­ное, что по­ня­тия Бе­лин­ско­го о ли­те­ра­ту­ре так проч­но ус­ва­и­ва­лись пуб­ли­кой, что вско­ре уже счи­та­лись об­ще­при­ня­ты­ми и са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­щи­ми­ся – на­столь­ко, что их ис­точ­ник уже по­рой и не по­мнил­ся, как буд­то они са­ми по се­бе воз­ник­ли в умах чи­та­те­лей. О его ран­них ста­ть­ях И.С. Тур­ге­нев за­ме­тил: «Мне­ния, вы­ска­зан­ные тог­да Бе­лин­ским, мне­ния, ка­зав­ши­е­ся дерз­кой но­виз­ною, ста­ли все­ми при­ня­тым, об­щим ме­с­том <…> Под этот при­го­вор под­пи­са­лось по­том­ст­во, как и под мно­гие дру­гие, про­из­не­сён­ные тем же су­дь­ёй». И всё это про­ис­хо­ди­ло в столь ши­ро­ком мас­шта­бе, что удив­ля­ло да­же са­мо­го Бе­лин­ско­го. «Не знаю, что бу­дет впе­рёд, а по­ка я про­сто изум­лён тем, как имя моё вез­де из­ве­ст­но и в ка­ком оно по­чё­те у рос­сий­ской пуб­ли­ки: это­го мне и во сне не сни­лось», – пи­сал он в 1846 го­ду А.И. Гер­це­ну.

Ко­неч­но, чи­та­ю­щая пуб­ли­ка – это во вре­ме­на Бе­лин­ско­го был ещё да­ле­ко не весь на­род. Но че­рез не­сколь­ко де­ся­ти­ле­тий эти об­ще­при­ня­тые взгля­ды от уз­ко­го кру­га про­све­щён­ной пуб­ли­ки с на­ступ­ле­ни­ем все­об­щей гра­мот­но­с­ти и при до­воль­но поч­ти­тель­ном от­но­ше­нии к клас­си­ке в со­вет­ский пе­ри­од пе­ре­шли к са­мо­му мас­со­во­му чи­та­те­лю. Так что мы, са­ми то­го за­ча­с­тую не по­до­зре­вая, ви­дим клас­си­ку оте­че­ст­вен­ной ли­те­ра­ту­ры во мно­гом гла­за­ми Бе­лин­ско­го, вклю­чая да­же и тех, кто «кое-где у нас по­рой» пы­та­ет­ся сбро­сить ве­ли­ко­го кри­ти­ка с «ко­раб­ля со­вре­мен­но­с­ти». Эта за­тея, бу­до­ра­жа­щая во­об­ра­же­ние не­ко­то­рых, со­вер­шен­но не­о­су­ще­ст­ви­ма ещё и по­то­му, что Бе­лин­ский – это не толь­ко его со­бра­ние со­чи­не­ний (ста­тей и пи­сем). Бе­лин­ский – это в ка­кой-то сте­пе­ни и са­ма ли­те­ра­ту­ра её «зо­ло­то­го ве­ка», и наш соб­ст­вен­ный взгляд на неё.

Ирина МОНАХОВА