Архив : №10. 09.03.2012
Живи да помни
Валентину Распутину – 75 лет
Реки им вспять повернут.
Сгинет тайга, не воротится.
Выйдут пахать и охотиться, –
Ил в Иртыше разгребут.
Им ли доспех Ермака?
Нас, незадачливых, хватятся…
Пусть же и им она катится
К северу, наша река!
Из недописанного
Надёжная вещь пословица. Например, что кто-то тебе дорогой – он дорогой по выбору сердца, а не по прикидке ума: он – не по хорошу мил, а по милу хорош.
Имеет же сердце – не только угнетённая Хакамада – право на свободный выбор? Я о чувстве к Валентину Распутину – о сердечной приязни, которую он вызывает и которая меня… которая – ну, попросту порабощает, и не только меня многогрешного. Конечно, и пословица не есть некая непререкаемая скрижаль Моисея: там вроде бы сказано, что нельзя сотворять себе кумира. Ну, а житейски-то говоря, почему нельзя? Любишь кого-то беззаветно, упоённо, безотчётно – вот он тебе и кумир; что же здесь такого еретического.
Распутин по милу хорош. И если при этих заметках уместен портрет писателя, – то вглядитесь тут же в его лицо, если фото под рукой. Складка рта тронута какой-то тяжестью, взгляд пристальный и печальный. Во взгляде – и тепло, и нелёгкие раздумья, взятые глазами прямо из души. Мне Распутин не кумир, мне он мил. Но помню наше студенчество, упивавшееся и его книгами, и самим его складом-обликом в семидесятые годы; оно имело на обожествление, на культ Распутина основания.
Я вот уже лет сорок с лишним вчитываюсь и вчитываюсь в него. И будто сами глаза его смотрят на тебя со страниц.
О, это не гость Сибири. Это пленник её обаяния. Это её драгоценная часть, это её снедаемая неотступными раздумьями честь-совесть.
***
Сибирь – это бескрайность нам доставшегося, нам завещанного, нами уже давно в этом огромном объёме очерченного. (О, и сам не знаю, можно ли что очертить, если оно бескрайнее. Да нет – художник это сделать способен. Ну, разве только художник и не всякий художник; но именно художнику это по плечу.)
|
Валентин РАСПУТИН. Художник Александр ШИЛОВ |
Сибирь – это объёмность и отчётливость с нас кем-то однажды спрошенного; и что с нас и сейчас спрашивается. Оно подлежит не расслабленным словоиспусканиям и «раздуминам», а непреложному исполнению.
Признаемся, Сибирь – это и ограниченность пока что нами достигнутого. Распутинская Сибирь – в ней есть и досадная, прискорбная наличность упущений (недоглядели, не присмотрели, недоделали); это и убыль, прямо у нас на глазах, чего-то безмерно драгоценного. Даже убыль самих возможностей и запасов силы-творчества.
Валентин Распутин, его Сибирь – это и прощанья с Родиной, и нелёгкие для заблудших обретения её, у каждого по-своему. Это пожар, это испытание непогодами. Это – едва ли мы оступаемся тут в пустоту домыслов – это ещё и упование: наличный или надвинувшийся Апокалипсис мудро отступит в сторону. Он хоть чуть приотступит; а мы многогрешные, а наше семейно, сыновне и братски задуманное и устроенное Отечество – оно поймёт, что подошёл последний срок, и тогда наляжет на вёсла и пойдёт по могучей воде в нужном, наконец, направлении.
В том, что только что сказано, я подчас шёл прямо по распутинским заглавиям, ловил по их букве их собственный дух (да при нашем разговоре так оно и надо). Ведь дело всяких разных «наук о литературе» – следовать и служить ей, а не литературу поучать. Сверх даже того – это дело и не только кафедральных университариев и гуманитариев. Пусть тем же займутся, по наставлениям разумных и всезнающих писателей-мыслителей, все люди-деятели, которых задача, которых долг и призвание – обеспечить всему нашему драгоценному приращение. Да, обеспечить его – приращение и нарастание доброго: а не затопление, потоп и заболачиванье. Не пожары и разруху, не оскудение от безделья и не опустошающие смерчи.
Или… самумы? Или как там ещё говорят о подобном в каких-нибудь далёких краях полумёртвых барханов, раскалённых полупустынь и пустынь?
А что, чужое слово тут как раз в строку. Может, судьба как раз тех краёв и постигнет, и поглотит нас, если мы не встряхнёмся. Сколько пустынь ни подпитывай нашими водами и прочим, от них исполнения русской думы, от них роста российскому благу не жди.
***
Есть у Распутина славная книга-энциклопедия – «Сибирь, Сибирь…». Я давно заметил: её художественный редактор – талантливый Александр Быков, то есть он же потом искусный оформитель альманаха «Тобольск и вся Сибирь». Хороший этим был когда-то дан нашему альманаху зачин! Книга «Сибирь, Сибирь…», сама по себе богатая своей изобразительной частью – я бы сказал, музыкой достоверной изобразительности – для меня она предвещает и альманах, где снова немало распутинских материалов. Предвещает она и быковские в нём решения и свершения, и буквально божий дар тобольского патриота и созидателя, фотографа-поэта Аркадия Елфимова с его альбомами и книгами.
А заметил-то Аркадия – Валентин Распутин! Прочтите главу «Тобольск» из книги Распутина о Сибири – нашему городу-юбиляру посвящена там первая же именная, не общеочерковая глава. Не фотоаппарат там в руках молодого подвижника, а градоспасительная смета расходов – на которые, конечно, не хватает нам всегда казны, зато душа пылает и горит. Водоохранные там траншеи и дамбы, отсыпка и планировка грунта… (Ну, да вы знаете – если кто держал в руках теодолит или кирку, кто сиживал за штурвалом экскаватора…) Спасение сибирской жемчужины от ухода неким Китежем под воду, вот что это такое! Обновление ранее обезбоженного, по слову Распутина, тобольского Кремля, возрождение музеев, возвращение добрых имён улицам, достойное поименование новых, возведение всероссийски звучащих памятников… и всё это диво, подвиг; это образец.
Я замечу ещё, что заглавие распутинской книги «Сибирь, Сибирь…» увенчано многоточием. Вам понятно? Оно значит мысль издалека, от сибирских начал, и из глубины от корней. Оно значит упоённое раздумье о будущих судьбах всей нашей Родины. Они пока-то не так уж безоблачно настраивают ум и душу.
***
В дни сомнений, в ночи тяжких раздумий о судьбах Родины – это мы, конечно, отчасти по Ивану Сергеевичу Тургеневу; а вы, конечно, помните со школьной скамьи его стихотворения в прозе. Распутин как публицист и эссеист, как очеркист – это, конечно, не весь Распутин или не самый для нас знакомый. Да и термины-то зарубежные, они здесь вот – совсем неуместны. Однажды он признался, тем же студентам: займись он в молодые годы «расширять свой всемирный кругозор», вплоть до Фолкнера, человека, в общем, и корневого, и «измами» до конца не иссушенного – гиблое бы тогда дело. Распутина как русского сибиряка и художника вмиг не стало бы. За что? Верно, хотя мы и не враги культуры. Но при этом, однако, клянусь: я ещё раз, вот только что, прочитал распутинские слова о Тобольске – о первопроходцах и бойцах, о державно-столичной струне во всей истории города, о его насельниках, узниках и деятелях разных времён и об их всемирных порою маршрутах или свершеньях. И я – да! – клянусь:
Слово Распутина о Сибири и о её первопрестольном Тобольске есть лучшая у нас поэзия в прозе, не иначе.
То есть – это не «проза в прозе», хотя и такое сошло бы. Это именно поэзия серьёзнейшего повествовательного мышления; она без вымышленно-образных затей. Она обо всём подлинно имеющем место высказывается начистоту и песенно-поэтично.
Как это получше разъяснить или доказать? Поступим вот как. Войдите на иртышское прибрежье у Абалака, вблизи монастыря. Взойдите на Чувашский холм (или как его там зовут), взгляните оттуда на окрестные места, знавшие когда-то Ермака с его войском и видавшие их ратные дела. Наконец, поведите глазом со стороны Тобольского Кремля по-над нижним сокровищем-городом и потом вдаль от него, опять же по великой, неукротимо-покойной реке. Туманы, закаты, леса, просветы и рассветы вдали… Выберите, одним словом, своё самое любимое в округе место. Что вы тогда скажете?
Вы воскликнете, вы пропоёте или простонете следующее; воспроизвожу его по распутинскому очерку «В непогоду» из первого номера тобольско-сибирского альманаха. Например,
...тишь загустела ещё больше и сделалась совсем неправдоподобной. Ни звука, ни ветерка, ни вздоха или скрипа в просыпающемся от спячки весеннем лесу. Голый, глухой лес, застывший в спадающей вниз высокой волне, лежал в оцепенении, петлистая дорога с рыхлыми боковинами снега была пуста, ни людская, ни лесная жизнь никак не давали о себе знать… И по этому общему оцепенению, по сладкой и тревожной истоме, охватившей мир, по опустошённому солнцу с чётко отпечатанным ободом круга, по многим другим приметам можно, наверное, было догадаться, что всё это неспроста и что всякое волшебство, перешедшее через край, таит в себе предостережение. Но и неспособны мы теперь к этому, и не хотелось отзываться ни на какие предостережения – так было хорошо и благостно, такой же на сердце покой!
О, тобольские дали. Надо уметь видеть и понимать родину в любое, даже тревожное время года. Надо даже знать её как раз суровою зимой или самою раннею весной. Так её не знают всякие там понаезжающие позже курортники-экскурсанты и дачники-постояльцы – и надо запечатлеть, какою она была ещё до их набега. Это было радостно и сладостно. Это Распутин и засвидетельствовал.
Когда-то славный по-иному однофамилец писателя (ну, лет сто с лишним назад) двинулся из родных притобольных мест в Питер, чтобы как-то волей-неволей, но сбить Россию с толку. Распутин же Валентин – он с 1987 года, почти четверть века уже, живёт заботами Тобольска, чтобы проверила и взяла верный путь вся Россия. Вот его размышления и его вопросы к нам, современникам:
Какая судьба ждёт теперь Тобольск, неужели появятся люди, которые поставят новый град и отдадут Тобольск Иртышу или какой-нибудь иной силе? Суждено ли им быть? Или они уже пришли, молодые и энергичные, без груза памяти на этой земле, и встали под боком Тобольска, тесня и тесня его к обрыву? Пятнадцать вёрст считалось от Искера до Тобольска. Эти – рядом. Не значит ли это, что настолько же скоростней будет их безжалостный надвиг?
Или они всё же мирно уживутся?<...>
Что ждёт тебя, Тобольск, громкая, славная старая столица Сибири?! Достанет ли у нас сил, мужества, убедительности, памяти и доброй воли, чтобы тебя отстоять?
Это тоже о нашем городе. И нельзя на секунду подумать, чтобы такой чудный язык не был дан великому народу. Так пишут, так печалуют и так заботятся верные сыновья только о Родине. Распутин воспел Тобольск так же, как и родное Прибайкалье. Город у Иртыша пусть скажет спасибо споспешнику его возрождения, писателю-орденоносцу, писателю-лауреату Валентину Распутину.
Дописана книга о Сибири должна быть в распутинском ключе, дописана делами; ключ к этому «решению вопросов» – дан. Решение такое Распутин называет исполнением Сибири.
А мы ещё раз переберём запасы распутинских заглавий. Живи да помни. Помни, что уже было подсказано писателем: последний срок исполнения – при твоей жизни.
Сергей НЕБОЛЬСИН
Редакция «ЛР» поздравляет Валентина Григорьевича Распутина с юбилеем. Мы помним, что многие первые рассказы писателя, в частности, «Я забыл спросить у Лёшки», «Уроки французского» и «Василий и Василиса», были напечатаны именно в нашей газете. Желаем большому художнику крепкого здоровья и бодрости духа. И очень просим Вас, Валентин Григорьевич, не разрешать всевозможным дельцам от литературы прикрываться Вашим именем. Вы что, разве не видите, до какой ручки докатился стараниями вечного комсомольца Валерия Ганичева Союз писателей России, где Вы числитесь в сопредседателях?! Писательское сообщество, как и вся страна, устало от фарисеев. Давайте научимся обходиться без прихлебателей. Отстаивать правоту и бороться за нравственные ценности надо чистыми руками. Покажите, Валентин Григорьевич, пример, как надо очищать Союз писателей и Литфонд от пройдох.