Архив : №42. 19.10.2012
Между безволием и смирением
Музей-усадьба Льва Толстого в Ясной Поляне и компания Самсунг объявили имя первого лауреата в новой номинации «Детство. Отрочество. Юность».
Премия присуждена Андрею Дмитриеву за роман «Крестьянин и тинейджер».
Часто в современной России роман получает дополнительную нагрузку, становится героическим эпосом и апокалипсисом (Ю.Мамлеев, А.Проханов, П.Крусанов), историософским памфлетом (М.Гиголашвили, А.Терехов, В.Лидский) или художественной автобиографией (Э.Лимонов, А.Рубанов, Р.Сенчин, С.Шаргунов).
«Крестьянин и тинейджер» Андрея Дмитриева просто роман: не слишком яркие герои здесь выше философских идей и назидательных концепций. Авторское сознание не царит над сюжетом, не превращает персонажей в исполнителей воли писателя, действующего согласно рациональному плану. В «Крестьянине и тинейджере» есть пластика свободного от идеологий движения, позволяющая читателю ощущать протяжённость и спокойное течение романного мира. Нет ни метафизических бездн, ни актуальной публицистики.
Крестьянин Панюков, которому больше сорока, живёт холостяком в деревне из одиннадцати домов, и жилым является лишь его собственный. Во дворе относительный порядок, правда, забор лежит поваленным уже десять лет. Давно исчез совхоз, работы нет, отсутствуют и деньги, в которых Панюков мало нуждается.
Когда-то герой служил срочную в Афганистане, а теперь сидит одиноким вечером перед пятым телевизором, возвышающимся над пирамидой из четырёх ящиков, переставших показывать, но так и не выброшенных.
У Панюкова сильно чешутся ноги, но он не может добраться до врача: не с кем оставить корову и невозможно переступить через укоренившееся равнодушие к себе. Ближе к финалу мы узнаем, что этого потомка староверов зовут Абакум. У него нет веры, забыты все духовные битвы. Лишь сохранилась упрямая способность быть трезвым – в своём деревенском полусне, всё-таки сохраняющем душу.
У тинейджера Геры, которому девятнадцать, нет наглости и цинизма, часто приписываемых поколению девяностых. Нет у него веры и убеждений, но он задумчив и погружён в себя. Не смог ужиться в новой школе, где одноклассники склоняли его к совместным наркотическим путешествиям. Гера знает, куда ведёт этот путь, на котором в чудовище из страшных снов превратился старший брат. Герасим выдержал напор отца-бизнесмена и поступил на исторический факультет, проигнорировав модный юридический. Учился бы без особых проблем до самого диплома, но любовь и ожидание чего-то большего, чем студенческая жизнь, уводят в сторону, где нет зачётов и экзаменов. В последний момент отец сумел защитить сына от армии, где над такими задумчивыми куражится дедовщина, и через помощника Вову спрятал Геру в деревне у Панюкова.
Юноша-москвич в пустом селении Сагачи. Хорошо, что не появляется комедийный ракурс. Есть шанс встретиться с трагедией, вспомнить, как в «Елтышевых» Р.Сенчина на нас движется призрак русской деревни, которая хуже, чем мертва, ведь она судорожно дышит и разлагается: в нищете, безработице, пьянстве, шальных смертях. Следы этой катастрофы разбросаны и по роману Дмитриева, но занимают они далеко не самое видное место. Автора интересует не собирание фактов, подтверждающих обречённость системы, а движение тихой, почти незаметной человечности. Она есть в Панюкове и Герасиме, значительно меньше её в панюковском друге Вове, который подался в Москву, «спиртом торговал в палатке», «дрожал в охране», «скучал в конторе», «мотался челноком» и так суетился, так бегал в поисках персонального благополучия, что выпал из романного кадра как слишком очевидный персонаж.
Давно известно: слаб и нерешителен русский мужчина на rendez-vous. Много лет назад понравилась Панюкову зоотехник Санечка, такая же скромная, чуждая агрессии, как и он. Саня хотела, чтобы всё было «по-человечески, без грубости», и молодые люди, уже планировавшие свадьбу и совместную жизнь, «не решались войти в лес», переступить границу чистоты. Случилось недоразумение, впавший в минутную ревность Панюков послушал Вову, давшего совет поскорее присвоить возлюбленную. И всё рухнуло. Саня стала женой вечно пьяного ветеринара, осталась бездетной, несчастной и вскоре сравнялась с мужем в алкоголизме. Панюков годы ходил вокруг потерянной женщины, «не отставая и не приближаясь», смотрел на её бессловесные страдания, ждал, видел Саню во сне, готовился к решительному шагу и никак не делал его.
И Гера совсем не герой в отношениях с женщиной. Его Татьяна всегда оберегает «поляну для одиночества», вслух или без слов упрекая близкого друга в инфантилизме. Она не смотрит телевизор, не признаёт эсэмэски, обо всём имеет мнение и сама зарабатывает на жизнь. Герасим зависим от своего чувства, не Татьяна. Он любит её, а Татьяна любит жизнь. В ней нет ни безволия, ни смирения. Она поедает окружающую её реальность и по-своему права в этом силовом действии.
С любовным сюжетом связана и кульминация «Крестьянина и тинейджера». Наконец-то наступает время для решимости Панюкова. Он продаёт корову, оставляет дом, направляется к Сане, чтобы забрать, вылечить её, себя, жить и работать в Москве, куда когда-то звал Вова, обещавший устроить на автомойку. В этом движении потомок староверов почти Аввакум, он поднимается над собственным безволием, берёт в руки будущее. Только не знает Панюков, что в этот момент в нескольких километрах от Сагачей хоронят Саню, скончавшуюся от цирроза и отчаяния.
На свой страх и риск Гера покидает деревню, оказывается в Москве и обнаруживает Татьяну наедине с интеллигентным стариком. Он брошен семьёй и болен, она – его сиделка. Он даже в дряхлости сохраняет лоск знающего и понимающего человека, она – его любовница. Оказывается, что Татьяна прессинговала Геру не своими словами, а мудростью утратившего смысл гуманитария, многословно проповедующего о том, что «в этой стране уже ничего не будет».
Старик с Татьяной призывают Геру согласиться с нормальностью ситуации, с возможностью двойственности, в которой есть ведь и милосердие, но парень уже понял, что был обманут. Он оставляет Татьяну, решает научиться пить молоко и жить в Сагачах.
Не стал бы говорить о том, что Панюков и Герасим стали в своей кульминации героями воли. Они осознали своё безволие и – рискну сказать – двинулись навстречу смирению. В чём оно? Почувствовав тишину, живущую в тебе, надо понять необходимость благого поступка. Это не приведёт к охлаждению сердца, не превратит в рационального завоевателя жизни. Смирение перед Богом и миром предполагает волю к сохранению жизни, к тому, чтобы вылечить свои чешущиеся ноги и перестать держать в сердце девчонку, которая отдана старику, а не тебе. Смирение загорается тогда, когда ты прекращаешь безвольно помирать.
«Крестьянин и тинейджер» – простой роман о сбережении тепла, о том, как хороший русский человек балансирует между безволием и смирением. В крестьянине Панюкове навсегда поселился ребёнок. В московском тинейджере Герасиме обитает душа крестьянина. Может, в этом единстве залог продолжения деревенской прозы – не жанра позднесоветской литературы, а онтологического стиля нашей жизни, сохраняющей себя посреди модных в современной словесности апокалипсисов?
Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР
