Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №52. 28.12.2012

Светлый дар

Что-то происходит в Настоящем, наверное, не очень хорошее. Одна из главных оберёжных сил в человеке – куда-то исчезает. Безвозвратно.

Мы уже и так многое потеряли за века и тысячелетия, многое, данное нам Природой генетически, пора бы остановиться. Так нет, мчимся к утратам вечным. Хохот, стёб над всем, созданным до нас, – и для нас! – несётся по России то ли похабным вихрем, то ли чумой, то ли психотронной забавой бесов, разрушая то, для чего мы созданы, разрушая то, на чём мы произрастаем в этой Вселенной.

Василий Белов не то чтобы противостоял всему этому в своём творчестве и в жизни, он был изначально рождён не таким и не мог изменить себя, позволить себя обесцветить похабством недолговечной суетности. Его естественность, судя по многочисленным разговорам во времена наших встреч, была так сильна, что изменить её никому было не под силу – ни времени, ни бытовым событиям, ни демону разочарований, ни зомбированию лжелитературой и некоторыми СМИ.

Прозаик Василий Иванович БЕЛОВ и поэт Татьяна СМЕРТИНА
Прозаик Василий Иванович БЕЛОВ и поэт Татьяна СМЕРТИНА

С Василием Беловым очень легко было разговаривать. Не знаю, кому как, а мне было легко – я не чувствовала разницы в годах, я не чувствовала никаких препятствий в понимании друг друга. Мы могли говорить – и даже молчать! – так взаимно и понятно, как редко бывает в жизни. Такого понимания ищут всю жизнь и порой не находят. Примерно так же было с Виктором Астафьевым и Петром Проскуриным. Но Василий Белов в лёгкости общения – был непревзойдённый, гениальный. Хотя некоторые говорят – застенчивый и неразговорчивый. Но я делюсь лишь своими воспоминаниями. Он был очень образованный человек, поражающий своими знаниями во многих сферах, умеющий говорить и мыслить не поверхностно и шаблонно, а творчески. В нём было чувство поэзии – врождённое. При нём можно было открыться и своими знаниями, которые порою сильно мучают.

А чувство единения с малой Родиной, со своей деревней, с Россией – у Белова было особое: святая боль, перемешанная с такой сильной любовью, что опять можно сказать – он непревзойдённый и в этом. Тут даже не идеология, не политические убеждения: тут творческое и философское – мудрое и очень чистое! – восприятие всего. Но это не значит, что Белов был далёк от понимания современности и исторических событий, наоборот – он всё воспринимал через особые истины, рождённые провидческой болью и любовью. После очередного разговора с Василием Беловым я была всегда потрясена и взволнована до глубины души, и при этом удивлённо рада – такие люди, оказывается, существуют.

Он воспринимал мир и реальность через чистейший русский язык и незамутнённость своей души. Это не приукрашенность восприятия, а редкий дар, к тому же Василий Белов прошёл через такие реалии суровой жизни, включая военное детство и все деревенские и прочие беды нашего Отечества, что, возможно, бытовой грубости и боли повидал поболе некоторых, вешающих на него ярлык этой приукрашенности или, Бог знает, как её назвать!

Так вот, я о чистейшем русском языке. Убеждена, если этот язык (через языковые понятия) в пространствах духовных полей личности разрушен, то мир воспринимается искажённо и замутнённо. Если некоторые привыкли, как говорил мне когда-то критик Юрий Селезнёв, смотреть на мир через окуляр унитаза, то они и увидят – соответствующее. Дело даже не в том, что увидят именно это, а в том, что больше ничего не увидят – это их мир, и вмешиваться туда уже бесполезно. Кстати, все модные сленги (они есть и будут всегда) устаревают быстрее, чем модный покрой юбки. И встраивать себя полностью лишь в эту сленговую среду понятий и очередного стёба – значит со временем вообще перестать понимать, что тебе говорят или о чём речь в книгах классических писателей и поэтов, т.е. можно напрочь дебильнуться и «подсесть» мозгами на одни «приколы», да ещё уверовать, что это – ум всевышний. Кстати, и это – не ново, и это – вечное повторение, лишь слегка изменённое временем. Я к чему это? Я о творчестве тех, кто не даёт силе полного разрушения обрушиться на живущих. На данном этапе Времени я и считаю творчество Василия Белова одним из таких редких спасающих оберёгов. Таков в нашей современности и прозаик – Владимир Личутин.

Я не ставлю целью оставить записи о каких-нибудь забавных случаях из жизни Василия Белова, знакомых лишь мне, ничего такого не было. И очень не люблю подобное – заманное для обывателя! – чтиво, поданное игриво и сюжетно. Из всех наших встреч в этой бренной жизни выхвачу лишь несколько мгновений, что врезались в мою память так, что и после моей жизни, наверное, не погаснут, хотя в них – вроде бы! – ничего особенного.

***

Советское время. Я почти бежала по Москве, опаздывала на какой-то очередной Пленум писателей, который назначили не в Правлении и не в ЦДЛ, а в здании с небольшим крыльцом. День весенний, на газонах зеленела первая трава. Торопилась и думала о тяжёлом конфликте в среде писателей, они (теперь уж не помню, за что!) резко осудили Виктора Астафьева. Слишком резко! И на Пленуме, кроме прочего, намечалась разборка.

Вижу, у крыльца того здания – уже целая толпа, некоторые писатели курят, разговаривают. Слава Богу, успела! До крыльца оставалось около пятнадцати метров, и тут заметила – на газоне, прислонясь к дереву, одиноко и виновато стоит Виктор Астафьев и смотрит издали на крыльцо и не идёт туда. Остановилась возле Астафьева, словно вкопанная, поздоровались, спрашиваю:

– Идём?

– Нет, Таня, пока не пойду.

– А чего?

– Не все со мною здороваются, как-то неудобно из-за этого!

Подумала: «Ничего себе! Совсем обалдели!» И тут же говорю:

– Так и я к ним не пойду!

Астафьев повеселел, стали разговаривать. Видим, издали торопится Василий Белов на Пленум. Поравнялся с нами, поприветствовал, поинтересовался:

– Чего вы тут отдельно?

– Раскол! – заявил Астафьев.

Василий Иванович подумал-подумал и заявил твёрдо:

– Чего бы ты, Виктор, ни вякал о тех делах и чего бы я тебе ни сказал в ответ, раскола быть не должно.

И остался с нами. Когда крыльцо опустело и все уже сидели в зале, Василий Белов молвил:

– Пора и деревенским, что ли?

Зашли и сели все вместе. Немного погодя к нам подсел поэт Юрий Кузнецов.

***

Кремлёвский дворец съездов. Тоже советское время. Какое-то великое торжество Правительства и писателей, художников, артистов. Все ждали возле банкетного зала, который был пока закрыт. Вероятно потому ждали, что члены Правительства ещё не появились. Мы стояли трое – я, прозаик Виктор Астафьев, прозаик Дмитрий Жуков (меня поразила его книга «Огнепальный») – и вели мирную беседу на литературные темы. Прошёл мимо поэт Сергей Михалков с молодой дамой в чёрных очках, кивнул нам. Увлёкшись беседой, мы не заметили, как двери в банкетный зал отворились и толпа ринулась туда, застревая в дверях. Ясное дело, все спешили занять места поближе к влиятельным лицам Правительства России. Дмитрий Жуков, высокий и элегантный, усмехнулся:

– Ну, гляди! Помчались как!

– Подождём... А то сшибут... – задумчиво протянул Астафьев.

Когда столпотворение в дверях исчезло и почти никого не осталось в фойе, мы двинулись тоже. И тут я оглянулась. И по сердцу полоснуло.

Уже в совершенно пустом фойе, у стены, прислонившись к ней спиной, стоял Василий Белов и с такою задумчивой тоской смотрел на происходящее, словно уже в чём-то давным-давно прозрел, лишь не решался никому сообщить об этом, или думал – бесполезно что-то говорить, объяснять. Я отстала от Астафьева и Жукова, но и те, заметив Белова, тоже остановились. Крикнула:

– Василий Иванович! Присоединяйтесь. О чём думы?

– Что-то жутко мне стало, – объяснил он, подходя к нам.

– В каком смысле? – поинтересовался Астафьев.

– За Россию боюсь, – тихо вымолвил Белов, вымолвил без всякого пафоса, с такой интонацией в голосе, словно речь шла о родном человеке. Потом досадливо махнул рукой, чтобы не расспрашивали больше, и мы вошли в сияющий, наполненный людьми зал.

Ох, много раз я вспоминала эти слова и его, стоящего у стены и смотрящего на происходящее, и этот взгляд и голос-голос-голос, словно это было нечто провидческое, которое я не совсем тогда поняла, но остро почувствовала

***

Я была (речь о Москве, март 2002 года) по делам в громадном, высоченном здании, где раньше располагалась масса редакций всяких журналов (это здание, известное многим литераторам, находится недалеко от Савёловского вокзала). Не помню сейчас прошлых редакционных дел, но это были дни моей горькой утраты – умерла моя мама. Всё время хотелось разрыдаться, но – ясное дело! – в столице я не лила слёз. Потому что она – им не верит. Но тяжело было так, что порою ноги подкашивались. От этого здания, как идти к Савёловскому вокзалу, есть длинный ход под мостом, пронизанный вечными сквозняками и воем проносящихся машин. Там и остановилась, опершись на поручни и глядя на эти несущиеся машины и тающий снег, окружённая свистом сквозняка, который тут же подхватил мои длинные пряди волос, но я их даже не придерживала. Мне было всё равно. Всё куда-то летело, равнодушно, мрачно и серо, как в городских трущобах романа Достоевского. Нет, я не собиралась броситься под машины, мне хотелось спрятаться от толпы, а там было полутемно и почти не было пешеходов. Прикрыла глаза и стояла. Вдруг слышу в пустоте:

– Таня! Это ты?

Приоткрыла глаза – Василий Белов. Видимо, он направлялся по редакторским делам к тому зданию, из которого недавно вышла.

– Я...

И подумала: «В такой громадной столице, в такой тяжёлый момент, и пересеклись пути. Именно с ним».

– Что случилось? – он тревожно посмотрел.

– Мама умерла.

Он охнул и на какое-то мгновение замолк. Затем сказал тихо:

– Я тут с тобой постою, – и тоже оперся о перила.

Машины неслись с грохотом. Сквозняк бросался уже и на него. Василий Белов добавил:

– Ты стой, сколько желаешь. Я буду рядом, молча.

И мы стояли какое-то время посреди этой столицы, наполненной миллионами жителей, и тогда я почувствовала, что не совсем одинока.

А потом он меня проводил до вокзала, и мы ещё сидели там на скамеечке, беседовали. И опять мне было легко с ним говорить. Спасибо, Василий Иванович. Теперь и Вас нет, и многое вспоминается-вспоминается. И потеря так остро, пронзительно ощутима. И тихо мерцает неуловимым светом туманная надежда – мы все где-то там – непонятно где! – снова встретимся.

 

10 декабря 2012


Татьяна СМЕРТИНА




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования