Архив : №36. 09.09.2011

Сообразуясь с веком сим

 О твор­че­с­ком пу­ти Дми­т­рия Миз­гу­ли­на

 

«Есть та­кая стра­на – Бог,

Рос­сия гра­ни­чит с ней»,

так ска­зал Риль­ке…».

М.Цве­та­е­ва

 

О твор­че­ст­ве по­эта ча­ще все­го при­ня­то го­во­рить в от­ры­ве от его жиз­нен­но­го пу­ти. Есть в этом не­ко­то­рая ус­лов­ность, ис­кус­ст­вен­ность, спе­ци­аль­ность.

Ка­кое твор­че­ст­во без осо­бен­но­с­тей лич­но­го ста­нов­ле­ния? Я не о тех обы­ден­но­с­тях, ко­то­ры­ми се­го­дня за­пол­не­ны глян­це­вые жур­на­лы, а о ду­хов­ной со­став­ля­ю­щей жиз­ни.

Раз­ду­мы­вать над твор­че­ст­вом Дми­т­рия Миз­гу­ли­на я на­чал по­сле встре­чи в Юг­ре спу­с­тя де­ся­ти­ле­тие по окон­ча­нии Ли­те­ра­тур­но­го ин­сти­ту­та в 1993-м, по­во­рот­ном для Рос­сии го­ду.

Ос­тав­лю дру­гим воз­мож­ность раз­би­рать­ся с раз­но­пла­но­во­с­тью в об­шир­ной лю­бов­ной и граж­дан­ской ли­ри­ке по­эта, его ис­то­ри­че­с­ко-фи­ло­соф­ски­ми взгля­да­ми и об­ще­ст­вен­ной де­я­тель­но­с­тью, вли­я­ни­ем жиз­нен­ных кол­ли­зий на по­яв­ле­ние той или иной те­мы в сти­хах, про­зе, очер­ках или эс­се. Миз­гу­лин пре­до­став­ля­ет для это­го бо­га­тей­ший ма­те­ри­ал не толь­ко в ин­тер­вью, но и ак­тив­но уча­ст­вуя в об­ще­рос­сий­ской ли­те­ра­тур­ной жиз­ни.

Имея пе­ред со­бой поч­ти все его кни­ги, в том чис­ле «Из­бран­ные со­чи­не­ния» («Ху­до­же­ст­вен­ная ли­те­ра­ту­ра», 2006), я по­пы­та­юсь, в боль­шей ме­ре для се­бя, по­нять век­тор его раз­ви­тия как по­эта (из­ви­ни­те за на­уч­ность оп­ре­де­ле­ния).

Со­мне­ва­юсь, что рас­сма­т­ри­вая твор­че­ст­во Дм. Миз­гу­ли­на толь­ко по его двум-трём по­след­ним кни­гам, на­при­мер, «Но­вое не­бо» (М., 2008) и «Ут­рен­ний ан­гел» (М., 2009)… моё впе­чат­ле­ние ока­за­лось бы столь цель­ным (да­же учи­ты­вая, что ав­тор ча­с­тич­но пе­ре­пе­ча­ты­ва­ет ста­рые сти­хи, прав­да, без ука­за­ния дат на­пи­са­ния). Толь­ко при чте­нии «Из­бран­но­го» ос­та­ёт­ся чув­ст­во пу­ти по­эта, ко­то­ро­му в этом го­ду ис­пол­нит­ся пять­де­сят.

Пе­ред на­ми – со­сто­яв­ший­ся по­эт. За его пле­ча­ми до­б­рые три де­сят­ка твор­че­с­ких лет – не пер­вые, ко­неч­но, но уже вклю­чён­ные в «Из­бран­ное» сти­хи да­ти­ро­ва­ны 1979 го­дом.

Го­род­ской че­ло­век, вы­рос­ший в по­след­ние го­ды со­вет­ской вла­с­ти, Миз­гу­лин так и не смог пре­одо­леть в твор­че­ст­ве ур­ба­ни­с­ти­че­с­кие мо­ти­вы (не знаю, стре­мил­ся ли он к это­му, но год от го­да его пей­заж­ная ли­ри­ка за­ни­ма­ет всё боль­ший объ­ём в кни­гах). Спро­сят ме­ня – за­чем их пре­одо­ле­вать? Сов­сем не­дав­но та­кой во­прос за­да­ли мне на те­ле­ви­де­нии. На мой взгляд, раз­ви­тие ур­ба­ни­с­ти­че­с­кой вет­ви рос­сий­ской ли­те­ра­ту­ры за­шло в ту­пик, осо­бен­но с мо­мен­та рас­цве­та пост­мо­дер­низ­ма и фэн­те­зи. Бо­лее 500 лет го­род­ская жизнь ду­ши­ла ли­те­ра­ту­ру Ев­ро­пы, ли­шая её ес­те­ст­вен­но­го для лю­бо­го твор­че­с­ко­го про­цес­са кон­так­та с жиз­нью, от­лич­ной от са­мо­хо­тей­ной че­ло­ве­че­с­кой, от­ры­вая от ес­те­ст­вен­но­го ок­ру­же­ния, со­здан­но­го не че­ло­ве­ком; поч­ти 100 лет ме­га­по­ли­сы гу­бят и рус­скую куль­ту­ру. Круг тем, со­бы­тий в го­ро­де на­столь­ко ог­ра­ни­чен, что под­хо­дит толь­ко для пи­са­те­лей-де­тек­тив­щи­ков, ав­то­ров мыль­ных опер или пу­те­во­ди­те­лей, ма­ло об­ра­ща­ю­щих вни­ма­ние на зна­че­ние «ду­ба» в ро­ма­не «Вой­на и мир», а ин­те­ре­су­ю­щих­ся ин­те­рь­е­ром ка­фе, спа­лен, фит­нес-клу­бов, особ­ня­ков, на­кру­чен­но­с­тью та­чек… да­лее по спи­с­ку рек­ла­мо­да­те­лей.

Кро­ме то­го, не под­ле­жит со­мне­нию, что по­эт – оди­ноч­ка по са­мой при­ро­де сво­е­го твор­че­ст­ва, а, ста­ло быть, и об­ра­за жиз­ни. Го­род – вред­ная для не­го сре­да, тра­ги­че­с­ки ок­ра­ши­ва­ю­щая смерть мно­гих та­лан­тов, в этом спи­с­ке: Пуш­кин, Руб­цов, Блок, Есе­нин, Ма­я­ков­ский, Цве­та­е­ва, Ар­ка­дий Ку­ти­лов, Ни­ко­лай Дми­т­ри­ев, Бо­рис Ры­жий, Де­нис Но­ви­ков и мно­же­ст­во на­ших со­вре­мен­ни­ков (чи­тай­те ан­то­ло­гию со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ры Рос­сии «На­ше вре­мя»). Вре­мя в го­ро­де дей­ст­ву­ет на пи­са­те­ля уг­не­та­ю­ще; и лишь за его гра­ни­ца­ми оно фор­ма­ти­ру­ет­ся в веч­ность, поз­во­ляя по­эту без­за­вет­но от­дать­ся сво­е­му слу­же­нию, поч­ти за­бы­вая – про дик­тат по­ли­ти­че­с­ко­го за­ка­за, на­си­лие пуб­ли­ки, из­да­те­лей и ре­дак­то­ров, удав­ку ни­ще­ты и т.д.

Раз­ви­тие рус­ской по­эзии до­ка­за­ло: По­эт – все­гда яв­ле­ние при­ро­ды, яв­ле­ние над-че­ло­ве­че­с­кое, сверх-че­ло­ве­че­с­кое, хо­тя он и плоть от пло­ти люд­ской.

Го­род по­эта Миз­гу­ли­на, а это один из кра­си­вей­ших го­ро­дов ми­ра – Пи­тер, уже в ран­них сти­хах от­ме­чен от­сут­ст­ви­ем «не­ба и звёзд» во­все не по по­го­де. При та­кой «ви­ди­мо­с­ти» ни о ка­ком ли­це­зре­нии Рож­де­ст­вен­ской звез­ды и ре­чи быть не мо­жет. (Кста­ти, не по­то­му ли в Еван­ге­лии речь идёт о вол­х­вах и па­с­ту­хах, сле­ду­ю­щих за звез­дой?) Звез­ду не­воз­мож­но уви­деть – она за­сло­не­на че­ло­ве­че­с­ким «я».

Со­вет­ские го­ды не сби­ли Миз­гу­ли­на с жиз­нен­но­го пу­ти, хо­тя его че­ло­ве­че­с­кое бы­то­ва­ние про­те­ка­ет уже не толь­ко в Санкт-Пе­тер­бур­ге, но и в Хан­ты-Ман­сий­ске, Моск­ве и мно­гих дру­гих го­ро­дах ми­ра.

Миз­гу­лин не го­во­рит пря­мо, что в го­ро­де Бо­га не вид­но (это у Лер­мон­то­ва мы чи­та­ем «И в не­бе­сах я ви­жу Бо­га» в сти­хо­тво­ре­нии 1837 го­да «Ког­да вол­ну­ет­ся жел­те­ю­щая ни­ва…»), но поч­ти сра­зу на­чи­на­ет по­ни­мать, из-за че­го не «вид­но». Он все­ми си­ла­ми пы­та­ет­ся сте­реть (пусть про­стят мне воль­ность об­ра­ще­ния) «слу­чай­ные чер­ты» (А.Блок) «чёр­ной во­ды» жиз­ни, под­све­чен­ной не­о­ном, слов­но све­че­ни­ем глаз не­чи­с­то­го. Вот как это в сти­хах:

 

Во­да в Не­ве – чер­нее са­жи, А не­бо си­нее – без звёзд, Не­о­на свет – блед­нее слёз, Про­ли­тых кем-то над про­па­жей.

 

«Про­па­жа» в сти­хах тех лет – од­на из глав­ных до­ми­нант.

Он всё вре­мя по­мнит, что его на­род «Го­ря хва­тил че­рез край…/ И во тьме не­про­гляд­ной про­пал». По­иск спа­си­тель­ной «про­па­жи» на­чи­на­ет­ся с об­ре­те­ния «слу­ха» са­мим по­этом, с воз­вра­ще­ния се­бе ми­ра, со­здан­но­го не че­ло­ве­ком: «Слы­шишь этот шо­рох ти­хий?» Ду­маю, по­эт зна­ет, что в Биб­лии Гос­подь ча­с­то яв­лял­ся пра­вед­ни­кам в ви­де ве­тер­ка или ти­ши­ны. Тем же со­дер­жа­ни­ем на­пол­не­ны и стро­ки Па­с­тер­на­ка: «Ти­ши­на, ты луч­шее/ Из все­го, что слы­шал».

Сле­дом при­хо­дит осо­зна­ние ве­ли­чия жиз­ни: «Жизнь, не мною на­ча­тая где-то,/ Про­дол­жа­ет свой пре­крас­ный бег». Это за­ву­а­ли­ро­ван­ное ука­за­ние «не мною на­ча­тая» – в даль­ней­шем бу­дет на­зва­но – на­ча­тая Бо­гом.

Поз­же он на­пи­шет, спа­сая, за­щи­щая сво­и­ми сти­ха­ми про­шлое:

 

…Не вся­кий знал и в те го­да К Люб­ви до­ро­гу, Но каж­дый греш­ник был тог­да По­бли­же к Бо­гу.

 

Не­о­соз­на­ва­е­мая для мно­гих в те по­след­ние со­вет­ские го­ды бли­зость к Твор­цу ощу­ща­лась в на­шем по­ко­ле­нии до дро­жи, до сле­зы, как пер­вая влюб­лён­ность, ищу­щая сло­ва для вы­ра­же­ния, вы­ска­зан­но­с­ти.

Вто­рая по­ло­ви­на вось­ми­де­ся­тых очень чёт­ко обо­зна­чи­ла на­ча­ло во­цер­ков­ле­ния твор­че­с­ких лю­дей. В сте­нах Ли­те­ра­тур­но­го ин­сти­ту­та, где мно­гие из нас учи­лись, на­ча­ла вы­де­лять­ся груп­па пи­са­те­лей, не про­сто по­се­ща­ю­щих служ­бы и по­стя­щих­ся, но оп­ре­де­лён­но на­ме­ре­ва­ю­щих­ся по­свя­тить свою жизнь Церк­ви. Ста­ли свя­щен­ни­ка­ми по­эты Кон­стан­тин Крав­цов, Сер­гей Круг­лов, Фё­дор Ва­си­ль­ев и мно­гие дру­гие. От­сю­да бе­рёт свой ис­ток моя мно­го­лет­няя ра­бо­та на псков­щи­не над кни­гой о Кры­пец­ком мо­на­с­ты­ре и по­эма «Чер­нец», по­свя­щён­ная не толь­ко свя­то­му Сав­ве Кры­пец­ко­му, но и мо­е­му по­ко­ле­нию – на­шим ме­та­ни­ям, на­шим по­ис­кам се­бя и об­ре­те­нию Ве­ры.

Миз­гу­лин в твор­че­ст­ве тех лет ищет, как и мы все, эту Ве­ру.

И она пер­во­на­чаль­но по­сти­га­ет­ся ещё по-юно­ше­с­ки, по-брат­ски – в чув­ст­вах к ближ­ним: на­ив­ная ве­ра в опо­ру, в пле­чо, в мир («Ко­му-то в со­тый раз по­ве­рив/, Ко­го-то в со­тый раз про­стив…», «…Я по­сте­пен­но при­бли­жа­юсь/ К по­ро­гу сча­с­тья сво­е­го…»). Же­ла­ние еди­не­ния, вза­и­мо­по­ни­ма­ния сов­сем ско­ро сме­нит­ся у не­го по­ни­ма­ни­ем зыб­ко­с­ти и тще­ты про­яв­ле­ния че­ло­ве­че­с­кой люб­ви без Ве­ры, без скре­па ду­хов­ной со­став­ля­ю­щей.

Тут важ­но от­ме­тить, что по­эт по­сто­ян­но ве­дёт в се­бе и борь­бу с ин­стинк­том «на­блю­да­те­ля» (столь мод­но­го в те го­ды в сре­де дис­си­ден­тов), ум­но­го от­ри­ца­те­ля с «фи­гой в кар­ма­не» – че­ло­ве­ка «все­ви­дя­ще­го и все­зна­ю­ще­го», но убе­див­ше­го се­бя, что «и ни­чем тут не по­мо­жешь» ми­ру во­круг.

Жизнь, рас­кры­ва­ясь пе­ред ав­то­ром во всём тра­гиз­ме: «Чем кру­че судь­бы по­во­рот, тем по­яс за­тя­ги­вал ту­же…», не оз­лоб­ля­ла его. Об этом уже в но­вом ве­ке он на­пи­шет:

 

Ни раз­лук не бо­юсь. Ни из­мен, Сколь­ко раз на­чи­нал с на­ча­ла! В зыб­ком ма­ре­ве пе­ре­мен Толь­ко ве­ра ме­ня и спа­са­ла.

 

Пер­вые вы­во­ды за­креп­ля­ют­ся им на всю жизнь, как ос­но­во­по­ла­га­ю­щие. По­яв­ля­ют­ся у не­го и ге­рои (как в сти­хо­тво­ре­нии «Внеш­них при­зна­ков вол­не­нья…»), ко­то­рые не вы­дер­жи­ва­ют внеш­не­го ада и про­те­с­ту­ют. Ав­тор ищет ва­ри­ан­ты, как из­ме­нить мир, из­ме­няя со­зна­ние ок­ру­жа­ю­щих. По­ни­ма­ние, что не толь­ко на­чи­нать на­до с се­бя, но и – из­ме­нить мож­но толь­ко се­бя, при­дёт поз­же, и под­креп­ля­ет­ся зна­ни­ем – что не всё, дан­ное че­ло­ве­ку с пе­лё­нок, он смо­жет ис­поль­зо­вать без про­яв­ле­ния во­ле­во­го уси­лия, без по­мо­щи Да­ро­вав­ше­го. «По­эта­ми рож­да­ют­ся. Но не все­гда ста­но­вят­ся» – вы­вод, став­ший ещё од­ной от­прав­ной точ­кой в раз­ви­тии его лич­но­с­ти и твор­че­ст­ва. А ко­му, как не по­ко­ле­нию, рож­дён­но­му в 60-е го­ды про­шло­го ве­ка, знать, как труд­но не от­речь­ся от да­ро­ван­но­го те­бе та­лан­та, не за­мыз­гать его в бы­то­вых пе­ре­дря­гах пе­ре­ст­ро­еч­но-кро­ва­вых лет, вол­ной ко­то­рых смы­ло не один де­ся­ток преж­де зна­ме­ни­тых и, ка­за­лось, со­сто­яв­ших­ся имён.

В тот же пе­ри­од на­чи­на­ют по­яв­лять­ся в сти­хах Миз­гу­ли­на сло­ва из цер­ков­ной лек­си­ки, а яв­ле­ния при­ро­ды об­ре­та­ют пер­во­здан­ную глу­би­ну и смысл: «ве­т­ры… за­тя­ну­ли псал­мы», а не ба­наль­но ры­чат, во­ют, об­жи­гая, ску­лят или бес­ну­ют­ся. По­доб­ные от­кры­тия под­креп­ля­ют­ся со­жа­ле­ни­ем о «шу­ме де­ре­вь­ев, ко­то­рые… так и не по­са­дил…», шу­ме-шо­по­те-па­мя­ти –

 

Ведь па­мять до тех пор жи­ва, По­ку­да жив на­род, По­ка на­род­ная мол­ва В люд­ских серд­цах жи­вёт.

 

С ду­мой о веч­но­с­ти, о па­мя­ти, их при­ро­де – по­эт при­хо­дит не толь­ко к по­ни­ма­нию са­мо­цен­но­с­ти со­вер­шён­но­го до­б­ра, но и та­кой стран­ной для «ци­ви­ли­зо­ван­но­го че­ло­ве­ка» по­бе­ды над со­бой в фак­те за­ме­чен­но­го хо­ро­ше­го в дру­гом (без за­ви­с­ти). От­сю­да и фор­ми­ро­ва­ние ав­тор­ско­го убеж­де­ния – от­вет­ст­вен­но­с­ти за не­сде­лан­ное (не­со­вер­шён­ное) до­б­ро. Это по­ни­ма­ние од­но­вре­мен­но при­хо­дит ко мно­гим в те го­ды, так же пи­шет и Ни­ко­лай Дми­т­ри­ев, по­эт стар­ше­го по­ко­ле­ния. На­чи­на­ет­ся и ощу­ще­ние се­бя как ма­лой ча­с­тич­ки, ще­пот­ки зем­ли, как ша­га в не­ве­до­мое бу­ду­щее, ко­то­рое фор­ми­ру­ет­ся из «ле­сов-до­б­рых дел» по­са­же­ных или не­по­са­же­ных – имен­но то­бой.

Мо­жет быть, от это­го по­ни­ма­ния и воз­ни­ка­ет у ав­то­ра по­треб­ность оку­нуть­ся в про­шлое сво­ей стра­ны – ис­то­рию её ду­хов­но­го и куль­тур­но­го раз­ви­тия. «Там, где ис­то­рия Рус­ской зем­ли/ Пре­по­да­ва­ла уро­ки», Миз­гу­лин пи­шет сти­хо­тво­ре­ния: «Су­во­ров», «В со­бо­ре св. Вит­та», «Па­мят­ник Пе­т­ру», «Мой­ка, 12», «Иса­а­ки­ев­ский со­бор», «Дом, где жил Тют­чев» и т.д., и ли­те­ра­тур­ные за­мет­ки «Па­ра­док­сы Бер­дя­е­ва», «По­ли­ти­че­с­кая ли­ри­ка Тют­че­ва», «Пред­ска­за­тель» о фи­ло­со­фе и ли­те­ра­тур­ном кри­ти­ке А.С. Хо­мя­ко­ве...

 

Всё вме­с­ти­ла моя ду­ша Без ос­тат­ка и без воз­вра­та, Че­ре­ду­ют­ся не спе­ша Вре­ме­на, со­бы­тия, да­ты…

 

Клю­че­вы­ми при фор­ми­ро­ва­нии твор­че­с­кой лич­но­с­ти Дми­т­рия Миз­гу­ли­на без со­мне­ния ста­но­вят­ся идеи, об­на­ру­жен­ные на­ми в эс­се то­го пе­ри­о­да. Из ра­бо­ты о Хо­мя­ко­ве: «…раз­ви­тие ху­до­же­ст­ва под зна­ком «за­пад­но­го» про­све­ще­ния ли­ша­ет твор­че­ст­во ис­тин­ной сво­бо­ды ду­ха (ко­то­рая, за­ме­тим, впос­лед­ст­вии бы­ла хи­т­ро под­ме­не­на сво­бо­дой фор­мы)» или – «Ху­до­же­ст­ву ис­тин­но­му, жи­во­му, сво­бод­но тво­ря­ще­му, а не под­ра­жа­тель­но­му не бы­ло ме­с­та…», и ещё – «Чу­жая сти­хия, «за­пад­ни­че­с­кое» про­све­ще­ние, за­хле­ст­ну­ла-та­ки всю на­шу сло­вес­ность, пре­вра­тив её, как и пред­по­ла­гал До­сто­ев­ский, в прес­су».

Про­дол­жая мысль Тют­че­ва, Миз­гу­лин де­ла­ет не­ма­ло­важ­ный вы­вод: «Опо­ра Рос­сии – в пра­во­сла­вии, той вет­ви хри­с­ти­ан­ст­ва, суть ко­то­рой на­пол­не­на ду­хов­но-ис­то­ри­че­с­кой пре­ем­ст­вен­но­с­тью с мно­го­ве­ко­вой куль­ту­рой, с од­ной сто­ро­ны, и с об­ря­да­ми язы­че­ст­ва, тес­но свя­зан­ны­ми с воз­зре­ни­я­ми сла­вян на при­ро­ду, с дру­гой».

Столь вдум­чи­вое об­ще­ние с мыс­ли­те­ля­ми про­шло­го по­мо­га­ют по­эту по­нять, что да­же в наш ре­а­ли­с­ти­че­с­кий век: ко­му «слу­жат де­мо­ны», то­го «крах не­из­бе­жен». За­ко­но­мер­но по­яв­ле­ние в сти­хах не во­про­си­тель­ной ин­то­на­ции, а ско­рее ут­вер­ди­тель­ной: «В час, ког­да дрем­лет ду­ша,/ Воз­мож­но ль вы­со­кое чув­ст­во?»

Мо­жет, имен­но для от­ве­та на этот во­прос по­эт по­се­тил не толь­ко мно­же­ст­во рус­ских мо­на­с­ты­рей, но и Афон, о ко­то­ром на­пи­сал кни­гу очер­ков. Есть там по­учи­тель­ный рас­сказ о мо­на­хе Ни­ле, на­ка­зан­ном Бо­го­ро­ди­цей сле­по­той за то, что «бес­печ­но и бес­стыд­но коп­тил об­раз» Её, и про­щён­ном толь­ко по­сле мно­го­днев­ной усерд­ной мо­лит­вы пе­ред ико­ной, на­зы­ва­е­мой с тех пор «Ско­ро­по­слуш­ни­ца».

«Со­об­ра­зу­ясь с ве­ком сим», не под­ст­ра­и­ва­ясь, а об­ре­тя «ох­ран­ную гра­мо­ту» Ве­ры, по­эт на­хо­дит свою не­тор­ную тро­пу в ли­те­ра­ту­ру и к со­вре­мен­ни­ку, со­ст­ра­дая, со­пе­ре­жи­вая, стре­мясь по­мочь и под­ска­зать на­прав­ле­ние ос­нов­ных уси­лий.

 

Ду­ша, Ве­ра, Бог… – очень ча­с­то мы чув­ст­ву­ем это три­е­дин­ст­во в пе­ча­ли, в бо­лез­ни, так и по­эт (сти­хо­тво­ре­ние «В боль­ни­це»):

 

И вот очер­че­ны уже Все ус­т­рем­ле­нья и же­ла­нья, И смысл за­га­доч­ный в ду­ше Уже на гра­ни по­ни­ма­нья.   И ося­за­е­ма тще­та Сво­им не­зри­мым по­сто­ян­ст­вом, И раз­ли­чи­мее чер­та Меж брен­ным ми­ром и про­ст­ран­ст­вом.

 

По­чув­ст­во­вав, осо­знав без­мер­ность Про­ст­ран­ст­ва по име­ни Бог, по­ни­ма­ет­ся и не­об­хо­ди­мость, пред­на­чер­тан­ность при­сут­ст­вия в «брен­ном ми­ре» По­эта:

 

И, мо­жет быть, не­об­хо­ди­мо, Чтоб кто-то, про всё по­за­быв, На­и­г­ры­вал не­уло­ви­мый, Ещё не ок­реп­ший мо­тив,   Чтоб тай­ная му­зы­ка зре­ла, От­ри­нув мя­ту­щий­ся страх…

 

Ста­но­вит­ся яс­нее яс­но­го, что пе­ре­чить судь­бе (Бо­гу) – ду­мая о воз­мож­но­с­ти ис­кус­ст­вен­но­го пу­ти (без Бо­га) для по­эта, толь­ко от се­бя-лю­бия, толь­ко от внеш­не­го, от «ту­с­к­лой лу­ны» лю­дей, ко­то­рых «ви­дит, как де­ре­вья» без «за­га­доч­но­го смыс­ла», со­хра­нён­но­го, воз­мож­но, лишь «не­мы­ми пись­ме­на­ми» на «ту­ск­не­ю­щих пли­тах».

И ещё чи­та­ем:

 

…ти­хо му­зы­ка в сты­лой ду­ше Про­зву­чит, как в по­ки­ну­том за­ле…   Ос­таль­ное – не всё ли рав­но? Ос­таль­ное не ви­жу, не слы­шу… Опу­с­ка­юсь на са­мое дно, Под­ни­ма­юсь всё вы­ше и вы­ше…

 

Ис­поль­зуя раз­лич­ные об­ра­зы и ме­та­фо­ры, Миз­гу­лин по­сто­ян­но на­по­ми­на­ет нам о глав­ном: «…В ожи­да­нии рас­пла­ты/ Су­меть бы ду­шу убе­речь».

Как ко­ло­коль­ный звон к за­ут­ре­ни, Миз­гу­лин при­зы­ва­ет вспом­нить пи­са­те­лей о сво­ей ро­ли в ми­ре, при этом не за­бы­вая, от­ку­да дар:

 

Пи­ши, пи­ши, пи­са­тель, По­ку­да хва­тит сил, Уж раз те­бя Со­зда­тель Та­лан­том на­гра­дил…   Бе­сов­ских иг­рищ зри­тель, Не за­бы­вай Хри­с­та, Уж раз те­бе Спа­си­тель Сло­ва вло­жил в ус­та…

 

(Тут сле­ду­ет ска­зать о ещё од­ной по­эти­че­с­кой пе­ре­клич­ке с Бо­ри­сом Па­с­тер­на­ком. Вспом­ни­те: «Не спи, не спи, ху­дож­ник,/ Не пре­да­вай­ся сну./ Ты – веч­но­с­ти за­лож­ник/ У вре­ме­ни в пле­ну…», пе­ре­ос­мыс­ле­ние строк Па­с­тер­на­ка по­ка­зы­ва­ет, на­сколь­ко вли­я­ние «пле­на вре­ме­ни» – т.е. бы­то­вой ре­аль­но­с­ти – на Миз­гу­ли­на как по­эта све­де­но поч­ти на нет.)

В сли­я­нии двух смыс­лов – выс­ше­го пред­наз­на­че­ния По­эта и бо­же­ст­вен­но­го про­ис­хож­де­ния ду­ши – на пер­вый план вы­дви­ну­та за­да­ча со­хра­не­ния не-соб­ст­вен­но та­лан­та, а бес­смерт­ной ду­ши – под­креп­ля­ю­щей, на­уча­ю­щей слы­шать и го­во­рить Сло­ва.

Со­хра­нять ду­шу в лю­бых жиз­нен­ных си­ту­а­ци­ях – да­же под уг­ро­зой смер­ти.

 

В по­то­ке мут­ном бы­тия, Во мгле по­лу­ден­ной мо­ро­ки Не уны­вай, ду­ша моя, По­ку­да не на­ста­ли сро­ки.   Во всём, Гос­подь, ру­ка Твоя. На­прас­но не ищи заб­ве­нья. Не уны­вай, ду­ша моя, В пу­тях спа­се­нья.   Ле­ти, со­мне­ний не тая, Уняв на­прас­ную тре­во­гу, Не за­бы­вай, ду­ша моя, Мо­лить­ся Бо­гу.

 

Этот ду­хов­ный, твор­че­с­кий подъ­ём вы смо­же­те ощу­тить при чте­нии и дру­гих сти­хо­тво­ре­ний Дми­т­рия Миз­гу­ли­на – дав­но уже уз­на­ва­е­мых не толь­ко мной, но и ты­ся­ча­ми рус­ско­языч­ных чи­та­те­лей рос­сий­ских и за­ру­беж­ных жур­на­лов и аль­ма­на­хов.

Пе­ре­чи­тай­те: «Стра­дай, стра­дай, ду­ша моя…», «На Ро­ди­не – как на вок­за­ле…», «Не дай-то Бог, слу­чит­ся…», «На­деж­да умер­ла, а мы жи­вём…», «Ка­кая осень! По­сле ба­ни…», «Нам всем ко­нец? Не ве­рю!..», «С зи­мой, по­хо­же, всё в по­ряд­ке…», «По­гас­нут све­ти­ла в по­лу­ноч­ный час…», «В раз­но­го­ло­сии пле­мён…», «За­вет­ное сча­с­тье ук­ра­ли…», «Ва­гон­чи­ки. Са­рай­чи­ки. Бал­ки…», «По­хо­же, слиш­ком мно­го знаю…», «Бо­же, как мы все ус­та­ли…», «Вос­тру­бят ан­ге­лы – по­ра…».

Пе­ре­чис­ле­ние, на­де­юсь, пра­виль­но по­ня­то чи­та­те­лем, ко­то­ро­му бу­дет лег­че – сра­зу рас­крыть кни­гу на нуж­ной стра­ни­це, а по­том – по­лю­бив ав­то­ра, чи­тать всё от пер­вой до по­след­ней строч­ки, за­учи­вая, аб­со­лют­но не­пред­на­ме­рен­но (я в этом уве­рен), хо­тя бы ещё вот эти стро­ки:

 

…Я за­бу­ду вре­ме­на и да­ты, Я чи­таю ста­рые сти­хи… И ле­тят ку­да-то ми­мо, ми­мо По­пу­с­ту по­тра­чен­ные дни, И го­рят во тьме не­уга­си­мо Веч­ные ве­чер­ние ог­ни, И ла­зурь та­кая с не­ба льёт­ся, Что за­сты­ну, греш­ный, не ды­ша, И вне­зап­но чут­ко встре­пе­нёт­ся До сих пор дре­мав­шая ду­ша…

 

Очень не­за­мет­но мы по­до­шли к глав­но­му – к ро­ли по­эзии в жиз­ни че­ло­ве­ка и всей ци­ви­ли­за­ции. Эта­кие гло­баль­ные во­про­сы фи­ло­соф­ско­го по­ряд­ка вро­де бы и не сто­ят на по­ве­ст­ке дня, за­сло­нён­ные гло­ба­ли­за­ци­ей в го­су­дар­ст­вен­ной и эко­но­ми­че­с­кой сфе­рах. Но по­сто­ян­ное на­по­ми­на­ние пи­са­те­лям, что се­го­дня не вре­мя для сти­хов, что со­вре­мен­ный чи­та­тель не го­тов к вы­со­ким пе­ре­жи­ва­ни­ям и под­не­бес­ным чув­ст­во­ва­ни­ям, от­вле­ка­ю­щим от шо­пин­га, го­во­рит, на мой взгляд, – о не­об­хо­ди­мо­с­ти чуть ли не вра­чеб­но-по­эти­че­с­кой те­ра­пии, на­чи­ная с мла­ден­че­с­ко­го воз­ра­с­та. Не­при­ятие – не от не­по­ни­ма­ния по­эзии, а от бо­яз­ни про­буж­де­ния ду­ши: с ду­шой-то, как и со­ве­с­тью, на мно­гое смо­т­рим ина­че. А это – не толь­ко ра­дость но­во­го и пол­но­цен­но­го вос­при­я­тия бы­тия, но и ес­те­ст­вен­ная боль, как при ро­дах или по­те­ре близ­ких, – боль­шин­ст­во в по­след­ние де­ся­ти­ле­тия счи­та­ют не­поз­во­ли­тель­ным. И чув­ст­ву­ет­ся здесь не­кая по­ли­ти­че­с­кая за­бо­та о ближ­нем, по­хле­ще пар­тий­но­го кон­тро­ля, – от­ри­цая по­эзию и во­об­ще ли­те­ра­ту­ру (не бел­ле­т­ри­с­ти­ку, ко­неч­но), про­дол­жа­ет­ся борь­ба с ос­тат­ка­ми со­вет­ско­с­ти в рус­ском на­ро­де. Всё, что лю­би­ли со­вет­ские лю­ди – не долж­ны лю­бить стро­и­те­ли но­вой ка­пи­та­ли­с­ти­че­с­кой Рос­сии. Ло­ги­ка, меж­ду про­чим, же­лез­ная, га­ран­ти­ру­ю­щая бе­зо­пас­ное су­ще­ст­во­ва­ние но­во­го строя…

От мно­го­го убе­рег­ли бы мы се­бя, сбе­ре­гая ду­шу от за­бы­тья, про­буж­дая к пол­но­цен­ной жиз­ни, не да­вая бы­ту и су­е­те за­гнать её в чёр­ный угол, из ко­то­ро­го она всё рав­но вы­рвет­ся на сво­бо­ду – вы­рвет­ся, как цу­на­ми или зем­ле­тря­се­ние, но в смерт­ный час. Ку­да как луч­ше, ес­ли бы она ес­те­ст­вен­ным об­ра­зом, слов­но мор­ской при­лив на­пол­ня­ла че­ло­ве­ка, не да­вая ему по­гиб­нуть ни в этом ве­ке, ни в том.

Дми­т­рий Миз­гу­лин – че­ло­век пра­во­слав­ный, си­ла­ми по­эти­че­с­ко­го Сло­ва до­кли­ки­ва­ет­ся до лю­дей, по­ни­мая: По­эт – спа­са­тель че­ло­ве­че­ст­ва на Зем­ле, и эту от­вет­ст­вен­ность на не­го воз­ло­жил Гос­подь на­всег­да.

Борис ЛУКИН