Архив : №44. 02.11.2012

Рассчитывать можно только на себя

или   Почему закулисье   нашего кино   напоминает мордобой   в американском хоккее

 

Константин Одегов пока известен в основном по экранизациям двух книг Юрия Полякова: «Небо падших» и «Парижская любовь Кости Гуманкова». Другой его фильм – «Распутин – Новый. Без покрова» зрители ещё не видели. Хотя на всех кино- и телефестивалях самые шумные споры разгораются как раз только вокруг этой картины. Одиннадцатый всероссийский фестиваль телепрограмм «Белые пятна истории Сибири», состоявшийся в конце октября этого года в Тюмени, исключением не оказался. Однако вот парадокс: ни одной премии этой ленте до сих пор не дали. Одни считают, что из-за зависти. Другие полагают, что просто высокому начальству не понравилась концепция режиссёра.

 

– Константин, вы впервые обратились к фигуре Распутина?

– Нет. Первая попытка случилась четверть века назад. Но её лучше не вспоминать. Я тогда столько ошибок сотворил.

– Что-то не так сняли?

– Если бы. Я, по сути, оболгал великого человека. Ведь как всё случилось? Я до этого десять лет профессионально играл в хоккей (в основном за команду второго эшелона «Рубин») и мечтал в перспективе перейти на тренерскую работу. Но у меня появились другие планы, не связанные со спортом. Я окончил отделение журналистики Тюменского университета, попал на студию телевидения к Туринцеву и вскоре получил задание сделать какой-то сюжет о Тобольске. Но по дороге в Тобольск я ни с того ни с сего попросил шофёра завернуть в Покровск. А там мне встретилась девяностолетняя бабушка Анфиса Моторина, которая ещё помнила Распутина. Я тут же снял на камеру её большое интервью и потом на основе этой беседы сделал пятнадцатиминутный фильм. Но тогда моя трактовка образа Распутина мало чем отличалась от романа Пикуля «У последней черты» и фильма Климова «Агония». Кстати, начальству моя дебютная работа тогда очень понравилась, и её не раз показывали по тюменскому телевидению.

– Что дальше произошло? Вы не прижились на телевидении?

– Нет, просто появились новые искушения.

– Какие?

– В девяносто пятом году у меня после девятилетнего перерыва появилась возможность не просто вернуться в хоккей, но поиграть за океаном, на Аляске. Если до этого работа в Америке воспринималась как нереальная мечта, то вдруг всё разом изменилось. Пожалуйста, вот контракт, деньги, машина… Мне, конечно, было интересно увидеть Америку изнутри. Я уезжал, полный надежд. Но сказка продолжалась недолго. Если в Советском Союзе культивировалась школа Тарасова, которая была нацелена не только на высокие результаты, но и на красоту игры, и, кроме, того предполагала соблюдение определённых этических правил, то в Америке на хоккейной площадке никакая мораль не приветствовалась. Там ставка делалась исключительно на мордобой. Каждая игра – это драка. Я слабаком себя никогда не ощущал, драк не пугался, если надо, я тоже могу всем накостылять, но дальше-то что…

Короче, я стал тосковать по родине. Америка оказалась не для меня. И уже через год я вернулся в Тюмень.

– Вернулись со славой и с деньгами?

– Насчёт славы не знаю, но денег я действительно заработал в Америке немало.

– И как вы ими распорядились?

– Мне захотелось продолжить заниматься кино. Но какое-то дерьмо снимать я не собирался. А тут всё решил случай. Вдруг жена привезла из командировки книгу Юрия Полякова «Небо падших». Я прочитал и ахнул, насколько верно Поляков уловил суть новой эпохи. Именно так и продавалась в наше время любовь.

Дальше жена нашла телефоны Полякова. Тут выяснилось, что вообще-то «Небо падших» поначалу хотел экранизировать Снежкин. Но Снежкин затянул время и договор остался неподписанным. Я понял, что у меня появился шанс.

Естественно, Поляков с ответом не спешил. Он ведь тогда ещё не знал, на что я способен. Первым делом он поинтересовался, что у меня есть. Я дал ему кассеты с моим фильмом о Косте Цзю. Кажется, Полякову он понравился. Затем возник вопрос о деньгах. Рассчитывать на какого-то дядю было бесполезно. Я сказал, что у меня есть 50 тысяч долларов, и тут же из них восемь отдал в качестве гонорара Полякову (за право экранизации). Ну а потом начались съёмки. Фильм я назвал «Игра на вылет».

– И что – весь бюджет картины «Игра на вылет» обошёлся в 50 тысяч долларов? Не верю.

– Это ваше дело: верить или не верить. Я рассказываю лишь о том, как всё происходило.

В этой картине я выступил сразу в нескольких качествах: как продюсер, сценарист, режиссёр и исполнитель главной роли.

Правда, мир оказался не без добрых людей. Руководитель телекомпании «Регион-Тюмень» Анатолий Омельчук бесплатно мне дал оборудование. А когда фильм был уже готов, другой хороший человек – Павел Митрофанов – выделил 70 тысяч на то, чтобы перевести картину на плёнку.

– Фильм «Игра на вылет» принёс вам первую шумную известность. Не потому ли вы решили продолжить сотрудничество с Поляковым?

– Не только поэтому. Мне ещё нравился у Полякова роман «Козлёнок в молоке». Но по нему фильм уже снял Кирилл Мозгалевский. Поляков предлагал мне взяться за «Демгородок». Но я считал, что эта повесть не для экранизации. В итоге мы остановились на «Парижской любви…», хотя, насколько я знаю, поначалу эту книгу собирался экранизировать Михаил Задорнов.

– Поляков ставил вам условия?

– За горло он не брал, но в начале работы сделал небольшую оговорку: мол, хорошо бы мне в главной роли на этот раз не сниматься.

– У него были другие кандидаты?

– Варианты были разные. В какой-то момент на главную роль рассматривался Хабенский. Но он как-то странно себя повёл. Помню его первое появление. Хабенский сразу попросил рассказать, где в фильме будет любовь. Я поинтересовался, каким временем он располагает. Пятнадцать минут. А как за пятнадцать минут рассказать весь фильм? Ясно, что сценарий он не читал. А тогда зачем было приходить на переговоры?

Потом возникла кандидатура Евгения Миронова. Но я отказался от этого варианта. И не только из-за денег. Миронов был согласен сняться и за относительно небольшие деньги (за три тысячи долларов за каждый съёмочный день, а у нас планировалось 30 съёмочных дней). Миронов поставил условие отдать одну из ролей также Астахову. А мне это не понравилось.

Так что я Полякова не послушал и на главную роль вновь предложил себя.

– На «Парижскую любовь…» деньги найти было легче, чем на «Игру на вылет»?

– Ещё трудней. Я надеялся на Митрофанова. Но ему эта повесть Полякова, как я понял, не понравилась. Первоначальный взнос сделал другой заместитель Собянина (Собянин в ту пору был губернатором Тюменской области) – Олег Чемезов.

– Если не секрет, сколько?

– Триста тысяч долларов. Причём наличными. И я тут же помчался в Москву. Сейчас бы я, конечно, такой глупости не сделал.

– Не взяли бы деньги?

– Не поехал бы в Москву с такими деньгами. А если б кто-то проговорился? Бандиты бы не дрогнули.

– Вам хватило триста тысяч?

– Смеётесь. Во-первых, восемь я сразу в качестве гонорара отдал Полякову. Дальше надо было определиться с оператором, кормить съёмочную группу, везти сразу двенадцать человек на съёмки в Париж… Первый оператор не потянул. Я выдал ему аванс 5 тысяч долларов, но он первые же съёмки запорол, а аванс, разумеется, не вернул. В общем, денег хватило только на Париж. (Кстати, в Лувре нам снимать так и не разрешили, пришлось работать в музее Родена.) А потом понадобились деньги на продвижение. Я обратился к Митрофанову. Он дал сто тысяч, но уже под проценты.

– Почему «Парижскую любовь…» до сих пор не показали ни по первому федеральному телеканалу, ни по второму? Кажется, её только один раз пропустили через канал «Культура».

– В 2005 году я должен был подписать контракт с «ЦПШ» на производство трёхсот копий моего фильма. Но в последний момент всё сорвалось. Мне предложили 60 тысяч долларов за прокат моей картины по стране. Это было несерьёзно. Этих денег мне не хватило бы даже на то, чтобы рассчитаться с долгами. Правда, мне за эти 60 тысяч пообещали устроить демонстрацию фильма на всех телеканалах. Но я сказал, что с телеканалами сам всё улажу. В ответ мне язвительно пожелали: в добрый путь.

– А что на телеканалах случилось?

– Сначала меня все обнадёжили. На Первом канале одна девушка даже пообещала заключить контракт. Оставалось дождаться возвращения из командировки шефа этой девушки – кинопродюсера Максимова. Но Максимов мою картину не принял. Потом мне отказали на НТВ. Затем мне помахали ручкой и на других телеканалах.

Позже на меня вышел один бизнесмен и предложил 150 тысяч долларов за право продавать ДиВиДи с моим фильмом. Я по дурости отказался, боясь совсем потерять телевидение.

– На канале «Культура» за показ фильма с вас тоже потребовали «откат»?

– Оставим эту историю без комментариев.

– Пока решался вопрос с прокатом «Парижской любви…», вы больше ничего не снимали?

– Почему же, я без дела не сидел. Один автор предложил мне вместе с ним поработать над комедией. Мы вместе написали сценарий и уже собирались запуститься на «Мосфильме», но Всевышний спас меня от этого.

– Вы не любите комедию?

– Дело не в жанре, а в идее. А захватившую меня идею я после Полякова нашёл лишь у нашего тюменца Сергея Козлова. Мне очень понравилась его повесть «Мальчик без шпаги», и я решил снять по ней фильм «Наследники».

– Ну хоть теперь-то не было проблем с деньгами?

– Если б. Пришлось взять кредиты. До сих пор расплачиваюсь.

– Неужели местные власти не помогли? Ведь тот же Козлов – не последний человек в Югре и Тюмени.

– О чём вы говорите. Я некоторые сцены для этого фильма планировал снять в Увате и заранее договорился о поддержке с главой района. Но по приезде в Уват глава района признался, что ему звонил новый губернатор Якушев и будто бы запретил мне помогать. Хоть собирайся назад. Потом глава сжалился и предложил следующий вариант: поселить съёмочную группу в долг, но не в гостинице, а на какой-то лыжной базе. А мы ведь ещё с ним договаривались о вертолёте. В общем, мы долго думали над тем, как всё обставить так, чтобы никто ничего не донёс губернатору.

– Теперь-то я понимаю, почему на фестивале «Белые пятна истории Сибири» член жюри руководитель информационного департамента Тюменской области отвёл ваш фильм о Распутине под предлогом, что вы человек страстный, но не умеете правильно расставлять акценты.

– Лучше б этот чиновник помолчал. Я ведь к нему в своё время ходил, просил деньги на фильм «Наследники». Мне тогда сказали, что я делаю очень нужное дело, но якобы не по его ведомству. Мол, у него есть деньги на газеты и на телевидение, а по какой статье провести фильмы, он якобы не знает.

– И вы поверили ему? Ведь он отвечает не за СМИ, а за информационную политику. А ваши фильмы могли бы прекрасно поработать и на создание позитивного имиджа Тюменской области.

– Конечно, я ему не поверил. А вообще у нас народ так не рассуждает. Народу в Тюмени интересно другое: на какие деньги наши чиновники покупают себе дорогущие квартиры в элитных домах и загородные коттеджи. Что – на свою зарплату? Вот о чём все хотят спросить этого руководителя информационной политики. Откуда деньги, ведь он бизнесом вроде бы не занимался. Ответа нет. Так что о чём мы с вами после этого говорим?!

– Ну, мне трудно судить, на какие шиши построились тюменские чиновники (знаю только, что один их коллега из Ханты-Мансийска, отвечавший в 90-е годы прошлого столетия за информационную политику в Югорском крае, выстроил себе под Тюменью коттедж за «откаты» с договоров с разовых мелованных информлистков, печатавшихся в Москве). А вот информпродукт под их началом выходит в Тюмени явно некачественный. Если раньше, когда губернией правил Рокецкий (кстати, он тоже был не подарок), тюменская пресса отличалась и смелостью, и аргументированностью, то теперь тюменские газеты читать нельзя: одно подобострастие, желание выслужиться перед местными властями. Аж тошно.

– Вот вы сами и ответили на вопрос, почему местные власти не дали денег на мои фильмы. Дал только один бизнесмен, но под высокие проценты. Я давно понял, что в нашем деле можно рассчитывать только на себя, только на собственные силы.

– А коллеги?

– Ну, о чём вы говорите. Помню, когда я в Москве доделывал фильм «Наследники», у меня закончились последние деньги. Пообедать даже было не на что. И мой монтажёр посоветовала обратиться к Бурляеву. Ну и что я услышал? Бог поможет. Отсюда я делаю вывод: свои первые же тебя затопчут.

– Вы не сгущаете краски, ведь те же «Наследники» уже поучаствовали в нескольких отечественных международных фестивалях?

– Вы думаете, что на наших отечественных фестивалях можно добиться справедливости? Как правило, всё заранее решено, кому и что дать. Мы живём в циничное время. Организаторы даже не скрывают: надо обязательно отметить Говорухина, потому что он заседает в Госдуме. Надо не забыть Хотиненко. А ещё есть многочисленные родственники Михалкова. А как быть с Бурляевым? И все молчат, что «1612» и «Поп» Хотиненко – это не кино. Никто не говорит, что «Остров» Лунгина – это неправда.

– На международных фестивалях та же ситуация?

– Там больше непредсказуемости. Так наши всё равно всю правду до народа не донесут. Вот мои «Наследники» были отобраны из 30 картин на престижный Шанхайский фестиваль. Да, все знают, что Китай – самый перспективный для нашего кино рынок. Потенциальная аудитория кинозрителей там оценивается в миллиард человек. Поэтому за эту аудиторию идёт острейшая борьба. Не случайно и Первый канал, и канал «Россия» посвятили последнему Шанхайскому фестивалю десятиминутные репортажи. Но ни в одном репортаже мой фильм, демонстрировавшийся в Шанхае и получивший много восторженных откликов, даже не упомянули. Почему? Видимо, кого-то не устраивает честная конкуренция. О чём после этого можно говорить?

– Так может, ваш реабилитационный фильм о Распутине переломит ситуацию?

– Хотелось бы. Но вряд ли получится. Понимаете, я ведь в нём полностью отказался от прежних оценок. Сейчас для меня Распутин – национальный герой и народный заступник.

– Простите, но как ваши оценки согласуются с мнением церкви? Я в 2008 году встречался в Тобольске с архиепископом Димитрием, который заявил, что наша церковь никогда не пойдёт на канонизацию Распутина.

– Я бы не хотел, чтобы мнение одного архиепископа воспринималось как мнение всей Церкви. Я, когда задумал новый фильм о Распутине, был на Афоне и разговаривал с отцом Нифонтом и отцом Зосимой, и они оба поддержали меня в стремлении реабилитировать Распутина. Нифонт прямо сказал, что Григорий Ефимович – это святой человек.

Я очень долго собирал материалы, читал историков, работал в архивах и убедился в том, что Распутин был оболган ещё при своей жизни. Да и сейчас его образ сильно искажён. А что будет потом, когда начнём пожинать плоды тестового образования?

Для меня проблема состояла в том, как подать собранные материалы. Можно было использовать закадровый текст. Но проняли ли бы озвученные факты зрителя? Не продолжал ли бы он вспоминать игру Климова? В общем, надо было приглашать актёра. Но кого? Я изначально видел в этой роли только Владимира Толоконникова. А он так не вовремя сломал бедро и слёг. Тем не менее я ему позвонил.

Толоконников был удивлён моему обращению. «Ты понимаешь, за что ты взялся?» – спросил он. «Понимаю». В общем, я послал ему в Алма-Ату сценарий. И через несколько дней звонок: встречай.

Толоконников играл, сидя в коляске. Я считаю, что он со своей ролью справился блестяще.

– Вы будете продолжать работу с Сергеем Козловым?

– Хотелось бы. Но пока то, что Козлов давал мне почитать из его новой вещи, меня не потрясло.

– Я тоже с интересом отношусь к творчеству Сергея Козлова. Хорошо помню первые его рассказы, которые он присылал в газету «Литературная Россия» ещё в середине 90-х годов из крошечного таёжного посёлка Горноправдинск. Но зачем он лезет теперь в политику? Как бы его не сломали. Прецеденты уже были. Пример тому – история с Александром Игумновым из другого маленького югорского городка Советский. Какие у него были потрясающие рассказы об афганской войне! И чем всё закончилось? Игрой в политику. А какую цену Игумнов за это заплатил? Его ведь дважды соратники с лёгкостью сдавали и даже однажды упрятали в тюрьму. Но, похоже, жизнь Сашу ничему не научила. Он вновь рвётся в политику, а литература побоку. Я боюсь, что как бы не заигрался и Козлов. Уже пошли слухи, будто он стал правой рукой губернатора Югры Комаровой, за что ему якобы помогли избраться в Тюменскую областную думу. Но как можно прославлять Комарову, если при ней в Ханты-Мансийске у писателей забрали замечательное трёхэтажное здание Дома писателей, отдав особняк миграционной службе, при ней перестали издавать хантыйских литераторов, при ней в департаменте информации сделана ставка на мальчиков и девочек из Екатеринбурга и Иркутска, которые не знают, чем ханты отличаются от манси, и при ней никак не установят, кому принадлежат права на снятый по роману Еремея Айпина фильм? Я этого не понимаю.

– Наверное, вы правы. Ведь что сейчас всех волнует в стране? Коррупция. Потеря духовных ориентиров. Превращение православной страны в общество всеобщего потребления. Тестовое образование. Я хотел бы, чтобы Сергей Козлов оказался богатырём и решил все эти проблемы. Но кто ему позволит? Поэтому я тоже беспокоюсь о том, как бы политика Сергея не сгубила. Ему надо хорошие книги писать, а не в этой думе заседать.

– Какая теперь у вас мечта?

– Я хочу рассказать историю своей бабушки. Она была у нас очень набожной, и родители долго этого стеснялись. Они в своё время учились в Омске. Своего жилья у них, естественно, не было, а в общежитии места для всех не хватало, и меня поначалу укладывали спать не в детскую кроватку, а в чемодан. Бабушка, когда первый раз увидела меня в чемодане, всплеснула руками и запричитала. А потом у меня обнаружили костный туберкулёз и отвезли в Ишимский санаторий. Бабушка очень сильно переживала за меня и постоянно молилась, а я, дурак, отпускал по этому поводу нелепые шуточки: мол, вот Гагарин к твоему богу полетел.

Вообще, в этом Ишиме мне было очень тяжело. Я, как и все дети, хотел бегать, играть, а врачи уложили в гипс и не разрешали даже двигаться без особой нужды. Мы, естественно, пытались докторов обмануть. Так они что придумали? С нас сняли трусы. Расчёт был на то, что мы постесняемся в присутствии девочек бегать без трусов и будем лежать в неподвижном состоянии. Выручила бабушка. Когда она в очередной раз спросила, что привезти, я, не вдаваясь в подробности, попросил трусы. Да, да. А что было мне делать?!

Пока у меня получается киноповесть о бабушке. О съёмках я ещё не думал.

– Удачи вам, Константин.

Беседу вёл Вячеслав ОГРЫЗКО,
ТЮМЕНЬ – МОСКВА