***

Бывает изумрудной бирюза, –

Так говорила, прятала глаза

От солнышка в прозрачные ладони.

И Северянин, согнутый в поклоне,

Вдруг возникал воочию. Твои

Лучились пряди – тонкие ручьи, –

Стекали по щекам до подбородка.

На столике недопитая водка,

Надкушенный, как яблоко из рая,

Сиял лимон, кристаллами играя.

Накидка неопознанного цвета,

Поэзы местечкового поэта.

За дверью шум: возня и беготня.

Любимая. Счастливые полдня.

«в Поволжье дожди _.._ _ . »

Облако к вечеру будто измазано сажей.

Низкое небо на мокрое дело пошлёт

Капли незрячие – неугомонных апашей.

Окна-экраны готовы подставить живот.

И оживут мониторы бегущей строкою

В дребезгах звуков, которые я приручу,

Переиначу, на твой подоконник настрою.

И машинально ногтями

привет отстучу.

Улица до наготы обезлюдеет скоро.

С той стороны, заполняя собою проём,

Ты возникаешь, отринув тяжёлую

штору,

Внемлешь морзянке, и мы замираем

вдвоём.

Не замечаем того, как понурый

прохожий

Ёжится, жмётся, забыв

респектабельный вид,

Что-то бормочет, а струи резвятся

на коже.

Дождик стучит.

Суббота

Газ на кухне бутоном белым

С терпким запахом. Коробок

Закрывает пустое тело.

Грею ужин. Прошёл денёк.

Календарик иглой проколот

Для удобства. Меня знобит.

Без тебя – суета и холод,

Даже если жара стоит.

От бессилия и разлуки

Руки чешутся по ночам,

Оглушают любые звуки, –

Послезавтра пойду к врачам.

...Ну а медики по привычке

Мне пропишут от тошноты…

Я стою у сгоревшей спички

Среди холода. Видишь ты?

***

Это чувство как приступ жажды,

Как на гору с поклажей бег.

Да, в него не ныряют дважды,

Из него выплывают – век.

Происходит простая штука:

Чтоб не мыкаться одному –

Я и лебедь, и рак, и щука

В бесконечном пути к нему.

***

Рассветы здесь молочны

и росисты.

Народ живёт по солнечным

часам.

Заутреню поют в листве

хористы,

на ветерке подрагивает храм.

Здесь полдень пахнет травами,

малиной,

и материнством славится земля.

Смуглеют щёки, шеи, плечи,

спины,

цепляются за радугу поля.

Здесь сумерки – упругие на ощупь –

под трели соловьиные растут.

Здесь люди на свою судьбу

не ропщут,

поскольку думы растворяет

труд.

***

Давай-ка напечём блины

Из гречневой муки.

И будем, будем влюблены –

Как в сказке, будем влюблены,

Как дети – в колобки.

Давай семейное тепло

Попьём, как молоко.

А то, что по усам текло,

А то, что по щекам текло –

Забудется легко.

Давай поставим дом складной

На берегу реки…

Из солнца и дождя, родной,

Из гречневой муки, родной,

Из гречневой муки…

***

Квартира на последнем этаже –

Чтоб не ходить ночами

в парандже

И видеть небо – не соседний

улей, –

Палить в закат восторженною

пулей:

Квартира на последнем этаже.

Балкон пустой – лишь кресло

да тетрадь,

Чтоб иногда из кресла

не вставать,

Ну, разве, за вином и сигаретой, –

Пусть будет он моей простой

каретой –

Балкон пустой – лишь кресло

да тетрадь.

Громоздкий шкаф на тысячу

томов,

Чтоб рядом обитала тьма миров,

И ты – моё тепло, моя надежда, –

Чтоб чувствовать, что я почти

невежда –

Громоздкий шкаф на тысячу

томов.

Чтоб закрывались от любви

глаза –

Полу-рассвет, дрожащая слеза…

Квартира, небо, кресло, сигарета:

Четыре сумасшествия поэта.

……………………………….

***

…Белизна снегов гагачьих

Из вагонного окна…

Осип Мандельштам

…Мог жизнь просвистать

скворцом – пьян и сыт,

и довольный нос в табаке.

Кто тянул тебя, дурак, за язык,

хоть вертелось на языке?

В воздухе было да в головах,

оставалось одно: облечь

ему – не кому-то другому, ах –

в площадную русскую речь.

Вылетело словоневоробей,

написанное пером –

его не вырубить. Оробел

поэт перед топором.

Обрели зловещие вещи слова

названий своих, имён…

А мог бы бочком как-нибудь,

чтоб лафа,

но дело идёт о нём.

Дело за номером 41

08. Глотай же сейчас –

рыбий мех телогрейки убитых

равнин,

ужас «марусь», «параш».

Тянет поэзия за язык

поэта – как ни крути –

зовом Судьбы – на конвойный зык,

на Дантовые круги.

Слово положено произнесть,

смысл обнажить дано,

всё остальное – опричь, окрест,

зарешёченное окно…

Всё остальное – казённый дом.

Язык – и ясак, смерд…

Разорвано сердце на синий звон –

его не унизила смерть…

***

Владимиру Мисюку

1.

…Навалился камень на душу.

Безнадёжно, тошно, каторжно…

То ли камень, то ли горб –

буду верен, мол, по гроб.

Выправит могила всех.

Мол, унынье – смертный грех.

Меры надобно принять,

попросту – на грудь принять.

Да еще налить – ей-ей –

враз скачусь с души твоей.

Ты наплюй на всё окрест.

Я не камень твой, а – крест!..

2.

…Нас сравнивает жизнь

с землёй –

как город снегопад слепой.

И нечем крыть…

Вострите лыжи…

Сойти на нет… В очередной

запой ушёл товарищ мой…

До плинтуса и ниже, ниже…

А впрочем, есть чем крыть – ура! –

лопаты да бульдозера…

…К бесам, чертям собачьим,

ляду…

Снежка запущенного свист.

Эх, тоже мне, специалист

по снисходительному взгляду.

Ах, снег не вата, а – набат!

Налепим белоснежных баб –

нам есть чем крыть

да залупаться.

…Вне зоны действия сети,

сознанья… Господи, прости…

Стоять – как Эйфелева башня!

Тонуть в объятьях красоты…

Как плюсы-минусы – кресты

кладбищенские.

…Ставить точку –

в дымину, стельку, хлам, –

слезясь…

Как за соломинку держась –

за женщину, ребёнка, строчку…