Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №07. 15.02.2013

Крепкая, как скала, человеческая личность

С чего начинается новый герой?

 

 Потребность в герое чувствуется. В обществе, культуре, политике. Она актуальна, стоит на повестке дня. Да и как без него? Без него – мещанство и пошлость.

Но моделировать героя искусственно, из пробирки едва ли необходимо. Выводить его формулу различными алхимическими способами, едва ли в этом есть нужда. Для начала надо попытаться уяснить типологию героического на отечественной почве. Едва ли стоит доказывать, что рыцарь, закованный в латы и броню, без страха и упрёка, здесь не приживается. Суперменство, человеки-пауки, спасающие вселенную при помощи своих сверхвозможностей, разве что с былинным богатырством сближаются, да и то по внешним признакам...

Важным для понимания героического на Руси является образ святых братьев-страстотерпцев Бориса и Глеба. На первый взгляд, они не отметились какими-то грандиозными подвигами и свершениями, а с точки зрения современного понимания поступили безрассудно и проявили мягкотелость. Обладая силой, они осознанно не стали пользоваться ей, переступать черту, становиться преступниками. Такая позиция ошибочно трактуется как непротивление злу.

И.А. Гончаров. «Обломов». Илл. К.Тихомиров
И.А. Гончаров. «Обломов». Илл. К.Тихомиров

Они не предпринимают каких-то активных действий, можно даже сказать, что пассивны и инфантильны. В их мученичестве нет героического. Вместо этого, они проявляют откровенную слабость, рыдают, обращаются с мольбами и до конца не верят в зло, которое против них обратилось.

Но, с другой стороны, на ситуацию можно посмотреть иначе. Братья отринули человеческие слабости, стали выше земных привязанностей, обывательской системы ценностей. Они совершают алогические поступки, но через них и проявляется их сила, их воля. Всё это выводит святых братьев в принципиально иную сферу координат.

Преодолевая земное, они не подчиняются злу, носителем которого становится их брат Святополк окаянный, а выходят на совершенно иной уровень, в котором последуют за Христом. Здесь реализуется повторение евангельского подвига смирения и принятия своего креста. Это даже не борьба за идею, часто формальную, но особая внутренняя светоносность, крепость, становящаяся в перспективе скрепой и спасением для многих. Иллюстрация библейских слов о праведниках, которыми спасётся город...

Это парадоксальные герои. Первые канонизированные на Руси святые. Их парадоксальность в последовании Христу, в воспроизведении его жизни. Они как бы соединяют мир горний и дольний. Таким же сумасшедшим парадоксалистом позднее стал Дон-Кихот Сервантеса. Но это немного другой вопрос...

Через братьев-страстотерпцев входит в мир святость, и они становятся во главе небесного воинства, охраняющего Русь. Через них произошло укоренение христианства на Руси не как догматической и особой ритуальной системы, но именно образа жизни доступного и понятного каждому. И здесь, конечно, они совершают определённую мировоззренческую революцию, как это и положено героям.

Другой парадоксальный и в то же время, как многими отмечается, типично русский герой – Илья Ильич Обломов. Нормальное состояние которого, как мы помним ещё со школы, было «лежанье».

Его образ жизни аномален. При том потенциале, которым обладает Обломов, он вполне мог бы многого добиться и сделать блестящую карьеру. Вместо этого он избирает роль пассивного наблюдателя, который лицезреет, как другие вязнут в жизни. «Увяз, любезный друг, по уши увяз» – это он размышляет о Судьбинском. Далее продолжает: « И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства – зачем это? Роскошь! И проживёт свой век, и не пошевелится в нём многое, многое…». Разве не то же самое изрекал Чацкий, обличая фамусовский уклад мироздания?..

Обломов выбирает внутреннюю медитативную жизнь, погруженную в воспоминания. И любое внешнее развёртывание нарушает целостность этого его эгокосмоса. Этот выбор делает его практически таким же сумасшедшим в общественном сознании, как и Чацкого. Только понятно, что к этому «сумасшествию» они идут разными дорогами...

Пути разные, но наполнение в чём-то схожее. Прислушаемся к речам Обломова: «Из чего же они бьются: из потехи, что ли… А жизни-то и нет ни в чём: нет понимания её, нет сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только».

«Человека, человека дайте мне! – говорил Обломов, – любите его…»

«Да писать-то всё, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и всё куда-то двигаться…»

В итоге Илья Ильич открывает, что «горизонт его деятельности и житья-бытья кроется в нём самом». Ведь, как свидетельствовал Гончаров: «Обломов любил уходить в себя и жить в созданном им мире». И в этом с ним солидарен тургеневский Павел Петрович Кирсанов, который настаивал, что главное – личность: «Человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней всё строится».

Обломов не обустраивает поместье, но является архитектором своего внутреннего дома. Он – носитель восточно-христианского сознания. Именно в этом ключе происходит у него осмысление человека, его бессмертной души. Богатейший внутренний мир объявляется высшей и практически самодостаточной ценностью. В этом смысле человек есть образ и подобие Бога, микрокосм, отражение высшей красоты.

К примеру, Фёдор Тютчев осознавал опасность потери, забвения этого идеала, ведь он становится всё менее конкурентоспособным в обществе. Это и послужило основой для тютчевского призыва-обращения «Silentium!» – императива молчания.

Так же и Обломов становится в оппозицию общественным тенденциям, выворачивающим человека наизнанку, и уходит в свой внутренний скит, крепость, с целью сохранить истинную сущность человека.

Обломов – это путь эволюции «лишнего человека», противопоставленный линии деятельного, детерминированного внешними факторами человека. Её можно обозначить, как развитие от Базарова, Раскольникова к «бесам» Достоевского, «мёртвым душам» Гоголя. После чего уже в 20 веке герой платоновского «Котлована» Чиклин восклицает: «Я же – ничто!» И мы слышим в этом пародию на библейское «из ничего»...

Русская культура раздваивается между Обломовым и Штольцем, а ещё ранее: между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким. Между Царством Божьим внутри нас и хилиазматическими фантазиями...

Уход, погружение в свой собственный мир многих героев русской литературы, к примеру, философ Павел Бицилли объясняет осознанием трагичности культуры: «Чем зрелее культура, тем отчётливее выступает её трагическая проблематика, тем неотразимее она навязывается сознанию – и тем настоятельнее потребность освободиться от угнетающей дух тревоги, путём ли мистического экстаза, или философской рефлексии, или художественного творчества, уходя в мир, в котором личность царствует, ибо она сама создала его»...

Антитеза Штольц – Обломов не сводится к простому противопоставлению западной цивилизации русской действительности, философии действия, поступка, прогресса – апатии и тёплой самодвижущейся печи.

ХХ век явил то, о чём интуитивно догадывался Гончаров, и уже позже в виде эстафетной палочки подхватил и великолепно изобразил Замятин в своём романе «Мы».

В этом контексте о том же Штольце можно говорить, как о застрельщике, одном из первых проектировщиков замятинского Интеграла. Он упрекает Илью Ильича в «обломовской утопии». Сам же трудится на почве, которую в ХХ веке окрестили «антиутопией». Он – человек будущего, пробные образцы которого уже сходят с конвейера. Продукт роботомании и кибернетических технологий. На что-то подобное наступил Чехов и размазал по асфальту своим Ионычем...

Штольц «беспрестанно в движении», «весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Эта похожесть на лошадь в чём-то сближает его с Печориным – «летучим голландцем», несущим страдания и погибель...

«Движений лишних у него не было» – говорит о Штольце Гончаров. Лишних движений – то есть незапланированных программ. Он шёл твёрдо по жизни, тратил каждый день, как «каждый рубль, с ежеминутным никогда не дремлющим контролем издержанного» – чичиковский дух рыцарства копейки...

Его взгляд на жизнь предельно прост. Скорби и радости, встречающиеся на пути, он только лишь констатирует и не более. Отведена ли у него какая-либо ячейка под страдание, сострадание, любовь, сложно сказать... Главное чего он опасался и искренне боялся – воображения и мечты, понятие о которых не было заложено в его программу. Тайне, непредсказуемому не было места в его душе. Здесь впору вслед за Обломовым воскликнуть: где же человек? Что от него осталось?!.. Выпотрошенная мумия телесного?

У Замятина осталось мало чего. Зомбированные тени, послушно выполняющие инструкции и указания, населяют континент «Мы». И здесь уже страх Штольца преодолевается радикально «прямо и просто». Хирургической операцией. Человека лишают фантазии.

Клонирование героя ведёт от Штольца к Интегралу. Здесь всё понятно, стройно и чётко. Как и в логике поступков Святополка окаянного.

 

Путь героя не прямой. Скорее, это движение иглы при вышивании. Да и сам он не безусловен. В какие-то моменты и до поры он выступает как аутсайдер. Различные его грани по-разному играют на солнце и часто рождают причудливые рисунки, которые сразу и не распутаешь...

Герой часто максималист. Он всегда перед выбором или-или. В России этот выбор лежал не только в посюсторонней плоскости, но практически всегда транслировался в мир трансцендентный. Понятная всем формула Достоевского, где Бог с сатаной борется... Поэтому и надо прислушаться к человеку, в котором раздаются отголоски той вселенской битвы.

Героика не механистична, это не суперменские и терминаторские скрипучие шестерёнки. Герой может быть парадоксален, алогичен. Родиться через абсурд и скандал, потому как, живя в настоящем, он нацелен на будущее, по крайней мере, ближайшее.

На русской почве он, так или иначе, должен быть генетически связан со святыми братьями-страстотерпцами, жертвующими своей силой, жизнью ради ценностей, стоящих выше временного ситуативного момента. И, конечно, с Ильёй Ильичём. Не в плане мягких перин и паутин бездействия и сдерживания воли, а в обращённости вовнутрь, к алтарю души человеческой, где читается Цветная Триодь и поются гимны человеку, независимому от социума и включённому в космологическую вертикаль.

И, естественно, как и Кирсанов, начинает с фундамента, положенного на аксиоме: «Человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней всё строится».


Андрей РУДАЛЁВ,
г. СЕВЕРОДВИНСК




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования