Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №20. 18.05.2012

В России я сталкер

 Дебютный роман Сергея Лебедева на давно «переваренную», вроде бы, тему сталинских репрессий выдержал уже два издания на русском, опубликован в Чехии и готовится теперь к изданию в Германии и Франции.

Беседуя с автором книги «Предел забвения», мы вновь заглянули за ампирный фасад советского прошлого, чтобы убедиться в том, что писать об этом до сих пор необходимо.

 

Сергей ЛЕБЕДЕВ
Сергей ЛЕБЕДЕВ

– Сер­гей, вы сей­час из­да­ли свой пер­вый ро­ман. И кри­ти­ки – не толь­ко оте­че­ст­вен­ные, но и за­ру­беж­ные – за­го­во­ри­ли о про­дол­же­нии «ла­гер­ной» те­мы, при­во­дя ря­дом с ва­шим име­на Со­лже­ни­цы­на и Ша­ла­мо­ва. Но ваш ро­ман – он боль­ше, чем про­сто про­дол­же­ние те­мы и тра­ди­ции. На мой взгляд, он – со­вре­мен­ное про­из­ве­де­ние о со­вре­мен­ном ха­рак­те­ре, ге­рое. На­пи­сан впол­не со­вре­мен­ным язы­ком. Дер­жа­ли ли вы в уме «клас­си­ков жа­н­ра», ког­да на­чи­на­ли ра­бо­ту над тек­с­том?

– Я на­де­юсь, что ро­ман про­дол­жа­ет то, что они со­зда­ли. Ла­гер­ная те­ма как-то не­ле­по пре­рва­лась, как буд­то ГУ­ЛАГ за­кры­ли, зэ­ки по­лу­чи­ли справ­ки о ре­а­би­ли­та­ции, ох­ран­ни­ки сда­ли вин­тов­ки, все мир­но ра­зо­шлись и толь­ко в пе­ре­ст­рой­ку от­кры­лись ар­хи­вы и все об этом уз­на­ли. Я год про­си­дел с пе­ре­ст­ро­еч­ны­ми пуб­ли­ка­ци­я­ми на ла­гер­ную те­му и за­ме­тил, что тут есть два чрез­вы­чай­но опас­ных мо­мен­та. Во-пер­вых, прав­да о ГУ­ЛА­Ге до­ста­лась без уси­лия, са­мим хо­дом ис­то­ри­че­с­ких со­бы­тий, раз­вра­ща­ю­ще ще­д­ро. Во-вто­рых, она бы­ла по­ня­та поч­ти фоль­к­лор­но, как не­кая си­ла, ко­то­рая са­ма всё ис­пра­вит, са­ма всё сде­ла­ет, на­до толь­ко её от­крыть, вы­пу­с­тить в мир. Ре­а­би­ли­та­ция и вос­ста­нов­ле­ние ис­то­ри­че­с­кой прав­ды бы­ли по­ня­ты как ис­куп­ле­ние, по­ка­я­ние, а ведь это со­вер­шен­но не од­но и то же.

Кро­ме то­го, до сих пор ин­тел­лек­ту­аль­ные и ху­до­же­ст­вен­ные уси­лия кон­цен­т­ри­ро­ва­лись на том, что­бы мак­си­маль­но пол­но вы­све­тить про­шлое, по­ка­зать ла­гер­ный опыт. Про­за Ша­ла­мо­ва, Со­лже­ни­цы­на и дру­гих – сви­де­тель­ст­во. Но се­го­дняш­ний че­ло­век от­де­лён от не­го вре­ме­нем и сме­нив­ши­ми­ся по­ко­ле­ни­я­ми. Для сы­на или вну­ка ге­ро­ев Ша­ла­мо­ва и Со­лже­ни­цы­на ак­ту­аль­но дру­гое: по­ка­зать, про­сти­те за тав­то­ло­гию, опыт по­сти­же­ния ла­гер­но­го опы­та. Опыт ин­ди­ви­ду­аль­но­го по­гру­же­ния в про­шлое, опыт уяс­не­ния на­след­ст­ва, ко­то­рое до­ста­лось от от­цов и де­дов, опыт из­бы­ва­ния это­го на­след­ст­ва. По­это­му речь долж­на ид­ти не толь­ко о ла­гер­ном опы­те, а о том, как этот опыт пе­ре­да­ёт­ся в по­ко­ле­ни­ях, как он ска­зы­ва­ет­ся на лю­дях, ко­то­рые са­ми ни­ког­да за ко­лю­чей про­во­ло­кой не бы­ли.

Пи­са­тель дол­жен вы­чле­нить и от­ре­флек­си­ро­вать «яд­ро» это­го уже меж­по­ко­лен­че­с­ко­го опы­та, что­бы лю­ди мог­ли рас­поз­нать в се­бе пси­хо­ло­ги­че­с­кие и ме­та­фи­зи­че­с­кие сю­же­ты. Ес­ли это­го не сде­лать, они – ис­ка­жа­ясь, по­рож­дая но­вые фор­мы – бу­дут пе­ре­да­вать­ся как мен­таль­ное на­сле­дие. Об этом и на­пи­сан «Пре­дел заб­ве­ния».

– В юно­с­ти вы бы­ли хит­ни­ком. Рас­ска­жи­те, по­жа­луй­ста, по­дроб­нее о той по­ре сво­ей жиз­ни.

– Мы об­хо­ди­ли ста­рые ме­с­то­рож­де­ния на Коль­ском по­лу­ос­т­ро­ве, При­по­ляр­ном Ура­ле, в ка­зах­ской сте­пи. Так по­лу­чи­лось, что боль­шин­ст­во этих ме­с­то­рож­де­ний бы­ли кра­ем ци­ви­ли­за­ции, куль­тур­ным фрон­ти­ром СССР, вдви­ну­тым в со­вер­шен­но ди­кие ме­с­та. Со­вет­ская ци­ви­ли­за­ция при­шла ту­да в фор­ме ла­гер­но­го ба­ра­ка, ба­рак стал куль­тур­ной ма­т­ри­цей, из ко­то­рой за­тем вы­рос­ли по­сёл­ки, го­ро­да, сам ук­лад жиз­ни. Но к то­му вре­ме­ни, как я ту­да по­пал, там ос­та­ва­лись толь­ко ог­ром­ные про­ст­ран­ст­ва бро­шен­ных ла­ге­рей, со­здан­ных тру­дом зэ­ков же­лез­но­до­рож­ных ве­ток, ка­рь­е­ров, шахт, што­лен. Они уже ис­чез­ли с карт, до­ро­ги ту­да за­рос­ли, мос­ты смы­ло, и по­лу­чил­ся та­кой по­ту­с­то­рон­ний мир, мир рас­пав­шей­ся ла­гер­ной ци­ви­ли­за­ции.

По­мню, как в пят­над­цать лет я впер­вые под­нял­ся на вер­то­лё­те над тай­гой. Это был Ко­ми, аре­с­тант­ский край, и в тай­ге по­до мной на де­сят­ки ки­ло­ме­т­ров во­круг вид­не­лись ос­тат­ки быв­ших ла­ге­рей. Я вы­рос в Моск­ве, где ста­лин­ское вре­мя да­но в ар­хи­тек­тур­ных фор­мах, из ко­то­рых не из­вле­чёшь ни­ка­ко­го зна­ния. А там ты вдруг осо­зна­ёшь, что ты – сви­де­тель. Ты под­ро­с­ток, у те­бя в го­ло­ве сов­сем дру­гие ве­щи, но ка­ким-то пред­чув­ст­ви­ем ты по­ни­ма­ешь, что эти ме­с­та, эти ржа­вые ва­го­не­точ­ные рель­сы, ржа­вые кир­ки, кру­пи­цы зо­ло­та в ле­дя­ной во­де, гни­лые до­с­ки ба­ра­ков – они ещё к те­бе вер­нут­ся.

Ког­да ту­да по­па­да­ешь, чув­ст­ву­ешь, что для со­во­куп­ной па­мя­ти лю­дей – для лю­дей из Моск­вы на­при­мер – этих про­ст­ранств нет. Там нет ис­то­рии, толь­ко «го­лая» ге­о­гра­фия. Ещё че­рез не­сколь­ко де­сят­ков лет штоль­ни об­ру­шат­ся, на­сы­пи раз­мо­ет, де­ре­во ба­ра­ков сгни­ёт и на­сту­пит сте­риль­ная при­род­ная чи­с­то­та – ни­ка­ко­го сле­да че­ло­ве­ка, хо­тя лю­ди там жи­ли и уми­ра­ли.

Мы ис­ка­ли в тех кра­ях гор­ный хру­с­таль, и ме­ня ещё тог­да по­ра­зил кон­траст меж­ду чёт­кой, ём­кой фор­мой кри­с­тал­лов и ис­че­за­ю­щи­ми сле­да­ми че­ло­ве­че­с­ко­го су­ще­ст­во­ва­ния. На­вер­ное, ро­ман и за­мыс­ли­вал­ся по­сте­пен­но как та­кой «кри­с­талл», как фор­ма стя­жа­тель­ст­ва па­мя­ти.

– Сер­гей, в ва­шем ро­ма­не ге­рой – маль­чик – уз­на­ёт, что его дед был па­ла­чом в ГУ­ЛА­Ге. Есть ли у ге­ро­ев про­то­ти­пы? Слож­но ли вам бы­ло со­би­рать ма­те­ри­ал для ро­ма­на и про­пу­с­кать его че­рез се­бя?

– Мой не­род­ной дед, вто­рой муж мо­ей ба­буш­ки, дей­ст­ви­тель­но слу­жил в НКВД. Я уз­нал об этом лишь де­ся­ти­ле­тия спу­с­тя по­сле его смер­ти. У ба­буш­ки до­ма хра­ни­лась ко­роб­ка из-под кон­фет, где ле­жа­ли ор­де­на. По­мню это ощу­ще­ние: бе­рёшь её в ру­ки – и чув­ст­ву­ешь тя­жесть. Крас­ное Зна­мя, Крас­ная Звез­да, ор­ден Ле­ни­на, без счё­та ме­да­лей – они, по срав­не­нию с ор­де­на­ми, ка­за­лись лег­ко­вес­ной ры­бь­ей че­шу­ёй. Всё дет­ст­во я был уве­рен, что это на­гра­ды мо­е­го род­но­го де­да, ка­пи­та­на-тан­ки­с­та, пом­по­те­ха тан­ко­вой бри­га­ды, это ад­ская ра­бо­та – та­с­кать тя­га­чом без ору­дия на бук­си­ре под­би­тые тан­ки, по­ка идёт бой. Дед умер за­дол­го до мо­е­го рож­де­ния, но я знал, что он до­шёл до Бер­ли­на, и был уве­рен, что эти на­гра­ды его. Я ве­рил, что ког­да-ни­будь со­вер­шу не­что, до­стой­ное свер­ше­ний де­да, что его на­гра­ды мне да­ли как бы на вы­рост.

У ба­буш­ки был вто­рой муж, ко­то­ро­го я то­же не за­стал. От не­го ос­та­лись толь­ко со­ло­мен­ные шля­пы, удоч­ки. Его имя род­ные про­из­но­си­ли как-то так, что бы­ло по­нят­но – он штат­ский че­ло­век, бух­гал­тер или ин­же­нер. И лишь мно­го лет спу­с­тя, уже взрос­лым, я раз­би­рал до­ку­мен­ты в ба­буш­ки­ной квар­ти­ре и на­шёл два во­ен­ных би­ле­та. Один – род­но­го де­да, там в гра­фе «на­гра­ды» зна­чи­лась толь­ко ме­даль «За по­бе­ду над Гер­ма­ни­ей». И вто­рой – не­род­но­го де­да – с ука­за­ни­ем его служ­бы в НКВД, со все­ми ор­де­на­ми, два из ко­то­рых бы­ли по­лу­че­ны в 1937 го­ду.

И вот я сто­ял, взрос­лый че­ло­век, с эти­ми бу­ма­га­ми в ру­ках, и ду­мал: а ку­да мне ид­ти? Что мне де­лать? Все уже мерт­вы, дав­но и на­дёж­но. Но моё дет­ское ощу­ще­ние, что это че­ст­ные ор­де­на сол­да­та, – что мне де­лать с ним? Та­кое жут­ко­ва­тое не­до­уме­ние, со­пря­жён­ное с от­ча­я­ни­ем.

Я по­том про­ве­рил по ар­хи­вам, ока­за­лось, что вто­рой ба­буш­кин муж дей­ст­ви­тель­но был на­чаль­ни­ком ла­ге­рей. И мне ста­ло по­нят­но, что, на­вер­ное, я не слу­чай­но ша­тал­ся по этим за­бро­шен­ным ла­ге­рям. Спу­с­тя де­сять лет, ког­да я уже не за­ни­мал­ся ге­о­ло­ги­ей, они всё-та­ки вер­ну­лись ко мне, и то пер­вое ощу­ще­ние, что я сви­де­тель, по­тре­бо­ва­ло от ме­ня что-то на­пи­сать.

– Со­би­ра­е­тесь ли вы и даль­ше ра­бо­та­тать с та­ки­ми мас­штаб­ны­ми и труд­но­подъ­ём­ны­ми те­ма­ми, как ста­лин­ские ре­прес­сии и се­го­дняш­няя па­мять о них?

– Мне ка­жет­ся, мы про­сто обя­за­ны с ни­ми ра­бо­тать, у нас нет вы­бо­ра. Пря­мо по Ниц­ше: «су­ще­ст­ву­ет та­кая сте­пень бес­сон­ни­цы, по­сто­ян­но­го пе­ре­жё­вы­ва­ния жвач­ки, та­кая сте­пень раз­ви­тия ис­то­ри­че­с­ко­го чув­ст­ва, ко­то­рая вле­чёт за со­бой гро­мад­ный ущерб для все­го жи­во­го и в кон­це кон­цов при­во­дит его к ги­бе­ли, бу­дет ли то от­дель­ный че­ло­век, или на­род, или куль­ту­ра». И вот мне ка­жет­ся, что се­го­дняш­ние пре­ния о про­шлом, где од­ни го­во­рят о мил­ли­о­нах жертв, а дру­гие – о ве­ли­ких свер­ше­ни­ях, в сущ­но­с­ти, по­рож­да­ют толь­ко «ис­то­ри­че­с­кую бес­сон­ни­цу». В этом по­ле, в этой пло­с­ко­сти уже бес­смыс­лен­но пре­пи­рать­ся, там всё за­топ­та­но. В ча­ст­но­с­ти, и по­то­му, что у нас есть при­выч­ка го­во­рить: «вы обя­за­ны по­мнить!». Обя­за­ны по­мнить ГУ­ЛАГ, обя­за­ны по­мнить жертв, обя­за­ны по­мнить па­ла­чей… Но это ни к че­му не при­во­дит. Че­ло­век не хо­чет и не бу­дет по­мнить, по­то­му что это и вправ­ду боль­но, нрав­ст­вен­но дис­ком­форт­но, и не­из­ве­ст­но, как с этим жить. По­это­му долж­ны воз­ни­кать тек­с­ты, ко­то­рые мо­гут про­ве­с­ти че­ло­ве­ка пу­тём та­ких по­ни­ма­ний, тек­с­ты-про­вод­ни­ки, бла­го­да­ря ко­то­рым ты мо­жешь опо­сре­до­ван­но, вме­с­те с ге­ро­ем, прой­ти не­ки­ми дан­то­вы­ми кру­га­ми.

– Ва­ша пер­вая кни­га бы­ла не в жа­н­ре ху­до­же­ст­вен­ной про­зы – это ан­то­ло­гия «Ге­ний дет­ст­ва», в ко­то­рой вы со­бра­ли ме­му­а­ры ве­ли­ких лю­дей об их дет­ст­ве, по­смо­т­ре­ли на про­бле­мы вос­пи­та­ния их гла­за­ми. Есть ли, на ваш взгляд, у ны­неш­ней ли­те­ра­ту­ры вос­пи­та­тель­ная мис­сия?

– На­вер­ное, ка­кие-то за­да­чи всё-та­ки есть. На­при­мер, пре­одо­ле­ние «сле­пых пя­тен» на­шей же соб­ст­вен­ной куль­ту­ры, ка­че­ст­вен­ная пе­ре­ст­рой­ка её оп­ти­ки. На­при­мер, воз­вра­ща­ясь к те­ме ре­прес­сий, мы мо­жем ска­зать: на­ша куль­ту­ра ус­т­ро­е­на так, что она «не по­мнит» жертв.

Ста­тус жерт­вы в рос­сий­ской куль­ту­ре – мар­ги­наль­ный. Са­мый край­ний слу­чай – тюрь­ма, где жертв «опу­с­ка­ют», от­прав­ля­ют на со­ци­аль­ное дно. У нас есть поч­ти язы­че­с­кое, до­ис­то­ри­че­с­кое пред­став­ле­ние о за­ве­до­мом изъ­я­не, «пор­че» жерт­вы, при ко­то­ром пре­ступ­ле­ние при­об­ре­та­ет ха­рак­тер поч­ти что бы­тий­но­го воз­мез­дия жерт­ве за её не­со­вер­шен­ст­во, за тот са­мый изъ­ян; пре­ступ­ле­ние ос­та­ёт­ся пре­ступ­ле­ни­ем в пра­во­вом смыс­ле, но ме­та­фи­зи­че­с­ки как бы смяг­ча­ет­ся, ес­ли не оп­рав­ды­ва­ет­ся.

И тог­да круг за­мы­ка­ет­ся: жерт­ва ока­зы­ва­ет­ся в си­ту­а­ции ав­то­ре­прес­сии: в про­изо­шед­шем она мо­жет ви­нить толь­ко се­бя.

Пре­одо­ле­ние это­го – куль­тур­ная за­да­ча, ко­то­рая не ре­ша­ет­ся пуб­ли­ка­ци­ей вос­по­ми­на­ний ре­прес­си­ро­ван­ных. Сколь­ко бы сви­де­тельств ни бы­ло на­коп­ле­но и предъ­яв­ле­но, лю­ди не встре­тят­ся с ни­ми. Ре­а­би­ли­та­ция жертв в этом смыс­ле – де­ло не столь­ко юри­ди­че­с­кое, сколь­ко ху­до­же­ст­вен­ное и фи­ло­соф­ское. Ведь всё это про­дол­жа­ет­ся: лю­ди, во­е­вав­шие в Аф­га­ни­с­та­не или Чеч­не, по­ст­ра­дав­шие от те­рак­тов, – все они ока­зы­ва­ют­ся в не­ком мен­таль­ном гет­то, в от­но­ше­нии них дей­ст­ву­ют те же ме­ха­низ­мы.

– Вот-вот «Пре­дел заб­ве­ния» вый­дет на чеш­ском. Впе­ре­ди – не­мец­ко­языч­ное и фран­ко­языч­ное из­да­ния. Не чув­ст­ву­е­те го­ло­во­кру­же­ния от ус­пе­хов?

– На чеш­ском кни­га уже вы­шла. В этом есть своя ин­три­га, по­то­му что про­ра­бо­тав во­семь лет на Се­ве­ре, я ре­шил – бук­валь­но раз­вер­нув на 180 гра­ду­сов стрел­ку ком­па­са, – что по­еду за гра­ни­цу пер­вый раз имен­но в Че­хию. Я ужас­но стру­сил, по­то­му что по­нял: здесь, в Рос­сии, я стал­кер, я умею до­го­во­рить­ся с бан­ди­та­ми и ми­ли­ци­ей, умею сва­рить суп из то­по­ра, про­вез­ти кон­тра­бан­ду. А кто я там? И то, что сей­час «Пре­дел заб­ве­ния» пе­ре­во­дят на ев­ро­пей­ские язы­ки, на мой взгляд, го­во­рит о том, что те­ма по­ис­ка и об­ре­те­ния про­шло­го ак­ту­аль­на для всех. И я на­де­юсь, что впе­ре­ди ещё Ис­па­ния, где был Фран­ко, Ита­лия с Мус­со­ли­ни, Пор­ту­га­лия с Са­ла­за­ром, Вен­г­рия с Хор­ти. Соб­ст­вен­но, вся Ев­ро­па.

– Вы ра­бо­та­е­те в ИД «Пер­вое сен­тя­б­ря», де­ла­е­те га­зе­ту. Ме­ша­ет это ва­ше­му пи­са­тель­ст­ву или по­мо­га­ет? Что да­ёт вам ра­бо­та жур­на­ли­с­та – по­ми­мо за­ра­бот­ка?

– На­вер­ное, по­ни­ма­ние, для ко­го ты хо­тел бы пи­сать кни­ги.

Од­наж­ды мы с то­ва­ри­ща­ми по­мо­га­ли лю­дям, ко­то­рые пы­та­лись от­сто­ять шко­лу в сво­ём по­сёл­ке, её хо­те­ли за­крыть как ма­ло­комп­лект­ную. И вот, на­зна­че­на встре­ча с ад­ми­ни­с­т­ра­ци­ей рай­о­на, на­зна­че­на, ра­зу­ме­ет­ся, в шко­ле. При­ез­жа­ет на «Вол­ге» ма­дам – од­на, и че­ло­век трид­цать – ро­ди­те­лей. И она уве­рен­но го­во­рит: «Идём в класс». Все идут. Ку­да са­дят­ся про­те­с­ту­ю­щие? Пра­виль­но, за пар­ты. Ку­да вста­ёт ма­дам из рай­он­ной ад­ми­ни­с­т­ра­ции? Пра­виль­но, к до­с­ке. И я ви­жу, как из не­го­ду­ю­щих, го­то­вых к рез­ким дей­ст­ви­ям, лю­ди пре­вра­ща­ют­ся в уче­ни­ков, вся про­те­ст­ная си­ту­а­ция об­ну­ля­ет­ся. Про­сто от то­го, что эта де­ся­ти­ле­ти­я­ми по­вто­ря­ю­ща­я­ся дис­по­зи­ция – кто с указ­кой у до­с­ки, тот и прав – си­дит чрез­вы­чай­но глу­бо­ко, её од­ним же­ла­ни­ем, од­ним на­ме­ре­ни­ем не уп­ра­зд­нишь.

И вот ког­да ты ви­дишь эту ре­аль­ную жизнь, ког­да ты её чув­ст­ву­ешь, это по­мо­га­ет ис­кать сю­же­ты, ко­то­рые воз­ник­нут по­том в про­зе.

– А нет ли у вас мыс­ли на­пи­сать ро­ман-ан­ти­уто­пию? Этот жанр се­го­дня очень по­пу­ля­рен, в нём от­ме­ти­лись ед­ва ли не все биз­нес-ли­де­ры оте­че­ст­вен­но­го лит­про­цес­са (Пе­ле­вин, Бы­ков, Шиш­кин).

– Че­ст­но го­во­ря, мне ка­жет­ся, что труд­но на­пи­сать ан­ти­уто­пию из­ну­т­ри ан­ти­уто­пии.


Беседовал Максим ЛАВРЕНТЬЕВ




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования