Архив : №47. 25.11.2011

Во глубине России

В со­вет­ское вре­мя поч­ти все кри­ти­ки, ког­да до­сти­га­ли вы­со­ко­го по­ло­же­ния в струк­ту­рах вла­с­ти, как пра­ви­ло, пи­са­ли уже толь­ко о клас­си­ках или ли­те­ра­тур­ных ге­не­ра­лах. На но­вые име­на и глу­бин­ку они уже вни­ма­ния прак­ти­че­с­ки не об­ра­ща­ли. В этом пла­не Алек­сандр Ма­ка­ров пред­став­лял ис­клю­че­ние. Ка­кой бы пост он ни за­ни­мал, ему все­гда бы­ло ин­те­рес­но сле­дить за лит­про­цес­сом в про­вин­ции. Из­ве­ст­но, что ещё в 1964 го­ду кри­тик за­ду­мал кни­гу «Во глу­би­не Рос­сии», для ко­то­рой ему хо­те­лось на­пи­сать ста­тьи о Вик­то­ре Ас­та­фь­е­ве, Юрии Ка­за­ко­ве, Вик­то­ре Ко­нец­ком, Вла­ди­ми­ре Жу­ко­ве и Ва­си­лии Ка­зан­це­ве. Но ус­пел он за­кон­чить лишь ма­те­ри­ал об Ас­та­фь­е­ве.

 

В 1953 го­ду Алек­сандр Ма­ка­ров, за­пол­няя для Со­ю­за пи­са­те­лей оче­ред­ную ан­ке­ту, на­пи­сал но­вую ав­то­био­гра­фию. Он рас­ска­зы­вал: «Я, Ма­ка­ров Алек­сандр Ни­ко­ла­е­вич, ро­дил­ся в 1912 го­ду 3 мар­та (19 фе­в­ра­ля по ста­ро­му сти­лю) в Моск­ве. Отец, по про­ис­хож­де­нию кре­с­ть­я­нин дер. Ос­таш­ко­во Ка­ля­зин­ско­го у. Твер­ской губ., в дет­ст­ве был от­дан в маль­чи­ки к хо­зя­и­ну и всю жизнь про­жил в Моск­ве: до ре­во­лю­ции ра­бо­тал по най­му, слу­жил в цар­ской, а с 1918 по 21 год в Крас­ной ар­мии ря­до­вым; по­сле до 1927 го­да ра­бо­тал по най­му, ку­с­та­рём-оди­ноч­кой, с 1927 г. в ар­те­лях и го­су­дар­ст­вен­ных ма­с­тер­ских. Зва­ли его Ма­ка­ров Ни­ко­лай Ива­но­вич, по про­фес­сии был порт­ным, умер в 1935 го­ду в Моск­ве. Мать – Ива­но­ва Пра­с­ко­вья Да­вы­дов­на – кре­с­ть­ян­ка дер. То­с­то­ухо­во Ка­ля­зин­ско­го уез­да умер­ла в 1912 го­ду, спу­с­тя две не­де­ли по­сле мо­е­го рож­де­ния.

Вос­пи­ты­ва­ла ме­ня баб­ка с ма­те­рин­ской сто­ро­ны – Ива­но­ва Ан­на Ар­хи­пов­на – школь­ная сто­ро­жи­ха с. Кон­стан­ти­но­во Ка­ля­зин­ско­го у. Твер­ской гу­бер­нии. До 11 лет я и жил в этой шко­ле, трёх с по­ло­ви­ной вы­учил­ся чи­тать и чи­тал за­по­ем. Ещё тог­да пы­тал­ся скла­ды­вать сти­хи.

В 1923 го­ду отец взял ме­ня в Моск­ву и я жил в его но­вой се­мье (ма­че­ха, се­с­т­ра, брат). До 1930 г. учил­ся в де­вя­ти­лет­ке, на сле­са­ря в ЦИ­Те, ра­бо­тал око­ло двух лет в Ба­у­ман­ском уча­ст­ко­вом бю­ро за­бор­ных кни­жек, вна­ча­ле сче­то­во­дом, по­том зам. за­ве­ду­ю­ще­го. Од­на­ко это бы­ла от­нюдь не глав­ная сто­ро­на мо­ей жиз­ни. Не ме­нее 4–5 ме­ся­цев в го­ду я про­во­дил в де­рев­не <…>

Ещё в 1930 го­ду вме­с­те с баб­кой я всту­пил в кол­хоз… В фе­в­ра­ле 1933 г. пе­ре­ехал на по­сто­ян­ное жи­тель­ст­во в кол­хоз «Пе­ре­до­вик» (дер. Ос­таш­ко­во). На­де­ял­ся пи­сать, тя­ну­ло к про­зе. В кол­хо­зе ра­бо­тал из­ба­чом. В 1933-м же го­ду всту­пил в ВЛКСМ. В де­ка­б­ре 1933 г. РК пар­тии на­пра­вил ме­ня на I Мос­ков­скую олим­пи­а­ду кол­хоз­ной са­мо­де­я­тель­но­с­ти, где за очень сла­бень­кие сти­хи я был не­о­жи­дан­но для се­бя пре­ми­ро­ван пу­тёв­кой в Ли­те­ра­тур­ный ин­сти­тут. Пер­вый же год учё­бы (1934–35) об­на­ру­жил всю хи­лость мо­е­го по­эти­че­с­ко­го да­ра, и я был пе­ре­ве­дён на от­де­ле­ние кри­ти­ки».

Поз­же дру­гой сту­дент Ли­тин­сти­ту­та – Кон­стан­тин Си­мо­нов в пре­дис­ло­вии к по­смерт­ной книж­ке Ма­ка­ро­ва «Иду­щим вос­лед» от­ме­тил: «Ма­ка­ров при­ехал в Моск­ву из де­рев­ни и, в то вре­мя не ду­мая ещё стать кри­ти­ком, пи­сал и чи­тал нам вслух свои ще­мя­щие гру­ст­ные де­ре­вен­ские сти­хи, столь яв­но на­по­ми­нав­шие Есе­ни­на, что их под­ра­жа­тель­ность бы­ла оче­вид­ной да­же для нас, ещё не опе­рив­ших­ся ли­те­ра­тур­ных юн­цов». И ес­ли чем и су­мел Ма­ка­ров в се­ре­ди­не 30-х го­дов по­ра­зить сво­их со­курс­ни­ков, то преж­де все­го не­при­выч­ны­ми оцен­ка­ми те­ку­ще­го лит­про­цес­са. «Не­смо­т­ря на свою мо­ло­дость и свою бро­сав­шу­ю­ся в гла­за не­при­тёр­тость к Моск­ве и го­род­ской жиз­ни, – пи­сал Си­мо­нов, – Ма­ка­ров, как это очень бы­с­т­ро вы­яс­ни­лось, ока­зал­ся са­мым об­ра­зо­ван­ным из нас, са­мым ши­ро­ко и се­рь­ёз­но на­чи­тан­ным».

По не­ко­то­рым ко­с­вен­ным дан­ным, ещё в Ли­тин­сти­ту­те у Ма­ка­ро­ва воз­ник­ли ка­кие-то се­рь­ёз­ные про­бле­мы с вла­с­тью. Но суть кон­флик­та до сих пор не­из­ве­ст­на. Лишь в 1992 го­ду Вик­тор Ас­та­фь­ев в пись­ме к до­че­ри кри­ти­ка за­ме­тил: «А о том, что А.Н. по­си­дел в та­ких по­чёт­ных ме­с­тах, как Бу­тыр­ка и Ле­фор­то­во… Сей­час этим гор­дят­ся, как на­гра­дой».

В Ли­тин­сти­ту­те Ма­ка­ров встре­тил свою судь­бу – На­та­лью Вейс­брод, ко­то­рая по­том ста­ла его же­ной.

Ещё на чет­вёр­том кур­се, в ию­ле 1938 го­да в ЦК ком­со­мо­ла ему пред­ло­жи­ли долж­ность за­ме­с­ти­те­ля ре­дак­то­ра жур­на­ла «Дет­ская ли­те­ра­ту­ра». Од­на­ко спу­с­тя не­сколь­ко ме­ся­цев он по­лу­чил по­ве­ст­ку в ар­мию и вско­ре ока­зал­ся в 7-м стрел­ко­вом пол­ку 156-й Крым­ской ди­ви­зии. Же­на, не­дол­го ду­мая, бро­сив ра­бо­ту в Му­зее им. А.М. Горь­ко­го, тут же по­еха­ла вслед за ним в Се­ва­с­то­поль.

Пол­го­да Ма­ка­ров про­вёл, по су­ти, в учеб­ке. Но по­том ко­ман­до­ва­ние ре­ши­ло, что ис­поль­зу­ет вы­пу­ск­ни­ка Ли­тин­сти­ту­та не­ра­ци­о­наль­но, и ле­том 1939 го­да на­зна­чи­ло его се­к­ре­та­рём ди­ви­зи­он­ной га­зе­ты «За­щит­ник Ро­ди­ны».

По­сле по­хо­да крас­ной ар­мии в Бес­са­ра­бию Ма­ка­ров воз­гла­вил га­зе­ту Ти­ра­с­поль­ско­го ук­ре­прай­о­на «Но­вая жизнь». Де­мо­би­ли­зо­ва­ли его лишь в фе­в­ра­ле 1941 го­да. Но на граж­дан­ке до­стой­но­го при­ме­не­ния сво­их сил он не на­шёл. По­мог­ли ему в во­ен­ной ко­мис­сии Со­ю­за пи­са­те­лей. Ли­те­ра­тур­ный ге­не­ра­ли­тет по­ре­ко­мен­до­вал его в ка­че­ст­ве воль­но­на­ём­но­го в жур­нал «Крас­но­фло­тец» к В.Щер­би­не. Офи­цер­ские же по­го­ны он по­лу­чил лишь 7 фе­в­ра­ля 1942 го­да.

К кон­цу вой­ны Ма­ка­ров вме­с­те с же­ной вчер­не на­бро­сал по­весть «Ка­са­ясь серд­ца». В её ос­но­ву лег­ла ис­по­ведь Ни­ны Мо­ро­зо­вой о сво­ей свет­лой и тра­ги­че­с­кой люб­ви в пар­ти­зан­ском от­ря­де. По-хо­ро­ше­му эту вещь сто­и­ло бы за­но­во пе­ре­пи­сать. Но в 1944 го­ду у со­ав­то­ров для это­го не на­шлось вре­ме­ни. А ког­да сво­бод­ная ми­ну­та по­яви­лась, они ре­ши­ли, что всю прав­ду о чув­ст­вах их ге­ро­ев им всё рав­но на­пе­ча­тать не да­дут, и свою ру­ко­пись за­дви­ну­ли в даль­ний ящик ра­бо­че­го сто­ла. Впер­вые по­весть «Ка­са­ясь серд­ца» бы­ла на­пе­ча­та­на лишь в 2010 го­ду в сбор­ни­ке ар­хив­ных ма­те­ри­а­лов ИМ­ЛИ «ХХ век. Пи­са­тель и вой­на».

Из ар­мии Ма­ка­ров окон­ча­тель­но ушёл в 1947 го­ду. Вла­ди­мир Ер­ми­лов, оце­нив на­пе­ча­тан­ную пе­ред де­мо­би­ли­за­ци­ей в «Но­вом ми­ре» его ста­тью о «Ва­си­лии Тёр­ки­не» Твар­дов­ско­го, пред­ло­жил ему ме­с­то ре­дак­то­ра от­де­ла – чле­на ред­кол­ле­гии в «Лит­га­зе­те». Но че­рез три го­да Ер­ми­ло­ва из «Ли­те­ра­тур­ки» уш­ли. Га­зе­ту воз­гла­вил но­вый ре­дак­тор – Кон­стан­тин Си­мо­нов, ко­то­рый ре­шил ук­ре­пить ре­дак­цию сво­ей ко­ман­дой.

В сло­жив­шей­ся си­ту­а­ции Алек­сандр Фа­де­ев пред­ло­жил Ма­ка­ро­ву пе­рей­ти за­ме­с­ти­те­лем глав­но­го ре­дак­то­ра в жур­нал «Зна­мя». Кри­тик по­на­ча­лу за­ар­та­чил­ся. Бро­сать га­зе­ту он не хо­тел. 9 но­я­б­ря 1950 го­да Ма­ка­ров от­пра­вил Фа­де­е­ву пись­мо. «Вче­ра, – со­об­щал он, – К.М. Си­мо­нов по­ста­вил ме­ня в из­ве­ст­ность о том, что он, как глав­ный ре­дак­тор «Ли­те­ра­тур­ной га­зе­ты», и ру­ко­вод­ст­во Со­ю­за счи­та­ют це­ле­со­об­раз­ным, ос­во­бо­див ме­ня от обя­зан­но­с­тей ре­дак­то­ра раз­де­ла ли­те­ра­ту­ры в га­зе­те и учи­ты­вая, что, по мо­им склон­но­с­тям и ха­рак­те­ру, я бо­лее под­хо­жу для ра­бо­ты в жур­на­ле, на­зна­чить ме­ня за­ме­с­ти­те­лем ре­дак­то­ра или от­вет­ст­вен­ным се­к­ре­та­рём жур­на­ла «Зна­мя».

Око­ло го­да на­зад та­кое же пред­ло­же­ние де­ла­ли мне Вы, и, как Вы по­мни­те, я от­ве­тил тог­да то­же со­гла­си­ем. Я и те­перь впол­не со­гла­сен с ре­ше­ни­ем ос­во­бо­дить ме­ня от долж­но­с­ти чле­на ред­кол­ле­гии «Ли­те­ра­тур­ной га­зе­ты». Же­ла­ние К.М. Си­мо­но­ва сов­па­да­ет с мо­и­ми же­ла­ни­я­ми.

Что же ка­са­ет­ся мо­е­го на­зна­че­ния в ре­дак­цию «Зна­ме­ни», то, ни­ко­им об­ра­зом не воз­ра­жая про­тив по­доб­но­го на­зна­че­ния в бу­ду­щем, я очень бы про­сил Вас, Алек­сандр Алек­сан­д­ро­вич, не де­лать это­го в те­че­ние бли­жай­ше­го го­да. И вот по­че­му. Я край­не нуж­да­юсь хо­тя бы в од­ном го­де для твор­че­с­кой ра­бо­ты, для ра­бо­ты пи­са­тель­ской, а не ре­дак­ци­он­ной, и про­сто для то­го, что­бы со­при­кос­нуть­ся с жи­вой жиз­нью.

Го­да два на­зад я на­пи­сал книж­ку в 7 ли­с­тов о по­эзии А.Твар­дов­ско­го. В своё вре­мя эта книж­ка ре­цен­зи­ро­вать в «Со­вет­ском пи­са­те­ле», бы­ла одо­б­ре­на, и мне пред­ло­жи­ли вне­сти не­ко­то­рые до­пол­не­ния. Од­на­ко вре­мя шло, я не имел воз­мож­но­с­ти при­нять­ся за до­ра­бот­ку, а по ис­те­че­нии ещё го­да по­нял, что хо­чу на­пи­сать эту кни­гу за­но­во. Ма­те­ри­ал для кни­ги в её но­вом ви­де у ме­ня го­тов, но для то­го, что­бы сде­лать, мне нуж­ны 3–4 со­вер­шен­но сво­бод­ных ме­ся­ца, тот «твор­че­с­кий от­пуск», ко­то­рый, хо­чет­ся ду­мать, я за­слу­жил за три с по­ло­ви­ной го­да на­пря­жён­ной, все­по­гло­ща­ю­щей ра­бо­ты в га­зе­те.

Моя ли­те­ра­тур­ная судь­ба скла­ды­ва­лась не весь­ма бла­го­при­ят­но. В 1938 го­ду я окон­чил Ли­те­ра­тур­ный ин­сти­тут и сра­зу же был при­зван в ар­мию для про­хож­де­ния сроч­ной служ­бы. В ар­мии я про­был два с по­ло­ви­ной го­да, из них толь­ко год в мно­го­ти­раж­ке. Че­рез три ме­ся­ца по­сле то­го, как я де­мо­би­ли­зо­вал­ся, на­ча­лась вой­на, и я, ра­бо­тав­ший тог­да от­вет­ст­вен­ным се­к­ре­та­рём жур­на­ла «Крас­но­фло­тец», про­был в этом ка­че­ст­ве до ян­ва­ря 1947 го­да, то есть до на­зна­че­ния в «Л.Г.». Ре­дак­то­ром «Крас­но­флот­ца» был В.Р. Щер­би­на, од­но­вре­мен­но ре­дак­ти­ро­вав­ший «Но­вый мир», и при этом по­ло­же­нии от­вет­ст­вен­ный се­к­ре­тарь, ес­те­ст­вен­но, ока­зы­вал­ся поч­ти на­глу­хо при­ко­ван­ным к ре­дак­ци­он­но­му сто­лу. За­тем три без­вы­е­зд­ных го­да в «Ли­те­ра­тур­ной га­зе­те». Я чув­ст­вую, что пре­вра­ща­юсь про­сто в ап­па­рат­но­го ра­бот­ни­ка, те­ряю связь с жи­вой жиз­нью, а это для ли­те­ра­тур­но­го кри­ти­ка, по-мо­е­му, смер­ти по­доб­но.

В своё вре­мя мои ста­тьи при­влек­ли вни­ма­ние не­ко­то­рой све­же­с­тью взгля­да, но ведь эта све­жесть бы­ла ис­клю­чи­тель­но от­то­го, что я шёл в ли­те­ра­тур­ную кри­ти­ку от жиз­ни, что у ме­ня был ка­кой-то за­пас жи­вых впе­чат­ле­ний, за­пас, ко­то­рый с тех пор не по­пол­нял­ся. Бе­да на­шей кри­ти­ки, са­мая се­рь­ёз­ная её бе­да, имен­но в том, что она пи­шет о том, че­го не зна­ет, что пред­став­ля­ет се­бе смут­но, в ви­де раз­гра­ф­лён­ных схем, ли­шён­ных жи­вой пло­ти. Кри­ти­ка про­фес­си­о­наль­ная не смо­жет ни­ког­да под­нять­ся до не­об­хо­ди­мо­го уров­ня, ес­ли у нас не пой­мут, что кри­тик – это пи­са­тель, что зна­ние ре­аль­ных про­то­ти­пов ли­те­ра­тур­ных ге­ро­ев для не­го так же, ес­ли не бо­лее, не­об­хо­ди­мо, как и для пи­са­те­ля. Мне ду­ма­ет­ся, и для ме­ня, и для то­го ор­га­на Со­ю­за пи­са­те­лей, в ко­то­ром мне по­том при­дёт­ся ра­бо­тать на ре­дак­тор­ской ра­бо­те, про­сто не­об­хо­ди­мо, что­бы я про­вёл бли­жай­ший год на опе­ра­тив­ной и твор­че­с­кой ра­бо­те, в ка­че­ст­ве, на­при­мер, спе­ци­аль­но­го кор­ре­с­пон­ден­та той же «Ли­те­ра­тур­ной га­зе­ты». Та­кая ра­бо­та в га­зе­те, как по ли­те­ра­тур­ным, так и по вну­т­рен­ним те­мам, поз­во­ли­ла бы мне сно­ва вой­ти в жизнь, по­зна­ко­мить­ся на ме­с­тах с ли­те­ра­тур­ным про­цес­сом, то есть сде­лать то, что нуж­но бы­ло де­лать и бу­ду­чи ре­дак­то­ром раз­де­ла, но че­го я не де­лал, пра­во, не по не­же­ла­нию. Ра­бо­тая спец­ко­ром га­зе­ты, я мог бы од­но­вре­мен­но вы­пол­нять по­ру­че­ния Со­ю­за пи­са­те­лей.

Это очень бы по­мог­ло мо­е­му твор­че­с­ко­му рос­ту. Ду­ша-то у ме­ня, Алек­сандр Алек­сан­д­ро­вич, ле­жит всё-та­ки к кри­ти­ке, а не к ре­дак­ти­ро­ва­нию ста­тей дру­гих ав­то­ров. Впро­чем, и пра­во на ре­дак­ти­ро­ва­ние то­же оп­ре­де­ля­ет­ся ка­че­ст­вам соб­ст­вен­но­го твор­че­ст­ва.

Вот по­че­му я очень про­шу Вас пе­ре­смо­т­реть вто­рую часть Ва­ше­го ре­ше­ния, по­ка оно ещё не при­ня­ло ор­га­ни­за­ци­он­ных форм, и ду­мать обо мне как о ли­те­ра­тур­ном кри­ти­ке, нуж­да­ю­щем­ся в се­рь­ёз­ной под­держ­ке, а не как о ре­дак­то­ре».

Но Фа­де­ев ни­че­го пе­ре­иг­ры­вать не стал. Ма­ка­ро­ву он от­ве­тил: «Рад бы Вам по­мочь ду­шою, да де­ла не поз­во­ля­ют. Иди­те, до­ро­гой мой, в «Зна­мя», как это бы­ло пред­ло­же­но и до­го­во­ре­но».

Под на­ча­лом ма­ло­об­ра­зо­ван­но­го Ва­ди­ма Ко­жев­ни­ко­ва Ма­ка­ров про­ра­бо­тал чуть боль­ше пя­ти лет. В фе­в­ра­ле 1956 го­да он, на­ко­нец, ос­во­бо­дил­ся от всех на­чаль­ни­ков и по­лу­чил пол­ную са­мо­сто­я­тель­ность в толь­ко что вос­соз­дан­ном жур­на­ле «Мо­ло­дая гвар­дия». Быв­ший фрон­то­вик толь­ко рас­пра­вил пле­чи, как его уго­раз­ди­ло по­пасть в жут­кую ав­то­мо­биль­ную ка­та­ст­ро­фу. Он еле-еле вы­ка­раб­кал­ся. По­нят­но, что та­щить даль­ше жур­нал ему бы­ло уже не­воз­мож­но.

В ян­ва­ре 1967 го­да Ма­ка­ров, ог­ля­ды­ва­ясь на прой­ден­ный путь, пи­сал Вик­то­ру Ас­та­фь­е­му: «До жу­ти обид­но, ос­кор­би­тель­но да­же, что в 55 лет ос­тал­ся тём­ным по­лу­де­ре­вен­ским пар­нем, кое-что кое-где на­хва­тав­шим. «Как бе­жа­ла я че­рез мос­то­чек, ух­ва­ти­ла кле­но­вый ли­с­то­чек...» А ког­да бы­ло хва­тать? Толь­ко в ран­ней юно­с­ти и в ре­зуль­та­те бес­си­с­тем­но­го чте­ния. Лет до 18 я пы­тал­ся и Ге­ге­ля чи­тать, и в Кан­та ла­зить, что уж я там по­ни­мал – дру­гое де­ло, но хоть чи­тал, а по­том ра­бо­та, ра­бо­та, ра­бо­та. Ну вот в де­рев­не из­ба­чил: го­да пол­то­ра то­же вре­мя бы­ло, но ведь и дев­ки бы­ли. В Ли­тин­сти­ту­те пер­вые два го­да тог­да бы­ли ве­чер­ни­ми, днём на ра­бо­те, ус­пе­вай лишь то, что по про­грам­ме, про­честь, по­том ар­мия, где не до чте­ния, ра­бо­та в ар­мей­ской пе­ча­ти лет шесть, в «Лит­га­зе­те» ещё ху­же, при Ер­ми­ло­ве га­зе­ту рань­ше се­ми ут­ра в пе­чать не под­пи­сы­ва­ли. В «Зна­ме­ни» пер­вый зам. – ра­бо­чая ло­шадь. На­ко­нец, вот уж де­сять лет я «воль­ный ра­бо­чий». И что же я чи­таю – ру­ко­пи­си, чу­жие ру­ко­пи­си, как ока­ян­ный, од­ну за дру­гой – нуж­но на что-то жить! Я не жа­лу­юсь, я про­сто вы­яс­няю, по­че­му ос­тал­ся тём­ным. И че­ст­но при­знать­ся, да­же куль­ту­ры чте­ния не раз­вил в се­бе – всё боль­ше бел­ле­т­ри­с­ти­ку, а как что-ни­будь се­рь­ёз­ное, так ока­зы­ва­ет­ся моз­га сла­ба, ско­ро утом­ля­ет­ся. И вы­хо­дит, и жить в своё удо­воль­ст­вие не жил, и чи­тать не чи­тал. И ни хре­на пут­но­го не сде­лал. Толь­ко всё уте­ша­ем се­бя, что по­том­ки наш по­двиг оце­нят. Чёр­та лы­со­го, у этих по­том­ков сво­их бед бу­дет не обе­рёшь­ся, толь­ко им и ду­мать, что о на­ших по­дви­гах».

Умер Ма­ка­ров 2 де­ка­б­ря 1967 го­да. Ког­да пер­вый шок от слу­чив­ше­го­ся про­шёл, Вик­тор Ас­та­фь­ев на­пи­сал род­ным кри­ти­ка: «В от­но­ше­нии мо­ги­лы – ко­неч­но, хо­ро­шо бы при­вез­ти ка­мень из Ка­ля­зи­на, с род­ной зем­ли А.Н., но это как при­ло­же­ние, а во­об­ще мо­ги­лу нуж­но сде­лать без фо­ку­сов, по-че­ло­ве­че­с­ки, с мра­мор­ной пли­той и про­чим. Жи­вые мо­гут те­шить блажь свою и по-дру­го­му, а усоп­шие до­стой­ны че­ло­ве­че­с­ко­го по­чте­нья нор­маль­но­го, без вы­кру­та­сов вы­ра­жен­но­го, т.е. со­глас­но ри­ту­а­лу, ус­та­нов­лен­но­му ты­ся­че­ле­ти­я­ми людь­ми кре­щё­ны­ми и ува­жа­ю­щи­ми па­мять. Ес­ли Лит­фонд и Со­юз не со­бла­го­во­лят сде­лать по­ло­жен­ное, мы са­ми изы­щем воз­мож­ность (это те, кто чтит па­мять А.Н.) со­брать сред­ст­ва на над­гро­бие и всё, что нуж­но к не­му».

В 1978 го­ду Ас­та­фь­ев вчер­не на­пи­сал о Ма­ка­ро­ве по­весть «Зря­чий по­сох». Но она при­шлась не ко дво­ру. «Со «Зря­чим по­со­хом» де­ла слож­ные, – при­знал­ся пи­са­тель род­ным кри­ти­ка в ок­тя­б­ре 1979 го­да. – Ве­ро­ят­но, в бли­жай­шее вре­мя мне её не опуб­ли­ко­вать – та­кие тре­бу­ют­ся ка­с­т­ра­ции, что это не­при­ем­ле­мо ни с ка­кой сто­ро­ны». В пе­чать эту по­весть Ас­та­фь­ев про­бил лишь в 1987 го­ду.

Вячеслав ОГРЫЗКО