Архив : №42. 19.10.2012

Передела не будет уже

Мария Олеговна Ватутина (родилась 4 мая 1968 года в Москве) – русский поэт. Окончила Литературный институт (2000, семинар Игоря Волгина). Член Союза писателей Москвы. Первые публикации в журналах «Молодая гвардия» (1995) и «Русское эхо» (1997). Публиковалась также в «Новом мире», «Октябре», «Знамени», «Дети Ра», «Волге», «Арионе». Победитель Всероссийского конкурса молодых поэтов русского ПЕН-центра «Неизвестные поэты России» (2000). Лауреат Волошинского конкурса (2004), дипломант этого же конкурса (2006, 2007). Лауреат Специальной премии «Московский счёт» (2009), лауреат второй премии им. А.А. Ахматовой (2009), лауреат премии «Antologia» 2009), лауреат Международной Волошинской премии за книгу «На той территории»(2011).

 

– В одном из ваших стихотворений есть строчки, на мой взгляд, очень точно характеризующие наше поколение:

 

А моё поколенье теперь всё сидит по домам, Занимаясь не самосожженьем, а самовнушеньем. Мы мутанты с тобой. Но какими и вырасти нам, Детям улиц снесённых, спартанцам, привыкшим к лишеньям.   Мы и там побывали, и здесь составляем костяк, Поколенье разлада, живущее в век беспредела. Передела не будет уже. Только что-то не так. Только память бела. И душа у меня зачерствела.

 

Вы чувствуете себя голосом поколения, одной из тех, кто наделён талантом и правом сказать о том, о чём думают многие?

– Нормальный человек не ходит внутри себя с лозунгом: «я голос поколения и наделён талантом», поэтому положительный ответ на ваш вопрос был бы одновременно моим диагнозом. Давайте я отвечу по сути, но не о своём значении в современной литературе. Я, несомненно, представитель ярко очерченного поколения, который умеет и хочет отразить своё поколение через стихи. О чём думают многие, я не знаю, и очень сомневаюсь, что сейчас люди вообще думают в одном направлении. Наоборот, моим коллегам по цеху, наверное, часто приходится поражаться тому, о чём думают обыватели, давно потерявшие этические ориентиры. Имею ли я «право сказать»… Безусловно, и не только потому, что имею что сказать, но потому, что людей мои стихи «пробивают» – я вижу. Как правило, ко мне подходят читатели с благодарностью, но часто звучит фраза «читала и плакала». Моя цель как раз в том, чтобы душа не зачерствела.

– Один из моих знакомых поэтов, когда пишет о войне, постоянно испытывает проблемы с сердцем. Насколько тяжело далась вам «Фронтовая тетрадь»? Как, вообще, возникла идея её написания?

– У меня вообще здоровье плохое. Думаю, это такое профзаболевание. И над вымыслом я слезами обливаюсь, даже не сомневайтесь.

Ну, а идея написания «Фронтовой тетради» как таковая не успела возникнуть, всё было гораздо быстрее, потому что, когда бабушка-фронтовичка рассказывает тебе уникальные вещи о прошлом, о войне, нужно судорожно хватать диктофон, придавать рассказу художественную форму и показывать это людям. Ведь литература тут лежит на поверхности. А зачем из этого делать литературу? Затем, что возможности и влияние литературы «научно доказаны». Не верьте, когда говорят, что, если бы искусство влияло на наши души, то не было бы убийств, войн, измен и т.д. Этого безобразия было бы гораздо больше без Библии и всей последующей литературы. Читатель «Фронтовой тетради» цепляется сердцем за художественные образы, за судьбы лирических героев и, дай бог, потом уступит старику место в транспорте, поможет какой-нибудь тётке поднять тяжёлую тележку по лестнице, а матери – завести коляску в подъезд. Я знаю, что очень многие литераторы против таких надежд. Вроде как и литература ничего никому не должна, и литературе никто ничего не должен. Но от этого и умирают обе стороны. Если бы мы – общество и литература – были «повязаны» взаимными долгами, мы были бы интеллектуально и нравственно на голову выше.

Мой учитель Игорь Волгин всегда говорил, что на таких темах, как война, религия, любовь, естественно ярче выразить поэтическую мысль и острее затронуть чувства читателя. Сама тема даёт фору. Но «Фронтовую тетрадь» я писала скорее не потому, что тема святая, а потому, что у меня оказался такой, в общем-то, свежий материал, который бы я современным языком могла преподнести молодым. И знаете, когда, например, Вера Полозкова, или Наташа Полякова, или мои товарищи, которые постарше, высоко отзываются о «Фронтовой тетради», тут главное, что тема жива и это нужно людям. Важно также то, что моё поколение авторов всё еще пишет о войне.

– Как вы считаете, Мария, насколько велика опасность того, что классический стих будет вытеснен верлибром, уже давно завоевавшим Европу, и у нас? Андрей Коровин считает, что «регулярный стих» не даёт поэту свободно дышать. Вы с ним согласны?

– Нет, не согласна. Потому что регулярный стих не даёт свободно дышать либо шарлатанам, то есть людям, которым не дано таланта писать классическим стихом, либо людям, у которых природа именно такая – писать верлибром, да, им неудобна классическая просодия. Первые пишут плохие верлибры, у вторых они получаются. Я ярый поборник классического стихосложения. Другое дело, что традиция развивается, эволюционирует размер. Поэзия сейчас, действительно, воспринимается лучше не высокопарная и совсем уж «правильная», а с уклоном в разговорную речь, в акцентный стих, в сложные смыслы, в динамическое развитие поэтической мысли. Думаю, что опасности замещения верлибром традиционного стихосложения нет или она мала. Кто сказал, что в России всё идёт по схеме развития других цивилизаций вообще? Мы всегда киваем на Запад, говорим, как хорошо там, где нас нет, но потом делаем всё по-своему и злимся, если где-то кто-то сдирает у Запада какие-либо модели: будь то образование, медицина, литература, театр и т.д. Просто мы тугодумные и доверчивые.

– В прошлом году вы стали обладательницей Волошинской премии. Это как-то изменило вашу жизнь? Насколько премии и победы в конкурсах значимы для вас?

– С одной стороны, премии никак не помогают совершенствоваться в поэзии, этому способствует только хорошая чужая поэзия, авторитеты, мнения коллег по цеху. С другой стороны, премии помогают самоутверждаться и содействуют известности. А ведь это важно: быть уверенным в своём творчестве, хотя бы за тот период, за который дают премию, а также важно, чтобы твои стихи доходили до читателя, с этим сейчас туговато. Волошинская премия – очень престижная премия. Я точно знаю, что это премия, не ангажированная никаким политическим, идеологическим направлением, я думаю, что люди, принимающие решение, действительно читали книги номинантов, а не решили всё заранее. Об этом, кстати, свидетельствует и победа в этом году Алексея Остудина, у которого были серьёзные конкуренты. Просто жюри было внимательно и оценило новаторство поэтического мышления Алексея, он ведь в метафоричности не знает себе равных. Это идёт от его природы, а не от хорошо рассчитанного построения замысловатых конструкций. Образности вообще сейчас не хватает поэзии, а это неотъемлемая составляющая традиционного стиха.

– Дмитрий Артис в рецензии на книгу «Ничья» назвал ваши стихи «женскими, но направленными на мужскую целевую аудиторию». Насколько вы с ним согласны в данном случае? И как вы вообще относитесь к разделению поэзии на женскую и мужскую?

– Я об этом писала в предисловии к новой книге стихов Наташи Поляковой. Если вкратце, разумеется, женщина пишет о женском опыте, а мужчина о мужском. Пристрастия аудитории тут не делятся по гендерному признаку, а делятся по принципу: кому про что интереснее читать. Думаю, и мужчинам, и женщинам интереснее читать истинную поэзию, интересен внутренний мир хорошего поэта, независимо от его пола. Мои стихи не направлены на мужскую аудиторию, потому что так не бывает. Нельзя себе представить, что на вечер поэзии мы пригласим только мужчин, а значит, я не могу не понимать, что писать надо о человеческом, а не о женском. Остаётся надеяться, что Дима просто не может говорить от имени женской целевой аудитории. А как мужчина он любит мою поэзию за её суровость, прямоту, порой даже жёсткость.

– В Литинституте вашим наставником был Игорь Волгин, известный нам как ведущий авторской литературной программы на канале «Культура». Насколько вы восприимчивы к «познанию стихотворного ремесла»? Интереснее, когда с преподавателем – разные взгляды на жизнь и творчество, или обязательным условием должно быть «мы с тобой одной крови»? Какие у вас сейчас отношения с Волгиным?

– Игорь Леонидович – мой Мастер на всю жизнь. Я всегда говорю, что это моё осознанное решение – оставить себе Мастера и по окончании Литературного института. Мы же не отрекаемся от родителей по достижении совершеннолетия. Его мнение мне всегда важно, но ведь родители, и не высказывая суждений о ребёнке, хороши для него по определению. Мы, наверное, одной крови, я не знаю, знаю только, что этого человека я понимаю с полуслова, как лучшего друга. Да и он иногда советуется со мной по очень личным вопросам. Не знаю, могут ли такие товарищи, как мы, иметь разные взгляды на жизнь и творчество, я не пробовала. Так вышло, что мне очень импонирует этот выдающийся человек, с которым можно общаться запросто, дружить с его семьёй, женой, да и вообще принадлежать к «обЛУЧённым». Волгин тоже стал частью жизни. Он редко высказывается конкретно о стихах, но я вижу, что он гордится моими успехами, так же, как он гордится успехами Димы Быкова, Инги Кузнецовой, Лены Исаевой, Ани Аркатовой, не говоря уже о главных «лицеистах» – Цветкове, Гандлевском, Кенжееве. Я задолго до Литературного института привыкла к разбору моих стихов и жёсткой критике. Это мне стало необходимо.

– Как скоро мы сможем взять в руки и почитать стихи из вашей новой книги «Цепь событий»? О чём она? Или о ком?

– Боюсь сглазить, но вроде бы есть предварительное согласие известного издателя, который прочёл рукопись, на издание этой книжки. Теперь дело техники. Может быть, на рубеже 12–13-х годов она и выйдет. Во мне засело то, что писал Дмитрий Бак о моей поэзии в журнале «Октябрь», я стараюсь не стоять на месте, уходить от личных и женских тем – в историю, в философию, в юмор.

– Как вы считаете: нужно ли преподавать в школах и ВУЗах современную русскую литературу (литературу XXI века)? Кого бы вы включили в программу обучения?

– Ох, какой сложный вопрос. Литература в школе – синоним «больной мозоли». Нужно преподавать в школе вообще литературу! И желательно круглосуточно. Нужно пропагандировать литературу и любовь к чтению в обществе. Нужно учить читать – то есть уметь читать поэзию, сложные классические произведения, учить получать от этого кайф. Но если встанет вопрос выбора: чему отвести имеющиеся 3 часа в неделю, то я бы, конечно, отдала их литературе античной и литературе 18–20-го веков, с преобладанием 19-го.

Но если жертвовать не надо, то среди поэтов 21 века я бы показала детям в школе Олега Чухонцева, Ирину Ермакову, Светлану Кекову, Бориса Херсонского, детские стихи Алексея Цветкова и Владимира Гандельсмана и др.

А в институте – Алексея Цветкова, Бахыта Кенжеева, Сергея Гандлевского, Ивана Жданова, Александра Кабанова, Ирину Евсу, Владимира Гандельсмана, Диму Быкова, Инну Кабыш и др. А пока что я знаю только один случай такого преподавания: известный московский педагог Наталья Попова преподаёт на курсах повышения квалификации учителям литературы средних школ современную литературу. Это очень популярный курс. А как они слушают поэзию! Наташе посвящено первое стихотворение в моей новой книжке.

– Как вы относитесь к критике? Насколько значима она, на ваш взгляд, для литератора и читателя? Кого из современных критиков вы читаете?

– Любой поэт хочет, чтобы «в нём покопались и разобрались». Мне любопытно, что обо мне написано, во-первых. И это некая игра, во-вторых. Игра заключается в том, чтобы соотнести личность критика с тем, о чём он пишет, потому что надо понять: что принять, а что отторгнуть и простить. Бывает, что некоторые вещи не стоит прощать. Правда, тут я не злопамятна, просто память стирает таких людей совершенно. Например, когда-то про меня написали, что раз к моей книжке предисловие написал уехавший когда-то в Америку Владимир Гандельсман, значит, и я стою у американских посольств в ожидании грантов и подачек, ну, в смысле – продалась. Кому? Чему? И что получил от нашей страны или публики великолепный, гениальный Гандельсман? А ведь это было написано в рецензии на мою книжку, то есть как бы в критической заметке.

Но конечно, совсем в другом ряду стоят Ирина Роднянская, Владимир Губайловский, Михайил Айзенберг, Андрей Зорин, Дмитрий Бак, Данила Давыдов, молодой Борис Кутенков, да и многие мои товарищи-поэты пишут очень хорошо о поэзии. Другое дело, что я мало читаю критику. Специально за ней в «толстый» журнал не полезу, времени нет. Если мне укажут на какую-то статью, я прочту. Мне кажется, что институт литературных критиков будет у нас актуален только тогда, когда появится и войдёт в силу институт литературных агентов. Ведь критики нужны для того, чтобы, в конечном счёте, выстраивать иерархии писателей для читательской аудитории и для самого литературного цеха. Это вторая проблема по значимости. Первая – соединить читателя и автора, помочь автору предложить себя аудитории, показать его личность и его произведения обществу. А потом, когда литературные агенты соберут всех авторов на площади и те выступят, пускай приходят критики и помогают читателю разобраться в написанном с высоты своего интеллекта, авторитета, высокого и тонкого вкуса, этических постулатов. Вот такая я идеалистка.

Беседу вёл Игорь КАСЬКО,
г. СТАВРОПОЛЬ