Архив : №37. 16.09.2011

Зеркало ада

Книга повестей Юрия Асланьяна «Последний побег» осталась почти незамеченной. Выпущенная тиражом две тысячи экземпляров в пермском издательстве «Книжная площадь», она прошла мимо критиков и рецензентов, мимо коллег литераторов-писателей, а значит, и мимо разумных (обладающих пониманием) читателей – короче, мимо всех тех, кто сможет её по достоинству оценить, и, вероятно, осядет в районе г. Перми и близлежащих окрестностей, даже не знаю где, – на руках случайных любителей детективов, на руках друзей-знакомых самого автора и на руках его коллег-журналистов, которые умеют писать статьи, но частенько не умеют толком разбираться в настоящей прозе...

Такова, к сожалению, судьба всех нынешних талантливых авторов, не умеющих пиариться. Даже если им удаётся что-то выпустить за свой счёт или на деньги тайных меценатов, всё это оседает невидимой пылью в букинистических магазинах, а после выветривается из них опять же неизвестно куда.

 

Са­мо­го ав­то­ра, впро­чем, нель­зя на­звать сов­сем не­из­ве­ст­ным. Сво­е­го ро­да ге­рой и уча­ст­ник ме­ст­ной под­поль­ной не­о­фи­ци­аль­ной ли­те­ра­ту­ры эпо­хи со­вет­ско­го за­стоя, Ас­ла­нь­ян име­ет свою под­бор­ку сти­хов на сай­те Не­о­фи­ци­аль­ной по­эзии (и во­об­ще как по­эт пуб­ли­ко­вал­ся в раз­лич­ных сбор­ни­ках и из­да­ни­ях и да­же вы­пу­с­тил кни­гу сти­хов), что, ко­неч­но, кое о чём го­во­рит, а так­же яв­ля­ет­ся чле­ном Со­ю­за Рос­сий­ских пи­са­те­лей. Вто­рая по на­пи­са­нию и пер­вая по из­да­нию кни­га его про­зы – ро­ман «Тер­ри­то­рия Бо­га» (2006 г.) – ши­ро­ко рек­ла­ми­ро­ва­лась по перм­ско­му те­ле­ви­зи­он­но­му ка­на­лу, а так­же вы­зва­ла от­клик в «Ли­те­ра­тур­ной га­зе­те». Один перм­ский фи­ло­лог да­же на­звал эту вещь «ге­ни­аль­ной ра­бо­той».

При всём ува­же­нии к род­ным кри­ти­кам и не­о­фи­ци­аль­ной по­эзии эпо­хи Со­ве­тов, ос­та­вим и сти­хи, и ро­ман в сто­ро­не и со­сре­до­то­чим­ся на «По­след­нем по­бе­ге», на том, что пред­став­ля­ет­ся ав­то­ру ста­тьи вкла­дом в со­вре­мен­ную ли­те­ра­ту­ру.

Кни­га вклю­ча­ет че­ты­ре по­ве­с­ти. Три из них по­ве­ст­ву­ют о жиз­ни сол­дат – сроч­ной служ­бы, ох­ра­ня­ю­щих зо­ну. И чет­вёр­тая о жиз­ни сра­зу по­сле ар­мии, в ми­ру.

Пи­са­лись с пе­ре­ры­вом поч­ти в трид­цать лет. Пер­вую ав­тор на­пи­сал в 33 го­да, вто­рую че­рез во­семь лет, тре­тью и чет­вёр­тую с по­доб­ны­ми же про­ме­жут­ка­ми. Опуб­ли­ко­вать пер­вую уда­лось толь­ко в 1990 го­ду, вто­рую – че­рез де­сять лет...

Тем не ме­нее, со­бран­ные в кни­ге по­ве­с­ти вы­гля­дят сти­ли­с­ти­че­с­ки од­но­род­ны­ми, и ка­жет­ся, что вы­рва­лись они на од­ном им­пуль­се – в дан­ном слу­чае это не сви­де­тель­ст­во за­ко­с­те­не­ло­с­ти ав­то­ра, за­ли­па­ния его на од­ном язы­ке и сти­ле, а ско­рее при­знак вы­со­ко­го уров­ня его ма­с­тер­ст­ва, при­знак от­лич­но­го вла­де­ния сло­вом и то­го, что он пре­крас­но от­да­ёт се­бе от­чёт, что и как пи­шет (так, ро­ман «Тер­ри­то­рия Бо­га», со­зда­вав­ший­ся од­но­вре­мен­но и па­рал­лель­но с од­ной из по­ве­с­тей, на­пи­сан сов­сем иным язы­ком).

 

Про­за­и­че­с­кие про­из­ве­де­ния о жиз­ни в ар­мии мож­но вы­де­лить в осо­бый ар­мей­ский жанр, и все они (осо­бен­но в на­ше вре­мя) пред­ска­зу­е­мы и при­мер­но схо­жи. Что же от­ли­ча­ет здесь Ас­ла­нь­я­на от ос­таль­ных, что­бы це­лую ста­тью о нём пи­сать? Ну, во-пер­вых, это не толь­ко ар­мия, а ар­мия, ох­ра­ня­ю­щая зо­ну. То есть как бы ар­мия вку­пе с тюрь­мой, ар­мия в ква­д­ра­те. Не про­сто осо­бый жё­ст­кий мир, изо­ли­ро­ван­ный от граж­дан­ской вме­ня­е­мой жиз­ни, а мир, жё­ст­кий вдвой­не, а во-вто­рых...

 

А во-вто­рых, Ас­ла­нь­ян, рож­дён­ный в 1953-м, ра­зи­тель­но от­ли­ча­ет­ся от ны­неш­не­го по­ко­ле­ния мо­ло­дых и от­но­си­тель­но мо­ло­дых пи­са­те­лей, вос­при­ни­ма­ю­щих мир стро­го жё­ст­ко, ци­нич­но, от­ст­ра­нён­но и за­ве­до­мо эк­зи­с­тен­ци­аль­но не­га­тив­но.

Со­вре­мен­ные не­о­ре­а­ли­с­ты – силь­ные и сен­ти­мен­таль­ные муж­чи­ны хе­мин­гу­э­ев­ско­го ти­па, вер­нув­шие тип силь­но­го че­ло­ве­ка в ли­те­ра­ту­ру (не­точ­ные сло­ва Льва Да­нил­ки­на), тут поч­ти не от­ли­ча­ют­ся от сво­их кол­лег – и силь­ные они или сла­бые (ге­рои со­вре­мен­ных пи­са­те­лей) – жизнь для них всё же жё­ст­кая шко­ла, ко­то­рую мож­но от­вер­гать или тер­петь. Ас­ла­нь­ян же дру­гой.

Хо­тя сам ав­тор и был де­я­те­лем под­поль­ной куль­ту­ры сво­е­го вре­ме­ни, хоть и ис­пы­тал оп­ре­де­лён­ное дав­ле­ние со­вет­ской си­с­те­мы – но, тем не ме­нее, его взгля­ды на жизнь во мно­гом со­вет­ские – иде­а­ли­с­ти­че­с­кие... Так же как и его лю­би­мый пи­са­тель Вар­лам Ша­ла­мов, не­ма­ло по­ст­ра­дав­ший в соц­ла­ге­рях, но не от­верг­ший ком­му­ни­с­ти­че­с­кие иде­а­лы – и в кон­це жиз­ни, не­смо­т­ря на кри­ти­ку ста­лин­ско­го ре­жи­ма, ут­верж­дав­ший, что ве­рит в за­пуск ра­кет к даль­ним пла­не­там, в свет­лое бу­ду­щее и т.п. – так же и Ас­ла­нь­ян со­хра­ня­ет ве­ру в че­ло­ве­ка и, ес­ли так мож­но вы­ра­зить­ся, в че­ло­ве­че­ст­во.

Ге­рой его уди­ви­тель­но по­зи­тив­ный, в чём-то да­же ро­ман­тич­ный и на­ив­ный.

Это имен­но то от­но­ше­ние к жиз­ни, имен­но те ге­рои, ко­то­рых так не хва­та­ет со­вре­мен­ной Рос­сии – и в жиз­ни, и, как след­ст­вие, в ли­те­ра­ту­ре, очень, до смер­ти, не хва­та­ет.

При­зыв­ник – мо­ло­дой взрос­ле­ю­щий че­ло­век, при­бы­ва­ет в ар­мию, в су­ро­вую шко­лу жиз­ни – мно­гое уз­на­ёт, мно­гое для се­бя от­кры­ва­ет, стал­ки­ва­ет­ся с су­ро­вы­ми ис­пы­та­ни­я­ми, – и пе­ред ним вста­ёт вы­бор – со­хра­нить се­бя или сло­мать­ся.

И ге­рой не ло­ма­ет­ся. Бо­рет­ся с са­мим со­бой, бо­рет­ся с при­ро­дой и с за­бо­лев­шим ор­га­низ­мом – стоя на смо­т­ро­вой вы­шке с тем­пе­ра­ту­рой, де­ла­ет за­ряд­ку; от­ка­зы­ва­ет­ся ше­с­те­рить, от­ка­зы­ва­ет­ся «сту­чать» – вы­да­вать то­ва­ри­щей; от­ка­зы­ва­ет­ся вы­ме­нять жур­на­лы ино­ст­ран­ной ли­те­ра­ту­ры, при­шед­шие к не­му по­сыл­кой, ко­ман­ди­рам.

Его уни­жа­ют, «об­ла­мы­ва­ют», ис­пы­ты­ва­ют на твёр­дость, уг­ро­жа­ют смер­тью, но ге­рой вы­хо­дит по­бе­ди­те­лем, он не сло­ман.

Он за­ка­лил­ся, при­об­рёл ве­ру в се­бя и свои си­лы. Это не зна­чит, что бу­дут те­перь цве­точ­ки. Жизнь – же­с­то­кая вещь, но по ней мож­но ше­ст­во­вать по­бе­ди­те­лем, мож­но по­беж­дать.

Ко­неч­но, по­доб­ное про­из­ве­де­ние, как, впро­чем, и вся­кая боль­шая ли­те­ра­ту­ра, со­дер­жит и эле­мент до­ку­мен­та, эле­мент фак­ту­ры, эле­мент раз­лич­ных не­ве­до­мых до­се­ле ши­ро­кой пуб­ли­ке по­дроб­но­с­тей, воз­мож­но, будь кни­га гра­мот­но раз­рек­ла­ми­ро­ва­на, она бы­ла бы ин­те­рес­на не толь­ко лю­би­те­лям боль­шой ли­те­ра­ту­ры, но и чи­та­те­лям по­про­ще.

Че­го сто­ит один эпи­зод, в ко­то­ром выс­шие по зва­нию пы­та­ют­ся «об­ло­мать» ге­роя, за­пу­ги­ва­ют, ки­да­ют в не­го то­пор, ско­ман­до­вав сто­ять «по стой­ке, смир­но ли­цом к сте­не» (всё что­бы за­ста­вить от­дать упо­мя­ну­тые жур­на­лы). Или как он де­ла­ет за­ряд­ку, за­мер­зая на смо­т­ро­вой вы­шке, что­бы вы­ле­чить­ся, ког­да под­хва­тил вос­па­ле­ние лёг­ких. Или как взвод за­став­ля­ют за­ры­вать­ся в снег. В об­щем, ес­ли ра­зо­брать­ся, обыч­ные ар­мей­ские буд­ни, но на­пи­сан­ные хо­ро­шим язы­ком со зна­ни­ем де­ла, с пе­ре­да­чей ат­мо­сфе­ры и с по­эзи­ей (что, при­зна­ем­ся, ред­кость), с тон­кой пе­ре­да­чей эмо­ци­о­наль­но­го со­сто­я­ния ге­ро­ев, страх бук­валь­но чув­ст­ву­ет­ся на уров­не фо­не­ти­че­с­ком (здесь, к со­жа­ле­нию, без при­ме­ров, ина­че при­шлось бы го­ро­дить на­уч­ную ста­тью, – ес­ли не ве­ри­те, про­чи­тай­те са­ми).

Ска­жем о язы­ке. Язык соч­ный, све­жий. Ка­жет­ся, что вы­рва­лись по­ве­с­ти на од­ном ды­ха­нии. Они на­столь­ко лег­ки, ди­на­мич­ны, что на­пи­са­ны ско­рее по пра­ви­лам по­эти­че­с­ким, чем про­за­и­че­с­ким. До­пол­ня­ет это ощу­ще­ние аб­со­лют­ная не­пред­ска­зу­е­мость сю­же­та. Всё дви­жет­ся как бы са­мо со­бой, без уси­лия ав­то­ра, со­бы­тия на­ва­ли­ва­ют­ся од­но за дру­гим, уво­дя по­ве­ст­во­ва­ние в сов­сем не­о­жи­дан­ном на­прав­ле­нии. В чём-то эта спон­тан­ность на­по­ми­на­ет ав­то­ма­ти­че­с­кое пись­мо…

 

Сред­ст­ва, ко­то­ры­ми поль­зу­ет­ся ав­тор, вро­де бы впол­не ус­то­яв­ши­е­ся за по­след­ние де­ся­ти­ле­тия. В ме­ру и уме­ло упо­треб­ле­ны ме­та­фо­ры, эпи­те­ты, ско­рее аб­со­лют­но обыч­ные, не­же­ли осо­бен­ные, уни­каль­ные, най­ден­ные ав­то­ром, но, тем не ме­нее, язык со­хра­ня­ет све­жесть и яр­кость, не ка­жет­ся за­штам­по­ван­ным и вто­рич­ным. Как это уда­ёт­ся ав­то­ру – во­прос. Пред­ло­же­ния его уди­ви­тель­но ком­пакт­ны и ин­фор­ма­тив­ны... Взгляд мет­кий, цеп­кий.

 

При­ве­дём на­угад…

Стр. 22 («Си­бир­ский вер­либр»):

«Че­рез шесть ча­сов взвод под­ня­ли. Ока­за­лось, что лей­те­нант Фро­лов не знал о раз­ре­ше­нии ко­ман­ди­ра ро­ты спать все во­семь, – бы­ва­ет... Под при­сталь­ным ру­ко­вод­ст­вом сер­жан­тов сол­да­ты бы­с­т­ро упа­ко­вы­ва­ли по­сте­ли в ак­ку­рат­ные кон­вер­ти­ки оде­ял, глад­ки­ми до­соч­ка­ми от­би­ли по их бо­кам угол­ки и вы­ров­ня­ли по нит­ке оба яру­са – по­душ­ки то­же. По­сле обе­да взвод по­ст­ро­и­ли на пла­цу.

– Джу­мах­ме­дов, – крик­нул лей­те­нант Фро­лов с крыль­ца. – На­значь на­ряд на кух­ню!

И бы­ва­лые во­и­ны тут же, ле­ни­во и поч­ти не де­мон­ст­ра­тив­но сни­мая рем­ни, груп­пой на­пра­ви­лись к ку­рил­ке. Ос­таль­ные не дви­га­лись и ды­ша­ли, с ин­те­ре­сом раз­гля­ды­вая соб­ст­вен­ные пу­го­ви­цы. А зам­комвзо­да, за­ки­нув го­ло­ву, как пти­ца, чуть ли не к ло­пат­кам, с при­щу­ром на­чал про­це­жи­вать взгля­дом под­чи­нён­ных ему лю­дей».

Вро­де бы речь идёт о ка­ких-то обы­ден­ных ве­щах (ку­сок на­ме­рен­но вы­рван слу­чай­ный обыч­ный, не куль­ми­на­ци­он­ный, по­ка­зы­ва­ю­щий «мя­со», «плоть» про­из­ве­де­ния) – опи­сы­ва­ют­ся впол­не по­сред­ст­вен­ные дей­ст­вия – но ка­кое на­пря­же­ние, ка­кая пе­ре­да­ча эмо­ци­о­наль­но­го со­сто­я­ния сто­ит за каж­дым сло­вом и сколь уме­ло по­ка­за­ны ха­рак­те­ры опи­сы­ва­е­мых лиц.

Опять же по­дроб­но­с­ти, де­та­ли – так на­зы­ва­е­мая фак­ту­ра, тща­тель­но, но не­на­вяз­чи­во и ко­рот­ко вос­соз­дан­ная. «Бе­лые угол­ки» оде­ял бук­валь­но чув­ст­ву­ешь. Или че­го сто­ит од­на фа­ми­лия Джу­мах­ме­дов, го­во­ря­щая о тон­ком сти­ли­с­ти­че­с­ком чу­тье и му­зы­каль­но­с­ти слу­ха ав­то­ра...

А вот, к при­ме­ру, опи­са­ние зе­ков, бо­лее яр­кое и эмо­ци­о­наль­ное (стр. 17, там же):

«Три ча­са про­шло, как за­кон­чил­ся раз­вод осуж­дён­ных на ра­бо­ты. Из ка­лит­ки жи­лой зо­ны они тя­ну­лись дол­гой це­поч­кой и смо­т­ре­ли пря­мо в гла­за Га­ра­е­ва, как в ки­но­ка­ме­ру, сме­я­лись, пу­гая его чер­но­той про­чи­фи­рен­ных зу­бов. Мно­гие бы­ли об­на­же­ны по по­яс: под ко­жей за­гар­ной ма­с­ти пе­ре­ка­ты­ва­лись му­с­ку­лы, а на ней по­ро­ди­с­тые про­фи­ли жен­щин и из­ве­ст­ных вож­дей кля­лись, ви­ди­мо, по­мнить. Над го­ти­че­с­ки­ми зам­ка­ми, вы­ко­ло­ты­ми ни­же ло­па­ток, па­ри­ли ор­лы. Ос­то­рож­но сту­па­ли на­чи­щен­ны­ми са­по­га­ми щё­го­ли с се­ры­ми, пе­соч­ной фак­ту­ры ли­ца­ми, при­выч­но щу­ри­лись на ов­ча­рок за шлаг­ба­у­мом, на чи­с­тые, на­роч­но за­сти­ран­ные до бе­лиз­ны фор­мы сер­жан­тов».

Очень ко­рот­ко, но очень мно­го ска­за­но, прав­да?

Как мы ви­дим, ни­ка­ких осо­бых средств ав­тор не изо­б­ре­та­ет, лишь уме­ло поль­зу­ет­ся на­ра­бо­тан­ным рус­ской про­зой ра­нее... Но очень лов­ко и ма­с­тер­ски ком­по­нуя.

И как я уже го­во­рил вы­ше, здесь очень мно­го дей­ст­вия – су­мас­шед­шая ди­на­ми­ка, всё жи­вёт, всё ды­шит, всё в по­сто­ян­ном дви­же­нии...

Тут есть кое-что ещё, о чём сле­ду­ет ска­зать. Есть в рус­ской жиз­ни од­но тай­ное зер­ка­ло, тай­ный омут, в ко­то­рый очень лю­бит ино­гда до упо­е­ния за­во­ро­жен­но смо­т­реть­ся рус­ская ли­те­ра­ту­ра.

Это зер­ка­ло ада. Это на­щу­пы­ва­ние той ир­ра­ци­о­наль­ной поч­вы, той про­па­с­ти, в ко­то­рой те­ря­ют­ся ко­ор­ди­на­ты до­б­ра и зла, хо­ро­ше­го и пло­хо­го, в ко­то­рой всё пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся вверх дном, в ко­то­рой во­ло­сы вста­ют ды­бом, это те кри­те­рии, те за­пре­дель­ные тер­ри­то­рии бы­тия, ко­то­рых луч­ше не ка­сать­ся, но к ко­то­рым рус­ская жизнь и рус­ская ли­те­ра­ту­ра то и де­ло при­бли­жа­ет­ся на не­до­пу­с­ти­мую бли­зость.

Это та без­дна, с ко­то­рой во­лей-не­во­лей за­иг­ры­ва­ют на­ши клас­си­ки, ска­жем, До­сто­ев­ский и Ша­ла­мов, и вот эта же са­мая нот­ка зву­чит и у Ас­ла­нь­я­на. Мо­ло­дой при­зыв­ник его хо­дит к зе­кам «на по­си­дел­ки». Он, ко­то­рый дол­жен их ох­ра­нять, хо­дит к ним об­щать­ся и раз­го­ва­ри­вать. Хо­дит не толь­ко и не столь­ко из ба­наль­но­го ин­те­ре­са, лю­бо­пыт­ст­ва, но из-за не­кой жаж­ды за­пре­дель­но­го, – хо­дит го­во­рить с ни­ми «за жизнь», хо­дит, по­то­му что в сре­де ар­мей­ской ему не хва­та­ет об­ще­ния, по­ни­ма­ния, хо­дит, как хо­дят к ин­тел­ли­гент­ным лю­дям «ве­с­ти бе­се­ды», раз­мы­ш­лять и по­зна­вать.

 

Стран­ное де­ло – в ху­до­же­ст­вен­ном изо­б­ра­же­нии, об­раз­но, зе­ки ока­зы­ва­ют­ся ку­да бо­лее сво­бод­ны­ми и вну­т­рен­не уве­рен­ны­ми в се­бе (как бы ут­верж­дён­ны­ми в сво­ём су­ще­ст­во­ва­нии – эк­зи­с­тен­ци­а­лизм, да), чем сол­да­ты, ко­то­рые их ох­ра­ня­ют.

 

Сол­да­ты вы­зы­ва­ют пре­не­бре­же­ние и ино­гда жа­лость (это те же под­не­воль­ные лю­ди, со­гнан­ные на­силь­но го­су­дар­ст­вом и по­лу­чив­шие ав­то­ма­ты), зе­ки – не­по­ни­ма­ние, от­вра­ще­ние, ужас и в то же вре­мя стран­ное ува­же­ние. Их вну­т­рен­няя зве­ри­ная де­мо­ни­че­с­кая сво­бо­да осо­знан­но или не­о­со­знан­но за­во­ра­жи­ва­ет ав­то­ра…

...Впро­чем, я за­шёл не­мно­го в сто­ро­ну, Ас­ла­нь­ян не про­пи­сы­ва­ет это, не кон­цен­т­ри­ру­ет на этом вни­ма­ние, но всё это про­хо­дит особ­ня­ком, уже для лю­би­те­лей при­сталь­но вгля­ды­вать­ся в текст и под­текст.

Рос­сия осо­бое про­ст­ран­ст­во – тюрь­ма здесь не то ме­с­то, где си­дят пре­ступ­ни­ки, но ис­точ­ник оте­че­ст­вен­ной фи­ло­со­фии гу­ма­низ­ма и твор­че­ст­ва. Ар­мия не то ме­с­то, где го­то­вят сол­дат, а то, где лю­ди про­хо­дят ми­с­ти­че­с­кую ини­ци­а­цию, по­зна­вая аб­сурд­ность ре­аль­но­го ми­ра и тщет­ность всех уси­лий, или при­об­ре­тая бес­ко­неч­ную ве­ру в се­бя и за­кал­ку – всё это кра­ем про­хо­дит у Ас­ла­нь­я­на, ко­неч­но, он не До­сто­ев­ский или Ша­ла­мов, что­бы при­сталь­но ко­пать­ся в за­гад­ках рус­ской тём­ной ду­ши, но кра­е­шек про­па­с­ти он по­ка­зы­ва­ет.

Владимир КОЧНЕВ,
г. ПЕРМЬ