Архив : №42. 21.10.2011

Вижу наперёд блаженную херню

 Все три кни­ги сти­хов этих вро­де бы не­схо­жих меж­ду со­бой ав­то­ров – слов­но ми­ни-эн­цик­ло­пе­дии со­вет­ско­го и пост­со­вет­ско­го бы­тия, в ко­то­рой за­бро­див­шее про­шлое ме­ша­ет­ся с ши­пу­чей пе­ной но­во­мод­ных сти­лей. Как бы там ни бы­ло, но пу­те­во­ди­те­ли по но­вей­шей ис­то­рии, ис­пол­нен­ные на пти­чь­ем язы­ке вы­со­кой по­эзии, – яв­ле­ние не ред­кое, но ис­че­за­ю­щее. В по­чё­те, зна­е­те ли, всё боль­ше син­хрон­ность с жар­го­ном эпо­хи.

 

Так, на­при­мер, эк­зо­ти­че­с­кая «хро­ни­ка ли­вер­ной кол­ба­сы» в сбор­ни­ке сти­хов харь­ков­ско­го ху­дож­ни­ка Вла­ди­ми­ра Ста­ри­ко­ва про­жи­ва­ет­ся по «кар­там кон­тур­ным в плац­карт­ном». Его на­зва­ние «Vade mecum» так и пе­ре­во­дит­ся – «кар­ман­ная спра­воч­ная кни­га, пу­те­во­ди­тель». А ехать ав­то­ру-ху­дож­ни­ку, всуе по­ми­на­ю­ще­му то Шклов­ско­го, то Ти­ци­а­на, а то и во­все Гри­го­рия Ан­то­но­ви­ча Бон­да­рен­ко, и впрямь есть от­ку­да и ку­да, ведь «что­бы вы­ехав из го­ро­да N в сре­ду / к ме­с­ту при­быть в по­не­дель­ник / вот ка­кая боль­шая бы­ла стра­на». Ко­ро­че го­во­ря, «те­перь та­ких не де­ла­ют ко­ро­бо­чек, / ко­то­рую ос­та­ви­ли на па­мять / и по­ло­жи­ли ма­мин об­ра­зок». И пу­с­кай ре­флек­си­ям ав­то­ра о том, кто все мы есть на пу­ти, несть чис­ла, но «мысль убо­га – про­сто жизнь», и глав­ное в этом кар­ман­ном раз­го­вор­ни­ке Ста­ри­ко­ва – это жаж­да жиз­ни, как у Ми­ке­лан­д­же­ло, «ведь мир пре­кра­сен как со­ро­ка / чёр­но-бел крик­лив и жа­ден». Так и хо­чет­ся вос­клик­нуть вслед за Ман­дель­ш­та­мом, де­с­кать, «мой ще­гол, я го­ло­ву за­ки­ну», не так ли? На­вер­ное, не так, по­сколь­ку ни лап, ни ушей в этой по­ли­фо­нии кол­лек­тив­но­го куль­тур­но­го те­ла, и уже не зна­ешь, за кем или за чем тут бе­жать, слов­но в ла­баз книж­ных зна­ний: «а ты за чем ухо­дишь / за крас­ным ша­ри­ком над Ло­па­нью-ре­кою / эле­к­т­ро­брит­вой «Харь­ков» бре­ешь щё­ки». 

Ге­рой книж­ки с яр­ким на­зва­ни­ем «Хор Ви­рап» так­же жи­вёт «но­с­таль­ги­ей по на­сто­я­ще­му», бро­дя по Моск­ве то «меж кон­сульств и по­сольств, / глу­хих дво­ров, сто­я­нок, бар­ных сто­ек», то «меж­ду бам­пе­ров, кры­тых ка­кой-то там дря­нью зим­ней». И по­ка во­круг чёр­то­ва око­ле­си­ца но­вой жиз­ни, по­ка «судь­ба точ­но шлю­ха счи­та­ет ча­сы, / меч­тая рас­стать­ся с кли­ен­том», от­че­го са­мо­му не по­меч­тать о том, что «я ли сно­ва школь­ник, по­лон мир дру­зей, / па­пи­ну ру­баш­ку пья­ни­це от­дам»? Кста­ти, «Хор Ви­рап» в пе­ре­во­де с ар­мян­ско­го оз­на­ча­ет «глу­бо­кая яма». Мол, в ней нын­че, как по­эт в ар­ха­ич­ном ям­бе, мы и си­дим, изо­ли­ро­ван­ные от «на­сто­я­щей» жиз­ни. А всё по­че­му? «Не мы ль стра­ну ог­ра­би­ли, / Ла­кая из кваш­ни, / Во сла­ву би­о­гра­фии / Ис­то­рию со­жг­ли?», – во­про­ша­ет ав­тор. «Я по­мню, ка­ки­ми бы­ли лю­ди – они по­ста­ви­ли стра­ну на пье­де­с­тал, с ко­то­ро­го её ока­за­лось очень слож­но «ско­выр­нуть». Я ста­ра­юсь воз­ро­дить тот тон, на ко­то­ром лю­ди го­во­ри­ли», – гро­зит­ся он в ре­аль­ной жиз­ни. Ну, а что же его ли­ри­че­с­кий ге­рой? «При­хо­жу до­мой, са­по­ги сни­маю, / И не хо­чет­ся де­лать мне ни чер­та». И дей­ст­ви­тель­но, че­го зря бро­дить по бур­жуй­ско­му го­ро­ду с та­кой со­вет­ской кар­мой? Ведь яс­но, что уже не «по­вто­рит­ся про­шлое, как встарь, / По спи­с­ку – от фут­бо­ла до хок­кея: / Сер­вант, за­по­те­ва­ю­щий хру­с­таль, / И жизнь, и смерть, и слё­зы, и по­хме­лье».

Кста­ти, в вы­ше­при­ве­дён­ном прей­ску­ран­те Ару­тю­но­ва от­сут­ст­ву­ют «лю­бовь» и «го­лу­би», за ко­то­рых нын­че от­вет­ст­венен его уче­ник, мо­ло­дой мос­ков­ский по­эт Бо­рис Ку­тен­ков – уча­ст­ник, по­бе­ди­тель и фи­на­лист мно­же­ст­ва та­мош­них по­эти­че­с­ких иг­рищ. А вот в его книж­ке «Жи­ли-бо­ли» всё все­рьёз, иг­ра хоть в мяч, хоть с ог­нём здесь от­ме­ня­ет­ся, и «по но­чам пре­вра­ща­ет­ся па­мять в чуд­ной па­лимп­сест».

По­эзия у Ку­тен­ко­ва ска­зо­вая, пе­ву­чая, вро­де Есе­ни­на с Го­ро­дец­ким, раз­бав­лен­ных Ман­дель­ш­та­мом. Здо­ро­вые уп­раж­не­ния в клас­си­че­с­ких рит­мах, чёт­ких риф­мах и да­же пунк­ту­а­ция поч­ти все­гда на ме­с­те. Мо­жет, по­это­му так зо­рок ак­ку­рат­ный ав­тор­ский взгляд на из­нан­ку жиз­ни, в ко­то­рой всё ина­че, чем на по­эти­че­с­ких се­ми­на­рах в Ли­тин­сти­ту­те, от­ку­да ав­тор ро­дом. «Это те­бе не ме­та­фо­ра люб­ви как но­жа у гор­ла. / Это твоя, маль­чик, прав­да, гло­ток дерь­ма», то и де­ло при­го­ва­ри­ва­ет он, а во­круг то «бла­жен­ная Лю­да», то «юро­ди­вый Во­ва», то «фи­зик Ва­ня, что спит, ра­зу­ве­ря­ясь в про­сто­те не­ре­шён­ных за­дач», у ко­то­ро­го «по­лу­сгнив­шая да­ча, / смерть же­ны, им­бе­цил­ка-судь­ба». Здеш­няя ге­о­гра­фия так­же без­ра­до­ст­на, как и сло­вес­ный кли­мат: «ле­то, ши­тое лы­ком в две строч­ки», и все «хо­дит ле­сом не­на­дёж­ное Сло­во», хоть лю­бая «речь бе­за­д­рес­на», а «го­род не­леп и дер­зок».

Не­смо­т­ря ни на что, Бо­рис Ку­тен­ков весь­ма тех­ни­чен, экс­прес­си­вен и на ред­кость ин­фан­ти­лен в ци­нич­ной сре­де «ну­ле­вых» го­лов. От­то­го и со­зна­ёт­ся, что «ду­ша как сквоз­няк на за­тво­ре», и «мне не с кем го­во­рить в мо­ей стра­не», вос­кли­цая в сле­зах: «Да, ма­ма, я обыч­ный ли­ти­с­те­рик: / не­вроз ко мне въез­жа­ет на ко­не».

Что же даль­ше, и ка­ко­вы про­гно­зы? По­мнит­ся, ки­ев­ский по­эт Во­ло­дя Цы­буль­ко пи­сал о том, как «на го­ре сто­ит хєрня / кри­во смо­т­рит на мєня». Дав­но это бы­ло, а вот всплы­ло, и се­го­дня ав­тор кни­ги «Жи­ли-бо­ли» тре­вож­но опо­ве­ща­ет «о том, что ви­жу на­пе­рёд / бла­жен­ную хер­ню». Толь­ко рань­ше это был иг­ри­вый пост­мо­дерн, а те­перь, на­пом­ню, всем в ок­ру­ге роз­да­ны яр­лы­ки: бла­жен­ный, юро­ди­вый… Труд­но быть ум­ным, зна­ешь всё на­пе­рёд, как по­ёт­ся в пес­не БГ. Тем бо­лее, ес­ли впе­ре­ди это са­мое «кри­во смо­т­рит». Ну, вы по­ня­ли.

---

^{Вла­ди­мир Ста­ри­ков. Vade mecum. – Харь­ков: Экс­клю­зив, 2010.}

^{Сер­гей Ару­тю­нов. Хор Ви­рап. – М.: ЛУч, 2011.}

^{Бо­рис Ку­тен­ков. Жи­ли-бо­ли. – М.: Вест-Кон­сал­тинг, 2011.}

---

Игорь БОНДАРЬ-ТЕРЕЩЕНКО