Архив : №01. 13.01.2012

Обвинённый в австрийском шпионаже

Павлу Беркову принадлежит оригинальная концепция истории русской литературы восемнадцатого века. Он совершенно по-другому взглянул на Ломоносова, Тредиаковского, Крылова, Сумарокова и Капниста. Академик Дмитрий Лихачёв, предваряя книгу статей учёного о проблемах исторического развития литератур, утверждал: «Он воскрешает прошлое как исследователь, восстанавливает недостающие звенья, объясняет непонятное, приводит в связь явления, которые казались случайными, но не как «пейзажист» прошлого, а как его учёный реставратор, стирающий с карты прошлого белые пятна; П.Н. Берков восстанавливает факты, которые сами слагаются в определённое целое, абсолютно при этом достоверное, если достоверны исследуемые факты».

 

Павел На­умо­вич Бер­ков ро­дил­ся 2 (по но­во­му сти­лю 14) де­ка­б­ря 1896 го­да в Бес­са­раб­ской гу­бер­нии в го­ро­де Ак­кер­ман, ко­то­рый по­том стал на­зы­вать­ся Бел­го­ро­дом-Дне­с­т­ров­ским. «Отец мой был зуб­ным вра­чом (умер в 1914 г.), – пи­сал он ле­том 1952 го­да в сво­ей ав­то­био­гра­фии для Со­ю­за пи­са­те­лей, – мать – до­мо­хо­зяй­ка, умер­ла в 1937 г. в Ле­нин­гра­де. В 1909 г. я по­сту­пил во вто­рой класс гим­на­зии, но не окон­чил кур­са». Хо­тя, по сви­де­тель­ст­ву со­вре­мен­ни­ков, учил­ся он очень хо­ро­шо. Кро­ме то­го, у не­го очень ра­но про­ре­за­лась ис­сле­до­ва­тель­ская жил­ка.

Поз­же кол­ле­га учё­но­го по Пуш­кин­ско­му До­му – ака­де­мик Д.С. Ли­ха­чёв пи­сал: «В школь­ные го­ды Бер­ков ув­ле­кал­ся ма­те­ма­ти­кой; од­но­вре­мен­но у не­го ра­но про­явил­ся ин­те­рес к ис­то­рии род­но­го го­ро­да, его ар­хе­о­ло­ги­че­с­ким древ­но­с­тям. Он чи­тал всё, что от­но­си­лось к про­шло­му Ак­кер­ма­на, де­лал из книг вы­пи­с­ки, на­учил­ся снаб­жать их точ­ны­ми биб­ли­о­гра­фи­че­с­ки­ми сно­с­ка­ми и со­став­лять биб­ли­о­гра­фию во­про­са. Ког­да в 1911 го­ду в Ак­кер­ман­скую гим­на­зию был пе­ре­ве­дён ис­то­рик Хри­санф Хри­сан­фо­вич Зен­ке­вич, ав­тор кни­ги о Пан­ти­ка­пее, он на­шёл для се­бя не­о­це­ни­мый ма­те­ри­ал в те­т­ра­ди, при­над­ле­жав­шей ма­лень­ко­му гим­на­зи­с­ту, у ко­то­ро­го бы­ли да­же не­боль­шие от­кры­тия. Он со­би­рал на бе­ре­гу ан­тич­ную ке­ра­ми­ку и, в ча­ст­но­с­ти, осо­бен­но за­ин­те­ре­со­вал­ся клей­ма­ми, ко­то­рые ста­ви­ли в своё вре­мя ба­зар­ные ста­ро­сты (аго­ра­но­мы) на гон­чар­ных из­де­ли­ях как раз­ре­ше­ние на их про­да­жу. Од­наж­ды, на­блю­дая за ра­бо­той зем­ле­чер­пал­ки, вы­бра­сы­вав­шей на бе­рег пе­сок со дна мо­ря у Дне­с­т­ров­ско­го ли­ма­на, он на­шёл клей­мо с гре­че­с­кой над­пи­сью. Это­го клей­ма в спра­воч­ни­ках не ока­за­лось, и тог­да, до­га­ды­ва­ясь, что часть тер­ри­то­рии ан­тич­но­го го­ро­да бы­ла за­топ­ле­на не­ког­да Дне­с­т­ров­ским ли­ма­ном, он стал уси­лен­но со­би­рать ке­ра­ми­ку имен­но в этом рай­о­не. Ему уда­лось со­ста­вить не­пло­хую кол­лек­цию, в ко­то­рой бы­ли об­лом­ки чёр­но-ла­ко­вой по­су­ды, ке­ра­ми­че­с­кие руч­ки со­су­дов с клей­ма­ми, не­из­ве­ст­ны­ми пред­ше­ст­ву­ю­щим ис­сле­до­ва­те­лям. Кол­лек­ция его ста­ла ши­ро­ко из­ве­ст­на. При­ехав­ший в 1912 го­ду в Ак­кер­ман из­ве­ст­ный ар­хе­о­лог, про­фес­сор Одес­ско­го уни­вер­си­те­та Э. фон Штерн, за­хо­тел по­зна­ко­мить­ся с маль­чи­ком и его на­ход­ка­ми».

Не окон­чил же Бер­ков гим­на­зи­че­с­ко­го кур­са из-за сво­их убеж­де­ний. Его ис­клю­чи­ли в ше­ст­над­цать лет из седь­мо­го клас­са за вы­ступ­ле­ния про­тив вой­ны. Но нет ху­да без до­б­ра. У пар­ниш­ки боль­ше по­яви­лось сво­бод­но­го вре­ме­ни, ко­то­рое бы­ло по­тра­че­но не толь­ко на от­дых, но и на по­зна­ние рус­ской книж­ной куль­ту­ры. Од­на из уче­ниц Бер­ко­ва – И.М. Су­ки­а­но­ва поз­же вы­яс­ни­ла, что по­сле ис­клю­че­ния из гим­на­зии «ро­ди­те­ли ре­ши­ли по­слать сы­на по­го­с­тить к род­ст­вен­ни­кам на да­чу око­ло Че­ре­пов­ца. По до­ро­ге Па­вел На­умо­вич про­сту­дил­ся и при­ехал с силь­ной ан­ги­ной и вы­со­кой тем­пе­ра­ту­рой. Его сра­зу же уло­жи­ли в от­дель­ной ком­на­те, где сте­ны пах­ли смо­лой и по­скри­пы­ва­ли по­ло­ви­цы. Он не мог го­во­рить, вста­вать, но не­о­быч­ность об­ста­нов­ки и дач­ный по­кой при­да­ва­ли все­му, да­же бо­лез­ни, ка­кой-то пра­зд­нич­ный ко­ло­рит. Это ощу­ще­ние пра­зд­нич­но­с­ти ещё бо­лее уси­ли­лось, ког­да сре­ди книг, ко­то­рые да­ли Пав­лу На­умо­ви­чу, его вни­ма­ние при­влёк со­вер­шен­но не­зна­ко­мый ав­тор – Козь­ма Прут­ков. Он стал пе­ре­ли­с­ты­вать кни­гу, не­воль­но за­чи­ты­ва­ясь от­дель­ны­ми сти­хо­тво­ре­ни­я­ми и афо­риз­ма­ми. С каж­дой стра­ни­цей ори­ги­наль­ная кни­га всё боль­ше за­хва­ты­ва­ла его сво­ей за­бав­но­с­тью, без­гра­нич­ным и тон­ким ос­т­ро­уми­ем; а чем боль­ше Па­вел На­умо­вич вчи­ты­вал­ся в неё, тем яс­нее чув­ст­во­вал под­текст от­дель­ных про­из­ве­де­ний и уга­ды­вал от­дель­ные объ­ек­ты па­ро­ди­ро­ва­ния. Смех ду­шил боль­но­го, слё­зы тек­ли ру­чь­я­ми, за­бы­та бы­ла бо­лезнь».

Са­мо­об­ра­зо­ва­ние да­ло свои пло­ды. «Лишь в 1917 г., по­сле фе­в­раль­ской ре­во­лю­ции, – пи­сал Бер­ков в сво­ей ав­то­био­гра­фии, – я сдал эк­за­ме­ны на ат­те­с­тат зре­ло­с­ти. В 1917 г. по­сту­пил в уни­вер­си­тет в Одес­се на ис­то­ри­ко-фи­ло­ло­ги­че­с­кий фа­куль­тет (клас­си­че­с­кое от­де­ле­ние). По ма­те­ри­аль­ным при­чи­нам при­нуж­дён был тог­да же при­нять ме­с­то пре­по­да­ва­те­ля рус­ско­го язы­ка и ли­те­ра­ту­ры в гим­на­зии Об­ще­ст­ва Рев­ни­те­лей про­све­ще­ния в м. Та­тар­бу­на­ры (Бес­са­ра­бия), где ра­бо­тал по 1920 г. вклю­чи­тель­но). В 1918 г. Бес­са­ра­бия бы­ла ок­ку­пи­ро­ва­на ру­мы­на­ми. Вслед­ст­вие за­кры­тия со­вет­ско-ру­мын­ской гра­ни­цы не мог про­дол­жить об­ра­зо­ва­ние в уни­вер­си­те­те, ку­да рань­ше при­ез­жал сда­вать эк­за­ме­ны. Вви­ду это­го я ре­шил вы­ехать из Ру­мы­нии для про­дол­же­ния об­ра­зо­ва­ния в За­пад­ную Ев­ро­пу».

Здесь на­до до­ба­вить, что в Одес­се Бер­ков мно­го за­ни­мал­ся пе­ре­во­да­ми с ив­ри­та. На этом по­при­ще он до­бил­ся се­рь­ёз­ных ус­пе­хов. Од­но из сви­де­тельств то­му – вклю­че­ние сти­хо­тво­ре­ния Са­у­ла Чер­ни­хов­ско­го «Ког­да ноч­ной по­рой…» в его пе­ре­во­де в «Ан­то­ло­гию мо­ло­дой ев­рей­ской по­эзии», ко­то­рая бы­ла из­да­на в 1918 го­ду под ре­дак­ци­ей В.Ф. Хо­да­се­ви­ча и Л.Б. Яф­фе. По­том одес­ские из­да­те­ли, же­лая под­дер­жать ока­зав­ше­го­ся в ок­ку­пи­ро­ван­ной Бес­са­ра­бии мо­ло­до­го фи­ло­ло­га, вы­пу­с­ти­ли в пе­ре­во­дах Бер­ко­ва «Сбор­ник ев­рей­ской на­ци­о­наль­ной ли­ри­ки. От Лу­цат­то до Бя­ли­ка».

Вес­ной 1921 го­да Бер­ков был при­нят на егип­то­ло­ги­че­с­кое от­де­ле­ние Вен­ско­го уни­вер­си­те­та. За­тем он всту­пил в Ав­ст­рий­скую ком­пар­тию и стал до­би­вать­ся по­лу­че­ния со­вет­ско­го граж­дан­ст­ва. От­ча­с­ти из-за это­го у не­го из­ме­ни­лись на­уч­ные при­ори­те­ты, ему за­хо­те­лось вер­нуть­ся к ру­си­с­ти­ке. Не слу­чай­но в уни­вер­си­те­те у Бер­ко­ва воз­ник­ла идея под­го­то­вить ис­сле­до­ва­ние на те­му «От­ра­же­ние дей­ст­ви­тель­но­с­ти кон­ца XIX в. в твор­че­ст­ве Че­хо­ва». Ру­ко­во­ди­тель ка­фе­д­ры ис­то­рии про­фес­сор Г.Юбер­сбер­гер в сво­ём от­зы­ве под­черк­нул: то, что сде­лал сту­дент из Бес­са­ра­бии, «сто­ит вы­ше уров­ня ра­бот, пред­став­ля­е­мых в ка­че­ст­ве док­тор­ских дис­сер­та­ций».

По­лу­чив в 1923 го­ду дип­лом, Бер­ков за­со­би­рал­ся в Со­вет­ский Со­юз. В по­ис­ках ра­бо­ты он от­пра­вил за­про­сы в Моск­ву и Ир­кутск. Но сво­бод­ная ва­кан­сия для не­го на­шлась лишь в пе­т­ро­град­ской шко­ле № 48.

Бер­ков на­де­ял­ся, что его ав­то­ма­ти­че­с­ки из ав­ст­рий­ской ком­пар­тии пе­ре­ве­дут в ВКП(б). Но со­вет­ские ко­мис­са­ры ему в этом от­ка­за­ли. Да и в шко­ле вы­пу­ск­ни­ку Вен­ско­го уни­вер­си­те­та дол­го по­ра­бо­тать не да­ли: кто-то на­пи­сал на не­го до­нос. Хо­ро­шо, что по­сле это­го его при­ня­ли в ас­пи­ран­ту­ру Ин­сти­ту­та ре­че­вой куль­ту­ры.

Свою кан­ди­дат­скую дис­сер­та­цию Бер­ков по­свя­тил ран­не­му пе­ри­о­ду рус­ской ли­те­ра­тур­ной ис­то­ри­о­гра­фии. За­щи­та со­сто­я­лась в 1929 го­ду. Офи­ци­аль­ным оп­по­нен­том был на­зна­чен из­ве­ст­ный ис­то­рик ли­те­ра­ту­ры и биб­ли­о­фил А.Г. Фо­мин. В сво­ём от­зы­ве этот учё­ный от­ме­тил: «Пер­вым боль­шим до­сто­ин­ст­вом ра­бо­ты П.Н. Бер­ко­ва яв­ля­ет­ся её фак­тич­ность, бо­гат­ст­во об­сле­до­ван­но­го ма­те­ри­а­ла. Ра­бо­та на­сы­ще­на име­на­ми, на­зва­ни­я­ми книг и ста­тей, да­та­ми и т.д. П.Н. Бер­ко­вым, не­со­мнен­но, за­тра­чен гро­мад­ный труд на со­би­ра­ние ог­ром­ней­ше­го ма­те­ри­а­ла для его ис­сле­до­ва­ния. С по­ра­зи­тель­ным тру­до­лю­би­ем и упор­ст­вом П.Н. Бер­ков стре­мил­ся ра­зы­с­кать ис­чер­пы­ва­ю­щие све­де­ния не толь­ко о круп­ных, но и о мел­ких фак­тах рус­ской ли­те­ра­тур­ной ис­то­ри­о­гра­фии. Не ог­ра­ни­чи­ва­ясь тща­тель­ны­ми ро­зы­с­ка­ми в рус­ских и ино­ст­ран­ных биб­ли­о­гра­фи­че­с­ких тру­дах, П.Н. Бер­ков об­ра­щал­ся за спра­воч­ни­ка­ми не­по­сред­ст­вен­но в за­гра­нич­ные кни­го­хра­ни­ли­ща, как, на­при­мер, в Ко­пен­га­ген­скую на­ци­о­наль­ную биб­ли­о­те­ку <...>, Фло­рен­тий­скую на­ци­о­наль­ную биб­ли­о­те­ку <...>. Дав в сво­ей ра­бо­те гро­мад­ный фак­ти­че­с­кий ма­те­ри­ал, П.Н. Бер­ков про­явил об­шир­ные биб­ли­о­гра­фи­че­с­кие по­зна­ния, боль­шую спо­соб­ность к биб­ли­о­гра­фи­че­с­кой эв­ри­с­ти­ке. К до­сто­ин­ст­вам ра­бо­ты П.Н. Бер­ко­ва сле­ду­ет от­не­с­ти так­же то, что он взял при­влек­ший его вни­ма­ние во­прос во всём его объ­ё­ме, что он рас­сма­т­ри­ва­ет рус­скую ли­те­ра­тур­ную ис­то­ри­о­гра­фию в свя­зи с изу­че­ни­ем ли­те­ра­ту­ры на За­па­де, не ог­ра­ни­чи­ва­ясь ана­ли­зом лишь рус­ских ра­бот по ис­то­рии рус­ской ли­те­ра­ту­ры, но и да­ёт в тре­ть­ей гла­ве об­сто­я­тель­ный об­зор ра­бот ино­ст­ран­цев, по­свя­щён­ных рус­ской ли­те­ра­ту­ре. П.Н. Бер­ко­вым тща­тель­но об­сле­до­ван не толь­ко боль­шой фак­ти­че­с­кий ма­те­ри­ал, но и в зна­чи­тель­ной ча­с­ти не при­вле­кав­ший вни­ма­ния дру­гих ис­сле­до­ва­те­лей-ис­то­ри­о­гра­фов <...>. Ос­та­нав­ли­ва­ясь на тру­дах, уже при­вле­кав­ших вни­ма­ние ис­сле­до­ва­те­лей, П.Н. Бер­ков рас­смо­т­рел их бо­лее об­сто­я­тель­но, чем его пред­ше­ст­вен­ни­ки <...>, по­до­шёл к ним с иной точ­ки зре­ния, су­мел ска­зать о них но­вое <...> Об­сле­дуя об­шир­ней­ший фак­ти­че­с­кий ма­те­ри­ал, П.Н. Бер­ков не ог­ра­ни­чил­ся лишь его опи­са­ни­ем, а про­явил боль­шую ис­сле­до­ва­тель­скую са­мо­сто­я­тель­ность, оп­ро­вер­гая од­ни фак­ты и вно­ся су­ще­ст­вен­ные по­прав­ки в дру­гие. Так, в об­ла­с­ти фак­тов рус­ской ли­те­ра­тур­ной ис­то­ри­о­гра­фии П.Н. Бер­ков с убе­ди­тель­но­с­тью до­ка­зал один из ос­нов­ных сво­их те­зи­сов о том, что ус­та­но­вив­ший­ся взгляд на вы­шед­ший в 1822 г. «Опыт крат­кой ис­то­рии рус­ской ли­те­ра­ту­ры» Гре­ча как на пер­вую рус­скую ис­то­ри­ко-ли­те­ра­тур­ную ра­бо­ту – не­пра­ви­лен, что ему пред­ше­ст­во­ва­ла дли­тель­ная ра­бо­та це­ло­го ря­да пи­са­те­лей, что Греч не «со­здал» ис­то­рию рус­ской ли­те­ра­ту­ры, а толь­ко под­вёл итог пре­ды­ду­щим по­пыт­кам в этой об­ла­с­ти».

По су­ще­ст­ву, Бер­ков вме­с­те с Гу­ков­ским стал ос­но­во­по­лож­ни­ком со­вре­мен­ной на­уки о ли­те­ра­ту­ре во­сем­над­ца­то­го ве­ка. Ряд обо­зна­чен­ных в кан­ди­дат­ской дис­сер­та­ции идей он раз­вил в ис­сле­до­ва­нии «Ло­мо­но­сов и ли­те­ра­тур­ная по­ле­ми­ка его вре­ме­ни», ко­то­рое в мае 1936 го­да бы­ло за­щи­ще­но в ка­че­ст­ве док­тор­ской ра­бо­ты. Ес­ли до Бер­ко­ва и Гу­ков­ско­го столк­но­ве­ния меж­ду Тре­ди­а­ков­ским, Ло­мо­но­со­вым и Су­ма­ро­ко­вым фи­ло­ло­ги трак­то­ва­ли как пер­со­наль­ную скло­ку, в ос­нов­ном опе­ри­руя по­ня­ти­я­ми «за­висть» и «тще­сла­вие», то Бер­ков пред­ло­жил взгля­нуть на со­ци­аль­ные при­чи­ны ли­те­ра­тур­ной борь­бы и вы­явить ряд ори­ги­наль­ных ли­те­ра­тур­ных на­прав­ле­ний.

Здесь на­до от­ме­тить, что к се­ре­ди­не 1930-х го­дов Бер­ков за­ре­ко­мен­до­вал се­бя так­же как стра­ст­ный биб­ли­о­фил (оп­ре­де­лён­ную за­кал­ку ему да­ла ра­бо­та в Ин­сти­ту­те кни­ги, до­ку­мен­та и пись­ма) и как за­ме­ча­тель­ный пре­по­да­ва­тель.

В 1936 го­ду ака­де­мик А.С. Ор­лов пред­ло­жил Бер­ко­ву пе­рей­ти в его груп­пу во­сем­над­ца­то­го ве­ка в Ин­сти­тут рус­ской ли­те­ра­ту­ры. Но 17 ию­ня 1938 го­да учё­но­го аре­с­то­ва­ли и бро­си­ли в оди­ноч­ку. Ему при­пом­ни­ли учё­бу в Ав­ст­рии и об­ви­ни­ли в шпи­о­на­же. Ли­дия Лот­ман поз­же вспо­ми­на­ла: «Ког­да Пав­ла На­умо­ви­ча аре­с­то­ва­ли, нас, сту­ден­тов [Ле­нин­град­ско­го уни­вер­си­те­та, где Бер­ков чи­тал курс ис­точ­ни­ко­ве­де­ния. – В.О.], со­бра­ли в боль­шой ком­на­те, при­шёл со­труд­ник НКВД и про­чёл нам лек­цию о том, что Бер­ков – враг, ко­то­рый про­ник в уни­вер­си­тет и вы­дал се­бя за учё­но­го. При этом он всё вре­мя на­зы­вал его Berkoff, на­ме­кая, что он на­вер­ное не­мец. На сле­ду­ю­щей сво­ей лек­ции Г.А. Гу­ков­ский об­ра­тил­ся к сту­ден­там – слу­ша­те­лям, ко­то­рые, как все­гда, до от­ка­за за­пол­ня­ли зал: «Я хо­чу вам ска­зать, что хо­ро­шо знаю Пав­ла На­умо­ви­ча, дру­жил и дру­жу с ним мно­гие го­ды. Это че­ст­ней­ший че­ло­век и пре­крас­ный учё­ный и пре­по­да­ва­тель». Но Гу­ков­ский не ог­ра­ни­чил­ся толь­ко уст­ным об­ра­ще­ни­ем к сту­ден­там. Он на­пра­вил в ор­га­ны НКВД пись­мен­ное ру­ча­тель­ст­во за сво­е­го кол­ле­гу.

След­ст­вие по де­лу Бер­ко­ва дли­лось че­тыр­над­цать ме­ся­цев. Од­на­ко че­ки­с­ты так ни­че­го и не до­ка­за­ли и 15 ав­гу­с­та 1939 го­да вы­нуж­де­ны бы­ли от­пу­с­тить ис­сле­до­ва­те­ля на во­лю.

Ког­да на­ча­лась вой­на, Бер­ков был эва­ку­и­ро­ван в Кир­ги­зию. Там у не­го сфор­ми­ро­вал­ся не­под­дель­ный ин­те­рес к кир­гиз­ско­му эпо­су «Ма­нас». В Ле­нин­град он вер­нул­ся лишь в 1944 го­ду.

На­вер­ное, Бер­ков был не са­мым сме­лым че­ло­ве­ком. Оди­ноч­ная ка­ме­ра в ле­нин­град­ской тюрь­ме на­учи­ла его ос­то­рож­но­с­ти. Мо­жет, по­это­му он су­мел в кон­це 1940-х го­дов из­бе­жать об­ви­не­ний в ко­с­мо­по­ли­тиз­ме. Как зло­сло­ви­ли кол­ле­ги учё­но­го, Бер­ков по­сле вой­ны пе­ре­ква­ли­фи­ци­ро­вал­ся в спе­ци­а­ли­с­та по юби­лей­ным ста­ть­ям да не­кро­ло­гам. «Не мо­гу се­бе пред­ста­вить без ужа­са той га­ли­ма­тьи, – воз­му­щал­ся в на­ча­ле ию­ля 1948 го­да Юли­ан Ок­с­ман, об­ра­ща­ясь к Мар­ку Аза­дов­ско­му, – ко­то­рую на­пи­шет под этим пред­ло­гом [при­бли­жал­ся юби­лей Аза­дов­ско­го. – В.О.] в «Вест. Ле­нингр. Унив.» ми­лей­ший П.Н. Бер­ков. Всю свою ака­де­мич. де­я­тель­ность он свёл к юби­лей­ным ста­ть­ям, ко­то­рые пи­шет в сти­ле ре­чей А.И. Пе­ре­печ [се­к­ре­тарь парт­бю­ро Пуш­кин­ско­го До­ма. – В.О.]. Впро­чем, ино­гда у не­го вы­хо­дит кое-что и очень ве­се­ло. (Зри не­кро­лог В.А. Дес­ниц­ко­го, борь­ба ко­то­ро­го с ака­де­миз­мом во имя марк­сист­ско-ле­нин­ской ме­то­до­ло­гии вы­ра­зи­лась в ре­ши­тель­ном от­ка­зе от ис­сле­до­ва­ний и в куль­ти­ви­ро­ва­нии «пре­дис­ло­вий», а са­мый цен­ный труд – не­из­дан­ное опи­са­ние ин­ку­на­бул соб­ст­вен­но­го со­бра­ния)». Эту же мысль Ок­с­ман по­том по­вто­рил и в пись­ме М.П. Алек­се­е­ву. «Я убе­дил­ся, – за­ме­тил Ок­с­ман, – что юби­лей­ные ста­тьи, вы­хо­дя­щие из-под пе­ра ми­лей­ше­го Пав­ла На­умо­ви­ча, в «Ве­ст­ник Ле­нин­град­ско­го Уни­вер­си­те­та» по­па­да­ют яв­но по не­до­ра­зу­ме­нию. Им ме­с­то в «Кро­ко­ди­ле».

В 1950 го­ду Бер­ков по­дал за­яв­ле­ние о вступ­ле­нии в Со­юз пи­са­те­лей. Од­ну из ре­ко­мен­да­ций ему дал Б.Ре­и­зов. Он от­ме­тил: «Сто­ит взгля­нуть на спи­сок тру­дов Бер­ко­ва, что­бы убе­дить­ся в за­ме­ча­тель­ной ши­ро­те на­уч­ных ин­те­ре­сов и кру­го­зо­ра ав­то­ра. Здесь есть ра­бо­ты по древ­ней рус­ской ли­те­ра­ту­ре, по ли­те­ра­ту­ре XVIII ве­ка, со­ста­вив­шей од­но вре­мя ос­нов­ной пред­мет за­ня­тий ав­то­ра, по ли­те­ра­ту­ре XIX ве­ка от Пуш­ки­на до Пи­сем­ско­го, на­ко­нец, по ли­те­ра­ту­ре ХХ ве­ка и по со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ре, от Горь­ко­го и Че­хо­ва до по­след­них ли­те­ра­тур­ных яв­ле­ний на­ших дней. Есть у П.Н. и ра­бо­ты по за­пад­но-ев­ро­пей­ской ли­те­ра­ту­ре (на­при­мер, ста­тья о Мо­пас­са­не и и ком­мен­та­рии к те­о­ре­ти­че­с­ким ра­бо­там Мо­пас­са­на, в то вре­мя у нас не­из­ве­ст­ным и поч­ти не­ис­сле­до­ван­ным), и ста­тьи по ли­те­ра­ту­ре на­ро­дов СССР, – по­сто­ян­ный пред­мет ис­сле­до­ва­ния и уни­вер­си­тет­ско­го пре­по­да­ва­ния П.Н.».

Од­на­ко, не­смо­т­ря на бле­с­тя­щие от­зы­вы, де­ло о при­ёме Бер­ко­ва в Со­юз за­тя­ну­лось на два го­да. Вро­де ни­кто силь­но про­тив его кан­ди­да­ту­ры и не воз­ра­жал. На­про­тив, прав­ле­ние Ле­нин­град­ской пи­са­тель­ской ор­га­ни­за­ции ока­за­ло ему 27 ап­ре­ля 1951 го­да еди­но­душ­ную под­держ­ку. Учё­но­го на все ла­ды рас­хва­ли­ли Ми­ха­ил Ду­дин и Вла­ди­мир Ор­лов. Ос­то­рож­ность про­яви­ло мос­ков­ское на­чаль­ст­во. Не­кто Кар­по­ва на за­се­да­нии при­ём­ной ко­мис­сии вскользь за­ме­ти­ла: «Един­ст­вен­ное, что мо­жет вы­звать со­мне­ние – это то, что всё-та­ки па­фос глав­ных ра­бот Бер­ко­ва – это во­сем­над­ца­тый век». Но опыт­ный ап­па­рат­чик Ми­ха­ил Храп­чен­ко об­ра­тил вни­ма­ние на то, что Бер­ков яко­бы уже «пе­ре­клю­чил­ся на бо­лее близ­кие нам те­мы», про­де­мон­ст­ри­ро­вав при этом бро­шю­ру учё­но­го о ми­ро­вом зна­че­нии со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры (мол, бро­шю­ра по­ка­зы­ва­ет, «что Бер­ков не сто­ит в сто­ро­не от ак­ту­аль­ных тем со­вре­мен­но­с­ти»). Кро­ме Храп­чен­ко, за Бер­ко­ва за­сту­пил­ся так­же глав­ный ре­дак­тор жур­на­ла «Звез­да» В.Дру­зин. Он от­ме­тил, что ес­ли по во­сем­над­ца­то­му ве­ку спе­ци­а­ли­с­тов в Ле­нин­гра­де хоть пруд пру­ди, то по ли­те­ра­ту­рам на­ро­дов СССР на весь го­род на­бе­рёт­ся лишь три зна­то­ка: сам Дру­зин, Дм. Мол­дав­ский и Бер­ков.

Вме­ша­тель­ст­во вли­я­тель­но­го в Ле­нин­гра­де лит­функ­ци­о­не­ра Дру­зи­на на ка­кое-то вре­мя спас­ло Бер­ко­ва от об­ви­не­ний в низ­ко­по­клон­ст­ве пе­ред За­па­дом. Но в на­ча­ле 1953 го­да по­ло­же­ние от­ча­с­ти из­ме­ни­лось. В Ле­нин­град­ской пи­са­тель­ской ор­га­ни­за­ции ок­реп­ли «вол­ча­та», ко­то­рые бы­ли не прочь по­тес­нить Дру­зи­на и по­ме­нять лит­на­чаль­ст­во. Эти уже да­же не «вол­ча­та», а на­сто­я­щие вол­ча­ры 10 фе­в­ра­ля 1953 го­да ор­га­ни­зо­ва­ли пуб­ли­ка­цию в «Ле­нин­град­ской прав­де» ста­тьи ас­пи­ран­тов жур­фа­ка ЛГУ А.Ёл­ки­на и А.Са­вен­ко­ва «Про­тив объ­ек­ти­виз­ма и уп­ро­щен­че­ст­ва в на­уке о ли­те­ра­ту­ре». Два на­чи­на­ю­щих ис­сле­до­ва­те­ля ни с то­го ни с се­го об­ру­ши­лись в сво­ём ма­те­ри­а­ле на кни­гу про­фес­со­ра Бер­ко­ва «Ис­то­рия рус­ской жур­на­ли­с­ти­ки XVIII ве­ка». В Пуш­кин­ском До­ме по это­му по­во­ду вы­нуж­де­ны бы­ли сроч­но со­брать за­се­да­ние Учё­но­го со­ве­та. «Учё­ный со­вет, – со­об­щал 4 ап­ре­ля в «Ле­нин­град­ской прав­де» уже ано­ним­ный ав­тор, – при­знал пра­виль­ной кри­ти­ку объ­ек­ти­вист­ских оши­бок кни­ги Бер­ко­ва. В ре­ше­нии го­во­рит­ся о том, что «...в кни­ге проф. П.Н. Бер­ко­ва про­яви­лись ре­ци­ди­вы его ста­рых оши­бок – бур­жу­аз­но­го объ­ек­ти­виз­ма, те­о­рии еди­но­го по­то­ка и уп­ро­щен­че­ст­ва в на­уке. Не­ко­то­рые чле­ны учё­но­го со­ве­та (ре­дак­тор кни­ги проф. То­ма­шев­ский, ре­цен­зент проф. Ли­ха­чёв) про­яви­ли бла­го­ду­шие и при­ми­рен­че­ст­во к до­пу­щен­ным в кни­ге проф. Бер­ко­ва ошиб­кам». К со­жа­ле­нию, учё­ный со­вет ин­сти­ту­та в сво­ём ре­ше­нии ока­зал­ся не до кон­ца са­мо­кри­тич­ным. Из­да­ние идей­но по­роч­ной кни­ги осу­ще­ств­ле­но в ре­зуль­та­те то­го, что учё­ный со­вет «в це­лом про­явил ли­бе­раль­ное от­но­ше­ние к су­ще­ст­вен­ным ошиб­кам ра­бо­ты Бер­ко­ва. Это мог­ло слу­чить­ся лишь в об­ста­нов­ке при­туп­ле­ния бди­тель­но­с­ти ко вся­ко­го ро­да про­яв­ле­ни­ям бур­жу­аз­ной иде­о­ло­гии. Сле­ду­ет так­же от­ме­тить, что и дис­кус­сия не во всём ока­за­лась на долж­ном идей­но-те­о­ре­ти­че­с­ком уров­не. Не­ко­то­рые вы­сту­пав­шие (Б.То­ма­шев­ский, Г.Ма­ко­го­нен­ко и др.) пы­та­лись за­щи­щать пра­во учё­но­го на ошиб­ки. Проф. В.Дес­ниц­кий по су­ще­ст­ву за­пу­тал во­прос о про­грес­сив­но­с­ти тех или иных ли­те­ра­тур­ных яв­ле­ний. На­до по­ла­гать, что пар­тий­ная ор­га­ни­за­ция и ру­ко­вод­ст­во Ин­сти­ту­та рус­ской ли­те­ра­ту­ры из­вле­кут над­ле­жа­щие уро­ки из про­ве­дён­но­го об­суж­де­ния идей­но-по­роч­ной кни­ги».

Бер­ков по­на­ча­лу хо­тел дать Ёл­ки­ну и Са­вен­ко­ву ре­ши­тель­ный от­пор, но по­том сло­мал­ся. Эту си­ту­а­цию по­дроб­но из­ло­жил в сво­их ме­му­а­рах ака­де­мик Д.С. Ли­ха­чёв. Он вспо­ми­нал: «Бы­ло со­бра­но за­се­да­ние Учё­но­го со­ве­та. Мы с Б.В. То­ма­шев­ским ре­ши­ли за­щи­щать П.Н. Бер­ко­ва и раз­ра­бо­та­ли так­ти­ку: я дол­жен был вы­сту­пить пе­ред кон­цом за­се­да­ния, а Б.В. То­ма­шев­ский – по­след­ним (роль по­след­не­го вы­сту­па­ю­ще­го все­гда бы­ла очень важ­на). Так и сде­ла­ли. Ког­да уже долж­ны бы­ли пре­до­ста­вить сло­во П.Н. Бер­ко­ву для «по­ка­я­ния», по­тре­бо­вал сло­ва я и по­дроб­но до­ка­зал, что в ста­тье «Ёл­ки­на-Пал­ки­на» Ле­ни­ну при­пи­са­но как раз об­рат­ное то­му, что он пи­сал, и что об­ви­не­ние П.Н. Бер­ко­ва в «биб­ли­о­гра­фи­че­с­ком ме­то­де» без­гра­мот­но, так как биб­ли­о­гра­фия – на­ука, а не ме­тод. Моё вы­ступ­ле­ние вряд ли мог­ло что-ли­бо из­ме­нить, ес­ли бы не со­дер­жав­ши­е­ся в нём ссыл­ки на Ле­ни­на. Я это знал и по­то­му вы­сту­пал очень ре­ши­тель­но. Н.Ф. Бель­чи­ков [ди­рек­тор Пуш­кин­ско­го До­ма. – В.О.] за­явил, что за­се­да­ние, вви­ду его важ­но­с­ти, не мо­жет быть за­кон­че­но, и пред­ло­жил пе­ре­не­с­ти его на сле­ду­ю­щую не­де­лю. Вто­рое за­се­да­ние я по­мню пло­хо, хо­тя на нём «под за­на­вес» с очень силь­ны­ми ар­гу­мен­та­ми (и, как все­гда, бле­с­тя­ще) вы­сту­пил Б.В. То­ма­шев­ский. Н.Ф. Бель­чи­ков вы­нуж­ден был на­зна­чить тре­тье за­се­да­ние Учё­но­го со­ве­та. На что Бель­чи­ков на­де­ял­ся – я не знаю. Ав­то­ры ста­тьи не вы­сту­па­ли: бы­ли они слиш­ком не­ав­то­ри­тет­ны для от­кры­тых до­но­сов (та­ких ав­то­ров, как они, толь­ко «при­ни­ма­ли во вни­ма­ние» в пись­мах и ста­ть­ях). По­мню, что, встре­тив ме­ня в гряз­ной, как обыч­но, убор­ной ин­сти­ту­та на пер­вом эта­же, Б.В. То­ма­шев­ский ска­зал: «Вот един­ст­вен­ное ме­с­то в Пуш­кин­ском До­ме, где лег­ко ды­шит­ся!» Итак, тре­тье за­се­да­ние по об­суж­де­нию ра­бот П.Н. Бер­ко­ва... То ли нер­вы у Пав­ла На­умо­ви­ча не вы­дер­жа­ли, то ли кто-то из «до­б­ро­хо­тов» уго­во­рил, но, не пре­ду­пре­див ни ме­ня, ни То­ма­шев­ско­го, П.Н. Бер­ков вы­сту­пил с по­лу­приз­на­ни­ем сво­их оши­бок. То­ма­шев­ский вски­пел и, ког­да весь пе­ре­пол­нен­ный зал, ожи­дав­ший по­бе­ды прав­ды, ра­зо­ча­ро­ван­но рас­хо­дил­ся, гром­ко ска­зал мне че­рез го­ло­вы вы­хо­див­ших: «Дми­т­рий Сер­ге­е­вич, а что же мы с ва­ми ста­ра­лись?!» Сло­ва эти я за­пом­нил точ­но» (Д.С. Ли­ха­чёв. Вос­по­ми­на­ния. СПб., 1997).

Но от су­ро­вых орг­вы­во­дов Бер­ко­ва спас­ли не по­ка­ян­ные ре­чи, а на­чав­ши­е­ся в стра­не сра­зу по­сле смер­ти Ста­ли­на по­ли­ти­че­с­кие ре­фор­мы. Тем не ме­нее из­да­те­ли на вся­кий слу­чай от пуб­ли­ка­ции дру­гой кни­ги учё­но­го – «Ис­то­рия рус­ской ко­ме­дии XVIII ве­ка» воз­дер­жа­лись. Они не бы­ли уве­ре­ны в том, что ёл­ки­ны и их по­кро­ви­те­ли не возь­мут ре­ванш.

В 1960 го­ду Бер­ков был из­бран чле­ном-кор­ре­с­пон­ден­том Ака­де­мии на­ук СССР. В это вре­мя он, как вспо­ми­на­ла В.Ад­ри­а­но­ва-Пе­ретц, «за­ду­мал ра­бо­ту по те­ме «Ис­то­рия рус­ско-не­мец­ких ли­те­ра­тур­ных кон­так­тов в XVIII в.», за­тем су­зил хро­но­ло­ги­че­с­кие рам­ки, оп­ре­де­лив гра­ни­цей 1750-е го­ды – вре­мя, ког­да «и у рус­ских, и у нем­цев на­чи­на­ет­ся пе­ри­од Про­све­ще­ния» и на­сту­па­ет ка­че­ст­вен­но но­вый этап раз­ви­тия этих кон­так­тов. Од­на­ко, раз­мы­ш­ляя даль­ше над те­мой, Па­вел На­умо­вич при­шёл к вы­во­ду, что по­нять по-на­сто­я­ще­му сво­е­об­ра­зие «куль­тур­ных встреч» рус­ских и нем­цев, став­ших с на­ча­ла XVIII ве­ка си­с­те­ма­ти­че­с­ки­ми и мно­го­об­раз­ны­ми, не­воз­мож­но, не изу­чив, как про­те­ка­ли они с са­мо­го на­ча­ла, то есть с ки­ев­ско­го пе­ри­о­да рус­ской ис­то­рии. Так ис­сле­до­ва­тель во­шёл вплот­ную в ма­те­ри­ал X–XVII ве­ков. Из ши­ро­ко за­ду­ман­ной ра­бо­ты Пав­ла На­умо­ви­ча над этим ма­те­ри­а­лом со­хра­ни­лась в окон­ча­тель­но об­ра­бо­тан­ном ви­де та часть пер­вой гла­вы «Рус­ско-не­мец­кие ли­те­ра­тур­ные кон­так­ты в Ки­ев­ский пе­ри­од (Х–ХШ вв.)», в ко­то­рой тща­тель­но со­бра­ны и про­ана­ли­зи­ро­ва­ны лишь све­де­ния ла­тин­ско-не­мец­ких ис­точ­ни­ков это­го вре­ме­ни. Из неё мы уз­на­ём, что зна­ли о Ру­си в эти ве­ка нем­цы, ка­ки­ми пу­тя­ми по­лу­ча­ли они све­де­ния о рус­ских. Эта часть ис­сле­до­ва­ния об­ры­ва­ет­ся на ана­ли­зе па­мят­ни­ков ла­тин­ско-не­мец­кой аги­о­гра­фии, в ко­то­рых име­ют­ся ис­то­ри­че­с­кие или ле­ген­дар­ные упо­ми­на­ния о Ру­си. Уже в на­сто­я­щем ви­де эта часть мо­но­гра­фии за­ни­ма­ет око­ло пя­ти пе­чат­ных ли­с­тов. Воз­мож­но, при раз­бо­ре ар­хи­ва Пав­ла На­умо­ви­ча най­дёт­ся и про­дол­же­ние этой гла­вы, ко­то­рая мог­ла бы быть опуб­ли­ко­ва­на».

Вес­ной 1966 го­ду груп­па учё­ных хо­те­ла вы­дви­нуть Бер­ко­ва в дей­ст­ви­тель­ные чле­ны Ака­де­мии на­ук СССР. Но ис­сле­до­ва­тель от этой че­с­ти от­ка­зал­ся. В от­вет­ном пись­ме он со­об­щил: «Я счи­таю се­бя в ка­кой-то ме­ре ис­то­ри­о­гра­фом на­шей на­уки и на этом ос­но­ва­нии вы­но­шу свой, «еги­пет­ский», как го­во­рил Пуш­кин, т.е. стро­гий, не­ли­це­при­ят­ный, суд над со­вет­ски­ми ли­те­ра­ту­ро­ве­да­ми, над их пра­вом на ака­де­ми­че­с­кое крес­ло». Вме­с­то се­бя учё­ный пред­ло­жил шесть дру­гих кан­ди­да­тов.

Умер Бер­ков 9 ав­гу­с­та 1969 го­да в Ле­нин­гра­де. По­хо­ро­ни­ли его в Ко­ма­ро­ве. Сын учё­но­го стал круп­ней­шим спе­ци­а­ли­с­том в об­ла­с­ти скан­ди­нав­ской фи­ло­ло­гии.

Вячеслав ОГРЫЗКО