ПОЭМА 1 ВСТРЕЧА МАСЛЕНИЦЫ Блин схватив, по околотку, через огород – в народ на ухвате малый прёт, и во всю дурную глотку во все стороны орёт: – Прощай, зима сопливая, входи весна гудливая… Будут горушки катливые, а мы – детушки счастливые… Встречный всяк его ласкает и подбадривает, даже пьяница кивает и поддакивает: – Масленица, ясно дело… Прилетела, улетела… Ох, робята… Хоть с себя что заложу, встречу честью, провожу, дело свято! Молодняк, хлебая пиво, пиво-бражку, – с огоньком на всю улицу горланит да под тёщиным окном: – Как мы Масленицу все поджидали, все дорожки перед ней обтоптали, сверху маслицем вокруг поливали и сопливую зиму провожали. Чтоб на масличной неделе из трубы блины летели. Чтоб они летели в небо жар-птицами через ямины, холмы и ухабы, чтобы девки были гладкими, чистыми, чтобы были ядрёными бабы… Эй вы, тётки, не скупитеся, чем-нибудь, блин, поделитеся… 2 Хоть на час – да вскачь, хоть ведром, – да спотыкач. Кончив худо жись, ты за Бога не держись… Подкрепись, родной, первый блин за упокой. Угощайтесь, люди сердешные, помяните и мою, душу грешную… Ой, ой, ой, ой, первый блин за упокой… 3 КУЛАЧНЫЙ БОЙ Как из змея стоголового, из толпы шагнули в снег и пошли ломать весёлого под задорный свист и смех. То идут, в тоске измаявшись, словно после первача, подбоченясь, приосанившись и разгульно хохоча. Шапки наземь, в небо бороды, грудь по ветру – на ходу. И, как по Парижу-городу во четырнацтом году. То притопнут – среди прочего, словно лешие в лесу, строят рожи и заносчиво похваляются вовсю. Тешась богатырским голосом, славно душу отведут, а потом, ероша волосы, за гармоникой идут. Лепота! Довольны зрители. А в сцеплялке-свалке – ад: уже первые воители без зубов в снегу лежат. Кто кого в толпе окучивал? – каждый буй-тур получил… Кулаки летят могучие, как по небу кирпичи. По загривку, по сопатке ли, под микитки – вам и нам. И свистят удары хваткие, как цепами по снопам. Многоруко-главый змеище – машет, машет в укорот супротивников редеющих, совершая обмолот. Бабий визг и стоны брошенных, и вовсю ревут басы. Скулы к чёрту перекошены и расквашены носы. Сам на сам уже разбилися… – Врёшь, собака, не уйдёшь… – Дунечка в меня влюбилася, мать твою, ядрёна вошь! Плохо с матерью старухою. И другая плачет мать… Но в догон цепляет в ухо он, словно хочет оторвать. Празднично на свежем воздухе! Скоморохи, хрен вам в рот, ну-ка в пляс, и чтоб – без роздыху, распотешился народ! Славим зрелища забавные! Главно, в пах не бить ногой… С Разгуляем, православные, отзовитесь, кто живой… 4 ВЗЯТИЕ СНЕЖНОГО ГОРОДКА Жеребец горячий пляшет, как цыганка молодая, с седоком на ровном месте, – с перетопом перестук, мускулистыми ногами сваи в землю забивая и ловя тревожным ухом приближающийся звук. Пляска, словно волхованье. Он пыхтит, сопит по-бычьи, задом пятится и бельма пялит, поедая даль, и дрожит, как злая шавка, от присутствия добычи, чёртовым долбя копытом льда крошащийся хрусталь. Словно пёс цепной на вора, рвётся вдаль и морды кажет, и косится на соседей, на дыбы взвиваясь вдруг, и такие выдыхает струи огненные, даже чувствуешь, как закипают снеги белые вокруг. Пятки в бок ему хозяин лихорадочно вонзает, и летят, как бусурмане, с храпом-воплями вперёд, тело злобное пылает, лёд под ним, сгорая, тает, кажется, что конь в пучине снежной на тот свет плывёт… …Предки-русичи когда-то так к Мамаю выходили, Челубеев выбивали из седла и из ума, – впереди копьё светило, сзади – столб дорожной пыли, со стены рукой махала Богородица сама… Вот летят, как бесы, кони, рассыпая в небе ржанье. И в зрачков прицеле – крепость обливается водой, то стучит-трещит дрекольем, то молчит, как каторжанин, то, взрываясь буйным смехом, бьёт стрельбою холостой. Пеший вверх ползёт по стенке, крюк стальной меж глыб вбивая, вплавливаясь жарким телом в защищающийся лёд, а на бошку – глыбы снега, льда, водица ледяная, но ползёт он, примерзая, всё ползёт, ползёт вперёд. – Врёшь, собака, не удержишь, не того мы званья-роду, не сдаёмся, – может, сдуру – ни колью и ни навью… С треском грохнулись ворота, всадник внутрь прорвался сходу, словно кур во щи, – врубаясь в треснувшую полынью. Вот ужо пошла потеха и умора, все, кто был там бросились на укрепленье – кто с колом, кто с топором, всё сломали, всем досталось, будь ты конь или кобыла, передрались-побратались и докончили погром. Утопавших – утопили в винно-водочной посуде, в баньке веничек пошарил так и наперекосяк, – это кто там спьяну брякнул, – победителей не судят?! – мы в России, братцы, – праздник не бывает просто так… 5 РАЗГУЛЯЙ Кто на Руси не любит шумной казни, весёлой разудалой русской казни– с блинами и икрой кроваво-красной и водкой серебристо-ледяной?! Гуляй, честной народ, сегодня праздник, гуляй, братва, и пей за сырный праздник. Царь-батюшка не любит трезво-праздных, царь-батюшка сегодня сам такой… Попеть бы, погулять бы, побухать бы, и с каждой спелой бабой справить свадьбу. Под утро свадьбу, ночью снова свадьбу. Чё рот раззявил, наливай полней! Кто кровь не любит погонять по венам, севрюжинку и с хреном и без хрена, язык русалки к яйцам или к хрену! Ух, расплодилось по весне лядей! Как весело, легко снежинки кружат, румяных мягких баб головки кружат. Из сочных девок груди прут наружу и набухают солнцем и весной. И парни, затянув себя потуже, друг – дружку лупят искренне по рожам, по красным мокрым и счастливым рожам. Ведь праздник, праздник к нам пришёл домой! Дудят рожки и громыхают трубы, и чарочки братаются друг с другом. Лихой купец целует девок в губы и самым сочным дарит соболя. И казнокрад монаху дует в уши и нищим пятаки бросает в лужи. Ведь завтра он уже царю не нужен, башка его не стоит и рубля… И вот везут по кочкам и ухабам большую разухабистую бабу, соломенную фифу, дуру-бабу. Не баба – смерть уселась на санях. Её когтит медведь, она и рада. Цепной шатун-медведь. И нет с ним сладу. Он мясо жрёт, пьёт водку с шоколадом. И пиво пенно плещется в бадьях. Вокруг идёт-гудёт война-работа, храп лошадей и псовая охота. И мне охота, и тебе охота, – так получай метлою в левый глаз. Ну, потерпи, соколик, белый голубь… Ты победил, – тебя за шкварник – в прорубь, глотни с ведра. И голым задом – в прорубь. И ещё раз. И двести сорок раз… А праздник разгулялся, шумный праздник, полнеба подпалил уже проказник. Он, как жених, красив палач-проказник, – лишь спичкой чиркнул. И – за воротник. Он язычком ласкает бабу красным, – огонь, огонь, ах, как она прекрасна в страданьях… Кто не любит шумной казни… Кто не любил, давно уже привык… И пьяный попик на корявых ножках пьёт из горла. И с ним какой-то – в рожках, пушистенький – в совсем нестрашных рожках. Даёт-суёт хрустящие рубли. Едят блины и взрослые и дети, едят блины и «до» и «после» смерти. У русских – первый блин идёт за третьим. И за четвёртым – тоже первый блин. 2009–2013 |
