Архив : №27. 08.07.2011
Азарт бродяжничества
О жизни Олега Куваева в Переславле-Залесском знали всего три человека: жена Олега – Светлана Афанасьевна Гринь, я – сестра Светланы и мой муж – Анатолий Чайко – автор известных фотографий Олега. Мы жили с ним бок о бок в одной квартире, видели его не только за работой, но и в домашней обстановке, на отдыхе. Писать же воспоминания все эти годы для нас было тяжело и больно, да и чувство присутствия живого Олега в нашей повседневной жизни не давало повода для этого. Сейчас, по истечении стольких лет, думаю, пришло время рассказать и об этом периоде жизни и таким образом внести свою лепту в дело Памяти известного писателя и дорогого нам человека – Олега Куваева. Ибо если это не сделаем мы, то кто же? Вот поэтому я и пишу эти заметки.
Человек уходит, а следы его остаются. Ещё
остаётся в комнате запах его папирос, дым
струйками идёт к потолку. Если умер, то ещё идут
где-то его письма, и числится он во многих
списках среди живых людей и сам как живой…
Олег Куваев
В Переславль-Залесский мы переехали с мужем летом 1973 года из Ростова-на-Дону, получив приглашение на работу, через месяц получили двухкомнатную квартиру. Этим же летом к нам с Кавказа переехала Светлана – «поближе к Олегу». Анатолий (мой муж) соорудил лёгкую перегородку с дверью, получились две отдельные комнаты: одна, с балконом, – для Олега и Светланы; другая – для нас с Анатолием. Олег периодически приезжал в Переславль, Светлана, она работала переводчиком с английского языка на строящемся химзаводе, наведывалась в Калининград (сейчас Королёв) Подмосковный, там Олег жил в комнате своей сестры. Они только начинали совместную жизнь, и жить им было негде: «нет даже крыши своей, под которую можно привезти насовсем любимую женщину» – (О.К.). Его поставили в очередь на однокомнатную квартиру в кооперативном доме, «который должен (?) был войти в строй где-то к концу 1977 года». Он уже сделал первый денежный взнос. Но… не судьба.
В Переславль Олег приезжал, полный планов и вдохновения. У нас с мужем сложилась традиция – не мешать: не стучать в дверь, не звать, не отвлекать, ждать, пока сам не выйдет. Он работал в своей комнате в полной тишине, нарушаемой лишь стуком пишущей машинки «Колибри», с которой он не расставался нигде. Дымил трубкой, пил чай или кофе, не отрываясь от работы. Светлана, Анатолий и я работали в разных организациях неподалёку, обедать приходили домой. Остальные часы Олег оставался наедине с рукописью. Как-то признался Светлане: «Вот странное дело, я не могу работать, даже если кошка в доме, а при тебе могу». Кстати, в то время у нас даже кошки не было.
Олег Куваев переписывал роман, сделавший его знаменитым, шесть раз. После публикации произведения в журнале «Наш современник» № 4, 5, 1974 г., и в «Роман-газете» № 3, 1975 г., «Территория» вышла в издательстве «Современник» осенью 1975 года посмертно, он знал, что книга будет золотисто-жёлтого цвета, фамилия автора и название – с золотым тиснением.
Переписав «Территорию» в очередной, четвёртый раз, он засобирался в издательство. Зная загруженность писателя и нежелание отрываться от письменного стола (чтобы не сбиваться с рабочего настроя), я вызвалась помочь, поскольку ехала в столицу по делам службы. Олег и обрадовался, и засомневался, можно ли вообще кому-то доверить столь серьёзное дело. Я вдруг ощутила такую огромную ответственность, что холодок пробежал по спине. Он глянул на меня и доверился, тут же написал записку редактору М.Соколовой (дочь М.Шолохова). И отправилась я с важным поручением, ни на минуту не выпуская папку из рук. По приезде в Москву первым долгом позаботилась о рукописи, а уж потом отправилась по служебным делам. В дальнейшем я не раз выполняла подобные поручения по просьбе писателя.
Кстати, я была и первой читательницей четвёртого варианта. Увлеклась, просидела всю ночь напролёт, и была поражена, что рядом ходит, шутит такой обычный с виду человек – а на самом деле талантище! Увидев его утром, не удержалась от восклицания: «Олег, неужели это ты написал?» Он улыбнулся: «Понравилось?» Тут меня прорвало на комплименты. Отшучиваясь, он перевёл разговор на другую тему.
Олег с Анатолием подружились, сразу и навсегда. Ибо ещё до личного знакомства, – рассказывал Анатолий, – случилось вот что. «Это было в Ростове-на-Дону, до переезда в Переславль-Залесский. Я попал в больницу с воспалением лёгких. В палате восемь коек, стон, крики и бред. Из-за свирепствовавшего в городе гриппа к больным не пускали родственников, а мимо нашей палаты возили покойников. Настроение тягостное. Единственная отрада – чтение. Как-то раз мне попался зачитанный, с оторванной обложкой, журнал. В нём начало повести «Дом для бродяг». Сделал всё возможное, чтобы найти окончание («Вокруг света» № 10, 11, 1971 г.). Путешествие с большой буквы – сплав по тундровой реке в одиночку – жизнь мужественных, крепких, волевых и добрых людей поразила меня, возбудила такое желание жить, что уже на второй день температура упала, и меня вскоре выписали. Я поделился впечатлениями о потрясшей меня повести. Слушавшая мой рассказ Светлана стала напоминать некоторые детали из неё и вдруг сообщила, что знакома с автором…»
Олег привносил азарт бродяжничества (от слова «бродить») в нашу городскую жизнь, да мы и сами были большие любители пеших прогулок. По вечерам, после работы Светлана с Олегом гуляли по окрестностям Переславля, посещали полуразрушенный Никитский монастырь, он в трёх километрах от дома. Подолгу стояли в тишине часовни преподобного Никиты Столпника, рассматривали роспись: Никита изображён во весь рост, стоит, наклонившись вперёд. Еле видимая надпись: «Прiидите ко Мне вси труждающiися и обремененнiи, и Азъ оупокою вы».
Олег был инициатором романтических путешествий по выходным дням. Как-то предлагает попить чаю на берегу Плещеева озера, а на дворе ночь, спать пора. Светлана и Анатолий поддержали затею, а мне не очень-то хотелось выбираться в такую даль, ведь потом, после бессонной ночи надо было поспеть за продуктами на рынок: он работал лишь по воскресеньям. Увидев, как удивительно легко и быстро Олег собрал в рюкзак чай, сахар, хлеб, печенье, я сдалась. Машины у нас не было, все прогулки совершались пешком. Шесть с лишним километров по просёлочной дороге. Добрались к полуночи.
Существует поверье: чтобы быть счастливым, надо дотронуться до Синего камня на берегу Плещеева озера. Дотронулись. Олег набрал воды для чая из ключа неподалёку. Отдал нам: несите. А сам отыскал большую сухостоину, взвалил на плечо и потащил на Александрову гору. Там по преданию разбивал шатёр Александр Невский. Мы все уговаривали Олега бросить тяжеленное бревно. Он не отступился – донёс до вершины. И кстати: там вымахала высокая трава, и сидеть было бы не на чем, если бы не Олег. Он быстро разжёг костёр, приготовил чай «по-куваевски» – две щепотки и ещё четверть заварки в литровую кружку кипятка. Попив чаю, в четыре утра пошагали домой. А в шесть мне на рынок. Прилегла на минутку и проспала до семи. Продираю глаза, а Олег уже возвратился с рынка с полной сумкой продуктов.
Летом ходили купаться и загорать. Несмотря на то, что в Переславле есть и Плещеево озеро, и полноводная река Трубеж, мы выбрали дамбу на окраине города, там глубина и от дома близко. По жаре продирались сквозь заросли сиреневого иван-чая, полевых ромашек и васильков до воды. Олег не вылезал из воды или сидел на приволье с обязательной книжечкой (завёрнутой в газетку, чтобы не запачкалась). Мы с сестрой загорали, муж бродил с фотоаппаратом в поисках выигрышного ракурса.
Зимой выходили на лыжах – мы на беговых, а Олег на горных, красного цвета, «Металл», польского производства. Они были популярны, по сравнению с другими марками с запредельной ценой. Спускался с крутых склонов у Плещеева озера, скучая, должно быть, по горнолыжным трассам Кавказа.
Официальные праздники Олег не любил. Новый 1974 год мы намеревались встречать в гостях. Пригласили Олега со Светланой. Те предпочли остаться вдвоём, причём Олег не наряжался к праздничному столу: «Это жана моя (именно «жана», а не «жена») должна быть красивой. А я – мужик – и так сойдёт». Он любил, когда Светлана, как он говорил, «делалась очаровательной», и всегда замечал это. В такие моменты у него был какой-то особенный взгляд, и ей было приятно, когда он так на неё смотрел. Сидели они как-то в кафе в ЦДЛ, он бросил на неё этот взгляд: «Ходишь иной раз по дому, нос повесив, а тут смотрю: сидит такая красавица, куда и носик делся».
Сохранилась поздравительная открытка: «Чайко, Гринь и прочие жители квартиры № 15! Присутствующий в сей момент среди вас Олег Куваев поздравляет с Новым Годом! Живите в 74-м лучше, чем в 73-м. = Олег Куваев».
Светлана встречает вот уже 36-й Новый год… одна. Даже мои с мужем приглашения отвергает: «я встречаю Новый год не одна, а «вдвоём с Олегом».
Бывая в Москве, мы останавливались на ночлег у Олега. Он был интересный рассказчик, обладал необъятными познаниями и мог увлечь разговорами о литературе, живописи, классической музыке. Как-то я сказала, что однокашники помнят меня по 40-й симфонии Моцарта. «Какое совпадение, – сказал Олег, – ведь это и моя любимая музыка!»
Света подтвердила потом, что эту симфонию он не может слушать без слёз: «Просто непостижимо, как это человеческий ум может сотворить такое божественное произведение!»
В июле 1974 года Олег появился у нас вдруг среди ночи. Приехал на такси расстроенный, прямиком из аэропорта Москвы, не заезжая к себе в Калининград. Случилось вот что. Он готовился в загранплавание на паруснике «Крузенштерн»: прошёл через все инстанции, получил разрешение в высоких инстанциях, правда, с опозданием на 10 дней. Приехал в Ригу (порт отправления парусника), и в самый последний момент всё сорвалось. А ведь мы уже получили телеграмму Олега об отбытии в Копенгаген.
Светлана в это время находилась в Болшево: ездила в Москву посмотреть Джоконду Леонардо да Винчи, выставленную в Пушкинском музее, выстояла шестичасовую очередь. Вызвали её телеграммой. Приехала первым же автобусом, Олег с облегчением вздохнул: «Почему ты так долго не ехала? Понимаешь, я верую, когда ты рядом, со мной никогда ничего не случится». Олег тяжело переживал эту неудачу. Но после того как «пришёл в себя на берегу древних вод Переяславского (Плещеева. – Л.Ч.) озера, написал первые главы «Правил бегства» – (О.К.) и втянулся в работу. Он признаётся потом в письме сестре Галине Михайловне: «Не попал я в Копенгаген, зато пошёл роман. Сделал самое трудное – написал начало и теперь знаю, о чём речь. Действующие лица ясны. Написав первую часть черновика, немного успокоился».
По всему рабочему столу разложены страницы машинописи, портативная машинка с листом, на котором напечатано заглавными буквами: «Вокруг дыры» (первоначальное название второго его романа «Правила бегства»). Олег так погружался в работу, что остальной мир переставал для него существовать. Открывалась дверь, он выходил к нам, но по его лицу, взгляду, направленному внутрь, можно было понять, что он ещё там, среди своих героев, в созданном воображением мире. Нередко этот взгляд можно было заметить и во время отдыха. Видимо, работа не отпускала его никогда.
Во время перерывов на «нейтральной территории» – кухне проходили задушевные разговоры с Анатолием. Кстати, без единой капли спиртного. Мой муж – один из редких трезвенников, шутит: «Курить я бросил в 1-ом классе, а пить – во 2-ом, после серьёзной отцовской взбучки». Беседы на кухне, конечно же, «сдабривались» вкусной едой – результатами моих кулинарных стараний. Однажды пеку я коржи для торта «Наполеон». Олег рядом, отщипывает от коржа. Я ему: подожди, мол, намажу кремом. «Люда, а нельзя ли торт съесть так – коржи отдельно, а крем отдельно? Так быстрее и вкуснее!» Мы все рассмеялись, и я отдала сухой корж на «раздельное поедание».
Кухонные беседы становились не только разрядкой, но и источником информации для писателя. Эпизод о колбасном умельце в «Правилах бегства» взят из очередной беседы. Муж как-то рассказал Олегу о своём отце, и этот эпизод лёг в начало повествования. Все записи «кухонных бесед» о городе Тульчине на Украине – родине Анатолия (Записная книжка № 22, 1974 год) вошли в роман почти без изменений.
В начале апреля 1975 года в Переславле-Залесском стояла небывалая жара, какая не наблюдалась в этих местах уже 100 лет, как писали газеты.
Тот роковой день начался, как всегда – Светлана, Анатолий и я утром ушли на работу. Олег, вновь приехавший к нам в Переславль-Залесский, приступил к своей любимой работе – шлифовке только что законченного чернового варианта романа «Правила бегства».
На перерыв я пришла немного раньше положенного, в 12 часов была уже дома. Дверь в комнату Олега была закрыта. Только подумала: не буду мешать, дверь открылась, показался Олег. Увидев его лицо, покрытое крупными каплями пота, я испугалась: «Тебе плохо?» Махнул рукой и потёр в районе сердца. Я сказала, что вызову «скорую помощь». «Не надо», – возразил он и спросил, есть ли в доме нитроглицерин. Мы были молоды, и таких лекарств в доме не водилось. Я кинулась к соседке напротив (у неё был телефон) и немедленно вызвала «скорую». Нитроглицерина у неё тоже не было. Соседка подсказала, что во втором подъезде живёт медсестра.
Я бросилась туда. Навстречу из подъезда – медсестра с медицинской сумкой. Поняла меня с полуслова. Когда мы вошли, Олег лежал на полу недвижно. Медсестра пощупала пульс и произнесла роковое: он мёртв. Я закричала, чтобы сделала укол. Укол действия не возымел. Подоспевшая «скорая помощь» оказалась бессильна.
В это время пришли на перерыв Светлана и Анатолий. Светлана, вся дрожащая, щупала пульс Олега и кричала ещё не ушедшим медикам: «Пульс есть, пульс есть, сделайте что-нибудь!» На самом деле она приняла свой собственный сильно бьющийся пульс за пульс Олега.
Сердце Олега Михайловича Куваева перестало биться 8-го апреля 1975 года в 12 часов 15–17 минут. Назавтра вечером в сопровождении моего мужа тело Олега было перевезено в Калининград (Подмосковный). Гражданская панихида проходила в Центральном доме литераторов (ЦДЛ) в Москве. Вместо траурной музыки звучала 40-я симфония Моцарта. По обоюдному согласию сестры и жены Олега было решено похоронить Олега Куваева на кладбище Болшево (Подмосковного). Он погребён рядом с могилой отца.
Светлана свалилась в горячке. Долго не приходила в себя. Только после того, как выбросила все назначенные московскими врачами лекарства в мусорное ведро и села перепечатывать оставленный Олегом на столе черновик романа «Правила бегства», огонь в голове постепенно утих. Болезнь, казалось бы, ушла, но остался печальный след: с тех пор она хуже и хуже слышит.
Светлана с Олегом не успели оформить свои отношения юридически. 26 мая 1972 года она получила телеграмму: «…Считай женой. Целую Олег». Позже сестра пришла к твёрдому убеждению: даже лучше, что они с Олегом не расписались, ибо её верность и Богом данная любовь скреплены исключительно велением их сердец, а не узами долга. Поклялась на могиле Олега, что никогда не предаст его. И вот в течение всей последующей жизни живёт и трудится во имя Памяти Любимого Человека!
Людмила ЧАЙКО