Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №31-32. 05.08.2011

Поверивший в социализм пушкинист

Сергей Бонди считается одним из создателей метода текстологического анализа, который был положен в основу изучения текстов Пушкина, предназначенных для публикации в академических изданиях поэта.

 

Сергей БОНДИ
Сергей БОНДИ

Сергей Ми­хай­ло­вич Бон­ди ро­дил­ся 13 (по но­во­му сти­лю 25) ию­ня 1891 го­да в Ба­ку. «Отец мой был мо­ряк и пе­да­гог – на­чаль­ник мо­ре­ход­но­го учи­ли­ща даль­не­го пла­ва­ния, – пи­сал он осе­нью 1950 го­да в ав­то­био­гра­фии. – Учил­ся я в Ба­кин­ской гим­на­зии до 1906 г., за­тем в свя­зи с пе­ре­ез­дом се­мьи в Хер­сон – в Хер­сон­ской, ко­то­рую окон­чил в 1910 г. с зо­ло­той ме­да­лью».

Даль­ше был ис­то­ри­ко-фи­ло­ло­ги­че­с­кий фа­куль­тет Пе­т­ро­град­ско­го уни­вер­си­те­та. «В уни­вер­си­те­те, – вспо­ми­нал Бон­ди в 1950 го­ду, – на­чал за­ни­мать­ся изу­че­ни­ем фак­тов Пуш­ки­на (по сним­кам с ру­ко­пи­сей) и сде­лал не­сколь­ко мел­ких «от­кры­тий», о ко­то­рых до­кла­ды­вал в Пуш­кин­ском се­ми­на­ре проф. С.А. Вен­ге­ро­ва. Тог­да же мно­го ра­бо­тал над изу­че­ни­ем стро­е­ния рус­ско­го сти­ха и его ис­то­рии. Был ос­тав­лен при уни­вер­си­те­те, но ма­ги­с­тер­ских эк­за­ме­нов не сда­вал».

Здесь на­до до­ба­вить, что вы­пу­ск­ное со­чи­не­ние Бон­ди «Тре­ди­а­ков­ский и ре­фор­ма рус­ско­го сти­хо­сло­же­ния» в 1916 го­ду бы­ло при­ня­то к пе­ча­ти в «Жур­на­ле Ми­ни­с­тер­ст­ва на­род­но­го про­све­ще­ния». Но вско­ре гря­ну­ли фе­в­раль­ские со­бы­тия, власть сме­ша­лась, жур­нал за­кры­ли, и ра­бо­та мо­ло­до­го ис­сле­до­ва­те­ля ос­та­лась не­о­пуб­ли­ко­ван­ной.

По­сле ре­во­лю­ции Бон­ди офор­мил­ся в Книж­ную па­ла­ту и в Ар­хив цен­зу­ры и пе­ча­ти. Од­но­вре­мен­но про­фес­сор Щер­ба пред­ло­жил ему по­чи­тать курс рус­ско­го сти­хо­сло­же­ния в Ин­сти­ту­те жи­во­го сло­ва. Кро­ме то­го, мо­ло­дой учё­ный про­дол­жил за­ни­мать­ся Пуш­ки­ным и вско­ре под­го­то­вил для сбор­ни­ка «Ли­те­ра­тур­ный му­зе­ум» ма­те­ри­а­лы по ис­то­рии пуш­кин­ско­го «Со­вре­мен­ни­ка». Но да­же при та­ком объ­ё­ме ра­бот в по­лу­го­лод­ном Пи­те­ре вы­жить тог­да бы­ло слож­но. Не слу­чай­но в 1919 го­ду се­мья Бон­ди поч­ти в пол­ном со­ста­ве, вклю­чая трёх бра­ть­ев – Алек­сея, Сер­гея и Юрия, вы­еха­ла вме­с­те с те­а­т­раль­ной труп­пой Н.В. Пе­т­ро­ва в Ко­ст­ро­му. Толь­ко в от­ли­чие от бра­ть­ев Сер­гей по­шёл слу­жить не в те­атр, а ус­т­ро­ил­ся пре­по­да­ва­те­лем в дет­ский ин­тер­нат.

Спу­с­тя го­ды Бон­ди го­во­рил сво­им сту­ден­там, «что имен­но там, в Ко­ст­ро­ме, столк­нув­шись с ре­аль­ной жиз­нью рус­ской про­вин­ции, он по­нял зна­че­ние ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции. Ра­бо­тал он тог­да в дет­ском ин­тер­на­те, где вос­пи­ты­ва­лись де­ти ра­бо­чих. Раз­мы­ш­ле­ния о судь­бе этих де­тей – что ожи­да­ло бы их, ес­ли бы не бы­ло ре­во­лю­ции, – и срав­не­ние с те­ми воз­мож­но­с­тя­ми, ко­то­рые от­кры­ва­лись пе­ред ни­ми те­перь, при­во­ди­ли к вы­во­ду о гро­мад­ном зна­че­нии это­го со­бы­тия. Он по­ла­гал, что Горь­кий не всё по­нял в ре­во­лю­ции, имен­но по­то­му, что ос­та­вал­ся в Пе­т­ро­гра­де, а не уе­хал в про­вин­цию, как со­ве­то­вал ему Ле­нин» (ци­ти­рую по вос­по­ми­на­ни­ям А.Ка­дош­ни­ко­вой).

По­сле Ко­ст­ро­мы Сер­гей Бон­ди в от­ли­чие от бра­ть­ев от­пра­вил­ся не в Пе­т­ро­град, а в Моск­ву. В сто­ли­це его взя­ли учи­те­лем на од­ну из стан­ций ху­до­же­ст­вен­но­го вос­пи­та­ния Нар­ком­про­са. Но ему хо­те­лось за­ни­мать­ся в пер­вую оче­редь толь­ко Пуш­ки­ным. Он счи­тал, что на­шёл ключ к за­ши­ф­ро­ван­ным стро­кам «Ев­ге­ния Оне­ги­на». О сво­их от­кры­ти­ях мо­ло­дой ис­сле­до­ва­тель рас­ска­зал в «Трёх за­мет­ках о Пуш­ки­не», ко­то­рые ук­ра­си­ли чет­вёр­тый вы­пуск ве­ду­ще­го аль­ма­на­ха стра­ны «Пуш­ки­нист».

К со­жа­ле­нию, ин­три­га­ны дол­го не да­ва­ли Бон­ди ни­ка­ко­го рос­та. Да­же в Пуш­кин­скую ко­мис­сию его при­ня­ли лишь в 1929 го­ду. На­чаль­ст­во по­теп­ле­ло к не­му толь­ко по­сле вы­хо­да в 1931 го­ду пер­вой кни­ги учё­но­го «Но­вые стра­ни­цы Пуш­ки­на».

В 1933 го­ду Бон­ди пе­ре­шёл в Мос­ков­ский ин­сти­тут фи­ло­со­фии, ли­те­ра­ту­ры и ис­кус­ст­ва. Вско­ре ле­нин­град­ский учё­ный Ю.Ок­с­ман пред­ло­жил ему вклю­чить­ся в ра­бо­ту по под­го­тов­ке ака­де­ми­че­с­ко­го из­да­ния тек­с­тов Пуш­ки­на. И пер­вое, что он сде­лал, – пе­ре­смо­т­рел от­но­ше­ние к не­ко­то­рым сти­хам в «Мед­ном всад­ни­ке». Пуш­ки­нист из бо­лее мо­ло­до­го по­ко­ле­ния Сер­гей Бо­ча­ров рас­ска­зы­вал: «Дра­ма­ти­че­с­кий куль­ми­на­ци­он­ный стих «На­смеш­ка Не­ба над зем­лёй?», пред­став­ляя текст на цар­скую цен­зу­ру, Пуш­кин ис­пра­вил на – «На­смеш­ка Ро­ка над зем­лёй?» При­чи­на ав­то­цен­зу­ры по­нят­на. Ри­с­ко­ван­ное в этом кон­тек­с­те фун­да­мен­таль­но­го со­мне­ния хри­с­ти­ан­ское «Не­бо» за­ме­ня­ет­ся глад­ким об­ще­ли­те­ра­тур­ным ан­тич­ным «Ро­ком». Ав­то­цен­зур­ная ре­дак­ция вос­про­из­во­ди­лась во всех по­смерт­ных пуш­кин­ских из­да­ни­ях вплоть до 1935 г., ког­да «на­смеш­ка Не­ба» бы­ла вос­ста­нов­ле­на С.М. Бон­ди по пер­во­му (бол­дин­ско­му) бе­ло­во­му ав­то­гра­фу» («Пуш­кин в XXI ве­ке», М., 2006).

К Бон­ди на­ко­нец при­шло офи­ци­аль­ное при­зна­ние. У не­го на­ла­ди­лась лич­ная жизнь. Он же­нил­ся на На­деж­де Ва­си­ль­ев­не Вал­мо­со­вой.

Пе­ред вой­ной учё­ный был уже на­ра­с­хват. Ещё в 1938 го­ду ему пред­ло­жи­ли из МИ­Ф­ЛИ пе­рей­ти в бо­лее пре­стиж­ный Ин­сти­тут ми­ро­вой ли­те­ра­ту­ры. За­тем его поз­ва­ли ве­с­ти за­ня­тия в Мос­ков­ский го­род­ской пе­дин­сти­тут име­ни В.П. По­тём­ки­на. Кро­ме то­го, им за­ин­те­ре­со­ва­лось так­же на­чаль­ст­во Ли­тин­сти­ту­та.

Но вот че­му жизнь Сер­гея Бон­ди так и не на­учи­ла, это ос­то­рож­но­с­ти. Из-за из­лиш­ней го­вор­ли­во­с­ти он в ка­кой-то мо­мент по­пал под кол­пак спец­служб. В ча­ст­но­с­ти, ле­том 1943 го­да имя учё­но­го ока­за­лось в спец­со­об­ще­нии уп­рав­ле­ния контр­раз­вед­ки НКГБ СССР «Об ан­ти­со­вет­ских про­яв­ле­ни­ях и от­ри­ца­тель­ных на­ст­ро­е­ни­ях сре­ди пи­са­те­лей и жур­на­ли­с­тов». Май­ор гос­бе­зо­пас­но­с­ти Шуб­ня­ков до­кла­ды­вал на­чаль­ст­ву, что в уз­ком кру­гу про­фес­сор-пуш­ки­но­вед С.М. Бон­ди до­пу­с­тил сле­ду­ю­щие ан­ти­со­вет­ские вы­ска­зы­ва­ния: «Жа­лею вновь и вновь о про­ис­хо­дя­щих у нас ан­ти­де­мо­кра­ти­че­с­ких сдви­гах, на­блю­да­ю­щих­ся день ото дня. Возь­ми­те рас­ту­щий на­ци­о­наль­ный шо­ви­низм. Чем он вы­зы­ва­ет­ся? Преж­де все­го на­ст­ро­е­ни­я­ми в ар­мии – ан­ти­се­мит­ски­ми, ан­ти­не­мец­ки­ми, ан­ти по от­но­ше­нию ко всем нац­мень­шин­ст­вам, о ко­то­рых со­чи­ня­ют­ся ле­ген­ды, что они не­до­ста­точ­но до­бле­ст­ны, и пра­ви­тель­ст­во на­ше все­це­ло идёт на­вст­ре­чу этим на­ст­ро­е­ни­ям ар­мии, не пы­та­ясь её пе­ре­вос­пи­тать, ме­нять её ха­рак­тер. Са­мое важ­ное со­хра­нить бо­е­спо­соб­ность ар­мии, её бо­е­вую го­тов­ность сра­жать­ся, что же до це­лей вой­ны, то о них луч­ше не ду­мать. И со­зда­ёт­ся, та­ким об­ра­зом, по­до­бие во­ен­ной ка­с­ты, ко­то­рая ес­те­ст­вен­но не вме­ща­ет­ся в рам­ки де­мо­кра­тии. Для боль­ше­ви­ков на­сту­пил се­рь­ёз­ный кри­зис, страш­ный ту­пик. И уже не вый­ти им из не­го с под­ня­той го­ло­вой, а при­дёт­ся пол­зать на чет­ве­рень­ках, и то лишь очень ко­рот­кое вре­мя. За Ко­мин­тер­ном пой­дёт лик­ви­да­ция бо­лее се­рь­ёз­но­го по­ряд­ка... Это не ус­туп­ка, не ре­фор­ма да­же, це­лая ре­во­лю­ция. Это – от­каз от ком­му­ни­с­ти­че­с­кой про­па­ган­ды на За­па­де как по­ме­хи для гос­под­ст­ву­ю­щих клас­сов, это от­каз от на­силь­ст­вен­но­го свер­же­ния об­ще­ст­вен­но­го строя дру­гих стран. Для на­ча­ла – не­дур­но... Вот вам то пер­вое, твор­че­с­кое, что да­ли нем­цы и вой­на с ни­ми...»

За та­кие ре­чи лег­ко бы­ло уго­дить в ла­герь. Но Бон­ди это воль­но­ду­мие по­че­му-то со­шло с рук. Бо­лее то­го, 6 сен­тя­б­ря 1943 го­да ему поз­во­ли­ли за­щи­тить в Мос­ков­ском уни­вер­си­те­те док­тор­скую дис­сер­та­цию «Во­про­сы рит­ми­ки рус­ско­го сти­ха».

Вско­ре по­сле вой­ны Бон­ди офор­мил вто­рой брак с На­та­ль­ей Вла­ди­ми­ров­ной Сер­гин­ской, ко­то­рая в 1948 го­ду ро­ди­ла ему дочь На­та­лию.

Но по­том в стра­не на­ча­лась кам­па­ния про­тив ко­с­мо­по­ли­тов. И Бон­ди в на­ча­ле 1949 го­да ока­зал­ся под по­до­зре­ни­ем. Ру­ко­вод­ст­во пе­дин­сти­ту­та им. По­тём­ки­на, за­сом­не­вав­шись в его не­рус­ской фа­ми­лии, ре­ши­ло, что он на­вер­ня­ка что-то ута­ил со сво­им про­ис­хож­де­ни­ем. В об­щем, от учё­но­го по­тре­бо­ва­ли по­ка­я­ния. Но трус­ли­вое на­чаль­ст­во не на то­го на­па­ло. За­ни­мав­ша­я­ся тог­да у С.Бон­ди А.Ка­дош­ни­ко­ва вспо­ми­на­ла: «Ког­да же на ка­фе­д­ре по­явил­ся Бон­ди, он за­го­во­рил сов­сем по-дру­го­му. Од­на его фра­за осо­бен­но по­ра­зи­ла ме­ня. Он ска­зал сле­ду­ю­щее: «Я – про­фес­сор. По­это­му я дол­жен быть уве­рен, что мои сту­ден­ты не со­мне­ва­ют­ся в мо­ей ис­крен­но­с­ти». Это оз­на­ча­ло, что он не мо­жет так лег­ко и про­сто при­знать оши­боч­ны­ми те по­ло­же­ния, ко­то­рые толь­ко что из­ла­га­лись им на лек­ци­ях. И дей­ст­ви­тель­но бы­с­т­ро, ос­т­ро­ум­но, как-то да­же ве­се­ло про­фес­сор оп­ро­верг все предъ­яв­лен­ные ему об­ви­не­ния и под одо­б­ри­тель­ный шу­мок ау­ди­то­рии по­ки­нул ау­ди­то­рию» («Во­про­сы ли­те­ра­ту­ры», 2002, № 5).

Од­на­ко дру­гие пре­по­да­ва­те­ли пре­одо­леть страх так и не смог­ли. По­это­му ког­да Бон­ди пред­ло­жил об­ра­тить­ся к прак­ти­ке квар­тир­ных се­ми­на­ров и ус­т­ро­ить у ко­го-ни­будь до­ма об­суж­де­ние ми­с­ти­че­с­кой пье­сы Бло­ка «Ро­за и Крест», ко­то­рую он в своё вре­мя слы­шал в ис­пол­не­нии ав­то­ра, кол­ле­ги тут же от­ве­ти­ли ему ка­те­го­ри­че­с­ким от­ка­зом. Учё­ный всё по­нял и при пер­вой воз­мож­но­с­ти из пе­дин­сти­ту­та пе­ре­шёл в МГУ.

В уни­вер­си­те­те в чис­ло пер­вых сту­ден­тов Бон­ди по­па­ли Ге­ор­гий Га­чев, Сер­гей Бо­ча­ров, Ва­дим Ко­жи­нов, Ста­ни­слав Лес­нев­ский… Поз­же Ко­жи­нов вспо­ми­нал: «Хо­тя счи­та­ет­ся, что в те вре­ме­на гос­под­ст­во­ва­ла ка­зён­щи­на, на са­мом де­ле всё бы­ло да­ле­ко не так. Бон­ди ни­кто не за­пре­щал, ни­кто ему не ме­шал чи­тать эти лек­ции. А он поз­во­лял се­бе чрез­вы­чай­но ри­с­ко­ван­ные ве­щи. На­при­мер, я вспо­ми­наю та­кую его фра­зу: «То­ва­ри­щи! (Он го­во­рил: то­ва­ри­щи.) Мы не мо­жем ни улуч­шать, ни ухуд­шать ис­то­рию. То­ва­рищ Ста­лин за­пре­тил нам это де­лать!» Или, на­при­мер, ещё ха­рак­тер­ная для не­го фра­за: «То­ва­ри­щи! Ес­ли ка­кой-ни­будь фор­ма­лист го­во­рит, что дваж­ды два че­ты­ре, это не зна­чит, что он не прав». Бон­ди был фи­гу­рой ле­ген­дар­ной, он вхо­дил в круг Бло­ка, бы­вал ча­с­то у не­го до­ма. И хо­тя он не счи­тал удоб­ным афи­ши­ро­вать свои близ­кие от­но­ше­ния с этим ве­ли­ким по­этом, но ино­гда упо­ми­нал, что, вот, Блок при мне го­во­рил то-то и то-то. <…> Этот че­ло­век дей­ст­ви­тель­но мно­гое дал мне. Вот, на­при­мер, его суж­де­ние: «В чём за­да­ча фи­ло­ло­га? Он дол­жен по­ло­жить ру­ку чи­та­те­ля на пульс про­из­ве­де­ния». Бон­ди это де­лал вир­ту­оз­но. Прав­да, од­наж­ды его от­ст­ра­ни­ли от чте­ния лек­ций, но к иде­о­ло­гии это ни­ка­ко­го от­но­ше­ния не име­ло. Бон­ди чи­тал са­мый, по­жа­луй, от­вет­ст­вен­ный курс – ис­то­рию рус­ской ли­те­ра­ту­ры XIX ве­ка. Курс был рас­счи­тан на три се­ме­с­т­ра. Так вот, пред­ставь­те, что к кон­цу вто­ро­го се­ме­с­т­ра он ещё не по­кон­чил с Пуш­ки­ным, в твор­че­ст­во ко­то­ро­го был аб­со­лют­но по­гру­жён. Курс по­ру­чи­ли ко­му-то дру­го­му, и этот пре­по­да­ва­тель был вы­нуж­ден за один се­местр про­чи­тать всё ос­таль­ное. Мо­гу ска­зать, что я вы­брал се­бе в учи­те­ля Бон­ди» (ци­ти­рую по кни­ге В.Ко­жи­но­ва «Рос­сия. Век ХХ-й», М., 2008).

Важ­но под­черк­нуть, что Бон­ди ни­ког­да не при­спо­саб­ли­вал­ся ко вре­ме­ни и не ме­нял свои взгля­ды как пер­чат­ки. У не­го бы­ли ос­но­ва­ния не лю­бить власть. Но при этом он мно­го лет со­вер­шен­но ис­крен­не ра­то­вал за со­ци­а­лизм. Бон­ди не скры­вал, что, за­ду­мав в 50-е го­ды курс «Ис­то­рия ли­те­ра­ту­ры как про­цесс», хо­тел в пер­вую оче­редь по­ка­зать, как в про­цес­се раз­ви­тия ли­те­ра­ту­ры во­пло­ща­лись идеи марк­сиз­ма.

На эту осо­бен­ность его мы­ш­ле­ния пер­вым об­ра­тил вни­ма­ние, по-мо­е­му, кри­тик Ва­ле­рий Кир­по­тин. 28 ян­ва­ря 1958 го­да он за­пи­сал в сво­ём днев­ни­ке: «Вче­ра в Пе­ре­дел­ки­не по­гас свет. В тем­но­те дол­го и ин­те­рес­но го­во­рил с Бон­ди. Он тон­кий и не­за­ви­си­мый зна­ток ли­те­ра­ту­ры XIX ве­ка. Весь­ма и весь­ма скеп­ти­че­с­ки оце­ни­ва­ет Бла­го­го. С ув­ле­че­ни­ем го­во­рил о «Мед­ном всад­ни­ке». Про­вёл ли­нию от мед­но­ли­кой скульп­тур­ной го­су­дар­ст­вен­но­с­ти к бун­ту Ев­ге­ния, к от­ми­ра­нию го­су­дар­ст­ва, к ра­бо­те Ле­ни­на «Го­су­дар­ст­во и ре­во­лю­ция». И вдруг я уви­дел – это моё. Оно не про­па­ло, про­рос­ло. Бон­ди за­был уже мою кни­гу «На­сле­дие Пуш­ки­на и ком­му­низм» и с ув­ле­че­ни­ем, со стра­с­тью из­ла­гал идеи этой мо­ей ра­бо­ты как свои соб­ст­вен­ные. Это при­ят­но, это на­гра­да мне». Впро­чем, Кир­по­тин яв­но пре­уве­ли­чил своё вли­я­ние на Бон­ди.

За­ни­ма­ясь всю жизнь Пуш­ки­ным, Бон­ди до по­след­не­го со­хра­нял ин­те­рес и к ли­те­ра­ту­ре двад­ца­то­го ве­ка. Дру­гое де­ло, он ма­ло ко­го в сво­ём ве­ке це­нил. Учё­ный не при­зна­вал ни Ма­я­ков­ско­го, ни Цве­та­е­ву, ни Твар­дов­ско­го. Да­же Ах­ма­то­ву он ско­рее лю­бил как че­ло­ве­ка, но не как ве­ли­ко­го по­эта. Ли­дия Чу­ков­ская в сво­ём днев­ни­ке рас­ска­зы­ва­ла, как в на­ча­ле ав­гу­с­та 1956 го­да она при­вез­ла Ах­ма­то­ву к от­цу в Пе­ре­дел­ки­но. «При­шли мы к Кор­нею Ива­но­ви­чу, – пи­са­ла Чу­ков­ская, – у не­го Бон­ди. Чи­та­ет и ком­мен­ти­ру­ет пись­мо Оси­по­вой к Алек­сан­д­ру Ива­но­ви­чу Тур­ге­не­ву. Все слу­ша­ли лю­без­но и с ин­те­ре­сом, а у ме­ня от на­пря­же­ния про­сту­пал на лбу пот. По­ужи­на­ли. Кор­ней Ива­но­вич на­пи­сал для Эм­мы Гри­го­рь­ев­ны то, что на­до. По­ш­ли на вок­зал. Сер­гей Ми­хай­ло­вич ожив­лён­но рас­ска­зы­вал Ан­не Ан­д­ре­ев­не что-то о «Зо­ло­том Пе­туш­ке», но я не по­ни­ма­ла ни сло­ва и толь­ко му­чи­лась: нерв­ный, гром­кий го­лос. Мне да­же ид­ти бы­ло лег­че, чем слу­шать и по­ни­мать. Не ус­пе­ли мы сде­лать по шос­се и двад­ца­ти ша­гов, как Ан­на Ан­д­ре­ев­на с уп­рё­ком ста­ла спра­ши­вать ме­ня, ско­ро ли вок­зал? В го­ро­де она хра­б­ри­лась, а тут, вид­но, си­лы её ис­сяк­ли. Раз­дра­жён­но, тре­бо­ва­тель­но спра­ши­ва­ла: «ско­ро ли?» и «по­че­му мы так дол­го не при­хо­дим?» и «где же вок­зал?» Я от­ве­ти­ла рез­ко: «до вок­за­ла ещё ки­ло­метр и при­том в го­ру»... Те­перь мне стыд­но вспом­нить, как я ог­рыз­ну­лась: ей-то ведь ид­ти на­вер­ное бы­ло труд­нее, чем мне. Сер­гей Ми­хай­ло­вич мяг­ко и за­бот­ли­во её уте­шал. К сча­с­тью, по­вст­ре­ча­лось так­си; Бон­ди уса­дил нас в ма­ши­ну, и мы до­еха­ли бла­го­по­луч­но».

По сви­де­тель­ст­ву уче­ни­ков Бон­ди, по-на­сто­я­ще­му учё­ный лю­бил толь­ко Бло­ка и це­нил ещё не­ко­то­рые ве­щи Па­с­тер­на­ка. Ка­дош­ни­ко­ва рас­ска­зы­ва­ла: «Не по­мню уж, по ка­ко­му по­во­ду, но мы все ока­за­лись у не­го до­ма на Чи­с­тых пру­дах. Как толь­ко мы во­шли в его ка­би­нет и рас­се­лись, он, не на­чи­ная ещё раз­го­во­ра, ска­зал, что хо­чет про­честь нам сти­хи. И взял со сто­ла све­жий но­мер «Зна­ме­ни». Это был тот са­мый но­мер жур­на­ла, где бы­ла на­пе­ча­та­на боль­шая под­бор­ка сти­хов Па­с­тер­на­ка, ко­то­рые по­яви­лись по­сле дол­го­го его мол­ча­ния и став­шие впос­лед­ст­вии очень из­ве­ст­ны­ми. Не по­мню, все ли сти­хи цик­ла чи­тал нам С.М., но са­мые изу­ми­тель­ные он про­чёл. Имен­но в его чте­нии впер­вые про­зву­ча­ли для ме­ня и «Быть зна­ме­ни­тым», и «Во всём мне хо­чет­ся дой­ти до са­мой су­ти». Чи­тал он вдох­но­вен­но, с не­скры­ва­е­мым вос­хи­ще­ни­ем. И кон­чил так: «Это на­сто­я­щая по­эзия, пер­вый сорт». На­до ска­зать, что это вы­ра­же­ние «пер­вый сорт» – эда­кий бю­ро­кра­ти­че­с­кий штамп – бы­ло стран­но в бе­зу­ко­риз­нен­но пра­виль­ной, чрез­вы­чай­но об­раз­ной рус­ской ре­чи С.М. Но он лю­бил так го­во­рить! Это бы­ла вы­со­кая оцен­ка в его ус­тах. Так вы­со­ко был оце­нён им этот цикл сти­хов Б.Па­с­тер­на­ка».

Уди­ви­тель­но, но при жиз­ни власть Бон­ди силь­но не ба­ло­ва­ла. Свой пер­вый ор­ден – Тру­до­во­го Крас­но­го Зна­ме­ни учё­ный по­лу­чил толь­ко на 80-ле­тие в 1971 го­ду. Вто­рой ор­ден – Друж­бы на­ро­дов ему вру­чи­ли уже на 90-ле­тие. Всё-та­ки до кон­ца сво­им пар­тий­ная вер­хуш­ка и ака­де­ми­че­с­кое на­чаль­ст­во его не счи­та­ли.

Умер Бон­ди 29 ав­гу­с­та 1989 го­да в Моск­ве. По­хо­ро­ни­ли учё­но­го на Вве­ден­ском клад­би­ще, а его ар­хив пе­ре­да­ли в РГА­ЛИ.


Вячеслав ОГРЫЗКО




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования