Архив : №29. 19.07.2013

У памятника Александру Твардовскому

ВДОВА ДАНТЕСА ПРИПОЖАЛОВАЛА

Ну, вот и слава Богу, наконец-то, вслед за памятником Окуджаве через пять лет после его смерти, Высоцкому – через десять лет, Бродскому – через пятнадцать лет, дождался через 43 года после смерти памятника в Москве и Александр Твардовский. Ничего, Пушкин тоже ждал именно 43 года: 1837–1880.

А войне-то всё конца не видно, но после ордена Бродскому выдали однако медаль и Александру Трифоновичу. Хорошо бы, конечно, приурочить к столетию со дня рождения в 2010 году. И памятник, кажется, был уже готов, но он два года почему-то валялся на заводе. Дочери поэта Ольга Александровна и Валентина Александровна знали об этом, и каково было им представить, что вот валяется их отец... дожди... пыль... снуют мимо люди...

Открыли памятник 22 июня – на другой день после дня рождения поэта, в годовщину начала Великой Отечественной войны. Он стоит, склонив голову, на мраморном розовом кубе в расстёгнутом странно ниспадающем бесчисленными складками пальто. Я бы лично предпочёл видеть его не в таком длиннополом салопе, не в бугристо-волнистой хламиде, а в шинели или гимнастёрке, как в работе А.Г. Сергеева, где они сидят вдвоём с Тёркиным и ведут душевную беседу. Да и взгляд, может быть, я не стал бы клонить долу.

Твардовский был не «поэтом эпохи «оттепели», как написали о нём в эти дни в интернете, и совсем не в том его заслуга, что «без его поддержки невозможно было бы издание первой книги А.Солженицына», как полагает автор памятника В.Суровцев. Этот Солженицын – большая драматическая ошибка Твардовского, стоившая ему нескольких лет жизни. Ведь тот, втёршись в доверие, как невинный страдалец, прошедший огни и воды, бесстыдно обманывал, предавал поэта, глумился над ним. Приведу только один пример. Твардовский написал письмо Федину в его, Солженицына, поддержку. Вдруг через пару дней это письмо передаёт Би-Би-Си. Твардовский ошарашен. Говорит Солженицыну: – Ну, как это могло произойти? Я же отправил письмо с нарочным. Оно было передано из рук в руки. Никому, кроме вас, читать не давал. Не могли же вы за полчаса переписать его и отправить.

И тот ухмыляется: всё переписать не мог, но самое важное переписал и передал, куда надо. Его мать была стенографисткой и обучила способного мальчика.

Это был подонок, который, когда дельце провернул, уже не скрывал своего подонства, хвастался своим подонством и предательством. Его жена Н.Решетовская была права, озаглавив второе издание своей книги о нём «Обгоняя время». Да, в нём было всё то, что пышным ядовитом цветом расцвело в эпоху Горбачёва–Ельцина–Путина. Он был её провозвестником.

И в конце концов этот страдалец вынудил Твардовского однажды сказать ему: «У вас нет ничего святого... Ему с... в глаза, а он – божья роса! Я вас запретил бы». А потом, по свидетельству В.Я. Лакшина, его заместителя в «Новом мире», Александр Трифонович выразил суть своих отношений с Солженицыным стихами Бёрнса:

И это притом, что Твардовский не мог знать того, что его чадо отчубучит позже. В «Архипелаге», в «Телёнке», вышедших уже после смерти Твардовского, он не только глумился над вскормившим его журналом и главным редактором, – он нагло врал и о себе, и о войне, и о стране. Чего стоит одно заявление о том, что если бы Гитлер победил, то ничего страшного: эка беда, справляли ёлку на Новый год – стали бы на Рождество, висел портрет с усами – повесили бы с усиками. За такие дела судить надо, а его эта власть высшими наградами осыпала, в школы внедрила...

Не прав скульптор Суровцев и в заявлении, что Твардовский «один из первых стал говорить о потерях страны и армии в годы войны». А что, до этого уверяли, будто дошли до Берлина без потерь? Это кто же уверял? И дальше: «Потери были колоссальны, ни одно государство в мире не потеряло столько солдат, как СССР». Действительно, ни одно. И не только солдат, но и мирных граждан. Так в чём же дело-то? И тут коммунисты виноваты? А дело, сударь, в том, что ни по одному государству в мире война не прошла своим страшным катком два раза – туда и обратно. И ни в одном государстве в мире ожесточённость борьбы не доходила до того, что более тридцати городов несколько раз переходили из рук в руки. Ни в Польше, ни во Франции, ни в самой Германии не было ни одного такого факта. Наконец, ни в одной стране мира немцы не ставили себе задачу планового истребления народа, расчистки нашей обширной земли под свой фашистский рай...

Главная книга Твардовского – «Василий Тёркин». Это о войне. И был он прежде всего поэтом Великой Отечественной войны.

Поставили памятник на Страстном бульваре недалеко от улицы Горького, откуда он ушёл на войну, и от дома, где находилась редакция «Нового мира», которую он возглавлял пятнадцать лет. Рядом – деревья, деревья, деревья. Сейчас они прекрасны.

Ждали на открытие городского голову С.Собянина. Но ему некогда: пробки вышибал и готовился к открытию памятника Расулу Гамзатову, куда явится вместе с президентом. Можно было ожидать, что вести торжественную процедуру будет председатель Союза писателей России или первый секретарь Союза, или кто-то из писателей-фронтовиков, но нет, в этой роли оказался эссеист Анатолий Салуцкий. А рядом – тов. Слуцкий, представитель одного важного фонда. Они хорошо смотрелись. Тут же и министр культуры В.Мединский. Он сказал хорошую речь. Видимо, обрадованный назначением ему в советники по театрам Тахира Гадельзяновича Иксанова, срочно выставленного на днях из директорского кресла Большого, министр даже прочитал наизусть «Я убит подо Ржевом». Очень веско прозвучали строки

Разве не Мединский и Медведев подхватили знамя?

А из писателей было всего три человека. С ногой в гипсе на костылях приковылял неутомимый труженик русского слова Владимир Костров. Как не придти! Хорошо говорил и читал стихи Твардовского критик Андрей Турков, автор книги о поэте. Правда, в ней, к сожалению, есть странные пассажи. Например, автор уверяет, что поэма «Василий Тёркин» «противостояла официальной пропаганде». Да как же тогда удалось напечатать её во фронтовой газете «Красноармейская правда», где я лично и начал её читать? Или газета была личным изданием Твардовского? Но в чём же именно она «противостояла»? Оказывается, официальная пропаганда «умалчивала о неудачах». Что, умолчала, что немец допёр до Москвы, а на следующий год – до Волги? Ещё она «умалчивала о трудностях». Да неужели изображала войну как футбольный матч? И нет конца порокам пропаганды! Она ещё и «все успехи приписывала партии и лично Сталину». Назвал бы тут хоть одного автора, хоть одну статью или книгу. Никого. Ничего. Не может.

А вот я знаю одного стихотворца, который победу в войне 1812 года приписал лично Кутузову. Он, стоя у его гробницы, вспоминал:

Лично, персонально спас, безо всякой партии. Кто же это сочинил? Кто показал себя таким оголтелым певцом культа личности? Александр Сергеевич Пушкин.

Но мало того, А.Турков уверяет, что Сталин, будучи тупицей и врагом отечества, «всех пленных объявил изменниками». Когда? Где – в какой речи, приказе или хотя бы личном разговоре? Не знает. Он это списал у Радзинского. И где же справедливость – Путин недавно дал Туркову премию, а Радзинскому – ничего.

Ещё был Андрей Дементьев. Ну, он на всех торжествах тут как тут. Неваляшка. А здесь был веский повод: однажды он сфотографировался рядом с Твардовским. Эту фотку стихотворец сунул в книгу «Нет женщин нелюбимых», а на обратной стороне – фотка, где Горбачёв вручает ему, Дементьеву, букет. Впрочем, там не совсем ясно, возможно, это он, Дементьев, только что вручил букет Иуде. А уж когда Иуде поставят памятник в Америке, его друг непременно примчится и туда с букетом и речью сквозь слёзы и стихами:

Перед церемонией открытия памятника дочерям Твардовского позвонили из министерства культуры: «Мы хотим пригласить Наталью Дмитриевну, вдову Солженицына. Вы не против? Дочери были решительно против. Действительно, это же было бы всё равно, что пригласить на открытие памятника Пушкину известную Екатерину Дантес... Но представьте себе, она припожаловала!

Да ещё как! Родные дочери стояли в толпе, а эту мадам, как почётную гостью, Салуцкий пригласил на некое украшенное возвышение, подобие президиума. Она ещё и речь толкнула... Тут вспомнилось мне... Ведь покойный супруг её писал не только полубессмертную прозу, но ещё и стихи. Однажды притащил их в «Новый мир»: надо, мол, напечатать. Твардовский взял. Потом Владимир Лакшин попросил тоже почитать. «Нет, – ответил главный, – не дам. Мне дорого ваше здоровье». Вот и я слишком хорошо отношусь к читателям и потому не буду пересказывать деревянную речь мадам Солженицыной, подобную деревянным виршам супруга.

А после открытия памятника мадам подошла к Валентине Александровне со любезностями: «Какой прекрасный праздник! От души поздравляю вас!» И в ответ услышала: «Праздник был бы гораздо лучше, если бы вы украсили его своим отсутствием». Как! И это в лицо великой вдове грандиозного писателя, труды коего за счёт «Василия Тёркина» сейчас штудируют школьники?

– Бэ-бэ... мэ-мэ...

– Вы же до сих пор переиздаёте «Телёнка».

– Но там Александр Трифонович показан таким живым, таким...

– Он там оболган, оклеветан, там грязная карикатура.

Мадам ретировалась за спину Салуцкого...

Владимир БУШИН