Архив : №33-34. 19.08.2011

"Когда поэты были большими", а дети хорошими

Ра­но или по­зд­но все мы воз­вра­ща­ем­ся к дет­ст­ву. Оно пи­та­ет и од­но­вре­мен­но от­рав­ля­ет нас. Мы бе­жим от не­го, но в то­же вре­мя хо­тим со­хра­нить хо­тя бы не­боль­шую его часть в се­бе.

На­вер­ное, по­это­му рас­ска­зов и сти­хов о дет­ст­ве се­го­дня пре­до­ста­точ­но. Не­смо­т­ря на то, что в ли­те­ра­тур­ных кру­гах бы­ту­ет мне­ние, буд­то пи­сать о нём хо­ро­шо мо­жет каж­дый, что, ко­неч­но же, спор­но.

Впро­чем, эта те­ма нын­че дей­ст­ви­тель­но пле­ня­ет раз­но­об­ра­зи­ем. Хо­тя лёг­ко­с­ти, при­су­щей ре­бя­че­с­ко­му со­зна­нию и ми­ро­во­с­при­я­тию, в ней ма­ло.

Так, дет­скость сов­сем не­о­жи­дан­но про­ры­ва­ет­ся во взрос­лом рас­ска­зе Вла­ди­ми­ра Ми­хе­е­ва «Для лу­ны – об­ла­ко, для цвет­ка – ве­тер» («Звез­да», 2011, № 7). Глав­ный ге­рой Гри­ня, муж­чи­на, но по вну­т­рен­не­му сво­е­му ощу­ще­нию, ско­рее, маль­чик, лет че­тыр­над­ца­ти-пят­над­ца­ти. Хоть уже и от­си­дев­ший «за де­ло», го­ре-биз­не­с­мен, мы за­ста­ём его в ли­хой час жиз­ни, ког­да он раз­мы­ш­ля­ет о Пу­ти Во­и­на, уми­ра­ю­щем от­це, не сло­жив­шей­ся жиз­ни и пер­вом сво­ём Учи­те­ле – дя­де Вла­ди­сла­ве Ар­ка­дь­е­ви­че, а так же бе­жит от пре­сле­до­ва­те­лей, не­дав­но при­ст­ре­лив­ших его при­яте­ля-по­дель­ни­ка.

Рас­сказ мно­го­пла­но­вый, на по­верх­но­с­ти – рас­суж­де­ние о дзе­не, «глав­ном со­кро­ви­ще Вос­то­ка» и «фи­ло­со­фия Во­и­на – са­к­раль­ном яд­ре дзе­на». Как это ни стран­но Гри­ня при­нял на ве­ру раз­гла­голь­ст­во­ва­ния пи­са­те­ля-не­удач­ни­ка Вла­ди­сла­ва Ар­ка­дь­е­ви­ча о «не­ду­аль­но­с­ти ми­ра» («фу­ни»), о «про­буж­дён­ном со­зна­нии», по­стиг­шем «без­мыс­лие» («му­нэн»), о са­к­раль­ных ви­б­ра­ци­ях...» И пы­тал­ся при­ме­нить те­о­рию к жиз­ни. В ито­ге за­гре­мел в ка­та­лаж­ку.

На вто­ром пла­не сам пи­са­тель, се­рый, не­при­ят­ный, же­с­то­кий. Его веч­ная зло­ба и за­висть ко все­му яр­ко­му, от­лич­но­му, жи­во­му по­рож­да­ет в нём и ок­ру­жа­ю­щих толь­ко не­на­висть. Впро­чем, и она не силь­но-то жиз­не­спо­соб­на. Так, теп­лит­ся и раз­го­ра­ет­ся вре­мя от вре­ме­ни. И да­же смерть бра­та (от­ца Гри­ни) за­став­ля­ет Вла­ди­сла­ва Ар­ка­дь­е­ви­ча за­ви­до­вать ушед­ше­му, толь­ко по­то­му, что тот, как ему ка­жет­ся, об­рёл на­сто­я­щее зна­ние в по­след­ние свои ми­ну­ты.

Од­на­ко имен­но не­зре­лость Гри­ни при­вно­сит в рас­сказ не­что тёп­лое и дет­ское. Ми­хе­ев хо­ро­шо опи­сы­ва­ет то, как Гри­ня ко­леб­лет­ся и бо­рет­ся с же­ла­ни­ем рас­ска­зать дя­де о се­бе, и всё же ре­ша­ет не от­кро­вен­ни­чать. За­де­ва­ет и пол­ное пи­са­тель­ское рав­но­ду­шие Вла­ди­сла­ва Ар­ка­дь­е­ви­ча к на­сто­я­щей жиз­ни, ви­ди­мая иро­ния, по­рож­да­ю­щая скры­тую злость. И хоть ав­тор рас­ска­за не поз­во­ля­ет сво­е­му ге­рою воз­вра­щать­ся в про­шлое (в вос­по­ми­на­ни­ях Гри­ня идёт не даль­ше сво­ей не­удач­ной же­нить­бы), а всё же дет­ст­во (воз­мож­но, от­то­го, что ря­дом ро­ди­те­ли и «учи­тель», да и ме­с­то дей­ст­вия зна­ко­мо чуть ли не с рож­де­ния) во­лей-не­во­лей про­сту­па­ет, как пе­ре­вод­ная кар­тин­ка.

Не­мно­го по-дру­го­му о взрос­ле­нии рас­ска­зы­ва­ет Сер­гей Но­во­сё­лов в про­за­и­че­с­кой под­бор­ке «Ма­лень­кие ар­бу­зы» («Не­ва», 2011, № 7), в ми­ни­а­тю­ре «Квар­ти­ры», кста­ти, ав­тор впер­вые пуб­ли­ку­ет­ся в этом тол­стом жур­на­ле. Рас­сказ­чик-по­ве­ст­во­ва­тель все­го-на­все­го пе­ре­чис­ля­ет квар­ти­ры, в ко­то­рых ему при­хо­ди­лось жить и ко­то­рые он, так или ина­че, знал. Впро­чем, по­ве­ст­во­ва­ние не­ров­но и сти­ли­с­ти­че­с­ки сбив­чи­во. Осо­бен­но в по­след­них пред­ло­же­ни­ях.

Од­на­ко ге­рой Но­во­сё­ло­ва со­вер­ша­ет круг. Сна­ча­ла он вспо­ми­на­ет своё дет­ст­во, при­зрач­ное, не­уло­ви­мое, жи­ву­щее где-то в глу­би­не ком­му­нал­ки, но по-сво­е­му свет­лое, хоть и не очень сча­ст­ли­вое: ро­ди­те­ли от­да­ли­лись, и мать за­ве­ла лю­бов­ни­ка. В ито­ге, отец за­пил, ушёл из се­мьи и же­нил­ся вто­рой раз. А ге­рой по­вз­рос­лел и пе­ре­ехал. Впро­чем, как он за­ве­ря­ет в фи­на­ле, спу­с­тя вре­мя, вер­нул­ся до­мой и уже два го­да жи­вет «у ма­туш­ки на квар­ти­ре с её му­жем. Нам там тес­но, но мы тер­пим». То есть, по су­ти, опять всё то же стрем­ле­ние воз­вра­тить­ся в про­шлое, за­дер­жать своё дет­ст­во, а по воз­мож­но­с­ти ос­тать­ся в нём на­всег­да.

Иной под­ход у Оль­ги Иже­ня­ко­вой (под­бор­ка «Ис­то­рия бо­лез­ни», та же книж­ка «Не­вы», рас­сказ «Ве­ли­ко­леп­ное сы­рьё», этот ав­тор то­же пе­ча­та­ет­ся в жур­на­ле впер­вые). Про­за Иже­ня­ко­вой чем-то на­по­ми­на­ет но­вый ре­а­лизм, од­на­ко всё пор­тит фи­нал рас­ска­за, в ко­то­ром пи­са­тель­ни­ца про­сто по­жа­ле­ла свою ге­ро­и­ню. Не очень удач­но и на­зва­ние, по­па­хи­ва­ю­щее вто­ро­сорт­ной жур­на­ли­с­ти­кой.

Сю­жет прост. Глав­ный пер­со­наж – де­воч­ка Га­ля, уче­ни­ца му­зы­каль­ной шко­лы, ин­фан­тиль­ная, как и её не­пу­тё­вая мать, меч­та­тель­ни­ца. За­ни­ма­ет­ся му­зы­кой, хо­чет на­пи­сать своё про­из­ве­де­ние, од­на­ко по­сте­пен­но не толь­ко за­бра­сы­ва­ет му­зи­ци­ро­ва­ние, но и учё­бу, и что весь­ма сим­во­лич­но – раз­би­ва­ет пи­а­ни­но. Од­на­ко свя­зы­ва­ет это она с по­яв­ле­ни­ем в их жиз­ни зэ­ка Зы­ря­но­ва, со­вер­шив­ше­го две ход­ки, и не по­ня­то чем при­гля­нув­ше­го­ся ма­те­ри. «Мно­гие удив­ля­лись, что в нём ма­ма на­шла, а мне ка­жет­ся, ма­ма и са­ма не зна­ла, так по­лу­чи­лось, в на­шей жиз­ни по­явил­ся Зы­ря­нов и стал нас учить уму-ра­зу­му. Он очень вкус­но го­то­вил и пил все­гда креп­кий чай – чи­фир. Я не зна­ла, как се­бя с ним ве­с­ти, ведь в до­ме у нас ни­ког­да не бы­ло муж­чи­ны, но он не рас­те­рял­ся, по­ка не по­при­вык­нешь, ска­зал, зо­ви про­сто Зы­ря­нов. Я, ра­до­ст­ная, бе­жа­ла из шко­лы до­мой, спе­ши­ла по­де­лить­ся с ним сво­и­ми де­ла­ми, по­мню его ре­ак­цию на пя­тёр­ку за Ли­с­та, Зы­ря­нов сде­лал круг­лые гла­за и спро­сил:

– А это ещё что за хрен?

Он и вправ­ду ми­лый. Так уди­вил­ся, ког­да уз­нал, что у не­го ба­ри­тон. Он да­же на пор­т­рет Мо­цар­та по­сле это­го со­об­ще­ния стал смо­т­реть ува­жи­тель­но». А даль­ше, что на­зы­ва­ет­ся, по­ш­ло, по­еха­ло. Зы­ря­нов уто­пил хо­мя­ка с при­пло­дом, при­учил мать к ал­ко­го­лю, де­воч­ку к ку­ре­нию, на­чал до­мо­гать­ся пад­че­ри­цы, в ито­ге та по­те­ря­ла ин­те­рес к му­зы­ке, жиз­ни и за­ве­ла се­бе та­ко­го же уб­лю­доч­но­го пар­ня Се­ро­го, от ко­то­ро­го сде­ла­ла два абор­та с тра­ги­че­с­ки­ми по­след­ст­ви­я­ми.

То есть дет­ст­во в дан­ном слу­чае ав­то­ром бе­рёт­ся за иде­аль­ную точ­ку от­счё­та, ге­ро­и­ня бе­жит из не­го, но до кон­ца из­ба­вить­ся от не­го, рав­но как от сво­их по­сты­лых вос­по­ми­на­ний, кру­ше­ния на­дежд, ги­бе­ли меч­та­ний не мо­жет. И опять же вну­т­рен­не так и ос­та­ёт­ся по-дет­ски ин­фан­тиль­ной и не­зре­лой. Ты­ка­ет­ся по жиз­ни, как сле­пой ку­тё­нок, и по­сте­пен­но ка­тит­ся по на­клон­ной.

В ито­ги пьёт, ра­бо­та­ет на рын­ке, ни­ка­ких осо­бых взгля­дов на жизнь не име­ет, то ми­рит­ся, то ру­га­ет­ся с Се­рым (ко­то­рый, ухо­дя, вся­кий раз не за­бы­ва­ет ог­ра­бить её и мать), а по­сле оче­ред­но­го абор­та не мо­жет иметь де­тей. Впро­чем, ге­ро­и­ня не очень силь­но ре­флек­си­ру­ет по это­му по­во­ду. Ведь Се­рый со­жи­тель­ст­ву­ет с дру­гой жен­щи­ной, ко­то­рая ро­жа­ет двой­ню и де­вуш­ка ка­ким-то фан­та­с­ти­че­с­ким об­ра­зом и пу­тём та­ин­ст­вен­ных ма­хи­на­ций (в рас­ска­зе они опи­са­ны мель­ком, что да­ёт по­нять ав­тор­ское не­зна­ние во­про­са) усы­нов­ля­ет де­тей. Фи­нал по­лу­ча­ет­ся ском­кан­ным, бы­с­т­рым, не­о­жи­дан­ным и не­прав­до­по­доб­ным.

Хо­тя Иже­ня­ко­ва не­пло­хо сти­ли­зу­ет по­ве­ст­во­ва­ние под речь де­воч­ки-под­ро­ст­ка (Га­лю мы за­ста­ём при­мер­но в сред­них клас­сах, там же и за­кан­чи­ва­ет­ся её ду­шев­ное раз­ви­тие).

При­мер­но та­кое же чёр­ное дет­ст­во на­ри­со­ва­но и в по­ве­с­ти Алек­сея Ан­д­ре­е­ва «Экс­тре­ми­ст­ки» («Ок­тябрь», 2011, № 7), вот толь­ко его по­след­ст­вия ку­да кру­че, а итог со­чи­не­ния на­мно­го пла­чев­нее.

Но на­и­бо­лее лю­бо­пыт­но о «дет­ской» те­ме и по-дет­ски не­по­сред­ст­вен­но по­ве­ст­ву­ет рас­сказ Вла­ди­ми­ра Ели­с­т­ра­то­ва «Ду­ра­чок Ди­ма» («Не­ва», 2011, № 8). По су­ти, текст со­сто­ит все­го лишь из од­ной сце­ны – дра­ки. Во дво­ре жи­вёт бла­жен­ный Ди­ма, толь­ко его тут зо­вут по име­ни. Ос­таль­ные де­ти но­сят клич­ки «си­лач Си­ся, Федь­ка-Пят­но с боль­шой ро­дин­кой на ще­ке, Фи­ля-Соп­ля <…>, очень болт­ли­вая, но сим­па­тич­ная Свет­ка-Ре­чёв­ка» и ге­рой-рас­сказ­чик Пеп­пер­минт или же Во­вка Хи­т­ро­за­дый. Впро­чем, ду­рач­ка, ко­то­ро­му на мо­мент по­ве­ст­во­ва­ния лет двад­цать пять во дво­ре не оби­жа­ют, он сво­е­го ро­да до­сто­при­ме­ча­тель­ность, до­б­ро­душ­ное су­ще­ст­во, от­ста­ю­щее в раз­ви­тии, веч­но улы­ба­ю­ще­е­ся и иг­ра­ю­щее с де­ть­ми в «дай со­во-ибудь».

Он то и де­ло при­ста­вал к ре­бя­там, а те при­но­си­ли ему ма­лень­кие да­ры – су­ха­рик, ог­ры­зок ка­ран­да­ша, жвач­ку, то есть что-ни­будь не­зна­чи­тель­ное, но ду­рач­ка очень ра­ду­ю­щее. Один толь­ко Дрын, до­ни­мал су­мас­шед­ше­го Ди­му, за что был по­сто­ян­но бит. Как раз од­на из этих драк ком­по­зи­ци­он­но за­ни­ма­ет в рас­ска­зе глав­ное ме­с­то.

По­сле оче­ред­ной по­пыт­ки по­зло­рад­ст­во­вать над Ди­мой, Дры­на из­ло­ви­ли, из­би­ли (в раз­би­ра­тель­ст­вах уча­ст­во­ва­ла да­же де­воч­ка) и на­кор­ми­ли пе­с­ком. Вро­де бы со­вер­ше­но де­ло пра­вед­ное. Ведь Дрын на­ка­зан за свою злость и из­дев­ку над без­за­щит­ным че­ло­ве­ком. Как при­зна­ёт­ся Во­вка: «Мы хо­хо­чем. Хо­ро­шень­кий по­лу­ча­ет­ся «валь­сик». Ре­чёв­ка тан­цу­ет вальс с во­об­ра­жа­е­мым парт­нё­ром. Пят­но са­мо­заб­вен­но вер­тит го­ло­вой ту­да-сю­да. Я под­вы­ваю «Ви­х­рем за­кру­жит бе­лый та­нец!..» Всё зы­кин­ски…

Толь­ко вот: нам всё вре­мя ме­ша­ет Ди­ма, нуд­но тя­нет нас за ру­ка­ва, за шта­ни­ны, Ре­чёв­ку – за юб­ку, пы­та­ясь от­та­щить от Дры­на, при­го­ва­ри­ва­ет, слов­но ста­ра­ясь от­влечь нас от на­шей мсти­тель­ной вак­ха­на­лии:

– Дай джю­вац­ку! Дай пи­яф­ка! Дай со­во-ибудь!» То есть по­лу­ча­ет­ся, что Ди­ма та­ким не­хи­т­рым спо­со­бом за­щи­ща­ет сво­е­го обид­чи­ка, пусть тот и не за­слу­жи­ва­ет в по­ни­ма­нии де­тей сни­с­хож­де­ния.

А даль­ше вы­яс­ня­ет­ся, что ре­бя­та по­вз­рос­ле­ли. У Дры­на биз­нес, Пят­но по­гиб в Чеч­не, да и у дру­гих судь­ба сло­жи­лась на свой лад, сла­ва Бо­гу, хо­тя бы жи­вы. А Ди­ма про­пал. Ма­ло ли что с ним сде­ла­ли. Вот толь­ко двор как-то опу­с­тел, буд­то умер. Ка­за­лось бы, фи­нал рас­ска­за оче­ви­ден.

Но в кон­це про­ис­хо­дит то са­мое вол­шеб­ст­во, ко­то­ро­го так ждёшь в дет­ст­ве, и в юно­с­ти, и да­же во взрос­лой жиз­ни. И по­рой оно дей­ст­ви­тель­но слу­ча­ет­ся. Дух дет­ст­ва, не­по­сред­ст­вен­но­с­ти, воз­вра­ща­ет­ся во двор с од­ним из ге­ро­ев. Ко­то­рый, из­ве­дав труд­но­с­ти эми­г­ра­ции, се­лит­ся в сво­ей ста­рой квар­ти­ре. А по­том вы­яс­ня­ет­ся, что ду­ра­чок Ди­ма, рав­но как и Пят­но не умер­ли. Точ­нее, да­же не так, они умер­ли фи­зи­че­с­ки для этой жиз­ни и для сво­их дру­зей, но па­мять о них, как и о са­мом дет­ст­ве ка­нуть не мо­жет.

А ещё во дво­ре ра­но или по­зд­но по­яв­ля­ют­ся дру­гие де­ти, и по­вз­рос­лев­ший Во­вка вдруг по­ни­ма­ет, что всё вер­ну­лось на кру­ги свои.

«Бы­ла вес­на. Май ме­сяц. Я не уз­нал сво­е­го дво­ра. Он ожил. Си­рень сно­ва от­рос­ла. Она вся пе­ни­лась фи­о­ле­то­во-бе­лой пе­ной до тре­ть­е­го эта­жа. Ка­че­ли по­чи­ни­ли и по­кра­си­ли в не­сколь­ко яр­ких цве­тов. По пе­ри­ме­т­ру но­вой со­сно­вой пе­соч­ни­цы плот­но си­де­ли де­тиш­ки, че­ло­век де­сять. Сме­я­лись. Вдруг из пе­соч­ни­цы меж­ду де­ть­ми вы­ско­чил пёс. Двор­ня­га, пе­гая, с до­б­рой улыб­чи­вой мор­дой. Пёс под­бе­жал ко мне, бод­нул мне но­сом ла­донь и бес­це­ре­мон­но утк­нул­ся но­сом в ко­ле­ни, как буд­то мы с ним сто лет зна­ко­мы. Я по­гла­дил пса. Он, ви­ляя хво­с­том и улы­ба­ясь, по­смо­т­рел мне в гла­за и опять бод­нул ла­донь но­сом, буд­то бы го­во­ря:

«Ну дай со­во-ибудь!”

– Дим­ка! Дим­ка! Не при­ста­вай к дя­де! Иди к нам, Дим­ка! – звон­ко крик­нул ры­жий пар­ниш­ка из пе­соч­ни­цы. Пар­ниш­ка был по­хож на Пят­но. Пёс лиз­нул мне ру­ку и убе­жал к ре­бя­там».

То­же вол­шеб­ст­во, толь­ко не­мно­го на дру­гой лад есть и в сти­хах Ан­д­рея Ко­ро­ви­на, под­бор­ка из цик­ла «Ти­хие пес­ни» («Кре­ща­тик», 2011, № 2). Что-то не­уло­ви­мое, стран­ное и со­вер­шен­но не­объ­яс­ни­мое (а точ­нее, не под­да­ю­ще­е­ся ра­ци­о­наль­ной кри­ти­ке) жи­вёт в этой по­эзии.

На­вер­ное, по­это­му ли­ри­че­с­кий ге­рой Ко­ро­ви­на ре­ко­мен­ду­ет каж­до­му сле­дить за сво­им вну­т­рен­ним дра­ко­ном, по­то­му что тот в свою оче­редь на­блю­да­ет за на­ми. И не уди­ви­тель­но, что в этих тек­с­тах мно­гое внеш­не ка­жу­ще­е­ся не­ло­гич­ным, под­чи­нён­но ка­кой-то стран­ной вну­т­рен­ней (а ско­рее все­го, да­же дет­ской, не­за­мут­нён­ной) ло­ги­ке.

По­то­му-то ма­лень­кий Джек Лон­дон в неж­ном воз­ра­с­те, по мне­нию Ко­ро­ви­на, пи­тал­ся впрок бук­ва­ря­ми, а «по­том на Аля­с­ке ког­да все уми­ра­ли от го­ло­да / он поч­ти ни­че­го не ел / го­во­рил: в дет­ст­ве я съел очень мно­го букв / они не­о­бы­чай­но пи­та­тель­ны».

И на са­мом де­ле не очень по­нят­но, от­ку­да бе­рёт­ся та уди­ви­тель­ная и поч­ти не­уло­ви­мая ма­гия сти­ха (как бы ба­наль­но это не зву­ча­ло), из па­ра­док­саль­ных ли ут­верж­де­ний, внеш­не про­стой лек­си­ки или этой не­ло­гич­ной ло­ги­ке по­эта (гра­ни­ча­щей, с аб­сур­дом, но всё же ма­ло име­ю­щей с ним об­ще­го), а мо­жет, по­то­му что не толь­ко дра­ко­ны жи­вут сре­ди нас… Ведь ког­да-то дав­но, воз­мож­но, в дру­гой жиз­ни (а тог­да она точ­но бы­ла иной), все мы бы­ли ма­лень­ки­ми, а вот по­эты – боль­ши­ми:

 

ког­да по­эты бы­ли боль­ши­ми а зем­ля – ма­лень­кой они хо­ди­ли по ней пеш­ком из го­ро­да в го­род из де­рев­ни в де­рев­ню чи­та­ли на пло­ща­дях сти­хи сра­жа­лись на ры­цар­ских тур­ни­рах же­ни­лись на са­мых кра­си­вых де­вуш­ках и прин­цес­сах а по­том сно­ва ухо­ди­ли стран­ст­во­вать ибо толь­ко лю­бовь и на­сто­я­щие при­клю­че­ния рож­да­ют на­сто­я­щую по­эзию

 

Ну, вы ж са­ми по­ни­ма­е­те, и я уве­ре­на, да­же по­мни­те то вре­мя, пол­ное сча­с­тья и ра­зо­ча­ро­ва­ний (впро­чем, не та­ких раз­ру­ши­тель­ных, как те­перь)… Ког­да мир ка­зал­ся не­объ­ят­ным, лю­ди бес­смерт­ны­ми, а у де­тей всё бы­ло ещё впе­ре­ди…

Алёна БОНДАРЕВА