Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №01. 11.01.2013

Костёр

РАССКАЗ

  

В пролом третьего этажа задуло крупой. Шрайбер открыл глаза и пошевелил плечом, шурша примёрзшим к стене эрзац-воротником. Наледь добралась до него, свисая с кирпичей длинной седой чёлкой: в квартале работала подвальная русская баня, он иногда видел чёрный дымок, стелящийся наискось через улицу. К бане ходили глубоко заполночь, когда утихали перестрелки, первыми шли женщины и дети, позже, по обычаю, заходили мужчины. Шрайберу сперва было трудно отличать одних от других в быстро запотевавшую оптику – толстые, замотанные в ватные куртки, штаны, перетянутые ремнями, платками, люди казались медведями, вставшими на задние лапы. Они совершенно не умели хранить тепло, но в своих нарядах двигались споро, хотя огромные валенки и примитивные бурки заставляли их потешно косолапить.

Сергей Арутюнов
Сергей Арутюнов

Баня расхолаживала. После помывки закуривали, разжигали демаскирующий костёр, хохотали. Шрайбер полагал эти жесты не штафирскими, но вызванными необходимостью затяжной войны, к которой он не привык и к которой не готовился, приспособляемостью, которой можно только позавидовать. Он уже всмотрелся.

За долгие недели в Сталинграде он изучил город досконально. Развалины стали привычным фоном его одинокого бытия. В них для него было оборудовано пять-шесть основных лёжек, ночных и дневных баз, где рядом с тускло поблескивающими консервами всегда стояли замотанные тряпицами маслёнки. Со смазкой при морозах была сущая беда, и Шрайбер, как дельный профессионал, направил рапорт прямо на заводы, прося обеспечить оружию Восточного фронта нужную хладоустойчивость. Масло «снайперской марки» стали выпускать к началу 1942 года, за что химики получили медали, а Шрайбер – устно прошелестевшие у отмороженных ушных раковин похвалы штабного генералитета.

Он потянулся к нише, вынул тряпицу, снял перчатку, развязал узелок. Затвор влево, пружину вправо. Каплю на зубец – каплю на плоскость. Обтереть. Смазку оружия он преподавал когда-то отдельно, придавая ей при выстреле решающее значение.

Он ждал командующего.

Ещё один бесконечный день войны заканчивался. После утренней артподготовки люди просыпались, потягивались, выползали из убежищ под чёрные трубы сгоревших кварталов, и начиналась та самая, сталинградская, бешеная, хаотическая стрельба во все стороны, в которой только профессионалы могли отличить своих от несвоих и хоть как-то скоординировать действия. Взводы и полуроты перебегали перекрёстки, заполошно врывались в коробки измёрзших домов, артиллеристы выкатывали на прямую наводку заиндевелые пушки, барражируя над Волгой, перекрикивались кожано-кровавые асы, затевая авиадуэли. После полудня по негласному соглашению обедали, после трёх-четырёх снова пытались отрезать друг у друга по полдома, четвертушке, подъезду, скверику, валясь спать в комнатушках с ободранными обоями и сожжённой мебелью, мёртвыми кранами, свернутыми набок, как шеи стервятников. С темнотой снова отдыхали. Силы были равны. Распорядок не нарушался.

После недолгих сумерек наступало время Шрайбера. Он просыпался среди мрака как желтоглазый сыч и неслышно пропахивал опустевшие улицы, по опалённым камням, мимо опрокинутых бронемашин с застрявшими в люках сизыми окаменелостями. Ему не было странно, что утром он видит одних людей, а вечером других, и те и другие умирают, чтобы умирали первые, и наоборот, но, в конце концов, именно он предпочёл оставаться на русской стороне, пока не кончались припасы. У своих, чем дальше, тем дольше, ему было отчего-то муторно.

Костёр запалили с канистры. Он полыхнул около груды камней, по развалинам побежали стелющиеся багровые блики. В эту ночь или в следующую генерал Максудов, ориентировка на которого содержалась в приказе вместе с довоенной фотокарточкой, должен был навестить свои позиции. Шрайбер готовился к встрече. По лейтенантам и шофёрам работали другие. Они в основном и гибли. Шрайбер ценил свой опыт несколько выше.

Иногда он преодолевал в себе сумасшедшее желание выйти к костру. Что бы они сказали? Узнали бы, растерзали бы в клочья или… сонно подвинулись бы?

Ещё днём слабый кашель полуторки возвестил ему о подвозе боеприпасов. Приподняв зеркальце над проломом, он увидел, как задом въезжает за гнутую чугунную ограду грузовичок, пригибаясь, спрыгивает гигант в полушубке цвета кофе с молоком и тут же по пояс проваливается в приямок, теряет ушанку, неловко зацепившись за отогнутый над парным зевом ржавый прут панели...

Чуть погодя через двор перебежала девочка с пустым ведром. Навстречу выскочил измазанный сажей парнишка в расстёгнутой телогрейке, лихо проехался на ослепительно синей наледи, догнал и нахлобучил подруге шапку на лоб. Шрайбер мог поклясться, что и мальчишку, и девчонку видит уже много дней. Толстая баба что-то крикнула из зарешеченного окошка, кинула мальчишке кисет. Он подобрал и резво скрылся за кирпичным навалом, оставшимся от флигеля.

Максудов не мог приехать на штабной машине. Он не мог и прийти пешком через миномётную зону: квартал был практически отрезан от своих. За ним тянулась почти до самого Тракторного пустая площадь, с которой во время тайного перемирия убрали дымящееся мясо с въевшимися в самые кишки ворсинками шинельного полотна. Там, за помпезно провинциальным кинотеатром в стиле ампир, русские хоронили своих мёртвых. Немцы, пока хватало бензина, везли своих через реку в лес, где похоронная команда отыскала величественное поле под солдатские кресты и офицерские обелиски. Им было нечего стесняться. Централизация нарушилась к зиме, когда бы и следовало исполнять приказы беспрекословно, однако сон, морозный сон не давал мгновенно вскидываться, люди дурели от воздуха, красных юношеских пятен, расползавшихся по щекам, от мерного, азиатского молчания великой степи, полонившей их, схватившей за хлястики шинелей и полы маскхалатов… В них навеки отпечатались километры рвов, вскинутых к небу бетонных обломков. Мёртвые каменные распадки. Зона богов.

…В костре весело и нагло трещали ящики. Арктическая ночь вздымалась над снайпером и его жертвами отсветами далёких осветительных ракет. Лохматые хвосты таяли в морозной мгле, и щека Шрайбера дёрнулась. Он подумал, что ведая протяжённостью жизней каждого из копошащихся там несоразмерных, пещерных туловищ, он не является их пастырем. Не имеет их любви. И если они не молятся ему, не приносят ему жертв, не выклянчивают у него спасения, значит, как божество он мёртв, а как человек... как человек он ощущал это давным-давно. Открытие не расстроило Шрайбера. Он понял, что начал понемногу сходить с ума, а это может повлиять на стрельбу. Он немедленно помассировал кожу вокруг правого глаза, висок, лобную долю, потом погрузил курковую фалангу в объятье левой ладони и долго, с наслаждением усиливал ток крови сквозь неё, важнейшую в ремесле. Без неё он бы не смог ликвидировать Максудова.

К полудню следующего дня он добрался до рубежного схрона, пошарил в провале, вынул из металлической папиросной коробки записку и узнал, что ему следует быть поусерднее. Русские пришли в движение. Максудова в штабе нет.

Кто? – в сотый раз спрашивал себя Шрайбер.

И артиллеристов, и автоматчиков, и наблюдателя, и повариху он знал в лицо с самого ноября. Дивизионных разведчиков, налетавших на «передок» с телефонистом с двумя – основной и резервной – катушками, видел неоднократно. Совсем мальчишки.

Оставался старик. Он появился три дня назад, кашляющий, седобородый, согбенный, осторожный в движениях, словно замирающих на пути к цели. Кружку воды, окурок, поданные ему, брал почтительно, как из рук высших существ. Часто, не боясь обстрелов, как и Шрайбер, сидел на дневной стороне, прижавшись к стене, щурясь в немеркнущий солнечный ореол над сражающимся городом.

Шрайбер представил себе, как тщательно гримировался Максудов, как разучивал старческие движения. Старик исчезал и днём, изредка не выходил к костру ночами... значит, именно этой рукой сжимались скрежещущие клещи рубежа, направлялись бренчащие незатянутыми «в ремень» «пэпээсками» полки в охваты и прорывы.

...Они вышли из подвала на свет, лейтенант и старик, потоптались на пятачке вокруг поросшей инеем дыры подъезда, закурили. Старик немедленно закашлялся. Может, он и есть русский бог, подумалось Шрайберу, и если убить Максудова, то вся эта грузная вшивота, ещё блюдущая себя банями и кострами, сама разбежится кто куда? Дед Мороз. Вот на кого он похож. Дед Мороз. Только в вечном ватнике, без праздничного тулупа. Но кто знает, в чём ходит Дед Мороз у себя в усадьбе? Наверняка в обрезанных валенках, и смолит уж точно не сигареты, а вонючую махру, собирая её в газету заскорузлой ладонью.

Лейтенант склонился над ним, выслушал негромкое указание и... протянул руку к ушанке. Старик ударил его по руке: русские знали, что по району работает снайпер. Оглянулись.

Шрайбер увидел, как уходит откозырявший. Они остались вдвоём. Тот, на пятачке, и он, на пятом этаже, на стылой лестнице. Стекло блеснуло в луче. Старик стремительно выпрямился, нащупывая кобуру... Поздно. Разбрызгивая воздух, калиброванная капля высадила ему мозг, обрызгав снег веером. В трескучем молчании оборванных проводов упал треух, развились по ветру седые космы. Шрайбер выпрямился и передёрнул затвор. Снизу, между ног полоснуло очередью. Поздно. Русские ворвались в подъезд неопрятной гурьбой, когда Герр Ночной Сыч, прижимая к груди винтовку, спрыгнул на крышу дровяного сарая и исчез в погребе. Проскользнув меж каких-то бочек, пахнущих скисшей капустой, битых банок, воняющих яблочным джемом, он выбрался сквозь дыру в заборе и обежал завод с юга. Максудов был мёртв. Оставалось дождаться ночи и уходить.

Костёр запылал к сумеркам. Неслышно, с посвистом позёмки по надутым холмикам, выехала полуторка. Шофёр подёргал ручку стартёра, забросил её в кузов, и в прицел Шрайбер увидел, как рядом с ним садится давешний мальчишка, прыгавший через ямы, генерал-карлик, ушедший от его, Шрайбера, пули, сохранивший и свою жизнь, и жизнь своих подданных... на сколько придётся. Авось – грохотом отдалось над Сталинградом.

A vos! – застонал барон, закутанный в снежно-серый камуфляж. Винтовка сожгла кисти.

Русский бог был жив. А он, ждавший встречи в степи, промахнулся, опоздал, опозорился, поддался, разминулся с самим собой.

Полковник Шрайбер провёл онемевшей рукой по тщательно выбритой перед стрельбой щеке, одёрнул белую куртку в чёрно-коричневых зигзагах и вышел к костру, где вполголоса пели частушки и играла гармонь.


Сергей Арутюнов




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования