Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №18. 03.05.2013

Люди летят на огонь

В Москве вышла книга пермского поэта Владимира Кочнева «Маленькие волки».

Книга потрясающая, не похожая ни на кого, при кажущейся простоте отдающая шаманством, изменчивая, словно огонь, и многослойная, как береста. Стихи Кочнева обладают явным магнетизмом, хорошо запоминаются и долго не отпускают.

Мне они показались настолько любопытными, что я решил встретиться с автором.

 

Владимир КОЧНЕВ
Владимир КОЧНЕВ

– Очерти коротко биографию и поэтический путь.

– Родился в 1983 в маленьком городке на Каме, На Урале, после окончания школы уехал в Пермь учиться на экономиста. Там у меня внезапно сорвало башню и я вплотную решил заняться искусством, бросил ВУЗ поступил в художественное училище, потом решил сосредоточиться на стихах и через год уехал в Литинститут. Три года мыкался по поэтическим клубам и семинарам. Уже подумывал бросить, но внезапно раздались жидкие аплодисменты на международном фестивале верлибра в 2006 году и через полгода свалилась Премия Дебют. Дальше – короткая (очень быстро закончившаяся) слава. Бегство в Пермь. Скромные публикации в различных журналах и вот – выход книги...

– То есть перелом произошёл на фестивале верлибра?

– Да что-то вроде того. Я когда читал, почувствовал внезапно будто в воздухе что-то хрустнуло, сломалоcь... Меня слушали. Люди подходили потом, благодарили, просили рукописи.

– Почему ты сказал «Бегство»? Разве слава это плохо?

– Слава – очень тяжёлая пища для переваривания, тем более для молодого организма. Слава должна приходить после тридцати. Очень мало литераторов, к которым слава пришла до тридцати и которые потом долго жили. Пушкин, Лермонтов, Рыжий и т.п. Или происходит обратная реакция – сокращение таланта... А вот лит.неудачники в молодости – Лимонов, Миллер, Буковски, Фолкнер живут и сохраняются долго.

Впрочем, такие заявления никого не останавливают. Все как мотыльки всё равно летят на огонь и весело там сгорают...

– Расскажи о первых поэтических опытах?

– В одиннадцатом классе настрочил целую тетрадку стихов под символистов. Первое стихотворение было ослепительным и внезапным словно молния. Ритм, звук, рифмы, цвет даже какой-то я видел... Под Блока было что-то, но крайне фанатичное и пафосное.

– Как и положено у символистов?..

– Символизм меня пронял. Я до сих пор по внутренней какой-то структуре символист. Если вдруг попадаю в Питер, начинаю писать примерно то же, что и тогда в школе. Вторая иллюминация произошла уже в Литинституте, мне внезапно открылся верлибр. Тут уже всё было просто, мягко естественно. К той естественной откровенности сейчас бы вернутся обратно.

– Приходилось ли сталкиваться с произведением искусства, которое потрясло?

– Я постоянно сталкиваюсь с произведениями искусства, которые меня потрясают, иначе я бы не был человеком искусства. Хотя самое сильное это, конечно, там, где искусство смыкается с жизнью автора. Поплавский, например, Шаламов…

Где там литература, а где, собственно, плоть автора – отличить невероятно трудно. Вот это и кажется мне самым ценным. Личный опыт, личная плоть и кровь…

– А если ближе к искусству?

– Если же ближе к искусству.. Раз пятнадцать или больше прочитывал Хлебникова по-новому. Да и вообще есть произведения, которые открываешь всё снова и снова, последнее время я занялся изучением текста под вопросом «как сделано» – очень любопытное занятие, круче кроссвордов.. Особенно большая форма – поэма скажем. И разного рода литературные загадки... Михали Кузмин, например, с его герметизмом... Все поэты старшего поколения как сговорились: Кузмин... Кузмин, а написано про его творчество не так уж и много.

Или опять же Шаламов, чьи тексты уверенно сопротивляются вскрытию несколько десятков лет кряду. Большинство работ про него – бред.

– Назови людей, которые больше всего повлияли на твоё становление.

– Писатели, книги скорее, а не люди. Я книжный парень. Были, впрочем, и люди. Был парень, с которым я жил в общаге в Перми. Раздолбай, мошенник и авантюрист. Думаю, он на меня повлиял. Научил проще к жизни относиться... Я про него написал немного... Я был такой домашний мальчик, а он картёжник и шулер. Все думали, он не закончит вуза, но не закончил я... Теперь, он работает в офисе, а я хожу курьером по улицам, журналы разношу и стихи пишу про эти все странности.... Может, иногда думаю, мы поменялись судьбами...

– Назови своих учителей.

– В мастерстве стиха Алексей Тиматков и Андрей Чемоданов. Они отточили мне штыки. Кропотливо и долго возились с моими рукописями, так что я в конце концов я кое-что начал понимать в стихах (не в ритмах и метрах, а именно в том сложном и тонком что называется «поэзия»). Особенно Алексей Тиматков, Чемоданов скорее вдохновлял аурой и образом жизни.

– Нужна ли цензура?

– В идеальном общества Платона – да.

– Если б была возможность «отмотать назад», кем бы ты стал?

– Собой, к сожалению. Так как никем другим быть не могу. На крайний случай, Василием Ширяевым (улыбка).

– Сколько написанных Тобою стихов осталось вне «Маленьких волков»?

– Думаю, половина или больше. Но книга вполне исчерпывающе даёт представление обо мне и о том, что я сделал. Она вполне достаточна. Следующую я или вообще не выпущу или выпущу через несколько лет, может семь – восемь. Книги не пирожки. Вообще «Маленькие волки» должна была быть ещё короче, но в результате сложной игры судьбы пришлось увеличить объём процентов на двадцать. С одной стороны, это сделало книгу слабее, с другой – в книге должны быть и слабые места.

– Бывает ли такое, что записываешь пришедшие слова на манжетах, салфетках, сигаретных пачках?

– Раньше – постоянно, теперь реже. Это ведь особый шик – писать на салфетках, или на «подрезанных» в центрах «Билайна» бланках… У нас в Лите был такой парень – Михаил Прокофьев. Жил в общаге нелегально, прятался от коменданта и всё время пытался писать. При этом органически не мог делать это от руки, на бумаге – ему требовался компьютер («да ну эти тетрадки, потом их ещё переписывать!»). Я считал его снобом, но когда пишешь много – переписывать действительно не хочется. Последнее, впрочем, скорее про прозу. Поэзия мгновенна и требует мгновенного запечатления.

– Если б представилась такая возможность, с кем из поэтов (неважно, живых или умерших), Ты бы хотел попить чаю или чего-нибудь покрепче?

– Шаламов, Поплавский. Особенно Поплавский.. понаблюдать за ним, поговорить может быть о религии или философии.. Он ведь был практикующий мистик. Ауру там разглядывал, семинары Гурджиева посещал... А мне это близко... Хотелось бы взглянуть на Артюра Рембо, но только взглянуть.. Рембо мне понятен в основном.. Поплавский загадочнее.. Остальных, думаю, лучше читать, чем знать лично..

– Почему?

– Встречаться с любимыми писателями – разочаровывает. Я в своё время хотел встретить двух-трёх кумиров и когда встретил, чуть ли не в депрессию ушёл. Нелегко пережить смерть кумира, когда он ещё жив..

– Гении в жизни встречались?

– О да. Мне повезло в этом плане, но встречи были очень своеобразные.. Cамый гениальный человек, которого я встречал, был этаким вечным пьяным люмпен-пролетарием, он шатался по подворотням и писал сногшибательные тексты, которые нигде никогда не публиковали.

После этого я стараюсь относится к гениальности, как и не к признанности спокойно, хотя чужая гениальность иногда завораживает, да и заражает конечно.

Близок к гениальности, из встреченных мной в жизни, и Максим Амелин.. Одна его идея что переводить иностранную поэзию надо эквивалентным языком, проводя параллель между языковыми эпохами, чего отстоит.. Скажем, древний германский эпос нашим языком поэмы «Слово о полку Игореве» и т.п.

– Если разделить поэтов на королей, ремесленников, воинов, схимников, магов, в какую категорию ты бы зачислил себя и знакомых?

– Ещё есть поэты-бомжи, поэты-критики, поэты-редакторы, поэты-издатели, поэты-графоманы, поэты-культуртрегеры, поэты-неудачники, поэты-алкоголики, поэты-пожиратели кетчупового соуса… Но если отталкиваться от твоей системы координат, то думаю, корона, молоток, меч и магический жезл мне, видимо, не подойдут. А вот коричневый, дырявый, вечно заляпанный чем-то плащ схимника – ещё куда ни шло.

– Насколько важен личный опыт при написании стихов?

– Это единственное и главнейшее условие написания хорошего стихотворения.

– Кто такие графоманы – твоё определение.

– Это не я... (улыбается). Графоманы – это очень несчастные и очень счастливые люди одновременно.

У нас на семинаре был такой человек, Василий Зозуля. Здоровый мужик в белом свитере. У него в стихах встречались потрясающие шедевры наподобие «бледного арапа» или ещё чего-то такого – можно было часами хохотать, разбирая его рукописи. И вот я всегда считал его очень несчастным... ( изо всех сил пишет, а получаются глупости) а мой мастер мне говорит: да ты что! он же очень счаcтливый на самом деле! ты посмотри на него!

Я не понял это тогда, но с возрастом до меня дошло.

– Назови любимую улицу, дом, может быть, город.

– Шанхай, Челюскинцев 9

– Каким ты представляеш себя лет через десять?

– Не хочу себя представлять ( можно загнуться в любую секунду). Надо жить настоящим.

На ближайшее будущее хотелось бы проехаться по стране с гастролями. Стихи людям почитать. Книга ведь вышла.

– И напоследок, почитай что-нибудь.

– Хорошо.

 

Я пришёл на встречу с любимым писателем

Я прочёл все его книги, эссе, воспоминания,

Интервью.

Я знал о нём почти всё

 

Я ожидал увидеть героя, супермена, монстра

 

А это оказался сухонький старичок

В не очень новом пиджаке

С писклявым голосом

 

И пусть он хорошо сохранился,

(выглядел лет на пятнадцать моложе)

Пусть говорил талантливо и дерзко,

А держался вызывающе,

 

Я был разочарован

 

Героя моих книг

Нужно было искать в другом месте.


Беседу вёл Олег ГРИГОРАШ




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования