Архив : №41. 14.10.2011

Ярчук

Был у нас в дет­ст­ве дво­ро­вый пёс. Не пёс да­же, пё­сик. При­нес­ли его нам зи­мой щен­ком – бе­ло­го, с ко­рич­не­во-ры­жи­ми при­чуд­ли­вы­ми пят­на­ми на мор­доч­ке, спи­не и бо­ках; го­ло­ва его по­ка­за­лась бра­ту по­хо­жей на ге­о­гра­фи­че­с­кий гло­бус, а спи­на на школь­ную кар­ту. Пуз­цо ро­зо­вое, всё в ре­день­ком бе­лё­сом пуш­ке, с чу­дес­ным ще­ня­чь­им за­па­хом, глаз­ки глу­по-го­лу­бые, хвост ко­леч­ком. Не вы­не­ся все­об­ще­го вни­ма­ния, он при­сел и пу­с­тил круг­лую лу­жи­цу, ко­то­рую сме­ло раз­да­вил ла­пой и по­влёк за со­бой по по­лу, за что отец и на­звал его Мо­ря­ком.

Ще­нок щен­ком, а ми­гом ра­зо­брал­ся, кто че­го сто­ит. От­цу ока­зал пол­ное по­чте­ние, сто­и­ло то­му гля­нуть на не­го, как Мо­ряк пе­ре­во­ра­чи­вал­ся на спи­ну и ну ко­ло­тить хво­с­ти­ком по по­лу. Ма­му и ба­буш­ку сра­зу свя­зал со сво­ей ми­с­кой. И на­ше с Коль­кой ме­с­то вы­чис­лил: к ра­до­с­ти и удов­ле­тво­ре­нию взрос­лых, нас он при­ст­ро­жил: по­тяв­кал, при­па­дая на пе­ред­ние ла­пы, с ры­ча­ни­ем по­тре­пал за шта­ны. По­сле че­го дя­дя Ва­ня, за­гля­нув щен­ку в пасть, вдруг та­ин­ст­вен­но при­сви­ст­нул и, вы­пу­чив гла­за, вскри­чал ис­пу­ган­но, яв­но же­лая при­влечь на­ше вни­ма­ние:

– Э, э! Да у не­го яр­чук!.. Яр­чук, го­во­рю, у не­го!..

Дя­дя Ва­ня веч­но нас с бра­том ра­зы­г­ры­вал. Мы от­кры­ли щен­ку пасть, ста­ли щу­пать чёр­ное и ре­б­ри­с­тое нё­бо, хва­тать за ус­коль­за­ю­щий из на­ших паль­цев го­ря­чий язык. Яр­чу­ка не на­шли, но ще­нок тяп­нул Коль­ку за че­рес­чур лю­бо­пыт­ный па­лец.

– Что? По­лу­чил? А ес­ли те­бя за язык? Го­во­рю, яр­чук у не­го! Вишь, хват­ка ка­кая!

– Гос­по­ди, ка­кой яр­чук, не мо­рочь го­ло­вы! Яр­чук ещё вы­ду­мал! – уко­ри­ла ма­ма.

– Ей-бо, яр­чук у не­го!.. Не ве­ри­те, по­смо­т­ри­те!..

– Дя­дя Ва­ня, да что за яр­чук? Где?! – за­кри­ча­ли мы, сго­рая от не­тер­пе­ния.

– Вол­чий зуб у не­го! Ред­ко ка­кой со­ба­ке до­ста­ёт­ся. Не зу­бы – клы­ки! Под­ра­с­тёт, лю­бо­го пса за­гры­зёт. И Коль­ку бы сей­час без паль­ца ос­та­вил. Яр­чук – страш­ное де­ло.

Из ре­б­ри­с­то­го нё­ба тор­ча­ли два ос­т­рых ри­со­вых зёр­ныш­ка, клыч­ки, но мы с бра­том по­ве­ри­ли и дол­го счи­та­ли Мо­ря­ка об­ла­да­те­лем гроз­но­го вол­чь­е­го зу­ба – яр­чу­ка.

К ле­ту пёс вы­рос в не­боль­шую по­мес­ную лай­ку, рос­том с ка­рель­скую. Глаз­ки ста­ли ка­рие, ве­сё­лые, жи­вые, так и по­ст­ре­ли­ва­ет ими. Бров­ки верт­ля­вые, вдум­чи­вые, нос хо­лод­ный, как лёд, чёр­ный, чут­кий. Лай звон­кий, за­ли­ви­с­тый. Та­кой, да с вол­чь­им зу­бом в па­с­ти, с яр­чу­ком, чу­жих во двор не пу­с­тит, ра­до­ва­лись мы: ни вол­ка, ни ли­хо­го че­ло­ве­ка, ни ско­ти­ну. А сме­лый ка­кой!

Нуж­но ска­зать, по­сле вой­ны мно­гие за­ве­ли со­бак. Уй­дёт ба­ба в ого­род, за­ши­ш­лит­ся в гряд­ках, а дверь в ха­ту по до­во­ен­ной при­выч­ке не за­ло­жит. Тут и явит­ся не­чи­с­тый, на­шлёт ма­зу­ри­ка. Тот скольз­нёт те­нью в ха­ту и уне­сёт нуж­ную вещь: смёрт­ную ру­ба­ху, шаль, са­ла шмо­ток. На­ши од­но­сель­ча­не, си­бир­ские хох­лы, дер­жа­ли всё боль­ше мо­сек да ша­вок. «Ма­лэнь­ка мно­го ни зъист, силь­но нэ вку­сэ, а на­пу­жае як и здо­ро­вая. И хо­зя­е­вам знать даст». Вро­де ка­ме­ры ви­део­наб­лю­де­ния с хво­с­ти­ком или бес­про­вод­но­го эле­к­т­ри­че­с­ко­го звон­ка.

За­ве­ли и мы Мо­ря­ка не­спро­с­та. Тём­ной осен­ней но­чью на­ве­да­лись к нам ма­зу­ри­ки, унес­ли пять ту­шек гу­сей, пол­меш­ка му­ки. Дом наш са­ман­ный, глу­хой, ни­кто ни­че­го не ус­лы­шал. До­ни­ма­ли тог­да и вол­ки. Но­чью под­кра­дут­ся се­рые из окол­ка, кры­шу на са­рае раз­ро­ют, по­ре­жут овец, двух-трёх вы­хва­тят че­рез ды­ру – и по­ми­най, как зва­ли. Ут­ром хо­зяй­ка в крик. Слу­ча­лось, и по­ро­сят та­с­ка­ли, и те­лят. Мо­ряк ока­зал­ся имен­но тем от­важ­ным пё­си­ком, ка­ко­го мы хо­те­ли: не­при­хот­лив, храбр, теп­ло одет и, что всех по­ко­ри­ло, умён и от­вет­ст­ве­нен.

Шав­ки и мось­ки, ко­то­рых за­во­ди­ли хох­лы, нам бы­ли не по ду­ше. Сту­пишь во двор, раз­го­во­ришь­ся с хо­зяй­кой, окон­ча­тель­но по­ве­ришь, что двор без со­ба­ки, а она тут как тут. Вы­ждет мо­мент, ког­да ты рас­сла­бишь­ся, да вдруг и ки­нет­ся на те­бя от­ку­да-то сза­ди, из-за ды­ря­во­го ве­д­ра. И с та­ким злоб­ным ла­ем, слов­но ты за­мах­нул­ся при­кон­чить хо­зяй­ку. Ис­пу­га­ет всех на­смерть. И хо­ро­шо ещё, шта­ны не по­рвёт, в но­гу зу­ба­ми не вце­пит­ся.

– Роз­ка! А ну, цыть, би­со­ва ты ду­ша! – при­твор­но на­ки­нет­ся на свою лю­би­ми­цу су­ко­ва­той пал­кой баб­ка Па­ра­ска. – От ха­ля­ва чёр­то­ва! Ис­пу­га­ла, аж серд­це зай­ш­лось! Шо? Вку­сы­ла? Га? А мо­же, не она? На­ша ж не ку­са­ла доси. Убью, за­ра­зу!

Роз­ка в от­вет на фаль­ши­вую уг­ро­зу убить с виз­гом бро­сит­ся вон со дво­ра, буд­то чу­жая. Ка­кое там «не ку­са­ла доси»! Рас­прок­ля­тую ту Роз­ку зна­ет всё се­ло, по­ку­са­ла несть чис­ла. Бы­ва­ет, и на ули­це под­кра­дёт­ся и цап­нет за но­гу про­сто так, из дур­но­го ха­рак­те­ра. Или у прод­ма­га, где ждёт свою хо­зяй­ку, ни с то­го ни с се­го на­ки­нет­ся на те­бя со злоб­ным ла­ем. Зна­ют все и её, и всё ко­вар­ное, злю­щее её пле­мя, роз­дан­ное ще­д­рой ру­кой Па­ра­ски. Два-три ра­за в год та­с­ка­ют бед­ную Роз­ку за со­бой по се­лу на бук­си­ре ко­бе­ли всех по­род и ма­с­тей. Ждут по­том с не­тер­пе­ни­ем от неё ще­ноч­ков Па­ра­ски­ны по­друж­ки, вы­би­ра­ют са­мых «ма­нэ­сих». Зна­ют: чем мель­че Роз­кин ще­нок, тем злей, мсти­тель­ней и ко­вар­ней ста­нет он, ког­да вы­ра­с­тет.

Мо­ряк зря не ла­ял, ис­под­тиш­ка не ку­сал. Но все­гда чу­ял, с до­б­ры­ми на­ме­ре­ни­я­ми сту­пил че­ло­век во двор или с ху­ды­ми. С до­б­ры­ми – го­ло­вы не по­ды­мет, но за­по­до­зрит ху­дое, во двор без раз­ре­ше­ния хо­зя­ев не пу­с­тит. А и поз­во­лят, бу­дет вор­чать из ко­ну­ры, зор­ко сле­дить за не­зва­ным гос­тем, по­ка тот не уй­дёт. Не­зло­бив был, но ес­ли про­би­вал час ис­пы­та­ния, драл­ся от­важ­но, са­мо­заб­вен­но, на­смерть. Пал­ка­ми раз­ни­ма­ли мы тог­да ры­ча­щий, клы­ка­с­тый, раз­но­шёр­ст­ный клу­бок. По­том ле­жал, за­ли­зы­вал ра­ны и ви­но­ва­то по­сту­ки­вал хво­с­том, де­с­кать, из­ви­ни­те, не сдер­жал­ся, но и я ему дал, а ра­на до но­вой со­ба­чь­ей свадь­бы за­жи­вёт, не впер­вой. И на ма­лень­ких и ста­рых со­ба­ках ни­ког­да не оты­г­ры­вал­ся, на про­во­ка­ции не от­ве­чал. И мы, на­вер­ное, с не­го не­воль­но при­мер бра­ли, ес­ли уж дра­лись, то до по­те­ри сил.

Мне и до­ны­не ка­жет­ся, что не встре­чал со­ба­ки смы­ш­лё­нее Мо­ря­ка. Чуть за­слы­шит ко­го, дождь ли, снег ли, он уже на по­сту. Всё по­ни­мал с по­лу­сло­ва. Те­лён­ка ба­буш­ке за­гнать в хлев по­мо­жет, гу­сей в по­ле най­дёт, нас, за­плу­тав­ших в ле­су, на до­ро­гу вы­ве­дет. Ни­ко­го не бо­ял­ся! Свою ко­ро­ву из па­с­ту­хов ми­мо дво­ра не про­пу­с­тит. Бод­ли­вая Зорь­ка нас с бра­том не раз го­ня­ла по ули­це за од­но на­ме­ре­ние за­гнать её во двор. Мо­ряк как под­рос, бы­с­т­ро по­ста­вил Зорь­ку на ме­с­то. Так од­наж­ды всту­пил­ся за нас и яро­ст­но об­ла­ял её, что Зорь­ка при­сми­ре­ла. С той по­ры крик­нешь: «Мо­ряк, Зорь­ка!», он уже на ули­це, в ста­де най­дёт её, вста­нет на пу­ти – и ни с ме­с­та. Зорь­ка ро­га на­ста­вит, а он как вко­пан­ный: «Гав! Гав! По­ш­ла, гу­лё­на, в са­рай, по­ра до­ить­ся, не­че­го нас по­зо­рить, по се­лу шлять­ся, с чу­жих ого­ро­дов под­сол­ну­хи об­ры­вать! И мне мо­лоч­ка за свою служ­бу хо­чет­ся. Гав!» Не даст Зорь­ке ми­мо сво­их во­рот прой­ти, за­го­нит во двор!

Взял он опе­ку и над цып­ля­та­ми. Вы­сле­дит кор­шун из не­ба, ког­да со дво­ра все уй­дут, вы­ждет мо­мент на ста­рой бе­рё­зе кар­ку­ша, па­дут кам­нем вниз и уне­сут в цеп­ких ког­тях под ку­дах­та­нье клу­ши и воз­му­щён­ные кри­ки пе­ту­ха бед­но­го, ис­пу­ган­но­го цып­лён­ка на рас­тер­за­ние. Толь­ко ок­ро­вав­лен­ные пё­рыш­ки где-ни­будь в ку­с­тах и ос­та­вят. Мо­ряк жи­во пре­сёк этот на­глый раз­бой. Ус­лы­шит труб­ный сиг­нал пе­ту­ха о воз­душ­ной тре­во­ге – и к цып­ля­там. Раз­бой­ник по­кру­жит, по­кру­жит да и пе­ре­не­сёт на­лёт на со­сед­ский двор. А рань­ше за ле­то пя­ти-ше­с­ти цып­лят ли­ша­лись!..

Ба­буш­ка на­ра­до­вать­ся не мог­ла та­кой служ­бе, а дя­дя Ва­ня обу­чил его ко­ман­дам «си­деть», «ле­жать», «го­лос», «во­ры» (это ког­да во двор за­бре­да­ла чу­жая ско­ти­на) и дру­гим. Ма­ма вы­нет из рус­ской пе­чи го­ря­чие шань­ги и по­ста­вит их сты­нуть на пол в се­нях, по­зо­вёт Мо­ря­ка, на­ка­жет:

– Си­ди, ох­ра­няй!

И уй­дёт по сво­им де­лам в ха­ту. А Мо­ряк за­мрёт ча­со­вым на по­ро­ге до от­ме­ны при­ка­за. Шань­ги вкус­ные, с тол­чё­ной кар­тош­кой, груз­дя­ми или тво­ро­гом, тёп­лые за­па­хи вол­на­ми на­ка­ты­ва­ют, а он бу­дет си­деть, гля­дя по­верх вы­печ­ки, и не ше­лох­нёт­ся. Иная ку­ри­ца на­бе­рёт­ся на­гло­с­ти тай­но по­дой­ти к две­ри и мель­ком, вро­де как слу­чай­но, гля­нуть на ис­то­ки этих бо­же­ст­вен­ных за­па­хов. Луч­ше бы ей то­го не де­лать! Мо­ряк та­кую взбуч­ку за­даст, ма­ло не по­ка­жет­ся. Он му­хе не поз­во­лит со дво­ра в се­ни про­ле­теть. Мол­ни­ей мельк­нут бе­лые зу­бы, клац­нет яр­чу­ком – и нет её! И да­же не про­гло­тит, что­бы не от­вле­кать­ся. Сно­ва весь вни­ма­ние.

Дя­дя Ва­ня сде­лал Мо­ря­ку про­стор­ную ко­ну­ру из хво­ро­с­та. Об­ло­жил дёр­ном: зи­мой для теп­ла, ле­том для про­хла­ды, рас­сте­лил охап­ку со­ло­мы. Там он и за­жил. Прав­да, на вре­мя ли­хих рож­де­ст­вен­ских и кре­щен­ских мо­ро­зов (до – 50°!) и вол­чь­их сва­деб ма­ма пу­с­ка­ла его на ночь в се­ни, на ста­рый ту­луп в уг­лу. Или за­пи­ра­ла в са­рай к ко­ро­ве, где он спал пря­мо у Зорь­ки в яс­лях. На ночь её на вся­кий слу­чай от­вя­зы­ва­ли, а вдво­ём, ве­ри­ли, они лю­бо­го вол­ка одо­ле­ют!..

Он бы­с­т­ро стал хо­зя­и­ном дво­ра. Го­нял со­рок, та­с­кав­ших ку­ри­ные яй­ца, но­сил за­пи­с­ки от­цу. На­пи­шет ма­ма ка­кое-ни­будь по­ру­че­ние, су­нет за­пи­с­ку под ошей­ник и по­ш­лёт к от­цу. Пёс с ра­до­с­тью сбе­га­ет и от­вет при­не­сёт. Ког­да от­ца пе­ре­ве­ли ра­бо­тать в кол­хоз за двад­цать ки­ло­ме­т­ров от до­ма, Мо­ряк, за­то­с­ко­вав, од­наж­ды сбе­жал к не­му. При­шёл отец на пла­нёр­ку, а из-под сто­ла вы­пол­за­ет на спи­не из­ви­ня­ю­щий­ся за са­мо­воль­ст­во Мо­ряк. Отец:

– Мо­ряк! Ты как здесь ока­зал­ся?

Мо­ряк на ра­до­с­тях, что его уз­на­ли, да­вай пры­гать и ли­зать от­цу ли­цо. Со­ску­чил­ся! Отец раз­вол­но­вал­ся, вы­шел в ко­ри­дор и по­про­сил убор­щи­цу по­кор­мить его чем-ни­будь.

А мы до­ма ме­с­та не на­хо­дим: Мо­ряк про­пал. Не зна­ем, что и по­ду­мать. На дво­ре март, го­лод­ное у вол­ков вре­мя, вол­чьи свадь­бы в раз­га­ре. Снеж­ный наст твёр­дый, как ас­фальт, на нём не то что волк, че­ло­век сле­да не ос­та­вит. На­гле­ют вол­ки, под­хо­дят к са­мой де­рев­не. То там из кол­ка в су­мер­ках вол­чий глаз блес­нёт, то там, а сколь­ко ша­вок пе­ре­ре­за­ли – не счесть. Вы­ле­тит ге­рой за де­рев­ню в во­ин­ст­вен­ном ра­же, а его – гам! – и взвизг­нуть не ус­пе­ет. На рос­лых псов своя так­ти­ка: вол­чи­цы, по­доб­но Кле­о­па­т­ре, за­ма­ни­ва­ли та­ких в лес. На­ню­ха­ет­ся ду­рак вся­ких при­ят­ных за­па­хов, раз­меч­та­ет­ся, увя­жет­ся сле­дом – толь­ко его и ви­де­ли!

Зная всё это, мы за­го­ре­ва­ли. Ночь – его нет, день – нет, ма­ма да­же по­пла­ка­ла. А тот про­ве­дал от­ца, по­си­дел на пла­нёр­ке, схо­дил с ним на обе­ден­ную дой­ку в ко­ров­ник, от пу­за мо­ло­ка пар­но­го на­ла­кал­ся, и до­мой. Вспом­нил са­мо­воль­щик, что двор свой ос­та­вил. Явил­ся к ве­че­ру, вы­ва­лив язык. Хо­тел про­шмыг­нуть в ко­ну­ру, но ма­ма с ба­буш­кой за­сек­ли не­год­ни­ка. Толь­ко и Мо­ря­ка на кри­вой ко­бы­ле не объ­е­дешь! За­ме­тая сле­ды, дал хо­зяй­кам на­сто­я­щий со­ба­чий спек­такль: пе­ту­ха при­ст­ро­жил, гу­сей в са­рай за­гнал, на ули­це кош­ку об­ла­ял! И опять в ко­ну­ру!

Но и ма­ма с ба­буш­кой не лап­тем щи хле­ба­ли! Не мед­ля, пря­мо во дво­ре, ус­т­ро­и­ли до­прос с при­ст­ра­с­ти­ем: «Где же ты, су­кин сын, бол­тал­ся два дня, а? Го­во­ри, где но­че­вал? От­ку­да явил­ся? По­че­му дом бро­сил? Ай-яй-яй, та­кой-ся­кой!» Ба­буш­ка да­же ве­ник в ру­ки взя­ла. Мо­ряк мо­раль­ных стра­да­ний не вы­нес, лёг на спи­ну, дол­го из­ви­нял­ся, но се­бя не вы­дал. Дя­дя Ва­ня и ла­пы у не­го пе­ре­смо­т­рел, и за­гри­вок про­ве­рил, не по­дра­ли ли со­ба­ки? Всё в по­ряд­ке…

Так и не по­ня­ли, где был. Про­сти­ли, по­кор­ми­ли и в са­рай спать от­пра­ви­ли.

И толь­ко с при­ез­дом от­ца на по­быв­ку всё разъ­яс­ни­лось.

– Вы зна­е­те, что этот друг от­че­бу­чил? – пер­вое, что ска­зал отец, вой­дя в дом. Все опять ус­та­ви­лись на бед­но­го Мо­ря­ка. А тот бров­ки ви­но­ва­то свёл, от от­ца от­вер­нул­ся, буд­то не о нём речь, хво­с­том мор­зян­ку вы­сту­ки­ва­ет. – Ко мне на ра­бо­ту при­бе­гал! В шесть ут­ра при­хо­жу в прав­ле­ние, а он из-под сто­ла вы­ле­за­ет. Как ту­да по­пал – ума не при­ло­жу. Или ут­ром убор­щи­ца впу­с­ти­ла, или Иван при­вёз.

Те­перь все впе­ри­лись в дя­дю Ва­ню: этот умел под­шу­тить. Но тот на­прочь от­пёр­ся:

– Вы чё, с умом или без ума? Бу­ду я та­кой ерун­дой за­ни­мать­ся! Мо­ряк! Те­бя, ду­ра­ка, вол­ки или со­ба­ки за­де­рут! И яр­чук твой не по­мо­жет!

Мо­ряк по­нял, что лгать и от­пи­рать­ся бес­по­лез­но, пе­ре­вер­нул­ся на спи­ну и да­вай тан­це­вать свою лю­би­мую «Лам­ба­ду». Де­с­кать, ну ви­но­ват, ви­но­ват, но по­де­лать с со­бой ни­че­го не мог: то хо­зя­ин где-то без ох­ра­ны, то вы! Не мо­гу я та­ко­го бар­да­ка вы­но­сить!

Жен­щи­ны, ко­неч­но, за своё:

– Бес­стыд­ник ты, бес­стыд­ник! Дом бро­сил, хо­зяй­ст­во ос­та­вил.

А дя­дя Ва­ня и отец в за­щи­ту:

– Да не ру­гай­те вы его! Он же к хо­зя­и­ну сбе­гал!

И по­ка мы не пе­ре­еха­ли к от­цу, Мо­ряк ещё два ра­за убе­гал про­ве­ды­вать его. И как же ра­до­вал­ся, ког­да мы пе­ре­бра­лись к от­цу и ста­ли жить вме­с­те!

Но ле­том 1957 го­да Мо­ряк не­о­жи­дан­но ис­чез. Отец оп­ро­сил всех трак­то­ри­с­тов, па­с­ту­хов, шо­фё­ров, не ви­дал ли кто то­го в по­ле, мы про­шлись по се­лу: не по­са­дил ли по ошиб­ке кто на цепь? Как в во­ду ка­нул! Гре­ши­ли на про­ез­жих шо­фё­ров, на охот­ни­ков, то­же имев­ших к не­му ин­те­рес, да­же на лё­гоч­ни­ков, буд­то бы от­лав­ли­вав­ших щен­ков и справ­ных со­ба­чек на ле­че­ние. Мог­ли и за­да­вить, а по­том вы­вез­ти в степь, что­бы кон­цы в во­ду. Но тут уж мы вста­ва­ли на его за­щи­ту. Ни­ког­да Мо­ряк ма­шин не об­ла­и­вал, не но­сил­ся за ни­ми, как со­рвав­ший­ся с це­пи пёс, что в яро­с­ти, за­ды­ха­ясь, бе­гут за ма­ши­ной, пы­та­ясь уку­сить её за ко­ле­со. И ведь ис­хи­т­ря­ют­ся уку­сить, де­ре­вен­щи­ны! И ес­ли от­ле­тят с виз­гом в ка­на­ву, по­ка­тят­ся ку­выр­ком, обя­за­тель­но вско­чат, и, хри­пя от яро­с­ти и гло­тая пыль, вновь по­не­сут­ся за обид­чи­ком. Нет, ни ду­ра­ком, ни ка­с­ка­дё­ром Мо­ряк не был…

Мы про­жда­ли его до зи­мы, го­ре­ва­ли, хо­те­ли за­ве­с­ти но­во­го пса, нам пред­ла­га­ли до­б­ро­го щен­ка. Но дя­дя Ва­ня рас­со­ве­то­вал. Мол, та­кой со­ба­ки вам всё рав­но не най­ти, вот и бу­де­те Мо­ря­ка вспо­ми­нать, с но­вой со­ба­кой срав­ни­вать. Мы по­слу­ша­лись и щен­ка не взя­ли… Да к то­му вре­ме­ни и жизнь по­вы­рав­ня­лась, во­ров­ст­во по­утих­ло. Ма­ма ста­ла по­ку­пать ин­ку­ба­тор­ных цып­лят, об их про­па­же уже и не так со­жа­ле­ли, как о сво­их, из-под клу­ши. И вол­ков ис­тре­би­ли, ото­гна­ли в глу­хие ме­с­та. Мо­да дер­жать со­бак как-то са­ма со­бой уш­ла. Да­же баб­ка Па­ра­ска за­ве­ла вме­с­то пав­шей Роз­ки кош­ку Маш­ку...

Но ис­то­рия на том не за­кон­чи­лась. Ког­да на­ши ста­ли за­пу­с­кать в ко­с­мос ла­ек, дя­дя Ва­ня при­шёл од­наж­ды с та­ин­ст­вен­ным ви­дом и вы­ло­жил пе­ред дя­дей Осей пач­ку си­га­рет с изо­б­ра­же­ни­ем со­ба­ки. Мы с дя­дей Осей обо­мле­ли: пёс как две кап­ли во­ды по­хо­дил на Мо­ря­ка. На­сла­див­шись удив­ле­ни­ем, дя­дя Ва­ня тор­же­ст­вен­но за­явил:

– Вот ку­да его за­бра­ли! По­то­му и сле­дов про­па­жи не на­шли!..

Дя­дя Ося в от­вет сло­жил гу­бы обе­зь­ян­кой и дол­го ху­ху­кал.

– Ху-ху-ху-у!.. Мо­ряк наш ко­с­мо­нав­том стал!.. На­до же та­кое при­ду­мать!.. Ху-ху!

К то­му вре­ме­ни я жил уже в Ом­ске, со­би­рал ра­ке­ты на за­во­де, но бе­зум­ную дя­ди Ва­ни­ну вер­сию при­нял. До­ро­га на Ка­зах­стан про­хо­ди­ла как раз ми­мо на­ше­го се­ла, по но­чам здесь не­ред­ко про­хо­ди­ли ко­лон­ны кры­тых во­ен­ных гру­зо­ви­ков. Мог­ли, мог­ли при­смо­т­реть его сол­да­ты и увез­ти с со­бой на ко­с­мо­дром, а там… Да наш Мо­ряк как ни­кто под­хо­дил для об­ще­го де­ла по ос­во­е­нию ко­с­мо­са: бес­ко­ры­с­тен, от­ва­жен, бла­го­ро­ден, умён, ве­рен, са­мо­от­вер­жен... А уж свою мис­сию в ко­с­ми­че­с­ком ко­раб­ле он вы­пол­нил бы с че­с­тью, в этом мы с дя­дей Ва­ней не со­мне­ва­лись.

…Сколь­ко лет с той по­ры про­шло! Сколь­ко во­ды утек­ло! Жизнь про­жи­та. Мно­гих лю­дей, с кем учил­ся, слу­жил, ра­бо­тал – на­прочь за­был, а вот Мо­ря­ка – по­мню…

Михаил ПЕТРОВ,
г. ТВЕРЬ