Архив : №10. 08.03.2013

Опасные увлечения наших «сверхлитераторов»

ЯКОВЛЕВ БЫЛ ЧЕСТНЫМ

И АБСОЛЮТНО РУССКИМ ЧЕЛОВЕКОМ

Но был ли Яковлев действительно дьяволом, «хромым бесом», специально запущенным из ЦРУ, чтобы изнутри взорвать КПСС, а вместе с нею похоронить Советский Союз как свердерхдержаву – главного конкурента США в «холодной войне»? Скажу парадоксальную вещь: я убеждён, что Яковлев был абсолютно честным русским человеком. Его повязка на международное «масонство» и его связи с ЦРУ – это была «двойная игра», на которую он пошёл, как он сам искренне считал, во имя сохранения России. Да, он грубо ошибся с «перестройкой». Но почему мы всё валим на него, как на козла отпущения? Мы ведь все сами не без греха – в «перестройку» все абсолютно намудрили выше крыши. Я свидетельствую, что Яковлев был в душе православным, верующим человеком. Просто его бес попутал – он думал, что всех переиграет – и своих русских иезуитов, вроде Суслова и Андропова, и Кремль, и Лубянку, и масонов, и ЦРУ. Раису Максимовну Горбачёву, ставшую практически главой администрации у мужа, он боялся пуще Михаила Архангела (не Михаила Горбачёва, а карающей руки самого Господа!). Но и её надеялся переиграть, ради преодоления «рабской парадигмы русской нации».

«ХРОМОЙ БЕС» КАК НА ДУХУ

Перед смертью Александр Николаевич Яковлев в страшно подавленном состоянии от того, что он как «конструктор перестройки» натворил, написал свою прощальную книгу-исповедь, знаково озаглавленную «Сумерки» (М., изд. Материк, 2005). Не щадя себя, он представляется: «Да, я тот самый Яковлев, о котором пишут и говорят, что я чуть не главный виновник распада Советского Союза, КГБ, армии, мирового коммунистического движения, социалистического лагеря, унижения русской нации. Пишут, что я, будучи демоном Горбачёва, гипнотическим, чёрно-оккультным гитлеровским путём внушил ему франкмасонские ценности. Объявляют «врагом народа» и агентом западных спецслужб, поливают грязью в газетах и журналах» (стр. 21).

Александр БАЙГУШЕВ

Но, оправдываясь, почему задуманная им в самых благих целях перестройка привела, однако, лишь к тому, что марксистский «казарменный социализм» русская нация сама поменяла на олигархический «казарменный социализм», Яковлев ищет причину катастрофы, происшедшей в результате допущенной «гласности» и злосчастной «демократической перестройки», в якобы «рабской парадигме русской нации».

«Неужто и впрямь для русского человека рабом стать легче, чем свободным?» (стр. 17) – убеждён «конструктор перестройки». Эта страшная мысль проходит красной нитью через всю его прощальную, написанную, как на духу, книгу. И свою мысль Яковлев доказывает прежде всего на примере «большевизма».

Цитирую Яковлева: «Через организованную Лениным гражданскую войну была уничтожена Россия. Русскую интеллигенцию Ленин публично объявил «говном», которое надо вычистить репрессиями. Лучшие умы государства высланы за рубеж пароходами, которые не без грустного юмора назвали «философскими». Через возвращение в деревню крепостного права ликвидировано крестьянство. Через индустриализацию создана безропотная масса полуголодных обитателей коммунальных квартир с вылущенной моралью, поскольку, согласно бредням Ленина, мораль является буржуазным предрассудком, если не служит делу революции. Разграбленная церковь. Вурдалаки топили в прорубях священников, делали из них ледяные столбы – так, для забавы. Многие великие книги сожжены. Списки по сожжению утверждала сама Крупская, которая приходилась женой Ленина. Последний унаследовал российскую империю, убив на всякий случай царя Николая и всех его домочадцев, включая детей. Заявив о создании «подлинной демократии», которую они назвали социалистической, они первым делом уничтожили все партии – крестьянские, социалистические, демократические, центристские, равно как и всю оппозиционную печать» (стр. 17–18).

Или ещё цитата: «Российский большевизм по многим своим идеям и проявлениям явился прародителем европейского фашизма. И большевизм, и фашизм руководствовались одним и тем же принципом управления государством – принципом массового насилия – физического, политического, духовного. Большевистская система показала свою некомпетентность и бесчеловечность во всех областях жизни. В результате Россия во многом потеряла ХХ век» (стр. 29).

Напомню, что это пишет человек, который сам долгие годы возглавлял отдел Пропаганды ЦК КПСС и занимался большевистским «промыванием мозгов», низводя людей до рабской парадигмы. Почему он вдруг перед смертью так страшно покаялся?

Александр Николаевич Яковлев горько признаёт, что, пытаясь что-то сделать для своей родной русской нации, сделал ей только хуже. «Демократы», духовным лидером которых наряду с академиком Сахаровым, несомненно, был академик Яковлев, ведь искренне мечтали перестроить «казарменный социализм» в «социализм с человеческий лицом». Однако вскоре получили в народе кличку «дерьмократов», потому что прямиком завели свою родную русскую нацию в самый дикий капитализм. В самый жуткий олигархический «казарменный капитализм».

***

Мой главный духовный наставник Лев Николаевич Гумилёв, отсидевший два срока в советских концлагерях только за то, что всегда оставался, как его отец, расстрелянный поэт Николай Гумилёв, и его мать, поэтесса Анна Ахматова, над которой глумился Жданов, русским националистом, пророчил нам, русским, после большевизма помрачение фашизмом. Но и отпетый либерал, «конструктор перестройки» Александр Николаевич Яковлев тоже перед смертью жаловался близким (да и в прощальной книге «Сумерки» прямо об этом написал), что страшно даже не то, что перестройка захлебнулась: русская «казарма» лишь подменяла маску – «казарменный социализм» у нас замен ещё более худшим «олигархическим капитализмом». Но ещё страшнее, что под флагом возвращения к положительным лучшим сторонам «брежневского застоя» сейчас мы продолжаем всей русской нацией топтание на краю пропасти. И эта пропасть называется фашизмом.

Нас сейчас подталкивают к фашизму «доброхоты» со всех сторон. Но прежде всего, сами это не сознавая, всей нацией рвёмся в фашизм мы сами. И сегодня гораздо больше нас должны тревожить, – прав академик Яковлев! – не столько маргинальные сторонники Александра Баркашова с его крайне опасным заигрыванием с «национал-социализмом» Гитлера. Куда опаснее для судьбы нашей русской нации активизировавшиеся сторонники «сверхлитератора», блестящего (это надо признать!) писателя-авангардиста Александра Проханова, с его романтически наивным увлечением «православным сталинизмом» – в сущности-то, ни каким не православным, а гносеологически родственным чёрно-оккультному «национал-социализму» Гитлера.

БРЕЖНЕВ ВЫШВЫРИВАЕТ

ИЗ СТРАНЫ БУДУЮЩЕГО «КОНСТРУКТОРА ПЕРЕСТРОЙКИ»

Я уже подчёркивал, что конструктор горбачёвской перестройки Александр Николаевич Яковлев в хрущёвскую оттепель очень любил рассуждать о «рабской парадигме русской нации» и о том, что беда русской нации в том, что она лишь способна одну духовную казарму поменять на другую. На этой сентенции он и сгорел при Брежневе, когда опубликовал в «Литературной газете» за 15 сентября 1972 года свою огромную, на разворот программную статью «Против антиисторизма», через которую в подтексте красной нитью проходила именно эта идея. Яковлев занимал громадный ключевой пост – был исполняющим обязанности отдела Пропаганды ЦК КПСС. Но Брежнев тут же вышвырнул его в почётную эмиграцию – послом в мало значимую Канаду, и вернуться из ссылки Яковлев смог только после смерти Брежнева.

Яковлев сумел после смерти Брежнева выйти на контакт с Горбачёвым. Стал конструктором перестройки.

***

Однако «конструктор перестройки» академик А.Н. Яковлев в своей прощальной книге «Сумерки» не скрывает разочарования в итогах своей деятельности. И тут он абсолютно честен. Я готов утверждать, что, несмотря на чёрную репутацию Яковлева, как «хромого беса», авантюриста и перевёртыша, он всегда был принципиален. Я лично хорошо знал Александра Николаевича ещё с советских 60-х годов, с хрущёвской «оттепели» и свидетельствую, что он сознательно шёл на «бесовщину», потому что искренне считал, что с бесами-«большевиками» можно бороться только их же методами.

A PARTE – про себя, «в сторону»

(ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ПРО СВОИ ТАЙНЫ)

И тут, чтобы всё всем про меня стало понятным, я должен сделать исторический экскурс в свою интимную биографию. Не в биографическую «легенду», которую придумывают себе разведчики, которая публиковалась в писательских справочниках и энциклопедиях. Там красочно расписывалось, что я из рабочей семьи – мои стахановцы, орденоносцы отец и мать работали в кузнечном цехе московского завода «Борец». И это правда. Но это полуправда. В советских справочниках никогда не рассказывалось, что в кузнечный цех мои отец были направлены советской властью «на пролетарское перевоспитание». Так как оба они были из сословия «бывших» – и оба в советские 30-е годы во время сталинской чистки советских вузов были выгнаны – отец с механико-математического факультета МГУ, мать из консерватории. Отец мой из аристократического рода Беклемишевых, пользуясь революционным хаосом, успел переправить фамилию на «Байгушев» (это древнее хазарское слово, сохранившее в казачьих диалектах, переводится «Обнищавший» – отец мой любил карнавальные шутки), но это ему не помогло. Мать моя из династии старообрядческих русских купцов-миллионщиков.

Александр Яковлев

Естественно, что я это всегда в открытых анкетах скрывал. Но Александр Николаевич Яковлев пользовался полным доверием Суслова, и без проблем узнал мою закрытую биографию, хранившуюся в секретном сейфе в Общем отделе ЦК КПСС наряду с анкетами других работников особо секретной «красной паутины». Он знал, что по матери я Прохоров – из корчева-колязинской (кимрской) старообрядческой ветви русских мануфактурщиков, основателей русской текстильной промышленности. Знал, и что мой дед был масоном высокого градуса. А масоны, как я уже сказал, только на низких градусах верят в Бога. А когда они поднимаются в масонской иерархии, то им открывают, что Бога нет, а есть бездушное Ничто – без облика, сплошная абстракция, совершенно не подверженная морали, именуемая у масонов Иеговой. Вот она-то и правит миром. Как старообрядческие корни уживались в душе моего деда с «вольным каменщичеством»? Не знаю. Но думаю, что именно Иегова внушил Прохоровым перед революцией, чтобы, подобно миллионерам Морозовым и Рябушинским, они на всякий случай скинулись на «большевиков». То, что мои предки раскошелились на Зло, им помогло. Сталинские репрессии моего деда Прохорова не коснулись. Нынешний «куршевельский проказник» олигарх Прохоров публично признал по телевидению, что он атеист (глупее для собственной дискредитации в глазах публики нельзя было придумать!), но против революции и даже скидывается на церковь. А вот дед мой так напротив вообще совершенно искренне принял революцию (в нём было что-то от того юродивого купеческого типа, что описан Горьким в «Фоме Гордееве»). Дед мой не только не эмигрировал, но организовывал «потребкооперацию», что бы прокормить советскую власть. И по старой ещё дореволюционной памяти поддерживал отношения с «Кобой» (Джугашвили, который стал называть себя Сталиным). Дед знал про Сталина, что «Коба» был начальником особо секретной Личной разведки Ленина. Именно поэтому «Коба», в общем-то не слишком заметный революционер, сумел на своих закрытых агентурных связях оттеснить Троцкого, Зиновьева, Бухарина и сам занять место Ленина.

МОЙ МАСОНСКИЙ ЛЮБОВНЫЙ РОМАН

Когда Суслов в хрущёвскую «оттепель» взял меня сразу с университетской скамьи к себе в помощники на закрытую линию «красная паутина», то он первоначально предполагал меня отправить под прикрытием собственного корреспондента одного из советских изданий в Париж. Чтобы я использовал репутацию потомка Прохоровых и поддерживал старые негласные масонские связи большевиков, на которых у Ленина сидел Скворцов-Степанов, а у Сталина Эренбург. Поэтому моим первым заданием от Суслова было познакомиться как можно поближе с Мариной Скворцовой-Степановой – продолжательницей рода выдающегося представителя ложи «Великий Восток» при Ленине Ивана Ивановича Скворцова-Степанова («Степанов» – это его литературный псевдоним). Спецслужбами было эффектно разыграно наше романтичное знакомство. Когда Марина спускалась на эскалаторе вниз на станции метро «Кировская», то неожиданно аварийно остановился эскалатор. Все попадали, получая увечья. А я, как романтический герой, «случайно» находясь рядом с Мариной, ловко её подхватил и спас. Всё пошло по плану. Марина стала моей безумной любовью (признаюсь, я в молодости был смазлив – блондин с синими глазами и длинными чёрными ресницами, и безумных любвей по заданию у меня было много). Марина Скворцова-Степанова была красавица еврейка, вся в мать, внешностью как неотразимая Суламифь. Она жила над бывшим Елисеевским магазином на Тверской в квартире, оставшейся от отца, закончившего жизнь под «крышей» высокой должности директора Института Ленина при ЦК ВКП(б). Скворцов-Степанов умер в страшных муках от брюшного тифа. В семье суеверно верили, что так Бог его наказал за страшное воинствующее безбожие. Ярый атеист, вместе с председателем Союза воинствующих безбожников Емельяном Ярославским Скворцов-Степанов был одним из главных инициаторов агрессивной атеистической пропагандистской кампании. Причём, использовал при антирелигиозной пропаганде оригинальные приёмы: например, приходил в церковь и громко задавал священнику вопрос: если церковь учит, что Бог всесилен, то почему он меня, воинствующего безбожника, не поразит?

У меня планировался брак с Мариной – мы упоённо ходили в театры и на самые престижные симфонические концерты в Большой зал консерватории и зал Чайковского. Я задаривал её цветами из поставок Кремлю. Одновременно я изучал масонские труды. Суслов мне открыл спецхран ЦК КПСС по масонству (это был громадный архив, захваченный у Гитлера и вывезенный с СССР – занимал целое отдельное здание). Покаюсь, закрытый архив масонства произвёл на меня сильное впечатление. Оказывается, через Зло природой человека и всем человечеством так шикарно удаётся манипулировать Мировой Закулисе. Я был в «тайном постриге», как многие интеллигенты в 60-е годы – годы страшных гонений на Церковь и верующих. Но я уже боялся идти на исповедь к Святейшему – я чувствовал, что я колеблюсь в Вере.

Александр Николаевич Яковлев знал о моём задании от Суслова и настойчиво просил меня познакомить его с Мариной – он мне признался, что якобы с санкции Суслова ещё с Колумбийского университета сумел наладить полезные масонские контакты. Я уже готовился уехать с молодой женой в Париж на контакты с ложей «Великий Восток», и Яковлев меня консультировал, как умнее втереться в доверие к «вольным каменщикам». Но всё разом сорвалось, неожиданно мой атеист-шеф Суслов переиграл – планировалось свержение совсем зарвавшегося в невежественном самодурстве Хрущёва и для Суслова, всегда блистательно державшего нос по ветру, стало более важным, чтобы я подружился с Галиной Брежневой и стал завсегдатаем у члена Политбюро Брежнева на даче в Заречье.

Я передал все свои наработки по «вольным каменщикам» своему близкому другу по МГУ уже тогда в 60-е широко известному поэту Валентину Митрофановичу Сидорову. Мы с ним или встречались выпить кофе в ЦДЛ или перезванивались по ночам, подолгу разговаривая, почти каждый день. Сидоров был «рерихнутый» – он страшно увлёкся Рерихом и не столько его живописью, сколь философией (Блаватской с её великим масонским откровением «Тайная доктрина» и т.п.) Великий русский художник Рерих, как известно, был масоном высокого градуса. Сидоров увлёкся философией «вольных каменщиков» одновременно с Раисой Максимовной Титаренко – будущей женой и мозгом Михаила Сергеевича Горбачёва. Она была на редкость сексапильной студенткой. Признаюсь, я всегда облизывался, глядя на неё и завидуя Сидорову. Мы все учились в старом здании гуманитарных факультетов напротив Кремля. А Сидоров – так даже в одной группе с Раисой на философском факультете, и у неё с ним был бурный роман до Миши Горбачёва. Потом Сидоров вошёл в самое близкое окружение Андропова, в Будапеште во время масонского восстания даже лежал в обнимку с ним под пулями за подоконником, когда наше посольство обстреливали «контрреволюционеры». Потом, имея славу «рерихнутого», он постоянно свободно мотался за «железный занавес», то в Индию, то в масонский центр в Нью-Йорке, то ещё куда по всему мир, выполняя попутно спецзадания Андропова и Суслова, которые тоже были неравнодушны к великому «опыту вольных каменщиков», как делать «перестройки» (так на масонском языке называют революции) по всему миру.

***

Сидоров занялся контактами с мировым масонством. Ну, а мне, вместо Парижа с «Суламифью»-женой, пришлось холостяком задержаться в Москве. Мне «случайно» организовали, что я под «прикрытием» стал работать совсем рядышком с Галей Милаевой-Брежневой в АПН. Скоро я повадился на дачу к члену Политбюро Брежневу (дело было ещё при Хрущёве) в Заречье. Кстати, очень скромная всегда была у Брежнева государственная дача (а своих дач-хором и вовсе ни у кого не было – «отслужил» – выметайся!). Не как сейчас.

БРЕЖНЕВ БЫЛ ТАЙНО ВЕРУЮЩИМ И СЧИТАЛ МАРКСИЗМ «ТРЯХОМУДИЕЙ»

Открою в обще-то сейчас уже секрет Полишинеля. Мать и особенно бабушка были у Гали православными – глубоко верующими, особенно бабушка, мать Брежнева, которая была активной прихожанкой старообрядческого храма. Галя носила крест и принципиально отказалась вступать в атеистическую КПСС. Сам Брежнев в церковь не ходил (это было бы нарушением Устава КПСС), но показал мне секретное завещание Сталина и в своём кругу говорил, что марксизм – это «тряхомудия» и надо бы постепенно, очень постепенно, без потрясений умов (Брежнев ненавидел всякие «потрясения»и вообще любые общественные конфликты), возвращаться всей русской нацией к её истокам – в православную веру. Ни в какую программную для КПСС «новую историческую общность – советский народ» Брежнев не верил. Считал, что одна уважающая себя нация сама на растворение в какой-то сатанинской «общности» не пойдёт. Нации от Бога, а дьявольские безликие «общности» от сатаны. Брежнев считал, что с «новой исторической общностью – советским народом» у Суслова лукавый масонский закидон. Что вообще Суслов на пару с Яковлевым занимаются «тряхомудией», а, может быть, и оба тайные масоны, а выдают себя за крайних догматиков-марксистов. Брежнева же при словах Карл Маркс трясло, он считал Маркса «отщепенцем» от великого библейского богоизбранного народа. Кто усомнится, пусть почитает «Сумерки» А.Н. Яковлева в оригинале, без трусливых редакторских купюр – там об этом много.

«Тряхомудия» как характеристика марксизма в устах Генерального секретаря ЦК КПСС произвела на меня сильное впечатление. Под влиянием Брежнева я вспомнил, что мой дед, в отличие от Ивана Ивановича Скворцова-Степанова, насмотревшись на зверства атеистов, отказался от своего высокого масонского градуса, глубоко покаялся и вернулся в лоно старообрядческой церкви. Дед мой умер в 1943 году в Отечественную войну госпитале для военных лётчиков в Сокольниках на Поперечном просеке, отпет в старообрядческой церкви возле Преображенского кладбища и похоронен в нашей семейной могиле на прежде старообрядческом Преображенском кладбище. Он остался патриотом России – не важно, хоть в облике атеистической богомерзкой Красной Империи.

БРЕЖНЕВ РАЗГАДАЛ «ХРОМОГО БЕСА»

Я влюбился в Галину Леонидовну безумнее, чем в Марину. Марина был довольно наивной, необученной женскому аромату девственницей. А Галя была настоящей женщиной

Я стал засиживаться в Заречье. А член Политбюро дальновидный «дорогой Леонид Ильич» (я не знал в своей жизни более обаятельного человека!) ещё тогда, заранее уже начал формировать свою Личную разведку, готовясь со временем сесть на место Хрущёва.

Покаюсь, я попытался сделать и своего наставника Яковлева вхожим на дачу в Заречье.

***

Александра Николаевича Яковлева Брежнев оценил. Когда стал Генсеком, то поручал именно ему писать всю «тряхомудию» – свои, как было положено, трескучие, воняющие сатанинским марксизмом доклады. Но в душе по-видимому Яковлев Брежневу всё-таки не приглянулся. Брежнев как опытный аппаратчик разглядел, что Яковлев не шестёрка, а пытается сам сыграть крупную игру. И потому Леонид Ильич упорно не хотел утверждать Яковлева; держал его на привязи – исполнявшим обязанности на ключевом отделе Пропаганды. Желая ускорить события (то – есть добиться своего утверждения, а, может быть, если повезёт, то и занять место сначала Суслова, а потом… даже стать Генсеком), Александр Николаевич слишком поторопился и пошёл ва-банк. Согласовав с Сусловым (Суслов потом на Политбюро от этого согласования откажется), он опубликовал в писательской «Литературной газете» от 15 сентября 1972 года огромную программную статью «Против антиисторизма», выдержанную в уже было забытом директивном ждановском духе. В этой абсолютно ждановского типа статье Яковлев, – надо признать, вполне умело, даже лихо выдал всем сёстрам по серьгам. Александр Николаевич продемонстрировал всю свою блестящую образованность. Он цитировал не только Ленина и, конечно, «товарища Брежнева». Но и ссылался на Фрейда, Тойнби, Ортегу-и-Гассета, Гэльбрейта, Дарендорфа, Маркузе, Розанова и Константина Леонтьева. А затем, понаклеив марксистские ярлыки, разнёс в пух и прах и поставил на место как «западников» из популярных либеральных писательских журналов «Нового мира» и «Юности», так и «славянофилов» из почвенного литературного журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».

Но Яковлев просчитался с «рабской парадигмой русского народа», хотя он и взял этот тезис из самого Карла Маркса. Было уже не покорное сталинское время. Никто из интеллигенции в рабах быть уже не хотел. Жданов мог наклеивать ярлыки даже на Шостаковича и Анну Ахматову, практически невежественно издеваясь над всей художественной интеллигенцией. И все смолчали. А Яковлев вылез со «ждановщиной», а в ответ поднялось страшное возмущение. ЦК КПСС был завален массой протестных писем от самых знаменитых писателей и художников.

С согласия Брежнева Суслов поручил мне как своему негласному помощнику, отвечающему в «красной паутине» за работу с интеллигенцией, разбираться с возникшим крупным идеологическим скандалом. Брежнев меня инструктировал: «Главное, как этот скандал со статьёй мудака Яковлева, нам тихо, без шума погасить».

Сам же Брежнев, однако, не сдержался и, выступая на Политбюро, прямо бухнул: «Этот мудак хочет поссорить меня с интеллигенцией!». На Политбюро было решено понизить Яковлева до уровня заместителя директора московского педагогического института. По моему намёку Яковлев залёг на несколько месяцев в кремлёвскую больницу. За это время мне удалось уговорить Брежнева тихо, без шума отправить Яковлева в почётную эмиграцию. Подвернулась должность посла в Канаду (тот как раз приезжал в отпуск). Посла, приезжавшего в отпуск, вернули с аэродрома, а вылетел, вместо него, Яковлев

Яковлев, однако, посчитал, что я, его верный пёс, а тут его не защитил, не выгородил, хотя все нити были именно у меня в руках. Он это, конечно, сразу вычислил, кому Суслов поручит «продать Яковлева». И Александр Николаевич мне обиды не забыл. Когда вернулся из «ссылки» в Канаду, то не подавал мне руку, разговаривал только сквозь зубы. Ни Суслова, ни Брежнева уже не было, чтобы меня защитить. Но неожиданно для Яковлева, меня защитил сам новый Генсек Андропов. За щитом Андропова мне сам чёрт был не страшен.

Я честно переориентировался с Брежнева на Андропова. И искренне поверил в задуманную Андроповым умную, очень постепенную «перестройку». Но он умер. А Яковлев вдруг, своровав идею, у Андропова бешено возвысился при Горбачёве, став вторым человеком в партии (тупого догматика и плохого организатора Лигачёва Яковлев даже за человека не считал!). Я по инициативе ещё Генсека Андропова занимал ключевой пост главного редактора на телевидении. При Черненко я ещё как-то держался – Черненко я хорошо знал ещё по даче Брежнева в Заречье. Но умер и Черненко. И меня по инициативе Яковлева сразу же исключили из КПСС и сняли с должности.

Меня спас Борис Николаевич Ельцин.

Дело в том, что, когда меня исключали, то Первым секретарём МГК КПСС был лично хорошо относившийся ко мне Борис Николаевич Ельцин. Я в своё время ездил по поручению «партийной разведки» в Свердловск, ещё когда решался вопрос о его назначении Первым секретарём Свердловского обкома КПСС, и по своим каналам немало поспособствовал его выдвижению в Москву. Естественно, что Ельцин партбилет мне вернул.

***

Но на телевидение я уже не вернулся, хотя Раиса Максимовна Горбачёва и обещала мне отношения с Яковлевым уладить. Покаюсь, я тогда уже как-то инстинктивно переориентировался на Ельцина (да и весь народ на него переориентировался!), который к этому времени в силу своего огромного честолюбия, сам себе не признаваясь, уже начал борьбу за кресло Генсека.

Поэтому я, опираясь на свои старые связи, возглавил «Славянский Собор», вскоре не без помощи Раисы Максимовны официально зарегистрированный как международная организации. По закрытой линии новый мой пост был даже выше, чем главный редактор на телевидении. В «Славянский Собор» вошло 187 националистических и патриотических движений и партий не только в ССР, но и во всей Восточной Европе. Предполагалось, что он практически заменит «Варшавский договор» умно, неназойливо, но контролируя политическую жизнь в СССР и Восточной Европе.

О САДДУКЕЙСТВЕ И ФАРИСЕЙСТВЕ А.Н. ЯКОВЛЕВА

Но вернусь к передаче от 16 января 2013 года федеральным телевизионным канала «Россия-1» сериала «Исторические хроники» с Николаем Сванидзе. Свой фильм о Яковлеве Сванидзе назвал «1988-й год, Александр Яковлев».

Но меня удивило то, что они, хотя в названии передачи был прямо заявлен ключевой для Яковлева «1988-й год», в который Яковлев катастрофически потерял доверие Горбачёва, не назвали мою тогда нашумевшую статью в двенадцатом номере журнала «Москва» именно за 1988-й год. Ну, хотя бы обругали, если конкретно него возразить. Главный тогда рупор Яковлева журнал «Огонёк» Коротича, помню, поливал меня грязью за статью «О саддукействе и фарисействе» в «Москве» из номера в номер. Меня представили исключённым из КПСС. Пришлось журналу «Москва», отвечая «Огоньку», даже оперативно опубликовать номер моего партийного билета – я тогда ещё работал в «партийной разведке, опираясь на Раису Максимовну Горбачёву, которая ненавидела А.Н. Яковлева и не без основания считала, что он подставляет и дезориентирует её любимого Мишу.

Так вот, все номера коротичевского «Огонька» Яковлев непосредственно просматривал и корректировал до их подписания в свет. И именно он снабжал Коротича основными скандальными «антисоветскими материалами», которые Александр Николаевич достал из спецхрана КПСС – они содержались в особо секретном «спецхране», к которому допускались единицы, но по своему служебному положению я был их обязан знать и потому прекрасно помнил все эти материалы. Почему материалы содержались в спецхране? А потому, что все принадлежали перу самых ярых антисоветчиков, работавших на радио «Свобода» и в специальных американских институтах, финансировавшихся ЦРУ. Я тогда в статье как раз и уличил Коротича, что он работает на подсунутых ему «кем-то» (самого Яковлева я, конечно, тогда назвать не мог, он ещё оставался членом Политбюро и был личностью неприкосновенной) грязных материалах, сфабрикованных в ЦРУ в порядке «холодной войны» с СССР.

Собственная моя статья «О саддукействе и фарисействе» (а она заняла почти полномера «Москвы» и была, как тогда говорили мне Распутин и Белов, несколько перенасыщенной цитатами и прочей аргументацией). Я с ними был согласен! Но зато она стала главным аргументом для возникшего недоверия у Кремля и КГБ к Яковлеву. Статья вышла миллионным тиражом, да ещё журнал втихую допечатывался, благодаря щедрой помощи Раисы Максимовны, несколькими дополнительными заводами (по миллиону каждый!), так как двенадцатый номер журнала Союза писателей РСФСР «Москвы» за 1988 с моей статьёй «О саддукействе и фарисействе» пошёл буквально нарасхват. И по закрытой директиве самого Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачёва (это было дело рук Раисы Максимовны) мою статью обсуждали во всех ключевых идеологических организациях.

Открою секрет. Статью мою А.Н. Яковлев попытался остановить, использовав цензуру. Звонил мне, угрожал, требовал снять статью. Но я ему ответил, что, во-первых, если статья пойдёт с именем автора в чёрной рамке, то это только раскрутит статью на весь мир, так что он сделает ей только лучшую рекламу. А во-вторых, у меня охрана из ГРУ, которая посильнее крючковского КГБ – потому что она из обстрелянных в Афгане русских ребят. Меня ему, Яковлеву, без боя не отдадут. Яковлев в ответ зловеще засмеялся.

Яковлев сильно надавил, и цензура (конкретно её глава Солодин), хотя уже была эра всеобщей горбачёвской гласности, не пропустила мою статью.

УЛЬТИМАТУМ МИНИСТРА ОБОРОНЫ ЯЗОВА ГОРБАЧЁВУ

Но мы тоже были не лыком шиты. Главный редактор «Москвы» Михаил Алексеев (вообще-то человек очень осторожный, пошёл ва-банк) как бывший фронтовик обратился за помощью к своему фронтовому другу Язову, и министр обороны Язов предъявил Горбачёву прямой ультиматум, либо статья печатается, либо он подаёт в отставку. Почему это коротичевсекому «Огоньку» разрешают нещадно поливать грязь, преступно дискредитировать армию, а фронтовикам свою армию цензура не даёт защитить. Язову, опиравшемуся на армию и КГБ, удалось добиться от Горбачёва разрешения на печатание статьи, но без прямого упоминания имени Яковлев (он всё-таки был членом Политбюро) и без куска о том, как Яковлев был завербован во время стажировки в Колумбийском университете. Но всё равно весь подтекст был совершенно прозрачно направлен против «конструктора перестройки» Яковлева. Его «саддукейство и фарисейство», давнее двуличие, «двойную игру» с прозрачным намёком на давнее сотрудничество с ЦРУ я переложил на его шавку – поэта Коротича. У меня в статье разоблачались вроде бы лишь украинский поэт-«самостийник» Коротич и другие «застрельщики перестройки», как они сами себя называли – писатели А.Рыбаков с его «Детьми Арбата», Т.Иванова, Н.Иванова и прочие. Но русская интеллигенция приучена читать сквозь строки, и вся страна из моей статьи сквозь строки, я был уверен, прекрасно поймёт, что главный редактор журнала «Огонёк» поэт Коротич ставленник и давняя правая рука Яковлева.

Раиса Горбачёва

Борьба, однако, продолжалась. Горбачёв, было, по своему обыкновению начал финтить, и даже несмотря на ультиматум Язова как-то старался «отложить» публикацию статьи «О фарисействе и саддукействе». Но я бросился к Раисе Максимовне. И на Горбачёва решительно надавила практически глава администрации Горбачёва, официальный его помощник, а, главное, его любимая и решительная, умнейшая жена, убеждённая «шестидесятница», сторонница «социализма с человеческим лицом. Раиса Максимовна Титаренко-Горбачёва, моя давняя хорошая приятельница ещё с 60-х годов. Больше того, я, признаюсь, ей всегда помогал продвигать её любимого Мишу по карьерной лестнице. Даже преступно скрыл от Андропова и Суслова, что «партийная разведка» располагает данными, что Горбачёв продолжает тайно переписываться с «антисоветчиком» Млынаржем, своим однокурсником близким другом в МГУ. Млынаржа я тоже знал, и считал, конечно, про себя, что он честно боролся за «социализм с человеческим лицом». И потому у меня хватило совести, не доносить на переписку моих университетских друзей Горбачёва и Млынаржа. Я просто промолчал в «объективке» (служебной справке, которая пошла в Политбюро) на Горбачёва об их тайной переписке.

У меня состоялась встреча с Раисой Максимовной, она прочитала вёрстку моей статьи и мне прямо сказала, что я абсолютно прав, раскрывая общественности, что Яковлев – это злой гений Горбачёва. Что масон Яковлев втянул Горбачёва в подлую «двойную игру», которая, если Яковлева не остановить, кончится не только для самого Горбачёва, но и для всей страны полным крахом.

Признаюсь: интересующимся политикой читателям «Литературной России» не надо напоминать, что статью «О саддукействе и фарисействе», подготовленную на материалах Личной стратегической разведки и контрразведки Генерального секретаря КПСС я написал и открыто подписал своим достаточно известным писательским именем. Но когда на меня надавил сам Яковлея, то струсил – хотел попятиться. В вёрстке чуть не снял свою фамилию. Я боялся, что меня лишат закрытой партийной пенсии. Но Раиса Максимовна меня уговорила всё-таки сделать отчаянный шаг. Она клятвенно мне пообещала не напрямую – это тогда было не реально при засилье в Кремле окружения Яковлева – «сахаровских демократов», – но аккуратно исподтишка самую серьёзную поддержку всех сохранившихся здоровых сил в Кремле и на Лубянке. И Раиса Максимовна сдержала слово. Сразу после выхода статьи меня спрятали в закрытую больницу, так как Раиса Максимовна опасалась прямого моего оперативного устранения – Яковлев ведь контролировал КГБ, Крючков был его давним близким другом. (Крючков вообще был скользким человеком, именно он сознательно подло провалил КГЧП, втёршись в число «якобы заговорщиков»).

Раиса Максимовна меня убедила, что мне надо на неделю-другую исчезнуть, Чтобы я сгоряча и сам не подставился – бросившейся ко мне западной прессе чего-то не наговорил. Поэтому после больницы я смотался на Голанские высоты, взявшись наладить некоторые особые контакты на Ближнем Востоке (признаюсь, договориться с Моссадом о замирении с Сирией у меня не очень получилось). А когда критический момент прошёл, то я вернулся. И меня сразу пригласили сделать через внутреннюю телевизионную трансляцию закрытый доклад о Яковлеве и его агентах для сотрудников спецслужб страны. За мной приехали, но отвезли меня не на Лубянку (там у Яковлева были свои люди, вроде самого Председателя КГБ Крючкова, а главное, приятеля будущего олигарха Гусинского, генерала Бобкова – начальника чудовищного 5-го управления КГБ по борьбе с идеологической диверсией, на самом деле как раз и занимавшего идеологической диверсией). А меня отвезли к «своим», «будущим путинцам» – в более надёжное место – в комплекс внешней разведки в Ясенево. А уже оттуда из главной аудитории велась телевизионная трансляция по внутреннему закрытому каналу на все спецслужбы. Я помню, освещение для телекамер так шпарило, что у меня потом были волдыри на лице. В своём абсолютно откровенном докладе и ответах на вопросы я прямым текстом рассказал, что исподволь готовится контрреволюционный переворот по роспуску и запрещению КПСС, свержению советской власти и уничтожению Советского Союза (это был март 1989 года!). После этого Яковлев с Крючковым притихли.

А я в составе бригады Союза писателей, в которую входили Астафьев, Распутин, Белов, Куняев, Кожинов, Юрий Кузнецов и многие другие самые знаменитые писательские звёзды «почвенничества», в течение 1989 года объездил всю страну. Во время этих поездок я особенно подружился с Виктором Астафьевым, потом даже летал к нему в Красноярский край, в его деревенский дом на берегу великой сибирской реки. Мне представляется, что Виктор Астафьев был самым русским человеком из всех знаменных «деревенщиков». Признаюсь, Астафьева обвиняли, что он переметнулся к «дермократам», Но это я уговорил Астафьева поддержать Ельцина и организовал их тихую встречу (за обильной русской водкой).

А 1989-м где мы только не выступали писательской бригадой – во всех крупных городах. И всегда лучше всех говорил Виктор Астафьев. Всю правду резал. Мы выступали и в Ленинграде, и в Омске, и в Красноярске, даже добрались до Ташкента. Причём нам предоставлялись (не без аккуратного, исподволь содействия кремлёвской администрации, а конкретно лично незабвенной Раисы Максимовны) самые большие залы, чаще всего громадные спортивные комплексы. Набивавшиеся битком в эти залы патриоты-«почвенники», как правило, требовали, чтобы автор прогремевшей статьи «О саддукействе и фарисействе» выступил первым – я стеснялся, отказывался (всё-таки сидевшие у нас в президиуме Астафьев, Белов, Распутин фигуры в литературе явно покрупнее меня), но зал настаивал и встречал меня бурными аплодисментами. Наши встречи с читателями-патриотами всегда превращались в патриотические митинги.

Но, к сожалению, поезд по духовному и нравственному разложению Советского Союза уже активно катился под откос. И остановить его оказалось невозможно – искренних наивных сторонников «сахаровской демократии» оказалось больше, чем патриотов-почвенников. «Конструктора перестройки» Яковлева Горбачёв практически устранил. Но было уже поздно. Яковлев успел морально победить.

Раиса Максимовна нервничала, Горбачёв потерял вожжи. Он метался между Яковлевым и Лигачёвым, не зная, на кого опереться. Я уже рассказывал в своём интервью «Кривые зеркала» для «Литературной газеты» (2006, январь, №№ 1–2), как Раиса Максимовна встретившись со мной и Петром Проскуриным, прямо предложила Проскурину стать министром культуры и членом Политбюро, вместо Яковлева. А мне она предложила, несмотря на уже пенсионный возраст (я имел законное право на пенсию в 45 лет, учитывая мою особо опасную профессию), тряхнуть стариной и возглавить Личную стратегическую разведку и контрразведку президента Горбачёва. Мы оба отказались, потому что уже было поздно – уже активно подготавливался ГКЧП. Причём список ГКЧПистов – как изначально планировалось во главе с министром обороны Язовым! – готовила, представьте, тогда практически глава администрации Кремля Раиса Максимовна, а утверждал сам Горбачёв. Планировалось, что Горбачёв уедет в отпуск. ГКЧП выполнит грязную работу по аресту «сахаровцев» и Ельцина. А Горбачёв чистеньким вернётся из отпуска и «накажет» для вида ГКЧПистов (это нужно было Горбачёву, чтобы сохранить лицо «демократа» в глазах мирового общественного мнения), и будет президентствовать в стране, в которой наведён порядок. Но ГКЧП сорвалось – подлую роль сыграл председатель КГБ Крючков, оказавшийся давним агентом и выдвиженцем «конструктора перестройки в пользу США» Яковлева. К тому подвёл Проханов. Они с философом Володиным писали обращение ГКЧП к народу и написали выспренно, не умно, забыв про русский народ и не решившись осудить «большевизм».

А тут подсуетился «хромой бес». Именно Яковлев настоял и договорился с американцами о передаче власти от Горбачёва Ельцину. Яковлев, как потом он сам признавал в своих мемуарах, однако грубо ошибся, сделав ставку на Ельцина. Ельцин, однако, захотел сам стать «царём Борисом», править именно сам, хотя и дико, самодурно. И Яковлев в роли всесильного Бирона оказался ему просто не нужен. Так состоялся закат Яковлева.

В следующей тетради я вернусь к обзору скандалов в текущей прессе.

Конец второй «особой тетради»

Александр БАЙГУШЕВ